Глава 16
День единения ещё не подошёл к концу, а Хён Сок и Эндрю уже едва стояли на ногах. Во избежание непредвиденных ситуаций подполковник Арно согласился сопроводить сначала семейство Квонов до их дома, а затем и Гефеста к его родителям. К тому времени, как они и ещё несколько сотрудников первого отдела по делам межрасовых коммуникаций добрели до своих автомобилей, публика испарилась. Полиция окружила сцену и прилегающее к ней пересечение трёх дорог. Кто-то успел нарисовать на памятнике Луиса Кортеса крест, перечёркивающий табличку с указанием его имени. Вандализм большинства мог оказаться для кого-то кощунством, но никто больше и не думал смотреть на старых мертвецов. Ведь под ногами их уж заждались новые.
— Я должен поблагодарить тебя за то, что ты уберёг Лин от возможной беды. — Начал Хён Сок, когда они с Эндрю остались одни в его машине. Им нужно было поговорить, и дело не требовало отлагательств. Он сам сел за руль, хоть и не был точно уверен в том, что в таком состоянии это будет разумным решением.
— Ну давай, раз так. — Эндрю и не пытался поддерживать разговор. Глаза его не отрываясь смотрели на багровые разводы, оставленные руками Хён Сока на рабочей рубашке во всех тех местах, куда он только смог дотянуться. Между пальцев Эндрю от любого движения начинала трескаться чужая высохшая кровь.
— Спасибо. Ты знал о последствиях своего поступка, и всё равно не отвернулся.
— И какие же это последствия?
—Ты остался, чтобы помочь человеку. Камеры наверняка заметили это. Начальство не сможет уволить тебя, но выговор ты точно получишь. Как минимум от министра.
— Если так, тогда я не знал. — Пожав плечами, подполковник Арно с усилием вздохнул, пытаясь удержать себя от того, чтобы посмотреть на Хён Сока. После всего он заслуживал хоть минуту покоя, но наедине с ним оставаться спокойным казалось невозможным. — Не подумал, тогда мне было всё равно на любое возможное будущее. Я просто увидел Лин. И всё.
— Ты спас её, хоть и не считаешь своей подругой.
— И что с того? Какое тебе до этого дело? Да и в любом случае, это не отменяет тот факт, что я могу любить её. — Пальцы Хён Сока на руле странно дёрнулись, и Эндрю это заметил. — Как сестру, само собой. И не смотри на меня так. Мы с ней знакомы не первый год. Хоть она и препирается со мной, у нас много общего. Мне приходилось думать об этом в последнее время. Лин всегда была заботливой и милой, хоть и старается это скрыть. Знаешь, как она боролась за твои вещи в больнице пару месяцев назад? Конечно же ты не знаешь об этом, у меня не было повода сказать тебе. Но вот я говорю. Лин часто язвит, не в серьёз оскорбляет меня и, наверное, искренне смеётся над моими шутками. Ты мог этого и не слышать, потому что всякий раз в таких случаях мы с ней были наедине точно так же, как и сегодня. Она излила мне душу за сценой. Я верю в её честность. Мы поговорили, и Лин поцеловала меня. Я бы сказал, что это было трогательно, но сам понимаешь, что происходило вокруг. Она испугалась, разнервничалась и повисла на моей шее. Я кое-как вернул твою сестру обратно в руки Гефесту. Знаю, ты просил его присмотреть за братом её бывшего разок, но они все явно увлеклись. У них там что-то вроде кружка по интересам, понимаешь? Гефест сам мне всё рассказал. Тот парень нанял его сиделкой за сущие гроши, а Гефест согласился просто потому, что заниматься в их доме ему куда удобнее, чем в кафе или коворкинге. Мальчик уже большой и совсем не отвлекает его, Гефест занимается с ним по полчаса, а всё остальное время посвящает себе любимому. Порой я вспоминаю об этом и мечтаю уволиться. От должности подполковника мне уже тошно. О самом себе я давно не помню.
