Янтарь и Лазурит

Тигуса пала.

Огонь, как разъярённый зверь, охватил все деревья, кусты, небольшие домики и в один миг поглотил всё вокруг. Смерть пришла за ними. Разрушительные багровые вихри взметнулись к небесам, словно рвущиеся ввысь драконы, только настоящих не осталось в этом месте.

Языки пламени поглотили храм верховной лисы, некогда возвышавшийся над Тигусой и державшйся до последнего, защищая опасные артефакты. Но теперь он пылал как погребальный костёр. Резные колонны рушились с грохотом, причиняющим боль каждому последователю верховной лисы, крыши плавились, стекая на грязную землю золотыми слезами. Он держался до последнего — стены давно пошли трещинами и прогорели, но не сдавались, будто дух самого острова отчаянно цеплялся за дом бывших божеств. Однако силы верховной лисы не хватило, чтобы сохранить единственное убежище. И храм пал. Горела не просто древесина — пахло лекарственными травами, чернилами, бумагой, кровью. Беспощадный огонь пожирал священные артефакты, древние свитки — всё, что обитатели острова защищали от чужих глаз, и не останавливался на этом, испепелял шерсть несчастных лисов, которые отбивали удары клинков и копий, совсем ослабших, переметнулся и на людей.

Треск обваливающихся стен сливался с предсмертыми криками, лязгом стали, рёвом пламени — весь остров стонал в агонии. Тяжёлый дым вгрызался в лёгкие, обжигал глаза, превращал мир в настоящий кошмар. Он заволок небо и опустился на землю, луны больше не было видно.

Но и некому было смотреть.

Не стало страны Тысячи Трав. Населявшие её лисы бились до последнего с армией государства Сонгусыль, их лезвия, а также когти и клыки вонзались в плоть врагов, хвосты мелькали в дыму, словно последние огоньки жизни, пока и они не исчезли вместе с драконами — те пропали раньше, в самый нужный момент, накануне великого сражения. Лисы пали, скрестив клинки с людьми, но не погибли, а растворились на глазах. Сомнения грызли их сердца. Почему Сонгусыль, их союзних, их друг... нет, те, кто им поклонялся, решили напасть? Куда подевались драконы, почему оставили их одних, а не сразились плечом к плечу? Неужели золотой дракон предал верховную лису? Зачем люди ворвались в храм? Что было настолько ценным, ради чего стоило стереть с лица земли целый остров?

Лишь некоторых детей успели переправить на крошечных яликах при помощи дружественных капп*: все крупные суда сгорели вместе с островом, из взрослых не осталось никого, а если кто и выжил, то больше не вернулся.

* Каппа (яп. 河童) – водяной.

Некогда великая земля, гордо носившая имя Тигуса, была уничтожена за одну ночь. Людьми, которые поклонялись лисам, строили храмы в их честь, а в один миг обнажили мечи против своих божеств и сожгли святую территорию.

​

Нога человека в тёмных одеяниях ступила на землю, куда опустилось мрачное покрывало из пепла. Плащ собирал всю грязь, пепел, кровь, но это ничуть не смущало юношу — он этого не замечал. Совсем недавно от его величественного вида люди падали перед ним на колени, а лисы и драконы относились с почтением. Теперь же его окутывала пугающая аура, словно густой туман, повисший над болотом посреди беззвёздной ночи и спрятавший последние проблески света.

Юноша сделал шаг — зловещая аура сгустилась ещё сильнее, даже тёмные пятна виднелись в воздухе. Он нахмурился, свёл брови и сдавил виски пальцами от тяжести, после чего качнул головой и приоткрыл глаза.

Пустой взгляд. В выражении лица не осталось ни тени былой боли, в то время как туман проявился чётче. И не просто следовал за ним попятам, а исходил от самого человека.

