Птичка и кот
Ночь окутала особняк JK, его мраморные стены и арочные окна поглощали лунный свет, дробя его на рваные тени. Тишина была гнетущей, лишь скрип паркета и едкий запах сигарет "Красный дракон", въевшийся в бархатные шторы, резали воздух. Рейна, 19-летняя тень с разбитой душой, стояла перед массивной дверью комнаты Рея, пальцы дрожали, стуча по дереву. Она замерла, как перед пропастью. Голос Алёны, её матери, разрезал разум: "Ты никому не нужна! Ничтожество! Уродина! Жирная! Я тебя зря рожала!"С детства Рейна ненавидела себя, видя уродину, хотя её лицо — острые скулы, большие серые глаза, бледная кожа — было почти эфирным. Но зеркало лгало, отражая слова Алёны. Она морила себя голодом, чтобы исчезнуть. Её худоба — рёбра, торчащие под кожей, ключицы, острые, как лезвия — скрывалась под мешковатой чёрно-белой толстовкой и штанами. Грудь второго размера едва угадывалась под тканью. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, кровь проступила, дыхание стало рваным, как у загнанного зверя.Дверь распахнулась, Рейн заполнил проём, его два метра десять — мрак во плоти. Серо-голубые глаза с тёмными вкраплениями сверкнули, шрам на виске пульсировал, кожаная куртка скрипела, браслет с номером "13" качнулся, ловя свет. Губы искривились в хищной усмешке, но с тенью опасной нежности.— Ты пришла, птичка, — сказал он, голос — бархат с ядом, от которого её кожа покрылась мурашками.Рейна шагнула назад, сердце заколотилось. Воспоминания хлынули: Алёна, окунающая её лицом в горячий суп, шипящая: "Теперь ты идеальная свинья!"; Саша, хохочущий над её худобой, зовущий "ходячим скелетом". — Я... не могу, Рейн, — её голос — хриплый, твёрдый, с горьким сарказмом. — Я не то, что ты думаешь. Я... ошибка.Рейн рывком схватил её запястье, пальцы обожгли, как клеймо, и втащил в комнату. Дверь захлопнулась, отрезая мир. Комната — тёмные панели, шторы, пропитанные дымом и сосной. На столе — зажигалка "Кровь за кровь", нож с гравировкой "Ворон зовёт", её ноутбук с чёрным вороном.— Всё в порядке, — сказал он, голос смягчился, но звенел властью. Он шагнул ближе, тень накрыла её. — Посмотри на меня, птичка.Рейна подняла глаза, слёзы туманили взгляд, но искра упрямства горела. Её боль была взрослой, выжженной унижениями. Рейн видел её раны — шрамы на душе. Он не знал её ада, но её ненависть к себе была ядом, отравляющим их.— Всё в порядке, — повторил он, пальцы коснулись её подбородка, заставляя поднять лицо. — Ты пережила ад, Рейна. Теперь ты здесь. Со мной. Это твоя жизнь.Она покачала головой, губы искривились в усмешке. — Жизнь? — её голос — хриплый, саркастичный. — Я развалина, Рейн. Мама права: я уродина. Ничтожество. Не стою ничего.Рейн стиснул зубы, глаза потемнели от ярости. Он стянул её толстовку, обнажив тело. Худоба пугала: рёбра — прутья клетки, ключицы — лезвия, шрамы от побоев змеились по бокам. Рейна прикрылась, щёки пылали, но Рейн поймал её запястья, удерживая без боли.— Посмотри на себя, — прорычал он, голос — звериный. — Ты не уродина. Ты моя. Я не позволю тебе так думать.Рейна задрожала, слёзы падали, но она выпалила: — Ты не понимаешь! Я ненавижу себя! Вижу её слова в зеркале! Жирная. Ненужная. Я мусор!Рейн наклонился, губы — в миллиметре от её, дыхание — раскалённый металл. — Ты не мусор, — отрезал он, как хлыст. — Ты моя птичка. Хрупкая, живая. Я выжгу её ложь. Ты красива. Я докажу.Его пальцы скользнули по её рёбрам, тёплые, властные, оставляя жар. Они спустились к талии, бёдрам, сжимая кожу, напоминая, что она жива. Рейна ахнула, не отстраняясь, её тело дрожало под его касаниями.Дверь распахнулась, Винни ввалился, нож с тремя точками блестел. Он замер, увидев Рейну — худобу, шрамы. Его лицо исказилось от гнева. — Чёрт возьми, — выдохнул он, голос — скрежет. — Кто сделал это с ней? Она... ходячий труп!Рейн повернулся, взгляд — лёд, ярость пылала. — Её мать, — выплюнул он. — И Саша. Жрали её жизнь, пока она грызла воздух.Винни стиснул нож, глаза — зверя. — Алёна? — прорычал он. — Я найду её. Вырежу её язык и засуну в глотку. Она не мать, она мясорубка!Рейна покачала головой, голос — слабый, ироничный: — Не надо, Винни. Я не стою, чтобы пачкать руки. Я — пустое место.Рейн схватил её лицо, заставляя смотреть в его глаза, пылающие одержимостью. — Никогда. Не. Смей, — прорычал он, слова — удары. — Ты не пустое место. Ты моя. Убью любого, кто скажет иначе.Рейна задрожала, слёзы падали на его руки, она кивнула, не в силах сопротивляться. Винни шагнул ближе, лицо смягчилось, но ярость горела. — Слушай, девочка, — сказал он, хрипло, искренне. — Ты выжила ад, который других бы сломал. Это сила. Ты не мусор, ты выжившая. Если Рейн говорит, что ты его, ты, мать его, королева.Рейна смотрела, сердце сжималось от боли и искры, которую она боялась назвать. — Я... не знаю, как быть кем-то ещё, — её голос — взрослая горечь. — Её слова... яд во мне.Рейн коснулся её лба губами, оставляя клеймо. — Я выжгу этот яд, — сказал он, тихо, с тёмным обещанием. — Её ложь. Ты будешь видеть только меня, птичка. Мою правду.Винни сплюнул, нож исчез в ножнах. — Я найду эту суку, — буркнул он. — Но держись за него, девочка. Он псих, но твой.Рейн взглянул на Винни, промолчав. Его глаза вернулись к Рейне, её хрупкому телу, глазам, полным боли и желания. Её прошлое — мина, готовая взорвать их. Но он не отпустит её, даже если её тьма поглотит его.— Сегодня ночью, птичка, — сказал он, как приговор. — Останешься здесь. Я начну учить тебя видеть себя моими глазами.Рейна кивнула, дрожа, но в глазах — решимость. Она шагнула в его тьму, пути назад не было.