Часть 1
Когда я думаю о том, с чего всё началось, перед глазами встаёт вечер, когда шёпот толпы впервые назвал меня ведьмой, и за спиной холодом осел тяжёлый взгляд тех, кто никогда не простит моего рождения.
***
Казалось, день выдался заурядным – один из многих, что канули в бездну прошлого без следа. Рынок гудел, наполненный бестолковой суетой, криками торговцев и гулом толпы. Солнечный свет, еще недавно яростный, клонился к закату, оставляя после себя лишь бледную позолоту на крышах. Вечерело, и тени начинали растягиваться по углам лавки, плавно сливаясь с наступающими сумерками.
Лавка была полна народу. Кто-то выбирал сушёные травы, кто-то листал пожелтевшие рецепты бабушки, а одна старушка с добрым лицом увлечённо расспрашивала меня о мази для суставов. Я стояла за прилавком, смешивая отвары для одной из постоянных клиенток, когда дверь внезапно распахнулась.
На пороге стоял дворянин — высокий, в дорогом камзоле, с тщательно уложенными волосами и холодным взглядом. Его осанка, его надменная ухмылка — всё выдавало человека, привыкшего смотреть свысока.
— Ну и чем тут торгуют? — протянул он слегка сморщив нос, как будто воздух был пропитан исключительно отварами из навоза, и лениво оглядел полки.
О, здравствуйте, Ваше Превосходительство. Как поживает ваше Эго? Всё ещё требует отдельную карету? Я уже открыла рот, чтобы объяснить, но он, не дождавшись ответа, махнул рукой, зацепив горшок с сушёным шалфеем.
— Позвольте угадать, — продолжил он, игнорируя звон разбивающегося горшка и не скрывая сарказма. — Чудодейственные травки? Мази от всех болезней? О, а вот, наверное, знаменитый эликсир от дурного глаза?
Он звучал самодовольно, чрезвучайно довольным своей язвительностью.
— Добро пожаловать в лавку с лечебными травами, мазями и настоями, милорд, — ровным голосом произнесла я, мысленно добавляя: «и огромным терпением, милорд, но оно заканчивается».
Он презрительно хмыкнул и скользнул взглядом по травам.
— Ага, чудесные снадобья, которые якобы помогают? Как мило.
Я улыбнулась. Это была та самая улыбка, которая предшествует чьему-то несчастью.
— Да, представьте себе, помогают. Люди годами приходят за лечением, — я наклонилась чуть ближе и добавила тише. — И да, эликсир от дурного глаза тоже есть. Но вам, кажется, нужен от дурного тона.
Он вздрогнул и резко взглянул на меня.
— Вы смеете мне дерзить?!- Но вместо ожидаемой ярости в его глазах вспыхнуло удивление. И интерес.
— О, да что вы, милорд, — я склонила голову, сложив руки. — Я всего лишь предлагаю вам средство от одной из самых запущенных болезней века.
Посетители уже откровенно наслаждались представлением, а я мысленно похлопала себя по плечу за то, что не запустила в него банку с настойкой.
— Разве не забавно? Настоящая медицина продвигается вперёд, а вы цепляетесь за прошлое. Не удивлюсь, если ваши травки помогают только за счёт самовнушения, —протянул он, поднимая с прилавка древний фолиант. Листая страницы, он презрительно фыркнул. — Устаревшие рецепты и бабушкины сказки. Во дворе 18 век, а вы никак не желаете расстатся с суевериями.
Где-то в углу закашлялся дедушка, нюхавший сбор от простуды, а молодая девушка, изучавшая травяной настой, смущённо отвела взгляд. Я чувствовала, как у меня дёргается глаз. Глубоко вдохнула. Выдохнула. Повторила.
Я уже собиралась ответить, но в этот момент дверь с силой распахнулась, и в лавку ворвалась запыхавшаяся женщина с ребёнком на руках.
— Помогите... Пожалуйста... — сорвался с её губ дрожащий шёпот.
Она крепко прижимала к груди ребёнка, который беспокойно метался в её руках.
— Помогите, прошу вас! — взмолилась она, бросаясь к прилавку. — Мой мальчик умирает!
Я бросила взгляд на ребёнка. Щёки его пылали, а дыхание срывалось с губ хрипами, будто лёгкие горели изнутри. Не раздумывая, я шагнула вперёд и подняла мальчика на руки.
И в тот же миг в лавку ворвался ветер.
Резкий, ледяной, как разъярённый дух, хлынувший сквозь двери, заставив стены задрожать и свечи мигом погаснуть. Помещение окутала мгновенная тьма, живая и плотная. На полках дрогнули склянки, задрожали связки трав, и воздух наполнился звоном — пронзительным, звенящим, будто весь магазин сорвался в бой.
Снадобья, порошки, сухие лепестки — всё взлетело в воздух, закружившись в беспорядочном, бешеном вихре. Я прижимала мальчика к себе, чувствуя, как кожа покалывает, как что-то невидимое раскрывается внутри меня — как будто грудную клетку разжимает изнутри свет, но свет холодный, опасный.
