Itoshiki kimi ga inakute sabishikatta yo
С самого приезда у Странника было чересчур странное ощущение. Внутри всё слипалось, зудило, дергало и кололо, будто паутина на ветке. Шипело потихоньку.
Но в этот раз его всего будоражило, оставляя в предвкушении. Почему? Потому что снова спокойное утро, солнце потягивалось и вставало из-под своего одеяла — моря. Крабики пробежались по побережью Наруками, как когда-то по Надзути, а затем закопались в песок. Ветра не было, так что тепло просто висело в воздухе, пропуская через себя запах еды, которую люди готовили к завтраку. И всё так порозовело, что некоторые листья сакуры сливались с небом. А в облаках Кукла опять разглядел кицунэ.
Хотелось заплакать, но рядом возилась Паймон, так что не в этот раз. Правда Итэр всё равно заметил, что с другом что-то не так.
— Ты в порядке?
— Сам не знаю... Предыдущие дни меня мутило, а теперь,— парень посмотрел на свою грудь, — как будто молотом ударило, и боль звенит. Но мне это даже нравится.
— Ясно... — Путешественник опустил голову.— Говори, если надо будет. "Надо", а не "захочешь".
Марионетка закатил глаза, но не раздражался. Итэр, может, и волокита, который не нашел ту самую, но друг хороший. Хотя вот это уже раздражало:
— Не любезничай со мной, а лучше позаботься о своей летающей подружке.
— ...
Странник ушел не поев, оставив друзей наедине. Ему, конечно, и не надо есть, но слова Нахиды «Нужно разделять трапезу с близкими» так и стоят в голове. Просто ему до сих пор стыдно за поступки прошлого, поэтому данго в молоке он разделит не с ними.
— Прости, братец, последнюю порцию уже забрала одна девочка.
Значит, и без данго.
Парень осматривал улицы вокруг, ища место, куда можно приткнуться, пока не началась городская суета. Напротив магазина «Ткани и кимоно Огуры» он спустился вниз по каменным ступеням. Их оказалось семьдесят семь. Семьдесят шесть, последняя почти полностью ушла в землю. Вот и мост, а через него хокора и...
На мосту была она. В юкате до колен ты сидела на мосту, просовывая через перила, свисая ногами к воде, с бутылочкой молока с данго в руке.
Он стоял и не знал что делать. Тело сжали руки воспоминаний, а точнее обняли. Странник задышал. В груди ударило так, что он чуть не закричал. Впервые за всё острое время он, может, всего на секунду, но поверил, что у него бьется сердце.
— Т/И...
Девушка повернула голову, в тех самых глазах было смятение, будто она отчаянно пытается вспомнить что-то.
— Ты меня знаешь?
Что-то рухнуло в юноше, как будто в ножку стула забили кривой гвоздь лезвием тупого топора.
— Я... обознался, извини...
Ничего он не обознался, а четко видел тот же самый образ, в котором ютилось всё то же самое, как тогда. Но на что он надеялся, если стер себя из истории? Понятно, что тебя никто больше не вспомнит, дурак! Но, может быть, если они встретились бы раньше... Кхм, лучше всего заткнуться и уйти. Кислород снова перестал быть нужным. По привычке Странник поправил шляпу, натягивая ее на глаза, разворачиваясь. Точнее он хотел развернуться, но ты до сих пор на него смотрела, пока почему-то громче нужного не агукнула*, хотя голос всё равно остался стеснительным от странности вопроса:
— Подожди, ты уверен? Я не помню, где тебя видела, но ты кажешься знакомым... Даже слишком.
— ... ты же Т/И Сö?
— Можно просто Т/И, — в точности повторила ты свои слова. Ты, конечно, об этом не знала, зато парень помнил.
— Это... сложно объяснить.
Ты похлопала рядом с собой, приглашая его присесть. Ему это даже помогло, юноша вернулся в свой надменный-высокомерный характер. Точнее маску такого характера.
— Не боишься? Вдруг я маньяк, чье лицо ты видела из окна, а?
— Ты... — вздох. — Ты вообще не выглядишь как плохой человек... То есть, — девочка посмотрела в воду, надеясь, что там будут подходящие слова, но там были только рыбы, поэтому ты сказала как есть,— я знаю, что ты хороший.
Странник заметил, как ты поджала губу, когда закончила, сама не понимая как такое возможно. Лукавя своим якобы безразличием, он спросил:
— В перенесение душы веришь?
— Не знаю, может быть?
Кукла не знал как продолжить дальше разговор. И ты тоже. Был б тут Взгляд, чтобы всё объяснить...
— Поверишь, если я скажу, что твою душу, вместе с телом, кстати, перенес юмэкуй-баку больше четырехсот лет назад?
— Да...
— Почему?
— Мне часто снится кошмар: на меня смотрит гигантский óни, бежит за мной... затем что-то происходит, и он бездыханно падает на землю, меня сажают в лодку, а потом я просыпаюсь после слов образа, очень похожего на нынешнюю владельцу бань Аисы, я просыпаюсь. И сон такой долгий, что иногда и правда кажется, прошло четыреста с лишним лет...
— И часто так бывает? — нервно спросил Марионетка.
— Нет, но переживать это снова и снова неприятно. Так это...
— Да, правда.
Зрачки Т/И сузились, она будто схватила воздух и не отпускала полторы секунды, а руки задрожали, как рябь на пруде.
— Эй, сейчас же всё в порядке... И тем более... — парень осторожно, кончиками пальцев, прихватил тебя за плечо, чтобы ты развернулась к нему. — Ты тогда не умерла, а продолжила жить. Это уже не так плохо, да?
— Да... Просто кошмар наяву — не то, о чем хочется знать.
— Не поспоришь...
— Данго будешь?
— Я не человек, я марионетка с разумом, которой не нужна еда.— юноша сразу хотел этим предупредить, что не стоит полагать особых надежд на него.
— Я последнюю порцию отхватила, многое теряешь.
— Хэй, я сказал, что мне не нужна еда, а не то, что мне её нельзя! Конечно, буду!
— Ха-ха-ха!
Этот смех... он тут же поселился внутри парня. Вновь, опять, снова —он соскучился.
— Я как бы знаю тебя, но не помню, так что как тебя зовут?
— Наверное, с этого стоило начинать разговор.
— Хех.
— Просто Странник.
— Мне нравится.
„Я рад",— подумал Странник.
— На самом деле, ты была мне близким человеком...
— ...
— ...
— Я снова хочу быть твоим близким человеком.
— Надо же, ты хочешь узнать меня получше? Берегись, это может плохо кончиться. Я изменился за четыре века, так что я могу разочаровать тебя, раз ты "знаешь" меня того.
— Не разочаруешь. — Ты посмотрела на него, прямо в снежно-сиреневые глаза, и улыбнулась.
Что-то улыбнулось и в нём.
Так, свесив ноги к воде, вы сидели и по очереди откусывали шарики данго, пропитанные молоком.