1572

Только слабые натуры покоряются и забывают, сильные же мятутся и вызывают на неравный бой всесильную судьбу.
Стефан Цвейг

Утро 24 августа 1572 года

Ничто не предвещало беды. Очередной тёплый летний день со всеми его прелестями вкупе со специфическими особенностями.

Прибывший из Руана Адриан де Тортелье вместе с товарищами-гугенотами расхаживал по Парижу в нетрезвом виде. Шесть дней назад отгремела свадьба королевы Маргариты и короля Генриха Наваррского, и с тех пор протестанты во Франции чувствовали себя своими. Адриан — читателю следует его запомнить, поскольку о нем в основном и будет вестись повествование — полагал, что ему нужно как можно раньше преодолеть себя и поскорее влиться в парижское общество, где не существовало больше разделения людей на католиков и протестантов, но все эти религиозные разногласия в стране весьма повлияли на его сознание — он приобрёл скверные рефлексы, от которых в новой Франции нужно было немедленно избавляться: де Тортелье всё ещё ожидал как минимум тучу оскорблений от каждого католика, но за эти шесть дней после королевской свадьбы никто так и не назвал его гнусным еретиком.

Наш сегодняшний герой, Адриан, был молод и хорош собой: задумчивый взгляд тёмных глаз, смуглая кожа, чёрные волосы и лёгкая щетина на лице — вот каким он представал перед всеми. Как и другие протестанты, внешне этот руанец никак не выделялся среди католиков.

Ему два года назад стукнул третий десяток, и в жизни Адриан пока мало что смыслил и ценил в основном деньги и титулы. Он был знатен, богат и образован, происходил из знатного рода католиков на севере Франции, но родные отреклись от него, когда Адриан подался в протестантизм.

Не вздумайте кому-то об этом рассказать! Адриан скрывал своё удручающее положение, ведь если бы хоть кто-то из его молодых друзей-дворян вызнал об этом, то немедленно оставил его, а это в планы нашего героя не входило. У него пока вообще не было точного плана: он хотел вернуть наследство — да и только! Никаких лучших идей не предвиделось, поэтому до сих пор целью Адриана было найти не менее знатную, чем он, жену, получить ее приданое и благополучно сбежать за море.

Впрочем, пьяным людям присуще открывать свои секреты не тем людям. Адриан не выделялся из их числа ничуть.

— По какому поводу пьём? — поинтересовался Филберт Азулье. — Вы либо горе заливаете, либо счастье умножаете.

Адриан вместе с остальными находился в доме Филберта, богатого друга-католика Готие, одного из товарищей де Тортелье. Они все были страшно пьяны за исключением самого Филбрета, но это, однако, не остановило их от очередной попойки. Наш руанец заделался целью выпить в каждом месте, в котором он только сможет и сколько сможет.

— Второе! Несомненно, второе! — ответил он громко и задорно. — Я пью за короля Наваррского и его милейшую супругу!

С этими словами он поднял свою большую кружку, чтобы чокнуться с Филбертом, но тот не ответил, и Адриан невозмутимо пожал плечами и выпил всё, что в этой кружке было, а именно вино.

— И как же это так вышло, что Вы пьёте за чужую свадьбу? — удивился Филберт. — Вам давно пора остепениться.

— Я с выбором невесты крайне осторожен, — махнул на него рукой Адриан и налил себе ещё.

— С чего это вдруг? — нахмурился его собеседник.

— Я прогневал своего отца, когда перешёл в протестантизм, и он лишил меня наследства, — с досадой вздохнул де Тортелье, позабыв о том, что об этом рассказывать было никому нельзя. — Невыгодный брак сына может его ещё сильнее расстроить, а я не привык огорчать родителей. Меня так учили.

Едва договорив, оп опустошил свою кружку. Вряд ли родители Адриана обрадовались бы, если бы узнали, в каких количествах их сын употребляет алкоголь, поэтому слова де Тортелье противоречили его действиям.

— Постой, так ты — гугенот! — воскликнул удивлённый Филберт. — А ведь из такого рода католиков...

Филберт, конечно же, оговорился. Он привык обращаться к протестантам на «ты», так как не считал их полноправными членами французского общества.

— Ясно дело! — усмехнулся Адриан, не задумываясь и даже не заостряя на этом своего пьяного любопытства.

— А я и вижу, повязки у Вас нет... — произнёс Азулье тихо.

— Какой такой повязки? — уточнил руанец безучастно, рассматривая дно опустошённой кружки.

— Не имеет значения, — отмахнулся Филберт и поспешил перевести тему, а пьяный Адриан и не обратил внимание на его бегающие глаза. — Так вот, если Ваш отец злится из-за Вашего выбора религии, так почему бы Вам не порадовать его хорошим выбором невесты? Найдите богатую католичку с хорошим приданым и женитесь на ней. Отныне католики и гугеноты — единый народ, единая кровь. Войны закончились, и Вы вольны выбирать, но такой выбор порадует Вашего отца, в этом уж не сомневайтесь, я хорошо с ним знаком.

Адриан помолчал, будто переваривая в голове происходящее, и вдруг образованно вскочил, придя от себя в восторг:

— Ловко я придумал, а!

— Что Вы придумали? — удивился Азулье.

— Я найду себе жену-католичку, женюсь на ней и задобрю отца! — воскликнул де Тортелье в ответ. — Потрясающая идея! Я такой находчивый!

— Да... — Филберт закатил глаза, пусть и пытался скрыть своё к нему презрение. — Вы конечно же очень хорошо придумали. И главное, что сами. Никто Вам в этом не помог.

Адриан вдруг ни с того ни с сего прыснул. От уморительного хохота он едва не надорвал живот и похлопал ладонью по деревянному столу, как делают многие люди в приступе смеха, а потом снова потянулся к вину, но из бутылки за исключением маленькой капли ничего не вылилось, и тогда де Тортелье обратился к хозяину дома:

— Есть ещё выпить?

***

Адриан выпил так много, что и не заметил, как захрапел прямо на полу. Ноги его безвольно лежали на диване, а он сам — на ковре. Де Тортелье проснулся глубокой ночью почему-то под громкий колокольный звон. Голова у него страшно гудела и норовила разорваться от сильной боли. Парень простонал что-то невнятное, помассировал виски в надежде, что хоть немного отпустит, и нахмурился в попытках вспомнить, чем закончилось веселье.

Однако, додумать он не успел. В темноте комнаты, где-то у самого ее входа раздался чей-то голос, а затем и приглушённый стон умирающего человека.

Притаившись, Адриан в ужасе обернулся на звук. Трое мужчин с белыми повязками на правом плече и большими крестами того же цвета на груди во главе с Филбертом Азулье, одетом точно так же, ходили по комнате с острыми шпагами.

— Они все гугеноты? — бросил презрительно один из них.

— Все до единого, — ответил Филберт.

— Вот ведь развелось заразы во Франции... — фыркнул другой, замахнулся и пронзил шпагой заснувшего на полу Готие.

Так начиналась Варфоломеевская ночь.