За спиной раздались крики. Кто-то отшатнулся, кто-то попытался выбежать. Кто-то упал на колени и начал судорожно креститься. Мир заволокло туманом, то ли от трав, то ли от магии — я уже не различала, где одно, а где другое.
А потом — тишина.
Тяжёлая. Удивлённая. Почти священная.
Вихрь стих. В полумраке лавки раздавался только стук моего сердца и хруст осколков под ногами тех, кто не успел сбежать. И с почти слышимым вдохом — одна за другой вспыхнули свечи.
Не все сразу. Сначала одна — у дверей. Потом в углу. Потом — над прилавком. Как будто кто-то шёл по кругу, касаясь фитилей. Пламя возвращалось — мягкое, золотое. И в этом свете лавка перестала быть просто местом торговли. Она стала алтарём. Свидетелем.
Я смотрела на ребёнка — и не могла дышать.
А он дышал.
Мягко. Ровно. Спокойно. Глаза его открылись — ясные, живые, без боли.
Он был здоров.
Где-то сдержанно ахнули. Кто-то громко сглотнул.
И затем — слова, прорезавшие воздух, как острие ножа:
— Она привлекла тёмные силы!
Глухой рокот голосов окутал лавку. В глазах людей уже не было ни удивления, ни благодарности. Только страх. Только суеверие, цепляющееся за их сердца когтями паники.
Я знала этот взгляд.
Я знала, что будет дальше.
— Ведьма! — прошептал кто-то.
— Ведьма! — повторил другой, уже громче.
Вскоре это слово подхватили все.
Гул голосов нарастал, словно раскаты грома перед бурей. Люди пятились, но не уходили — они ждали, что будет дальше.
Я подняла голову и встретилась взглядом с тем самым дворянином, который ещё недавно презрительно фыркал на мои травы и настойки. Он не выглядел напуганным, как остальные. Нет, в его глазах скользнуло что-то другое — любопытство.
Он моргнул, будто пытаясь осознать увиденное, а затем, с явной неохотой, хмыкнул:
— Ну, это... хм... интересно.
Толпа шепталась, кто-то выкрикнул обвинение в колдовстве, а господин вдруг выпрямился, нацепив на лицо свою обычную надменность.
— Конечно, это всего лишь..., — заявил он, обращаясь к толпе. — Я не верю в эти глупости. Да и зачем ей ведьмовство, если у нее есть... эээ... настойка валерьяны?
Он нервно хохотнул, но смех его утонул в гуле толпы. Люди не разделяли его попытки сгладить ситуацию. Их взгляды горели подозрением, страхом... жаждой.
Он шагнул в мою сторону, демонстрируя что не боится меня. Посмотрев мне в глаза быстро прошептал.
— Вам лучше объясниться, — его взгляд выражал некую жалость и как будто досаду. — Или вас объяснят за вас.
Я могла бы сказать, что это была случайность, что это был просто ветер. Я могла бы... но уже знала, что слова здесь не помогут. Я бросила взгляд на мальчика в своих руках. Он был жив. Здоров. Разве это не должно было значить больше, чем чей-то страх?
Но судя по лицам людей вокруг... нет.
Не дождавшись от меня никаких действий, молодой дворянин быстро оценил обстановку, и, понимая, что дело принимает опасный оборот, тут же сделал шаг в сторону, словно открещиваясь от всего этого.
— Что ж, мисс, — бросил он, отступая, — похоже, у вас появились... эээ... проблемы.
И с этими словами он развернулся на каблуках и устремился к выходу, оставляя меня наедине с суеверной толпой.
Мать ребёнка, всё это время стоявшая в стороне, наконец сделала шаг вперёд. Её лицо было искажено страхом и тревогой, но в её глазах я все же заметила благодарность. Она приблизилась ко мне, быстро и, как мне показалось, с облегчением, забрала своего ребёнка на руки. Её пальцы дрожали, но она крепко прижала его к себе, как если бы хотела защитить от всего мира.
«Спасибо... Спасибо...» — прошептала она, не встречая моего взгляда. Я почувствовала, как её голос дрожал, но, несмотря на это, она не осмелилась остаться. Без единого слова, она стиснула сына сильнее и, поспешно обернувшись, направилась к выходу.
Люди, словно испугавшись своей смелости, начали покидать лавку, не оглядываясь. Кто-то бросил взгляд на меня, кто-то торопливо пересёк лавку, пытаясь скрыться от этой магии, которой, по их мнению, я была полна. Женщины, с трудом сдерживающие панический страх, начали опускать головы, и, сжав сумки с товарами, покидали лавку, словно беглецы.
Когда последний человек скрылся за дверью, я осталась стоять в этой пустой лавке, ощущая на себе их взгляд, их осуждение, которое ещё долго будет преследовать меня. Стены теперь казались холодными и безжизненными, а этот момент растягивался, как вечность.