Укрытые обгоревшими листьями гинкго ступени разрушенного храма верховной лисы остались позади вместе с человеческими трупами в доспехах и потускневшими драгоценными камнями, юноша продолжал двигаться вперёд — медленно и бездумно. В голове не осталось ни одной мысли, он просто передвигал ноги, брёл в сторону сгоревшего леса, от которого остались одни жуткие почерневшие деревья — такие же мрачные, как и он сам. До развалин не доносился плеск волн, словно сам океан затих и скорбел по погибшей Тигусе.

В руке юноша сжимал длинный меч, источавший насыщенную зловещую энергию, излучал чёрные искры, доспехи и единичные украшения плавились, крошились, пока не превратились в пыль. Хотя конец клинка и не касался земли, из-за слишком мрачной ауры под ним оставалась тёмная дорожка, словно меч выжигал всё за собой и устилал пеплом. Смерть обрушилась на некогда мирные земли. Проклятое оружие, долгие годы хранившееся в тайных залах храма верховной лисы, наконец-то обрело свободу.

К горлу подступил ком, юноша сотрясся от сильного кашля и нахмурился, шаг стал тяжелее. Выдержит ли это тело?

Ноги подкосились, величественный человек не устоял и опустился на одно колено, крепко стискивая рукоять длинного меча и держась за него как за опору. Его тело, а быть может, и меч, выпустило чёрную волну, что молниеносно накрыла весь остров с побережьем, а за ней куполом сгустился непроглядный туман, на десятки лет скрывая некогда великую светлую землю Тигусу от тёплых солнечных лучей и блеска манящих ярких звёзд, а вместе с ними и от всего мира.

​

***

— Суйгуй* больше вас не побеспокоит, — твёрдо заявил низкий мужской голос, решительный взгляд голубых глаз только подтверждал его уверенность.

* Суйгуй (кит. 随鬼) – духи потревоженных животных, преследующие разбудивших их людей (авторская нечисть).

— Премного благодарим, добрый монах Сюаньму, не задержитесь ли вы ещё в нашем небольшом городке? — Женщина потёрла руки друг о друга, стараясь согреть их и в то же время надеясь, что монах останется ещё ненадолго. — Соседи жаловались, что всюду шастает нечисть, быть может, Вы бы помогли сделать это место добрым и мирным, как в прежние времена? Поживите пока у нас, мы расплатимся, чем сможем.

Она свела брови и взглянула на мужа серьёзным взглядом, не терпящим возражений, отчего тот только молча закивал головой. Эти небогатые простолюдины не могли отплатить деньгами, но были готовы предоставить кров и еду, однако монах лишь вздохнул и сложил руки за спиной.

Женщина говорила правду: за последние двадцать лет нечисть осмелела и даже средь бела дня выбиралась из своих укрытий и нападала на людей. Шифу* рассказывал, что на его веку эти твари скрывались от чужих глаз и почти не подкидывали монахам работу, поэтому те посвящали большую часть времени тренировкам и духовным практикам. Молодому же поколению всё чаще приходилось отлавливать опасных существ.

* Шифу (кит. 师父) – учитель, отец-наставник.

— К сожалению, я сегодня же покину город Даогу.

Он опустил голову, не в силах смотреть в лицо несчастной женщины. Её младший сын играл во дворе, копался в грязи и случайно вырыл могилу давно похороненной собаки. Сначала он принял кости за игрушки, пока мать в ужасе не отобрала их и не выбросила, вот только не знала она, что один палец он продолжал держать в руках.

Дух умершей собаки обратился суйгуем и пожелал вернуть своё тело на место.

В первую ночь хозяева дома слышали лишь протяжённое завывание за окном, но, когда вышли посмотреть, никого не обнаружили. На следующую кто-то скрёбся под дверью, даже едва заметные отметины оставил, а на третью — нечто откусило их сыну мизинец. Ребёнок так визжал, что поднял на уши всех соседей.

В тот день через город Даогу проезжал монах Сюаньму и услышал эту историю на улицах, после чего разыскал спрятанную мальчиком кость и упокоил дух собаки. Не мог пройти мимо.

