Часть 1
«Избыток предосторожности
Разрушает душу и сердце
Ибо жизнь –это акт мужества».
Пауло Коэльо
Пролог.
Он сидел на кухне и ел яичницу. Еда падала ему в желудок, но он не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а просто тупо жевал... Голова не болела, но всё его нутро сильно трясло после очередного перепоя и принятый им прохладный душ не особенно облегчил похмелье. Он уже и не помнил, когда засыпал без бутылки в последний раз. Наверное, еще в школе... семь лет назад.
Три года. Целых три года его не было в этих родных стенах, расположенных на втором этаже пятиэтажной "хрущёвки", размером в двадцать квадратных метров.
Но это было для него то самое, что у людей называется Домом, и он был счастлив быть здесь, словно путник, нашедший тихую гавань после мучительных скитаний в сопровождении дождей и всех видов ветров и дождей, и палящего солнца.
Говорят, что ребёнок, выросший без отца, словно дом – без крыши... Он вырос и сам себе стал отцом и над ним теперь еще и настоящая крыша была. Своя...
Все это время Он был очень далеко, и в то время мысль о возвращении в этот город была сама по себе неправдоподобной: слишком опасно это было да и не за чем – прежняя жизнь развалилась, её больше не существовало, а у ветра... У ветра, как известно, дома нет.
...Бывшая жена съехала и отдала ключи его матери два года тому назад, а
ушёл он от нее три года назад, когда та была на седьмом месяце беременности. Влюбился в другую женщину так, что потерял голову совсем... Ярко горело это все, да недолго: пришлось бежать без оглядки, по дороге бросая все, что было дорого, спасая ребёнка одного человека, которому Он был очень обязан. Он не сумел сохранить жизнь этой одиннадцатилетней девочке и этот факт убил навсегда Его и без того еле дышащую душу... Сейчас, думая о бывшей жене и о том, как он с ней поступил, в нем не было ни жалости к ней, ни сострадания, ни сожаления... Он умер задолго до сего дня, а два его трехлетних малыша – мальчик и девочка – ни разу его не видели, видимо, как раз по этой причине. Но и его не тянула к Ним ни одна нить – он никогда не любил Их мать.
Три года он скитался по свету, не мог взять себя в руки, но сегодня "туман" стал наконец рассеиваться. Дождь не может идти вечно...
Это было обычное утро, серое и сраное, но оно было первым, когда он начал иметь смутное представление о том, что надо делать и как. Ему было 24 года, шел 2000 год, а за окном начинался новый день.
Глава I. Солнечное морозное утро конца ноября 1994 года резало глаза и пробирало до костей легким ветерком, забирающимся под куртки призывников. Они стояли на плацу призывного пункта и вот-вот должны были отправится в долгий путь в страну «невиданного счастья» ...
Их было 40 человек. Среди этих ребят, полупьяных и полутрезвых стоял и Он-восемнадцатилетний мальчик, наш Герой, тоже в не себя от предвкушения чего-то нового, неведомого и сладким волнением щекочущего молодые нервы.
Дом остался позади... Дорогая и милая мама проводила его, изо всех сил сдерживая слёзы, но неудачно.
Даня пошёл в армию, следуя зову сердца и в погоне за мечтой. Бредя спецназом с детства, он занимался всем, чем только мог в своей деревне, чтобы эта мечта стала явью: бег, рукопашный бой, баскетбол... Зимой лыжи. Эти виды спорта развили в нем характер, дисциплину, прекрасно сложенное тело и дух. Являясь домашним мальчиком, воспитанным матерью, он был очень мягок и добр. Зеленые глаза его с оттенком карего и красивые длинные черные волосы до плеч, сбритые под ноль накануне отправки, не давали покоя многим девочкам в школе. Он был красив...
Имея большое и доброе сердце и веру в Бога, считал себя готовым ко всему и не боялся. Ничего.
Жизнь ждала молодых мужчин за порогом и они, эти воины-мальчишки, со всех ног бежали навстречу тому, что никогда не оставит их прежними.