Хён Сок слушал, но не слышал. Эндрю не мог остановиться, продолжая всё больше и больше вдаваться в подробности, которые не позволяла ситуация. Его голос часто подрагивал, то опускаясь до едва различимого шёпота, то звеня резкими вскриками. Он явно был не в себе, но Хён Сок понимал его, а потому и не думал перебивать. Да и все его мысли были совершенно о другом. Разумом он остался ещё до рассказа об утешительном поцелуе.
На самом же деле Хён Сок ничего не имел против любых отношений между Лин и Эндрю, но только не таких. Один лишь он мог быть её братом. Хён Сок должен был первым сказать в слух о том, что любит и ценит Лин, но с момента смерти мамы он, казалось, совсем позабыл, как должно звучать это непростое признание. В роду Квонов Бао была единственной, кто позволял себе такого рода исповеди. Хён Соку уже давно не помешало бы покаяться перед сестрой.
Его сердце кольнуло от осознания, что в Эндрю он заметил конкурента. Лин заслуживала лучшего брата, и Хён Сок всё пытался им стать, но задача эта была не из лёгких. Сестра всегда была его семьёй, и, если кто-то вдруг станет ему соперником, Хён Сок просто не выдержит борьбы. Он уже заведомо проиграл. Слова Эндрю стали очередным поводом для скорейшего вымаливания прощения у Лин.
— Почему ты всё ещё злишься на меня? — когда Эндрю остановился, чтобы перевести дух, Хён Сок поспешил вставить вопрос. Пока он не избегал его, ему было необходимо узнать, как искупить свою вину.
— Потому что мне нужна причина для беспокойства. — Эндрю ответил и вдруг сам перестал осознавать, почему поступился со своими принципами. Ещё в Свароге он решил, что не будет оправдываться, но с Хён Соком это оказалось ему непосильным. Эндрю хотелось объяснить ему всего себя, но от мыслей этих что-то в груди начинало истошно выть. — Ты не поймёшь, если я скажу, что мне так проще, но это правда. Я чувствую, что внутри меня что-то не так, но у этого нет совершенно никаких оснований. И ведь ты загнал меня в эту ситуацию. Ты всегда у меня под рукой, и это всё время доводит меня, но так я хоть знаю, что виной всему не я. Легче думать, что виноват ты. Я хочу, чтобы это было твоих рук дело, ведь ты всегда знаешь, что делаешь. Ты знаешь свою работу.
В сознании занозой застряла трясущейся рукой напечатанная фраза. «Вини себя в моей смерти». Письмо Алека вновь встало перед глазами. Думал ли он о том, что Хён Сок поступает правильно? Даже в том случае, если Александр никогда не озвучивал этой мысли, она была истинной. Все и каждый хотели надеяться, что кто-то всё контролирует. Подполковник Квон был у них на виду, и именно потому пал жертвой чрезмерно завышенных ожиданий.
— Когда между нами всё вернётся в норму?
— То есть все эти годы для тебя были нормальными? Твоё пренебрежение, вечное отсутствие в нашей дружбе, да ты же всё время думал только о себе! Ты и не представляешь, как мне это надоело. Пусть лучше не останется ничего, чем всё будет так, как прежде. Хочешь признавай, хочешь нет, но мы оба давно повзрослели, и было бы странно, если бы всё сохранилось в самом первозданном из возможных видов. Всё-таки, мы не твоя любимая Кэсси. Вот уж кто точно ни на йоту не изменился со времён средней школы. И можешь не соглашаться со мной, я и без того знаю, что прав. Такие, как она, с детства остаются собой, потому что им повезло родиться хорошими людьми. Такие, как мы, должны всю жизнь рвать на себе волосы, чтобы стать хоть на сотую долю лучше.
Он остановился, потянув время для ответа Хён Сока, но тот больше не осмеливался заговорить. Ему нечего было возразить. Глаза Эндрю забегали по его лицу, с каждой минутой всё чаще останавливаясь на губах. Хён Сок мог лишь предположить то, что он ждал от него новых действий. Он должен был сделать то, чего раньше с ними ещё не случалось. То, чего они оба так долго ждали. Но Хён Сок не продолжил разговор. Эндрю пытался терпеть изнуряющую тревогу, достающую до того самого узла в животе, что свернулся там ещё в их первую встречу, но вновь отвернулся. Ему это всё до глубины души осточертело.