Он полагал, что это не займёт много времени — всё равно точно не знал, куда направлялось более опасное чудовище, за которым он охотился последние несколько месяцев. По слухам, тот успел добраться до Сонгусыля, страны Бессмертного Нефрита, которую здесь произносили как Сяньюй, а где именно притаился — не знал никто.

Однако женщина сделала такой грустный и тоскливый взгляд, столь несчастное выражение лица, что монах был вынужден опустить голову. Он не мог позволить себе задержаться ещё дольше, иначе жертв станет больше, и не от какого-то пустякового духа, а от настоящего кровожадного чудовища.

— Моя дочь работает служанкой в доме семьи Ли, — хнычущим голосом заговорила женщина. — Я слышала на рынке жалобы других слуг, что кто-то скребётся по ночам, но кто — они не знают, не находят. А если моя дочь также останется без пальца, или, не дай небо, ещё хуже, погибнет?

И теперь она давила на жалость...

Из покрасневших глаз текли слёзы, руками она схватила Сюаньму за локоть и умоляюще потрясла, заставив вздрогнуть от непривычной близости.

— Простой монах не может вломиться в дом знатных людей, — попытался он возразить, но женщина даже закончить ему не дала:

— Так я вас провожу, слуги говорили, что и хозяева беспокоятся и не покидают покои по ночам.

Сюаньму замялся на месте, не привыкший к общению с окружающими и в частности с настойчивыми женщинами. Не выходило придумать отговорку.

— Госпожа, уверен, местные монахи прекрасно изгонят любую нечисть, а мне необходимо попасть в Сонбак.

Он с трудом выговорил названия города так, как учил шифу. В их диалекте это слово произносилось иначе.

— Столицу Сяньюя? — с удивлением переспросила женщина и выразительно посмотрела на Сюаньму — тот был вынужден вновь опустить голову. Привыкший к уединению, он не мог подобрать слова и объяснить, как ему сейчас необходимо продолжить свой путь. Та кровожадная тварь опаснее всех суйгуев Цзяожи.

Ему на выручку к неожиданности пришёл муж настойчивой женщины, который большую часть диалога молчал:

— Если память мне не изменяет, завтрашним утром торговый корабль господина Ли отправляется в Сяньюй...

— И он определённо согласится взять с собой избавителя от мучавшей их нечисти, — решительно перебила его жена.

Сюаньму вздохнул. Однако подобное развитие событий было не худшим вариантом — сам он собирался добираться по суше, что пешком могло занять целый месяц. На корабле же были шансы доплыть всего за неделю.

— Ладно, показывайте дорогу.

Просторную резиденцию окружал высокий каменный забор, однако сам дом семьи Ли выглядел просто: без вычурных украшений, часто встречающихся в богатых домах. Сюаньму не раз бывал в подобных местах вместе со своим ныне покойным шифу, где помогал изгонять нечисть; знатные люди любили детальные барельефы, резные колонны, необычно вырезанные заборы, окна с разными переплётами и не упускали случая похвастаться своим богатством. Очень часто вдоль тропы к главному входу стояли статуи разных животных. Пусть это место не так выделялось на фоне других, однако и бедным его не назовёшь.

Женщина прошла мимо парадных ворот с высеченными из камня статуями, напоминающими двух львов с пушистой гривой, обошла забор и, как и подобало слугам, приблизилась к другому входу. Вдоль стен бурным потоком тёк ручей, на берегу которого сидели молодые девушки и стирали господскую одежду.

— Цянцян! — тут же окликнула женщина и уверенно двинулась вперёд, в то время как монах сложил руки за спиной и неторопливо последовал за ней.

Юная дева, так похожая на эту женщину, сидела на высоком камне с завязанными на поясе рукавами, но подняла голову на её голос и с радостной улыбкой ответила:

— Матушка! — Она отложила одежду в сторону, встала и помчалась им навстречу, однако оступилась на камнях. Её нога скользнула по мокрой поверхности, дева пискнула и попыталась удержать равновесие, замахав руками.