Команда, набранная в спецназ внутренних войск, к которой принадлежал и он, стояла отдельно от прочих, и уже от холода зуб на зуб не попадал. Автобуса всё не было. Парнишка, стоящий по правую руку от Данилы, пробормотал:
– Они что, скоты, заморозить нас решили? – Ебунцово как-то тут торчать после тухлой и влажной казармы, наполненной пердежом.
Он повернул голову в сторону Данилы, улыбнулся и слегка толкнул его плечом. Данила уже не мог сдержаться, и они оба рассмеялись.
– Точно... – ответил Данила и просмеявшись протянул руку товарищу. – Меня зовут Данил.
– Вадим... - Новый знакомый пожал руку Данилы и улыбнулся открытой и какой-то загадочной, притягательной улыбкой хорошего человека. Открытые словно всему Миру большие голубые глаза его, смотрели прямо и добро и в них томился вопрос, который читался, наверное, и в глазах самого Данилы... Вопрос о том, кто мы и где, вопрос о том, куда мы идем и с кем и, главное,–зачем?.. Тонкая, пока что едва уловимая ниточка дружбы, соединила их. Данила понял, что теперь он не один и что теперь он не одинок.
– В Белокаменную едем, да? – Спросил Вадим Данилу.
– Да вроде...
– Не врубаюсь, круто это или нет...
– Это Внутренние Войска. Там можно будет сдать на краповый берет... А значит это круто.
– Да...
Вадим замолк на минуту, а затем продолжил:
– Я вообще-то не хотел служить. Просто не удалось никуда поступить, а откупиться денег не было. Да и жалко деньги отдавать какому-то жирному хряку с большими звездами на плечах. Вот и решил долг, блин, Родине отдать... Хотя, где мы так «задолжали»?
У меня брат моей матери без ног с афгана вернулся. Офицер и прочее, но без ног вдруг перестал быть нужен государству, а сидит теперь на шее у Родины, которой типа должен был. Бред...
Данил слушал его и им овладевали противоречивые чувства. Отчасти тот был прав, но эта правда как-то больно резала уши и ранила возвышенные чувства Даньки – пока еще просто мальчишки, который начитался умных книжек и смотрел на мир наивными глазами ребенка.
Вадим будто почувствовал это и, взглянув на Даньку украдкой, спросил:
– А ты «воин», да?.. Шашки на голо и рубить головы с плеч? Веришь в приказы командиров и начальников и думаешь прослыть героем Там?..
Данил молчал.
– Угадал я, значит... Послушай, ты мне нравишься. Но не лезь никуда на рожон. Я больше, похоже, знаю об этой жизни, чем ты... Наслушался и навидался последствий того, чем нас полоскать там будут. Не обижайся, брат.
– Не обижаюсь. Сейчас-то нет никакой войны...
– Пока-да. Верно?
И Вадим посмотрел на своего нового друга. В тех глазах прочиталась мировая скорбь...
Резкий вопль прапорщика с красной пропитой рожей заставил их прийти в себя. За разговором они даже не заметили, как в огромные железные ворота въехал старый видавший виды ПАЗик и, развернувшись, встал дверьми к строю новобранцев.
– Тишину поймали, блять! – Безумные глаза прапора налились кровью от напряжения голосовых связок. Данила, никогда не слышавший таких громких звуков и откровенных матов, вздрогнул, и впервые ему стало не по себе. В какой-то мере – даже страшно.
– Войны! – продолжил прапорщик. – Это – волшебный автобус. Он, – прапорщик указал на автобус пальцем, – резиновый! В него влезете вы ВСЕ!!! – И он расхохотался во всю глотку своей шутке, которую, вероятно, повторял каждый раз. – Бегом к машине – мааааарш!
И сорок молодых лбов ломанулись с визгами и криками в открытые двери автобуса. Все хотели занять сидячие места, но пацаны мешались друг другу в узких дверях и огромные сумки тормозили ребят. Матерки и крики заполнили всё пространство, это напоминало кучу малу, но Даня слышал только хохот того самого прапорщика.
Ему каким-то образом, не задев никого и не раздавив, удалось сесть у окна и поставить свою сумку на колени. Вадим же яростно работал локтями и застрял на выходе из автобуса с двумя будущими спецназовцами ВДВ. Кто- то третий валялся у него в ногах, барахтался и никак не мог встать хотя бы на коленки.
