Трон из листьев и ветвей
Трон из листьев и ветвей,Мягкий полог из цветов.Не увидишь здесь людей,Здесь всё тайно и тёмно.Старый дом встречает её тишиной, в которой скрываются тысячи песен. Скрипят проржавевшие качели. Воют трубы. Стучат маленькие механические пугала, которые должны были отпугивать кротов. Брат однажды разобрал такого, чтобы посмотреть, что же там стучит, под мешковиной и соломой – уж не крошка ли барабанщик? Любопытство было его натурой, солнечного мальчика, который на солнце и сгорел. Пламя его свечи дрожало от родительских нареканий, чтобы угаснуть однажды, через двадцать лет, в сотнях тысяч километров от качелей и треска механических кукол. Сложно теперь помнить брата взрослым. Слишком больно. Озорная улыбка десятилетнего не так сильно сдавливает сердце, потому что не верится, что этот сорванец однажды подлетит слишком близко к Солнцу, и, подобно Икару, потеряет все свои крылья.На подъездной дорожке сотни солнц, стеклянных шариков, отражающихобновлённый свет. Лето в самом разгаре: воздух наполнен гулом насекомых и золотом, которое к зиме приобретёт болезненный оттенок. Сделать шаг – всё равно что утонуть в обжигающем тумане. Под ногами хрустит галька и обточенное водой стекло. Дом ждёт.Даже сейчас, летом, в разгар дня, он похож на заброшенный колодец. Такой не позволит напиться – он сам выпьет тебя, осушит до дна, обнажит помыслы, и дурные, и хорошие. Не их ли называют колодцами душ? Она не помнит.Удивительно, как может испугать собственный дом, в котором прожила почти треть своей жизни. Словно и не родной вовсе.С резных ставен облупилась краска, завалинка заросла мхом, а в двери всё ещё торчит ключ с тлеющей верёвочкой. В сенях, прямо за дверью, стоит огромная консервная банка из-под ананасов. Её не поднять, внутри – сотни ключей. Они десятилетиями копились здесь: от сараев, от амбаров, от машин, от почтовых ящиков, от сберегательных касс, даже ключи от школьных шкафчиков и дурацких детских дневников. Столько секретов хранится в этой банке. Больше, чем может себе позволить любой банк. Больше, чем может выдержать любой старый дом. Может, поэтому и скрипят его ступени, воют трубы, дребезжит стекло в расшатанных рамах?С каждым годом ей всё тяжелее ходить. Спина не гнётся, не гнутся колени, и несколько пальцев потеряли чувствительность. Это не кажется ей несправедливым. Награда за подлость. Награда за гордость, которой пропиталась её жизнь, как тряпка пропитывается разлитым алкоголем. Наверное, не стоило забывать обиды, которые спустя много лет больно били по лицу. Не стоило оставаться равнодушной там, где можно было стать участливой. Стоило почаще писать родным. На бумаге, пахнущей чернилами и стружкой, потому что видеофонные разговоры всегда были до ужаса неловкими и заканчивались словами «Ну ладно, мне пора» и выдуманными предлогами. Нечего было передать по проводам – и было много всего, что хотелось сказать лично. Расстояния нынче уже не те, что прежде. До Марса не доковыляешь с тросточкой. Как раньше нельзя было пройти махом сотню километров. Всё поросло отговорками. «Не пытаются связаться со мной - отвечу тем же». Она частенько играла в игру «Интересно, через сколько обо мне вспомнят?» С каждым годом о ней вспоминали всё меньше, потому что она тоже забывала. Забывала и вспоминала слишком поздно для своей ребячливой гордости, и уже не могла объявиться на пороге с пакетом шоколадных конфет и книгами, которые любила дарить всем без разбору.Вот почему она приехала в старый дом. Он помнил её маленькой девочкой, для которой все условности были не так важны и которая могла помириться с помощью мизинца и доброй улыбки. Повзрослев, она забыла, что последнее действует в любом возрасте.Она не прошла на террасу, доски не заскрипели под её ногами, и крыша не рухнула на её голову. От «колодца душ» тянуло холодом, а она искала тепла. И потому пошла в сад.Однажды брат убедил её, что шмели – это такие летающие конфеты. Ох и ору было! А сколько марганцовки пришлось ей выпить, да ещё и расстаться с завтраком. Солнечные конфеты от солнечного брата. Сейчас эти конфеты кружат над зарослями пионов и кажутся совсем пепельными. Яблони пригибаются к земле под тяжестью плодов. В детстве яблоки почти совсем здесь не росли. Удивительно, как всё может измениться за... полвека?Она жмурится и поворачивает морщинистое лицо к свету. Солнце, убийца её брата, дарит столько жизни... Поневоле простишь. Ведь даже оно когда-нибудь погаснет.А когда открывает глаза, видит его.— Дурочка! – брат скачет вокруг неё с самодельным луком в руке. Он сегодня стреляет по кислым зелёным яблокам, упражняется в меткости и хочет стать индейцем. На прошлой неделе он хотел стать супергероем, и ему можно это простить. - Ничего у тебя не получится!Она насупилась и молчит. Ей тяжело, лицо совсем покраснело, но она упорно тащит за собой детский деревянный стульчик. У него, как водится, четыре ножки и спинка с деревянными спицами. Отец сделал его по книжке «Сделай сам». Вместе с этой книжкой дети и нашли его в чулане, куда ходили посмотреть на клубящуюся в дневном свете пыль.Она роет четыре ямки, невозмутимо опускает в них стул и тщательно закапывает. Прическа её истрепалась, волосы лезут в глаза, но она кусает губы и продолжает, стараясь не слушать, как её брат смеётся и обзывается.— И чего ты надеешься из него вырастить? Дерево, на котором будут расти стулья? Гигантское кресло? Великанов развлекать?В то лето она поливает деревянный стульчик – все четыре ножки и спинку – каждый день. А потом забывает о нём.Он увит зелёными листьями. Утопает в скрученных ветвях. На нём – тени от листьев, а в промежутках – золотой солнечный свет.Что ты теперь скажешь, братец?Бог знает, каким ветром занесло сюда древесное семечко. Бог знает, как удалось ростку пробиться и почему возникло это странное сосуществование. Дерево не раздробило её детское воспоминание, а бережно заплело зелёными лентами, словно хотело сохранить для этого дня.Сидеть на нём не так уж удобно – сиденье наклонено, спинка бугристая – но как славно шумит листва, как ласков ветерок, разгоняющий насекомых и жару, как заботлива крона, закрывающая от неё Солнце, этого дарящего жизнь убийцу.Когда-то давным-давно, в одном из глупых девчачьих дневников с алюминиевым замком она написала стихотворение. Думала она тогда о других мирах и остроухих жителях лесов, лишённых человеческих слабостей. Было там что-то о «троне из листьев»... Таким всё глупым кажется теперь, когда знаешь, что всё ценное было ближе, чем в других мирах.Время застывает, сгущается, вбирает в себя все летние сезоны, все дожди, все подорожники на разбитых коленках, все одуванчики в косичках и все слёзы радости. Конфеты гудят под ухом, а потом замолкают, чтобы зловещая песня старого дома и голоса воспоминаний слились воедино и утонули в летней тишине.Она поднимается с места и идёт по дорожке к старому дому. А подлость и гордость остаются сидеть на троне.В своей старой комнате она находит копилку и обвитые бечёвкой письма.У неё ещё столько дел.