Женщина тоже вскрикнула, однако Сюаньму оказался быстрее. Все вокруг только моргнули, а он уже придерживал молодую служанку за пояс и помогал спуститься на сухую землю.

— В-вы же только что были за моей спиной... — ошарашенно произнесла женщина, но в следующий миг уже бросилась к дочери, совершенно не задумываясь о том, как всё произошло. Сюаньму же лучше.

Пока мать обеспокоенно осматривала свою Цянцян, несколько других служанок с интересом подошли поближе и навострили уши, некоторые продолжили стирку, но всё равно поглядывали в сторону гостей и прислушивались к их словам. От количества людей Сюаньму становилось не по себе, поэтому он постарался сосредоточиться на шуме воды и заглушить лишние голоса. Вскоре с ним остались лишь плеск ручья, дуновение ветра, шелест листвы, отдалённое пение птиц — от звуков природы он почувствовал себя гораздо спокойнее, умиротворённее. Голоса людей заставляли нервничать, поэтому он на время отгородился от них, но затем вздохнул и расправил плечи.

До его ноздрей донёсся неприятный запах, от которого монах нахмурился и задумчиво посмотрел вдаль. Не успел обдумать ситуацию, как его уже звала женщина:

— Добрый монах Сюаньму, прошу, моя дочь проводит.

Остальные служанки посмеивались и с интересом посматривали в их сторону. Сюаньму пересёк ручей, ловко и неторопливо ступая с камня на камень. Оказавшись на земле, он протянул деве руку и помог ей спуститься — в тот же миг раздалось восторженное оханье остальных служанок, что удивило и смутило монаха.

«Я сделал что-то не так? — спрашивал себя он, неуверенно прикусив нижнюю губу. — Шифу не запрещал притрагиваться к мирянам и даже женщинам, если им требовалась помощь, почему они так реагируют?»

— Не обращайте на них внимания, — смущённо улыбнулась служанка, поклонилась своей матери на прощание и пошла вперёд.

Под оживлённое перешёптывание они прошли вдоль ручья и оказались у одного из входов в крупное поместье. Цянцян первой зашла в приоткрытую дверь и сообщила остальным присутствовавшим, что привела монаха, охотящегося за опасной нечистью. Сама она быстро пробежала мимо столов с нарезанной рыбой и овощами и вышла в коридор.

Пухлая женщина, месившая тесто, стряхнула муку с рук и оценивающе взглянула на гостя.

— Ой, недавно поселилось у нас здесь чудовище и не даёт теперь покоя, — начала она жаловаться, как только закончила внимательно рассматривать Сюаньму и вернулась к готовке.

Монахи носили тёмно-синий ханьфу* с широкими рукавами, в которых прятали талисманы для борьбы с нечистью. Обычно их узнавали по одежде, но взгляд пухлой женщины зацепился также за выглядывающие из-под рукава круглые бусины чёток. Кроме того, в отличие от большинства населения Цзяожи — страны, в которой вырос Сюаньму, — монахи даже не завязывали волосы в хвост, а ходили с распущенными.

* Ханьфу (кит. 汉服) – традиционная китайская одежда.

— Его кто-нибудь видел? Как оно выглядит? — поинтересовался Сюаньму и попятился назад, когда женщина с жалостливым взглядом решительно приблизилась к нему.

— Никто не видел, только хлюпанье по ночам слышим.

«Хлюпанье? — мысленно переспросил себя монах. — Но мать Цянцян говорила, что нечисть скреблась. Тогда кто-то из водных?»

— Что-то ещё? — вслух произнёс он, делая ещё шаг назад. — Оставляло ли оно следы? Или грязь?

Ему и так было неловко находиться среди людей, а эта женщина зачем-то ещё и подходила всё ближе. В этот раз на выручку пришёл тонкий голос из коридора:

— Следы с тремя пальцами.