– Эй, ты! Мудила блять! Ты мне локтем чуть зубы не выбил! – рычал один из тех двух.
– А ты не суй рыло мне под локти, – отрезал Вадим. – Скажи спасибо, что при зубах остался.
И Вадим, выдернув какое-то «тело», успевшее приземлиться рядом с Данькой, и бухнулся рядом:
– Гуляй, Вася.
– Ты ахуел?!..– возмутился парняга.
– Пошёл ты... – Вадим засмеялся. – Трогай, шеф! – крикнул он водиле. К этому времени уже все, как кильки в банке, размазались кто-где.
Водитель уж было завёл свою тарантайку, как вдруг кто-то крикнул:
– Стооооой! Бойца забыли!
В этот момент через плац двое солдат несли на руках пьяного, почти невменяемого, будущего ВДВшника. Ребята приняли его в автобус, ПАЗик чихнул, дёрнулся с места и заглох.
Хохот и колкие шуточки в адрес водителя и его машины посыпались отовсюду, но и перегруз был на лицо. В третьего раза водителю все-таки удалось стронуть с места просевший автобус и весёлые «запахи» покатили на ж/д вокзал.
***
Ни Данилу, ни Вадима на вокзале никто не провожал. Но к другим ребятам приехали родственники и было довольно людно. Два друга сидели рядом и сквозь запотевшее окно поезда наблюдали за провожающими... Кто-то наставлял свое чадо служить хорошо, кто-то ноги держать в тепле. Кто-то –не пить в дороге...
Красный, будто раскалённый на сковороде, диск зимнего солнца быстро катился к закату. Спустились сумерки, и до Данила медленно, но верно и неизбежно, дошло, что все это по-настоящему. Игры кончились. Обратной дороги нет. Ему безумно захотелось увидеть маму, обнять её и...вернуться – назад... Сквозь прикрытые веки закапали слезы, окно расплылось, будто в сказке. Им овладело тепло. Тепло какого-то особого рода, как бывает в детстве, когда ты нашкодишь, получишь за это по заднице и, убежав в свое убежище, вдоволь в нем наплачешься от обиды, досады и боли...
Он заснул.
– Даня, проснись... Эй ... – Услышал он сквозь сон голос, но никак не мог открыть глаза. Ему казалось, что пришла мама и будет его куда-то, а он так устал и не хочет вставать... – Просыпайся, боец.
Он открыл глаза и увидел лицо своего друга.
– Что такое?.. – Даня сглотнул слюни и вытер щеку.
– Новосибирск. Надо пересаживаться, дружище.
Пока Даня спал, бойцы спецназа ГРУ вышли в Бердске. ВДВ собирались пересаживаться на поезд до Улан-Уде, а спецназ Внутренних Войск ждал поезда до Москвы.
Вновь после тёплого помещения они с сумками на горбушках оказались на морозе. Была уже ночь, но платформа, ярко освещённая фонарями, дарила иллюзию тепла.
– Блин, есть уже охота, – прошептал Данил.
– Сейчас устаканимся в поезд снова и откроем наши балабасы, – улыбнулся Вадим и его передёрнуло от холода.
– Построились! Бегом. – Высокий и стройный старлей отдал команду чётким голосом. По возрасту ему было лет около тридцати. В его сопровождении они приедут к месту службы. 13 новобранцев вытянулись в одну линию. –Так... Никого не потеряли?
Он пофамильно зачитал список, всё откликнулись: «Я!».
– Отлично. Поезд номер 1267 «Новосибирск – Москва» прямо перед вами. На нём едем дальше... Сейчас по одному проходим, размещаемся в начале вагона – там наши 14 мест. Пить двое суток до Москвы я не рекомендую, но и не запрещаю – служба раем вам не покажется, это уж точно. Но всё должно быть в рамках приличия. Кто-то начнет вести себя неподобающим образом, лично отпизжу и всю службу потом не спущу глаза с отморозка. Ясно?
– Так точно, товарищ старший лейтенант!
– По одному проходим.