На улице Сан-Себастьяна было тихо. Ни люди, ни фолки почти не выглядывали за пределы зданий. Они надеялись, что стены уберегут их от бед, но те уж успели сквозь щели и трещины пробраться в чужой дом. Ещё из машины Эндрю заметил, что окно в квартиру Квонов было выбито снаружи. Только этого им всем не хватало. Взобраться на третий этаж по навесу и подоконным выступам было проще простого. Эндрю и не сомневался, что в дом бывшего подполковника могли ворваться его многочисленные ненавистники.
Хён Сок не был в бешенстве, но перспективой хищения своих личных вещей был напуган до чёртиков. Ведь все дела его жизни крутились вокруг одного лишь ПОПДМК. Он успел избавиться от всех компрометирующих в их глазах фолков документов, кроме одного скромного по содержанию файла. Если злоумышленники и были, лучше бы они лишили Квонов всех ценностей, чем этой единственной злосчастной бумаги.
— Нам подняться с тобой? — покинув пассажирское сиденье, Эндрю стал вынужден вновь натянуть маску подполковника Арно. Сотрудники ПОПДМК встали по обе его руки, ожидая следующих указаний.
— Не надо.
— Если преступник внутри, ты должен оказать нам содействие. Из-за возникшей нагрузки полиция приедет недостаточно быстро.
— Как знае... — Хён Сок замешкался. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы самому себя поправить. — Как знаете, подполковник Арно.
Эндрю отдал несколько поручений, оставил Лин и Гефеста на одного из людей, что был в отделе ещё при подполковнике Квоне, и позвал за собой офицера Юну с новеньким фолком. Положение их было незавидным. Один ещё недостаточно опытен, чтобы самостоятельно принимать необходимые решения, а другая слишком верующая для того, чтобы быть ему хорошим наставником и не приучить его к своей церкви укоренившихся у старых фолков устоев. Эндрю пришлось взять парня на себя, но и такие близкие отношения с начальством не могли играть ему на руку. Юному фолку было рано знать, какого входить в свиту подполковника ПОПДМК. Но поступить с ним иначе Эндрю не позволяли убеждения.
— Не лезь и не подставляй себя под удар, ясно? — отдал последний приказ подполковник Арно, на что фолк с уверенностью кивнул. Он был готов показать свою пригодность в деле.
В нервном жесте губы Лин прошептали для брата «удачи», а её сжатый кулак поднялся к груди. Хён Сок принял пожелание и едва заметно кивнул ей. Хоть ему и не нравилось то, что Гефест стал свидетелем их возможного горя, уже за то, что он пытался приглядывать за его сестрой, ему можно было простить всё.
Собравшись с духом, Хён Сок зашёл в подъезд и поднялся на третий этаж. Там его поджидала новая неприятность. Дверь была заперта, а это значило, что из квартиры никто не мог выйти. Ключ проделал в замке два оборота. В доме не было ни единого лишнего звука. Юна прислушалась, новенький судорожно сглотнул, а Эндрю не пожелал больше ждать. Он дёрнул ручку и в одно движение распахнул дверь. Когда ноги его почти ступили в проём, Хён Сок остановил друга. Ни у кого из них не было оружия, за исключением того ножа, что несколько часов назад пронзил его ладонь. Он крепко сжал его и прошёл внутрь. Уже из коридора ему было видно место, что должно было хранить в себе последний из важных документов. Взгляд Хён Сока оббежал прихожую и на долю секунды остановился в конце гостиной. Там, меж нескольких книг Кассандры, притаилось никому не нужное открытие.
Фолки подполковника Арно вбежали в квартиру и вместе с ним взялись за поиски злоумышленника. Хён Сок осмотрел свою комнату, но в ней всё осталось по-прежнему. Его рабочий ноутбук был выключен, а пароль на нём так никем и не разгадан. Ни один материал не был украден, ни одна его личная вещь. И ни следа не осталось после проникновения.