В кухню заглянула богато одетая девушка с аккуратно заплетённой верхней частью волос, придерживаемой цзи* с драгоценными камнями, остальные пряди рассыпались по спине. В отличие от невзрачной грубоватой ткани работников на кухне её фиолетовый ханьфу выделялся на их фоне, а широкие рукава свидетельствовали о том, что вряд ли она занималась простой работой вроде готовки, стирки, уборки. Такие рукава носили либо знатные люди, либо монахи — последние относили себя к важной части общества, защищавшей простых смертных от нечисти. На лице девы светилась добрая улыбка, а глаза сверкали любопытством — должно быть, молодая госпожа Ли. За ней с вежливо опущенной головой следовала Цянцян.

* Цзи (кит. 筓) – шпилька для волос, бывает короткой «цзань» (кит. 簪) и длинной «чай» (кит. 钗).

Тремя пальцами?

В знак приветствия монах Сюаньму кивнул и сложил перед собой руки, задумчивый взгляд устремился куда-то мимо госпожи. Неужели каппы ещё остались в живых? Шифу рассказывал, что подобные существа обитали у берегов острова нечисти Цяньмо — страны тысячи монстров. Так его называли в Цзяожи. Вот только лет двадцать назад он затонул, и моряки не решались приблизиться и посмотреть, осталось ли что-то от острова: мало ли нечистая сила завладеет их разумом. Самые храбрые рассказывали о чёрном тумане на горизонте, но ближе не подплывали.

— И пятка тоже острая? — решил он уточнить.

— Как вы догадались?

— Полагаю, этот скромный монах знает, что за существо поселилось в вашем доме.

Радостный смех молодой госпожи Ли заполнил всю кухню и вызвал улыбки на лицах слуг.

— Мы можем на вас рассчитывать? — поинтересовалась она и с любопытством взглянула в его глаза. — Как же называется эта тварь?

— Помогите нам, уважаемый монах, — добавила пухлая женщина.

Другого выбора он себе уже всё равно не оставил.

— Мне понадобится кувшин с чистой водой.

​

Молодая госпожа Ли сообщила родителям о прибытии монаха; те распорядились, чтобы для него подготовили покои и накормили, однако Сюаньму от всего отказался: не видел смысла оставаться в комнате, когда каппа бродил по коридорам. Поэтому и он собрался провести там ночь в окружении нескольких кувшинов и тазов с водой.

Хватило бы и одного, но слуги решили перестраховаться, поэтому принесли больше — чтобы точно поймать тварь. С другой стороны, не зря: теперь каппа захочет явиться именно сюда. Монах Сюаньму подозревал, что тому не нравилось, когда слуги стирали бельё в его ручье и загрязняли некогда чистую воду, поэтому по ночам каппа искал себе другую. Жители этой резиденции часто оставляли на ночь кувшины с водой, чем только приманивали это существо.

Также господа настояли, чтобы монаху тогда не только постелили в коридоре и оставили с кувшинами, но и принесли всё для его удобства. Они переживали, что последние несколько дней тварь хлюпала возле покоев их драгоценной дочери.

Пока все обитатели дома спали, Сюаньму сидел на одеяле с прикрытыми глазами и внимательно прислушивался. В одной руке он сжимал специальный мешок для ловли нечисти, в который собирался заключить каппу, а во второй беззвучно перебирал чётки.

Вместо ожидаемого хлюпанья в коридоре раздались тихие шаги, затем на полу и стенах возникли отблески света. Сюаньму с подозрением прищурился: из-за угла вышла пухлая женщина — та самая настойчивая, которую он видел днём на кухне.

— Ох, уважаемый монах, глаз сомкнуть не могу — так мне страшно! — громким шёпотом пожаловалась она, сжимая в руках фонарь.

Лицо Сюаньму на миг исказилось от злости, но он быстро совладал со своими эмоциями. Какая бы нечисть ни обитала тут, эта женщина уже точно её спугнула.