Шумной гурьбой ребята заняли свои места и наконец-то разложили на столах свои провианты в общий котел. На столе появился самогон. Познакомились «поподробнее». Все были не старше 20 лет и только один оказался городской. Все остальные из деревень и сёл со всего Алтайского края.
«Самогонщик» был самый большой из всех и обладал басом, соответствующим его комплекции:
– Мужики, давайте как-нибудь покучнее. Батя самогонку гнал, – и он улыбнулся во весь рот белоснежной улыбкой доброго сельского богатыря. Звали его Илья. – У нас один воин вообще как-то на «отшибе» сидит. Надо перетянуть его. Лёха давай к нам!
Щуплый паренёк высунулся из-за соседней стенки и виновато улыбнулся:
– Я не буду, ребята... Не удобно бегать туда-сюда и пить мне не охота.
– Ладно тебе. Два метра пробежишь, не обсерешься! – Илья снова улыбнулся.
– Да неудобно правда ему, – вступился за товарища другой боец – из города который. – С гражданскими сидеть потом. Еще нажалуются... Слыхал же, что старлей сказал.
– Да понял, не дурак, – Илья посмотрел на Костю уничтожающим взглядом, но, конечно, не злым. – Но, уважаемый Алексий, если что – милости просим к нашему «шалашу». Давайте пожрём, пацаны, а?
Никто не был против. Вся провизия лежала в одной куче: тут и бутерброды были с колбасой, и жареная курица, и котлеты, и сгущёнка и всякого рода печеньки и прочие сладости с пирожками с картошкой и мясом... Зазвенели стаканы и опрокинулись за знакомство.
Даня сморщился и занюхал чьим-то пирогом с капустой:
– Я как в девятом классе на выпускном нажрался, так с тех пор и не пил эту дрянь... Стыдно было перед матерью пиздец. Поклялся тогда сам себе, что на выпускном из 11-го класса ни капли не выпью. Кое-как дождался... И не выпил.
Первые же полстакана сильно ударили по голове. Данька обмяк и откинулся на стенку. Было душно. Кому не хватило места у стола, сидели прямо на сумках, все кучкой. Илья бутылку тусанул соседям за стенкой, кто не смог влезть уже в то пространство, где сидела основная масса.
– Молодец... – Сказал Костя Данилу. – Но теперь мы солдаты. Как там сложится, кто знает?.. Я бы напился.
– Всё будет хорошо, братан... – Сказал Илья и снова налил всем. – А напиться – это правильно. Ну! Между первой и второй промежуток...уже слишком большой! – И он рассмеялся. Благодаря ему царило настроение пофигизма и уверенности. Он однозначно был душой компании.
Даня снова выпил, и по телу разлилось тепло, оно обняло его и укрыло с головы до ног. Он посмотрел на Вадима, который рассматривал фотографию какой-то девушки. Возможно, она была Его девушкой... Затем окинул Всех взглядом. Безмятежность... Вот то чувство, которое он испытывал. Безмятежность и доверие к каждому. Все были они хорошие и уже какие-то родные.
«Вот с этими людьми я буду два года, – подумал он. – И, возможно, они мне станут ближе, чем самые близкие... Всё и правда будет хорошо. Иначе и быть не может. Правда?..». Но никто не ответил ему на безмолвные его мысли. Даже и он сам.
Из сладостной полудремы его выдернул кавказский говор, их смех и гортанное произношение, акцент, который так всем знаком.
Они сидели в другом конце вагона, их было столько же, сколько и «наших», но их разговор и поведение занимало почти весь вагон. Они видимо тоже являлись призывниками и ехали куда-то к себе в часть, но гордые горцы не служат в 18 лет, они уходят в армию взрослыми мужиками, поэтому казались они слишком взрослыми, слишком большими и слишком в себе уверенными. Всё в них было «слишком». Данила не любил подобных «россиян». Ничего плохого эти люди ему не сделали, но от них исходило какое-то первобытное скотство. Даня быстро понял, что русских они терпеть не могут и относятся к ним как к грязи. А услышанное им из уст одного из них выражение «я твою маму еб...л» совершенно наполнило его отвращением к их компании.