Эндрю заглянул в каждый шкаф, под кровать Лин и в ванну, новенький с офицером Юной исследовали кухню, гостиную и разбитое окно. Они не нашли ни намёка на кражу. Только стекло продолжало хрустеть под их ботинками, когда Хён Сок вошёл в зал для того, чтобы наконец проверить тайник. Как и ожидалось, он был пуст. Вот только в этом не было совершенно никакого смысла. Вся информация была в его ноутбуке, но вместо него рука чужака потянулась за единственным отпечатанным экземпляром статьи о главе патруля третьего Округа. Призрак Алека вновь был потревожен.
— Здесь кто-то был. Здесь точно кто-то был! Вчера всё было на месте. — Хён Сок с силой сжал стенки шкафа. Он хотел ударить по ним, разнести дерево в щепки и разорвать каждую книгу, но Эндрю остановил его, схватил за руки и оттащил в сторону.
— Сейчас ты должен быть взрослым разумным человеком. Помоги мне понять, в чём дело. — Он надавил на плечи Хён Сока, заставляя того отвлечься от лишних мыслей. — Уверен, что дверь закрывал именно ты? У вас нет запасного ключа снаружи? Вы не давали их соседям?
— Ключи есть лишь у меня, Лин и Кэсси. — Хён Сок понизил голос до шёпота. — Замок был закрыт на два оборота из трёх. Только я и Лин делаем так. Никто больше не знает.
— Как мне надоело это число три. Скоро начнёт везде мерещиться. — Эндрю отпустил его и с раздражением осознал, что для них обоих ситуация неразрешима. Офицер Юна и новенький ничем не могли им помочь. — Здесь ничего не сходится. Пора вызывать полицию.
— Нам не нужны лишние глаза. — Хён Сок продолжал быть тихим. Фолки за его спиной приняли стойку смирно. Юна выглядела всё такой же чистой, как и тогда в кабинете. От белоснежной макушки до самых кончиков чистых от лака ногтей. Хён Сок смотрел пристально, но она и бровью не повела так, словно бы его недовольный взгляд казался ей чем-то само собой разумеющимся. — Этого никто не должен был видеть. Все они должны уйти прямо сейчас.
— Я понял. — Эндрю кивнул, на пару секунд прикрыл глаза и этого хватило ему для того, чтобы снова прийти в себя. — Мы уходим.
Осколки и камни были внутри, а дверь заперта снаружи. Квоны не хранили запасных ключей, и Хён Сок был уверен, что после него к замку никто не прикасался. Это было невозможно. Подполковник Арно всё понял и увёл фолков сопроводить Гефеста до его дома. Если бы не купол, в разбитое окно мог бы задувать ветер, но его вентиляция не выходила на Сан-Себастьяна. Лишь звуки с улицы теперь разливались по квартире. Когда пришла Лин, она помогла брату убрать стекло с пола и на первое время заклеить окно картоном. В семействе Квонов всегда так делали — скрывали бреши, а не старались от них избавиться.
Хён Сок был в тупике. Вина успела поглотить его сердце и добралась до лёгких. Она заполняла их, царапалась и извивалась, пытаясь пробраться к горлу и издать первый крик. Стоило ему пройти дальше положенного, как Хён Сок вновь его проглатывал. Он не оставлял греху и шанса, но он уже взял своё. Слова Алека сработали. Хён Сок готов был убиться, лишь бы избавиться от того чувства, что он ему навязал. На Вайнкуле царило беззаконие, и Хён Сок сам был тому прямым доказательством. Он с обрыва скинул дрожащее тело Александра, вовремя не пресёк убийцу Ики, не успел продвинуть закон о заслуженных рабочих местах для фолков до того, как его лишили полномочий подполковника.
И самое ужасное в том, что лишь одно из этих его преступлений было причиной всех решений. От этого нельзя было отказаться. Он слишком задержался с законом. Опоздал всего на несколько месяцев. Так Квон Хён Сок подвёл фолков, и теперь каждый сможет в этом убедиться. Сегодня он совершил главную свою ошибку. Даже с такой простой вещью он не справился. По собственной глупости Хён Сок не избавился от бумаги, которой и убил Александра. Что-то в душе его решило сохранить последнюю память о том зле, что он совершил. Квон Хён Сок всю жизнь окружал себя результатами своих промахов. Всё это были его чёрные трофеи.