— Тихо, — серьёзным тоном потребовал он, не давая служанке возразить, поднялся и посмотрел на неё грозным взглядом.

Бесшумно ступая, Сюаньму сделал несколько шагов по коридору и тщательно вслушался в звуки: отдалённое журчание ручья и тихое стрекотание сверчков на берегу всё ещё доносилось до его слуха, но не хлюпанье предполагаемого каппы. Только сильный болотный запах намекал, что нечисть находилась где-то неподалёку.

— Вы спугнули его, — возмущённым шёпотом произнёс Сюаньму и, стараясь держать эмоции под контролем, безразлично посмотрел на служанку. Шифу не разрешал злиться на людей.

— Так этих тварей можно прогнать простым шумом? — удивилась пухлая женщина и изогнула свои широкие брови.

— Маленьких и безобидных да.

— Как тварь может быть безобидной? — возразила служанка, уже переходя с шёпота на громкий тон.

Хлюп.

— Помолчите, — буркнул Сюаньму.

Хлюп. Хлюп.

Звуки доносились из покоев молодой госпожи Ли, вслед за ними появился неприятный болотный запах, свойственный водной нечисти.

Монах осторожно приоткрыл дверь и бесшумно вошёл внутрь, в то время как пухлая женщина закрыла рот руками, чтобы не закричать от переполнявших её эмоций, но и в стороне не осталась, а тоже с интересом и опаской заглянула. В покоях стоял полумрак, но отдельные силуэты всё равно виднелись в слабом свечении из окна с узором бубуцзинь*: молодая госпожа Ли тоже не спала, а в ночной одежде полусидела на кровати, поджав ноги к груди и завернувшись в одеяло. После вопросительного взгляда монаха она вытянула руку и указала на деревянный комод.

* Бубуцзинь (кит. 步步锦) – узор в виде переплёта коротких и длинных реек, дословно переводится «шаг за шагом». Считается, что такой узор притягивает удачу.

Пухлая служанка наконец-то вошла в комнату с фонарём, чтобы осветить помещение, но монах сердито погрозил рукой, поэтому она смущённо вышла обратно. Сюаньму застыл на месте, стараясь не шевелиться, и даже затаил дыхание. Молодая госпожа Ли тоже не издавала ни звука и молча наблюдала, как вдруг из-под комода с детальным узором на дверцах послышалось очередное тихое «хлюп».

Сюаньму сунул руку в ворот халата и осторожно вытащил мешок, второй крепко сжал чётки, поднял указательный палец и поднёс его к губам. В полумраке чёрные чётки засветились бледно-голубым, как и глаза монаха.

— Явись.

— Пощадите! — едва разборчиво пробулькало существо.

Из-под комода потекла слизь, вслед за которой показалась тёмная бородавчатая голова, напоминающая жабью, но без блюдца, которое монах помнил по учебникам и рассказам шифу. Неприятный запах болота, который Сюаньму этим днём почувствовал у ручья, с новой силой ударил в нос, теперь он походил на гниющее болото. Находись монах в лесу, предпочёл бы обойти это место стороной, но сейчас вонь исходила от существа под комодом.

Молодая госпожа Ли и по-прежнему подглядывающая служанка сморщили лицо.

— Не убивайте, — вновь забулькало существо, но полностью вылезать не спешило.

— Что ты забыл в доме наших господ? — осмелела пухлая женщина и посветила фонарём, но от его вида в ужасе выскочила в коридор, завопила и помчалась поднимать панику.

Сейчас сюда сбежится толпа... Этого ещё не хватало.

Сюаньму ловким движением руки распахнул мешок, а из чёток выпустил энергию, которая проникла под комод, сковала слабое существо и вытянула его оттуда.

— Не убивайте, — вновь прохныкало оно перед тем, как мешок закрыли.

— Монах, — с подозрением в голосе обратилась молодая госпожа Ли, — почему ты не спросил, что нужно этой твари?