Они пристали к двум русским девчонкам, те подсели за их столы и то, что эти мадамы так мило общаются с кавказцами, его сильно задело. Как так можно? Они же так разговаривают и совершенно не стесняются выражений? Отвратительнее этих горцев для него были только эти шалавы. Откуда они взялись в Новосибе и почему их с Кавказа не повезли в Центр напрямую, ведь так же ближе? Может, они отслужили и едут домой, но почему не в форме?
Данила не понимал, почему так, но факт оставался фактом – они были здесь. И куда бы они не направлялись, пока что приходилось ехать в одном вагоне.
Между двумя этими группами были гражданские люди и офицер спецназа ВВ.
***
Один из горцев через некоторое время все-таки заметил пристальный взгляд Данилы и вызывающе посмотрел на него через весь вагон, но Данька не отвел взгляда.
Распитие илюхиного самогона было в разгаре, и братва уже была изрядно навеселе. Только сам Илья, красный, как рак, выглядел молодцом. Вадим тоже почти не пил, Костя хоть и пил, но был почему-то трезв и Лёха, сидевший с «гражданскими», просто читал книгу.
Кавказцы посмотрели в сторону Данилы, о чём-то по-своему переговорили и самый здоровый из них детина, выглядевший лет на сорок, по имени Эльбрус, направился в сторону Данилы. Преодолев вагон своими широченными шагами за десять секунд, он остановился в полутора метрах от Данилы и всей их компании.
– Хули ты вылупился на нас, а? – пробасил он. – Куда едешь?
Начинать так разговор было стратегической ошибкой. К тому же он почему-то не понял, что все эти бравые призывники едут одной компанией, а может и понял, но считал себя суперменом и всех своих горцев тоже. А может, он подумал, что русские – это просто бараны, которые не поддержат «своего».
– Куда я еду тебя не ебёт, понял? – дерзко, смотря верзиле в глаза, процедил Даня.
– Почему ты так разговариваешь, слющай?.. Тебя кто, мама так научил разговаривать?
– А тебя «мама не учил», что плохо кому-то говорить, что ты его маму ебал?– неожиданно вошел в разговор Вадим. Оказалось, он все слышал и все знал, но, сказав свои слова, Вадим даже не посмотрел в сторону Эльбруса.
– Зря так разговариваете, – включил «заднюю» Эльбрус. – Может, в одном месте где пересекёмся.
– Не пересекёмся, не переживай, – парировал Влад. – И оставь нас в покое.
Эльбрус на мгновение задержался, смерив взглядом двух друзей и, наконец, обратив внимание, что эти двое не одни, медленно развернулся и пошел к своим.
– ЭЭЭЭ, уважяемый, – прекрасно спародировав акцент, обратился к Эльбрусу Илья. – Бухани! – И Илья протянул стакан.
Он, выпивший в одного в общей сложности хершовку сэма, сидел грозной уставшей кучей за столом. Но когда он предложил кавказцу выпить, это был не приветственный жест. Глаза горели и смотрели прямо и, казалось, что у Илюхи напилось тело, а не разум – он смотрел Эльбрусу в глаза так, будто хотел прожечь в нем дырку.
Задержавшись на миг, Эльбрус отчалил к своим.
– Данила, братан... – Илья пробрался через сидящие тела в Даньке и приобнял его. – Мы их всех скрутим в бараний рог! – И расхохотался, уткнувшись в его щеку носом...
– Хера ли ты пялишься на них? – С укором спросил Вадим Данилу. – Вонючки нравятся что ли?! – Даня понял по глазам своего друга, что тот крайне зол на него, но почему – никак не мог понять. Это был не просто укор, а искреннее негодование и предупреждение злой матери о том, что нельзя лезть к горячему чайнику.
– А почему Они с Ними общаются?! Что, русских нет? – В ответ загорелся поддатый Данька.
– Да и ПО ХУ Ю!!! – Сорвался Вадим. – Пускай берут у них хоть в рот! Успокойся...
– Да пошли они... - Поддержал Вадима Илья. – Нових купимь, слющай!!! Давай стакан.
Илья наполнил стаканы только Данилу, Вадиму и себе.