В комнате Хён Сока было темно и холодно, словно в склепе. Он не написал Кэсси, потому что точно знал, что она его поддержит. Но Хён Сок этого не заслуживал. Пришло время расплачиваться за старые ошибки. У него их было много, и самый главный его долг уж с полчаса пытался решиться постучаться к нему. Лин всегда медлила точно так же, как и он. Но теперь она наконец решилась. Стоило ей замешкаться, как Хён Сок тут же разрешил ей войти.
— Я приготовила ужин. — Лин сделала к нему один короткий шаг. — Кэсси не придёт. Возле её дома с обеда бродят репортёры.
— Ясно. — Хён Сок продолжал сидеть на углу кровати, руками держась за голову. Раненая рука его больше не мучила. Он попросту не мог о ней думать. Это был самый печальный из видов, что только доводилось видеть Лин.
— Если бы я не знала тебя, то сказала бы, что ты без настроения. Но ты всегда такой.
Она замолчала, думая лишь о том, что прямо сейчас всё и случится. Давно пора было сказать ему обо всём том, что истязало её душу столько, сколько Лин себя помнила. И она уже было приготовилась к своему откровению, как вдруг Хён Сок начал своё.
— Я всех подвёл. — Он закрыл руками лицо, но это было ни к чему. Лин и без того не видела ни одной эмоции на его лице. Хён Сок с детства любил прятаться. — Я подвёл тебя, Лин. Я позволил им проникнуть в твой дом. За всю свою жизнь я не чувствовал себя хуже.
— Это наш дом. Не только мой. Я здесь на иждивении.
— О чём ты говоришь?
— Ты содержишь меня с пятнадцати лет. Так что это правда.
Хён Сок так привык быть главой семьи, что совсем позабыл о том, что и не обязан ею оставаться. Никто не просил его, но он сам всё решил. И решал до сих пор, ведь это было куда проще, чем признавать, что этим он пытается скрыть худшую из своих ошибок. Теперь они оба явно ощутили, как пространство между ними наэлектризовалось. Последние шесть лет их одинокой совместной жизни пролетели как миг. Они ничего в них не переменили. Всё настоящее стало старой бессмыслицей.
— Я скажу кое-что, и ты готова к этому разговору.
— Вернее, это ты готов.
— Может и так, но я начну его только потому, что тебе это необходимо.
— А ты делаешь всё, лишь бы не признаваться, что тоже что-то чувствуешь. — Былое сострадание к нему вдруг прошло. Хён Сок снова напомнил ей того самого брата, что легко позволял себе поднять на неё свою тяжёлую руку. — Отчаяние, обида, зависть, ревность — вот то, что ты готов бесконечно терпеть. Тебе главное перед самим собой выставить себя посмешищем.
— Не говори об этом так.
— Ты всегда ненавидел меня, — Лин пыталась оставаться уверенной, но голос её предательски задрожал, — но ты ошибался. Мама любила нас одинаково, и, хочешь ты или нет, это правда.
— Думай обо мне что угодно, но я никогда не объясню тебе всей истины. Так будет лучше.
И в этом он тоже был честным. Лин никогда не смогла бы принять того, что Бао была не идеальной. Ведь когда ни отца, ни брата в жизни нет, ничего другого не остаётся, кроме как ухватиться за последнюю спасительную соломинку. У Лин никогда не было никого, кроме мамы. Хён Сок же продолжать жить с одними лишь образами Му Хёна и Бао. Они оба были никудышными отцом и матерью. Родители давно ушли, а их бывшие дети стали несчастными взрослыми.
Хён Сок смог бы вынести любое презрение, только бы Лин не теряла того мнимого мира, в котором её оставила мать. Её бы это сломало. Квон Лин необходимо было знать, что хоть кто-то в этой Вселенной привязался к ней безусловной любовью.
— Тогда я просто не мог придумать ничего другого. — Начал Хён Сок, стараясь смотреть прямо на Лин, что отвечала ему тем же. Впервые за долгое время их глаза наконец встретились, но как неожиданно это случилось, так же стремительно и закончилось. Взгляд Лин остался прикован к насквозь проколотой руке брата. — Я никогда не видел, как вел себя отец, а парни в школе колотили друг друга направо и налево. Ты была права, я выбрал себе плохой пример. — Разум его в момент решил стушеваться, но он задержал его, замер и наконец произнёс. — Мне жаль, что тогда я допускал такого себя до тебя.