Сюаньму крепко связал плотную ткань мешка, которая начала сжиматься, и уже в халат он спрятал его совсем маленьким — словно мешочек с деньгами.

— Я и так знаю, — спокойно произнёс он. — Вода в ручье грязная, он искал чистую, как в кувшине молодой госпожи Ли.

— Вот как, — с любопытством протянула она. В следующее мгновение в покои прибежали слуги с криками:

— Дева Ли! Дева Ли! Вы не пострадали?!

Монах вовремя отошёл в сторону — толпа людей обступила кровать молодой госпожи и засуетилась, в их числе оказалась та же пухлая служанка и Цянцян — дочь женщины, которая и привела его сюда. Сюаньму уже отошёл к выходу, но не спешил переступать порог.

— Ты спас меня, монах... — замялась молодая госпожа Ли, не зная его имени. — Как тебя называть?

— Сюаньму.

— Монах Сюаньму, — улыбнулась она. — Чем я могу отблагодарить тебя?

— Мне ничего не надо, — по привычке ответил он и сжал губы, осознав, что пришёл сюда не за этим. Но вылетевшее слово на четвёрке коней не догонишь*, не будет он же теперь просить об услуге.

* Кит. 一言既出，驷马难追 – «Слово вылетело – на четверке коней не догонишь» («слово не воробей, вылетит – не поймаешь»).

Цянцян, взгляд которой тоже светился благодарностью, отошла от остальных слуг, поклонилась своей госпоже и заговорила:

— Монах Сюаньму собирается в Сонгусыль.

Должно быть, матушка успела рассказать о нём.

Молодая госпожа Ли улыбнулась и ловко спрыгнула с кровати.

— Монах Сюаньму, если тебя устроит морской путь, то я попрошу отца взять тебя на торговый корабль.

Она подошла и посмотрела в его глаза с интересом и... восхищением? Сюаньму ощущал в её взгляде какую-то теплоту, но не понимал, откуда та исходила.

— Буду признателен, молодая госпожа, — негромко проговорил он, поклонился и покинул комнату.

Монахов не учили общаться с людьми и уж тем более с женщинами, их небольшая группа во главе с воспитавшим его шифу лишь отлавливала нечисть и выполняла мелкие поручения. Если они находили зловещие артефакты или заброшенные храмы тёмных божеств, то сообщали о них в главный храм Цзяожи, располагавшийся в Янгуане — главном городе монахов, что в народе прозвали второй столицей Цзяожи. Серьёзными делами уже занимались высшие адепты ордена, а не простые монахи вроде него.

Сюаньму бездумно брёл по длинным коридорам. Поскольку постелили ему возле покоев молодой госпожи и собственную комнату не выделили, деться было некуда — слишком много людей там осталось, и он ощущал себя чужим.

— Почему ты не убил меня? — вдруг раздался негромкий булькающий голос у него на груди: из того самого мешка, в которое он поместил жабеподобное существо.

— Ты ведь каппа? — спросил Сюаньму вместо ответа. — Мне говорили, что каппы вымерли.

И характерного блюдечка на голове не было.

Некоторое время вместо слов он слышал то тихое бульк-бульк, то хлюп-хлюп, затем существо всё-таки решило ответить:

— Многие погибли тогда на Тигусе, а выжившие...

Холодок пробежался по спине, а внутри всё сжалось от непривычного чувства. К душе словно прикрепили тяжёлый камень — куда крупнее того, что шифу привязывал к ученикам во время тренировок.

Каппа не успел договорить, как за спиной раздался звук шагов. Сюаньму обернулся и увидел спешившую к нему служанку Цянцян, которая тут же вежливо поклонилась и сказала:

— Дева Ли распорядилась проводить вас в покои для гостей.

Этой ночью каппа больше не издал ни звука, а монах Сюаньму не смог сомкнуть глаз, гадая, почему от упоминания Тигусы в груди всё сжималось. Он даже не знал, где находилось это место, а душа невыносимо болела.

Конец ознакомительного фрагмента.