– Чин-Чин, как говорят французы... – И они выпили единым духом.
***
Пироги сожрали и курицу тоже. И сгущёнка пошла в ход на закусь. Половина воинов уже склеила ласты, когда пацан с фоткой «Металлики» на футболке пополз в туалет. Проводница раздала белье, свет горел только в той части вагона, где сидели горцы. «Металлист» добрался до толчка и засел там. Вадиму хотелось «по-маленькому», и он пошёл в сторону кавказцев, ведь с той стороны тоже был туалет.
Когда он поравнялся с той компашкой и до толчка оставалось пару метров, нога одного из чуркесов преградила ему путь:
– Твой сортир в другой стороне.
Вадим остановился, как вкопанный, от неожиданности. Две эти бляди так и сидели там, среди них, и теперь кавказцы решили «приопустить» и мужское население русских в этом вагоне. Вадим посмотрел сначала на преграду, затем на того, кто её создал, а затем на девушек. Они тоже смотрели на него, но, несмотря на их натянутые дебильные улыбки, в глазах читалась мольба.
– Что?.. – обратился Вадим к брюнетке и блондинке, двум вполне миловидным, молодым и даже красивым женщинам. – Что? Что Вы тут сидите, кошёлки драные?! Пизды, блять, расквасили! Пошли домой, твари!!!
Он орал на них так, что слюна брызгала изо рта. Девчонки подорвались со своих мест, чурки заблеяли по-своему и тоже вскочили. Они были и спереди, и сзади и Вадим обезопасил себя, «выключив» локтем возникшую незнакомую фигуру сзади.
Завязалась массовая драка. Тот кавказец, что преградил Вадиму дорогу ногой, кинулся в ноги и попытался повалить Вадиму на пол. Но Вадиму выставил колено и чуркес разбил себе об него нос. После первых двух удачных и неожиданных ударов, Вадим уже не мог ничего сделать в таком тесном пространстве, а только терпел, закрывая печень и зубы, от ударов, которые буквально сыпались на него со всех сторон. Вопли и крики наполнили вагон: вопили женщины, плакали дети, матерились и просили прекратить безобразие мужчины и старики.
Первым на помощь Вадиму подоспел Алексей. Производивший впечатление щуплого ботаника, он быстро развеял его о себе: крикнув не своим голосом для привлечения внимания и, заставив тем самым обернуться того самого Эльбруса, который был здоровее всех, Лёха подтянувшись за верхние лежачие места в прыжке ногой воткнул ему мощный удар в челюсть. Эльбруса не зря назвали в честь горы – он отшатнулся, но не упал. В следующее мгновение Лёха проделал тот же трюк, но на этот раз ударил в нос, чтобы тот не смог дышать сломанным носом и начал задыхаться и захлебываться собственной кровью, раз уж челюсть оказалась каменной. Это сработало. Эльбрус начал пятиться назад, сделал лишь только шаг и наступил на кого-то на полу, не удержался и всем своим двухметровым и сто двадцатикилограммовым телом упал на своих друзей, которые завалили Влада на пол и теперь били его кто чем: кто – руками, кто – ногами...
Следом за Лёхой подскочил Даня, Илья и Костя и они вчетвером начали жестоко избивать чурок. Теперь самый большой Эльбрус валялся на полу, а Вадим, высвобожденный из плена, душил какого-то Алана.
– Отставить!!! – Четкий и громкий голос командира заставил всех моментально прийти в себя. Даже мертвецки пьяные ВВшники, теперь очнулись и готовы были помочь своим товарищам. – Я сказал «отставить», бляять!!! – Старлей стоял в майке и штанах с тапочками на босу ногу.
Он ворвался в толпу и очень быстро и профессионально отделил своих бойцов от чужих, встав между ними. Теперь уже и чурки поднялись и стояли с видом уже не таких крутых пацанов.
– Они первые начали залупаться, командир... – Сказал кто-то из них.
– Кто главный? – Металлическим голосом произнес старший лейтенант.
– Мы дембеля... С Читы едем домой, в Дагестан, с пересадкой в Москве.