Он сказал лишь о себе, но на самом деле хотел всё списать на Бао. Она не могла не замечать. Любая хорошая мать тут же увидит, что с её детьми творится что-то неладное. А у Квонов всегда и всё шло не так. Для собственного же блага Бао закрывала глаза на все их недостатки. В подростке Хён Соке она видела лишь задумчивость, присущую всем юношам его возраста. На самом же деле тогда он возненавидел себя впервые. Действительность наконец открыла ему глаза на то, как глубоко он заблуждался.
Ещё давно всем казалось, что семейство Квонов одно из самых благополучных, что только можно себе представить. Отец занят работой, мать не забывает про дом, дети отлично пристроены в школе. Но никто и не хотел знать о том, что семье Му Хён предпочёл работу, Бао всю себя отдала сожалениям, а свои всеми любимые обеды Лин паковала сама. Хён Сок водил её в школу чаще, чем она думает. Память, как и любая другая материя, имеет свойство выцветать. Для Лин в прошлом пропали любые краски, кроме тех, что касались глаз мамы Бао и оттенков синяков от брата.
— Я всю жизнь сожалел. И до конца дней своих буду помнить о том, что сделал тебе. И я не хочу, чтобы ты прощала меня. Я должен мучаться этим. Я должен умереть с мыслью, что отработал всё то, что задолжал тебе. Но я так сожалею.
В подобные моменты надлежало плакать, но Хён Сок не мог. Он настолько давно истязал себя, что привык к ударам плетью. И мысли эти до того въелись в его сознание, что сохранятся на нём вечным шрамом. Они отпечатались на веках тенью, а на языке вкусом горечи. Хён Сок знал эту песню куда лучше, чем себя самого и всё его жизнь составляющее. Он был гением самонаказания и многолетних пыток. Слишком долго он пытался сберечь свою скорбь в этом коконе. Но продолжаться так больше не могло.
— Я болен мыслями о тебе столько лет, что уже не замечаю этого. Душе моей не поможет ни одна церковь. Ньюэровцы молятся Кали, фолки людям, а я тебе. Я молю тебя не страдать от всех моих действий. В своих мыслях я каждый день падал перед тобой на колени, но никогда не получал ответа. Потому что вера не лечит. Моя боль перешла в хроническую и исчезнет лишь со смертью. Как я стал в детстве грешником, так им и умру.
— Ты сам себя казнишь.
Лин не могла подобрать слов в ответ на то, что брат ей говорил. Его гейзер вдруг превратился в бескрайнее море. И в нём он был совершенно один. Позабытая всеми лодка качалась на всё поднимающихся волнах и грозилась перевернуться. Но у Хён Сока не было вёсел. Одно отняли, когда ему было пятнадцать, другое, как только ему стукнуло восемнадцать. Его били шторма, и он всё никак не мог найти берег.
— Это правда, но ты остаёшься со мной, и потому я всю жизнь должен перед тобой нести службу. Я обязан был быть тебе братом с самого начала, и ты права, если считаешь, что Эндрю заслуживает этого больше. Он может стать лучшим старшим братом. Эндрю во всём меня лучше. Если он займёт моё место перед тобой, у меня совсем ничего не останется. Я рад за тебя, но за свою жизнь мне страшно.
— Мне не нужен Эндрю. — Ей вдруг стало стыдно за всё, что она когда-либо говорила Хён Соку. Лин всегда догадывалась, что он любит её по-своему, но любовь его была больной. Потому что сам Хён Сок никак не мог себя исцелить. Из реальной ошибки он вообразил причину своего покаяния. — Я вспылила, да и мне не перенести рядом с собой второго тебя. Если Эндрю и брат мне, то ты давно стал явно ближе. — Лин всхлипнула, а несколько её слёз упали и разбились о паркет. — Наверное, ты давно стал всей моей семьёй. Ты весь круг моих близких, ты мой быт и мой дом.
Эндрю оказался прав, Лин была искренней, но не с ним, а с Хён Соком. Для брата она сохранила то первое признание, что должно было избавить от мук их обоих. Только вот никакими чужими молитвами не излечить колотой раны в сердце. Хён Сок сам должен был позволить до себя дотянуться.
— Хочешь знать, почему я пошла к подполковнику? Потому что привычно было в его роли видеть тебя. В тот момент я подумала, что там меня ждёт подполковник Квон.
— Зачем тебе вообще понадобилось быть на Дне единения? Всё это было одной большой ошибкой.
— Я хотела написать репортаж. Побыть журналистом.
От того, что Хён Сок не обратил никакого внимания на её откровение, щёки Лин загорелись так, будто бы она сказала что-то по-настоящему постыдное. И вот он вновь начинал её злить. Хён Сок совсем не понимал, на чём в беседе стоит делать акценты. Из-за всего сегодняшнего дня он не мог отойти от горящей внутри тревоги. Лин отрыла все его корни, но вдруг Хён Сок стал пытаться вновь запрятать их вглубь.
— Что? — он неожиданно напрягся. Хён Сок принял бы любое новое занятие сестры, только если бы это не ставило под угрозу её безопасность. Пусть она отказалась бы от всей прошлой жизни и ушла жить к бабуле Ие в Патуи. Дополнительные силы патруля не подпустили бы к ней ни одну лишнюю живую душу. — Ты не рассказывала, что тебе это интересно. Ты всегда мечтала стать врачом.
— То, что я потратила на это три года своей жизни, ещё не значит, я действительно этого хотела! — его интерес напрягал Лин. Она заранее знала, что брат по своей излюбленной привычке станет отговаривать её. — Гефест сказал, что у меня всё получится, и я поверила ему. У меня уже есть статья о тебе! Я написала её ещё давно, но ты не знал, потому что никогда не был дома и не видел, как я над ней работала. Это мой шаг к примирению.
Она высказала ему всё как на духу, но не потому, что боялась его реакции. Лин боялась самой себе признаться, что добровольно лишала себя счастья из-за того лишь, что выбрала самый простой путь. Она хотела, чтобы брат ею гордился, и одна из самых уважаемых профессий легко могла ей с этим помочь. Лин не знала, что Хён Сок был рад за неё не потому, что она была отличницей медицинского колледжа, а потому, что считал, что там она была счастлива. Эти регулярные муки не исполнили ни собственной мечты Лин, ни единственного желания её брата. Он всегда хотел для неё одного. Мирной и счастливой жизни.
Если бы он решился заговорить с ней раньше, всего этого можно было бы избежать. Но Хён Сок как был глупцом, так им и остался. Даже теперь он не понимал, что ему нужно лишь сказать о том, что он будет любить её независимо от роли в обществе. Хён Сок должен был просто открыть рот и произнести несколько целительных для них обоих слов, но губы его были поджаты, а язык совсем онемел. Ему стоило бы признаться Лин, что это он, сколько себя помнил, каждое утро заплетал её чёрные волосы, часами помогал ей с домашним заданием и встречал после школьных кружков. Она бы поверила ему, ведь и сама глубоко в душе чувствовала, что мама Бао не была идеальной. Но Хён Сок не мог подтверждать те догадки, что разрушили бы и без того несчастное детство. Это был единственный поступок, который он позволял себе в качестве её старшего брата. Хён Сок сохранял её детские воспоминания в прежнем виде.
— Ты всё понял? Не смей от меня отворачиваться, потому что второго шага я уже не сделаю.
— Не знал, что тебе такое нравится. — Хён Сок и хотел бы казаться ей настолько заинтересованным, каким Лин желала его видеть, но все силы его уходили на то, чтобы в собственной груди душить всех демонов семейства Квонов. Лин не должна была к ним прикоснуться.
—Ты кроме фамилии вообще ничего обо мне не знаешь. Да ты бы и не вспомнил даже цвет моих глаз, если бы мама не передала нам один на двоих. — Острый язык Лин порывался высказать ему ещё большее недовольство, но известным ей единственной принуждением она сумела удержать его при себе. Они оба многое недоговаривали. Они оба не желали ранить друг друга и от того лишь калечились сами. — Я отправлю эту статью Кэсси и попрошу опубликовать. Она не откажет.