– Ясно, – отрезал старлей и повернулся к своим бойцам. – По шконкам, живо!
Ребята поплелись в начало вагона к своим местам. У Вадима был разбит нос и порвана кофта, но в целом он выглядел неплохо. Даня приобнял его за шею:
– Прости, брат... Приспал я...
Вадим махнул рукой:
– Да ладно, сам виноват. Накалили меня эти твари не меньше твоего. Ненавижу такое отношение к женщинам. Да и вообще к людям.
– Ну вы даете, мужчинки... – Сказал Илья друзьям. – Без меня такое замутить! Обидно так-то. А видали как Лёха хлещется? Вот это поц! Лёша! – Илюха рассмеялся и потискал уже завалившегося на верхнюю полку товарища. – Ну красавец...
– Да ерунда, – отозвался Леха. – Повезло...
– Да ну конечно, ага... Рассказывай сказки старому Илье.
Старший лейтенант остался с чурками один на один.
– Значит – так, – начал он. – У проводницы есть лёд для ваших носов, возьмёте. К моим больше – ни ногой! И они тоже не полезут. Начнется что-то снова, я вас перестреляю, Богом клянусь, даже не сомневайтесь, – и он дотронулся до кобуры с пистолетом на своем бедре. – Мне рожь, подобных Вашим, в Афгане хватило. Доступно объяснил? Или развить?
– Доступно... – ответил Эльбрус. – Но и своих предупреди, что полезут вновь, окажутся на ноже.
– Справедливо, – сказал Старлей. – А теперь всем спать. И кстати, – Старлей уходя обернулся, – почему не по форме едете?.. Дембеля же.
– В ушах жмет... – брякнул Эльбрус.
Офицер ничего не ответил и пошел к своим.
– Все выжрали? – он стоял среди пацанов, сидевших и лежавших на своих местах. – С этого момента бухать запрещено. Спалю кого-то – жестко накажу. К этим бородатым не лезьте больше без Особой причины. Нам до Москвы ехать вместе, они дембельнулись и едут домой, поэтому проблемы им не нужны и нам тоже. Ясно? – Все покивали головами... – Отбой, бойцы.
Он ушел к себе, а ребята вдруг поняли, что он классный чувак. И что он на их стороне, что бы не случилось...
Давно перевалило за полночь. И ребята спали крепким сном. Только Старлей не сомкнул глаз всю ночь до утра.
***
Данилу разбудила гитара... Играл и пел на ней тот паренек в футболке с фоткой «Металлики». Даня услышал песню, которая на момент пробуждения стала частью его сна... Грустная песня с не менее грустным мотивом, исполняемая чудесным и чистым голосом, наполнила Данилу грустью и тоской. И светлой печалью о жизни и любви, а, может, даже и смерти. Данила почувствовал, как из края левого глаза выкатилась слеза.
«Смеяться умеешь только Ты ТАК
Я Тебе завидую...
Белые крылья за спиной
Нас с тобой не выдают.
Вчера, Ты только зацени,
Всю ночь гулял на ВИЗ-е я.
А мне с района пацаны
Читали вслух Овидия.
Да, Любовь моя,
Дело идет к осени,
Мы гитар не бросили,
Петь хотели очень Мы.
Да, Любовь моя
Я знаю слова точные
Дело идет – к осени
Дело идет к осени...
Так часто мое с Тобой согласие, -
Это знак молчания.
Давай, добавим этой песне
Глубины звучания.
Пой мне, когда пойдем домой Мы
Когда пойдем домой Мы.
Помни, что мы в одной обойме
С тобой в одной обойме.
Да, Любовь Моя
Дело идет к осени,
Мы гитар не бросили,
Петь хотели очень Мы.
Да, Любовь Моя,
Я знаю слова точные.
Дело идет к - осени
Дело идет к осени.»
– А что за песня, браток?.. Твоя? – спросил Данька «металлиста».
Тот улыбнулся и положил гитару на стол.
– Нет... Это «Сансара». Дело идёт к осени.
– Это точно...
– Меня Серёгой зовут.
– Данила я...
И Данька повернулся на другой бок спиной ко всем. Но больше он не спал, а просто никого не хотел видеть.