— Но зачем тебе это?
— Да затем, что... — у неё вдруг перехватило дыхание. Сердце забилось быстрее, а кровь прилила к лицу ещё больше. Если и эти её слова пропадут так до него и не добравшись, то она проиграет. Этот последний бой решал исход всей войны. Лин говорила как можно быстрее, потому что надеялась, что все её муки кончатся вместе с этим бесконечно тяжёлым разговором. — Я не знаю, Хён Сок. Я не могу забыть того, что ты делал в детстве, но всё равно люблю тебя больше, чем наших маму и отца.
Каждое её новое заявление било по нему всё больнее. Чувства Лин никак не могли обелить его надежды на то, что сестра его ненавидит. Ведь если бы она презирала его по-настоящему, всё идолопоклонничество Хён Сока было оправданным. Он всегда думал, что из-за отца ему привычней любить тех, кто считает его врагом. Но вдруг отношение Лин заставило мир выглядеть иначе. Ему не нужно было заслуживать её признания, ведь она и без того ценила то, что он для неё делал. Она уважала его как Квон Хён Сока.
— Я тоже люблю тебя, Лин.
— И ещё сейчас я в ту статью внесла правки. — Она поторопилась его перебить. От вмиг прошедшей решимости осталась одна лишь неловкость. Лин была готова высказаться сама, но не услышать его раскаяние. — Если опубликовать её, то все узнают правду! А вся правда в том, что мой брат чёртов герой.
— Но ведь ты сама так не считаешь. Ты говорила мне...
— Да мало ли что я говорила! — Лин вновь прервала его. — Меньше слушай меня и больше смотри за тем, что я делаю. А я поехала за тобой в третий Округ, от волнения едва не поседела как фолк у твоей больничной койки, написала статью о тебе и приготовила твой любимый ужин.
Она замолчала, скрестила на груди руки и уставилась на брата. Хён Сок подумал, что Лин дожидается его ответа, и уже было собрался выбрать из сотни-другой нужные для неё слова благодарности, но так Лин лишь самой себе дала время на то, чтобы поставить точку. Она судорожно вздохнула, в замок сцепила пальцы и опустила руки. Пришёл конец последней сцены. Ложную веру разрушило священное откровение.
— Я никогда не любила отца потому, что просто не была с ним знакома. Знаешь, каждый раз, как пытаюсь вспомнить его, в голову совсем ничего не приходит. Может быть, никакого Му Хёна и не существовало вовсе. Но если он когда и принадлежал этому миру, то мне кажется, что у него было твоё лицо. Такое же гладковыбритое и беспристрастное, словно бы единственное, для чего он ест и спит, это чтобы смерть не помешала выполнению его воображаемого долга. И я знаю, что однажды ты умрёшь за свое дело и мне тебя не отговорить. Когда бы это ни случилось, я не буду к этому готова. Я не смирюсь и никогда не прощу тебя за то, что между жизнью и смертью ты выбрал ни то, ни другое. Ты вечно сидишь на границе и ждёшь, пока тебя не столкнут на одну из сторон. Я надеюсь лишь, что ты выберешь наконец начать жить. Если же нет, то ты исчезнешь точно так же, как и наш отец. Потому что так Хён Сока никогда бы не было, заместо него навсегда бы остался подполковник Квон.
— Кэсси сказала, что лишь половина моего имени досталась мне от Му Хёна. — Хён Сок наконец знал, что следует сказать. Несчастное прошлое никак не определяло всего его будущего.
— Значит, так и есть. Ведь Кэсси всегда права.
И тут Лин улыбнулась. Смахнула слёзы, спрятала чёрные волосы за уши и улыбнулась. Хён Сок не смог сдержать удивления, встал с постели и замер, а губы Лин продолжали растягиваться в улыбке. Он не помнил ясно, как выглядело её радостное лицо в детстве, но на нём точно никогда не было этих ямочек и смеющихся глаз. В двадцать один счастье с ней случилось впервые, и она уже знала, как будет с ним обращаться. Рядом с ней наконец оказался её брат Квон Хён Сок.