Геополитика И Геостратегия
Использование американского глобального главенства должно тонко
реагировать на тот факт, что в международных отношениях политическая
география остается принципиально важным соображением. Говорят, Наполеон
как-то заявил, что знание своей географии есть знание своей внешней
политики. Однако наше понимание значения политической географии должно
адаптироваться к новым реалиям власти.
Для большей части истории международных отношений фокусом политических
конфликтов являлся территориальный контроль. Причиной большинства
кровопролитных войн с момента возникновения национализма было либо
удовлетворение своих национальных устремлений, направленных на получение
больших территорий, либо чувство национальной утраты в связи с потерей
"священной" земли. И не будет преувеличением сказать, что территориальный
императив был основным импульсом, управляющим поведением государства-нации.
Империи также строились путем тщательно продуманного захвата и удержания
жизненно важных географических достояний, таких как Гибралтар, Суэцкий канал
или Сингапур, которые служили в качестве ключевых заслонок или замков в
системе имперского контроля.
Наиболее экстремальное проявление связи между национализмом и
территориальным владением было продемонстрировано нацистской Германией и
императорской Японией. Попытка построить "тысячелетний рейх" выходила далеко
за рамки задачи по воссоединению всех немецкого-
[51]
ворящих народов под одной политической крышей и фокусировалась также на
желании контролировать житницы Украины, равно как и другие славянские земли,
чье население должно было предоставлять дешевый рабский труд имперским
владениям. Японцы также страдали навязчивой идеей, заключавшейся в том, что
прямое территориальное владение Маньчжурией, а позднее важной
нефтедобывающей Голландской Ост-Индией было существенно важно для
удовлетворения японских устремлений к национальной мощи и глобальному
статусу. В аналогичном русле веками толкование российского национального
величия отождествлялось с приобретением территорий, и даже в конце XX века
российское настойчивое требование сохранить контроль над таким нерусским
народом, как чеченцы, которые живут вокруг жизненно важного нефтепровода,
оправдывалось заявлениями о том, что такой контроль принципиально важен для
статуса России как великой державы.
Государства-нации продолжают оставаться основными звеньями мировой
системы. Хотя упадок великодержавного национализма и угасание
идеологического компонента снизили эмоциональное содержание глобальной
политики, в то время как ядерное оружие привнесло серьезные сдерживающие
моменты в плане использования силы, конкуренция, основанная на владении
территорией, все еще доминирует в международных отношениях, даже если ее
формы в настоящее время и имеют тенденцию к приобретению более
цивилизованного вида. В этой конкуренции географическое положение все еще
остается отправной точкой для определения внешнеполитических приоритетов
государства-нации, а размеры национальной территории по-прежнему сохраняют
за собой значение важнейшего критерия статуса и силы.
Однако для большинства государств-наций вопрос территориальных владений
позднее стал терять свою значимость. В той мере, в какой территориальные
споры остаются важным моментом в формировании внешней политики некоторых
государств, они скорее являются не стремлением к укреплению национального
статуса путем увеличения территорий, а вопросом обиды в связи с отказом в
самоопределении этническим братьям, которые, как они утверждают, лишены
права присоединиться к "родине-матери", или проблемой недовольства в связи с
так называемым дурным обращением соседа с этническими меньшинствами.
[52]
Правящие национальные элиты все ближе подходят к признанию того, что не
территориальный, а другие факторы представляются более принципиальными в
определении национального статуса государства или степени международного
влияния этого государства. Экономическая доблесть и ее воплощение в
технологических инновациях также могут быть ключевым критерием силы.
Первейшим примером тому служит Япония. Тем не менее все еще существует
тенденция, при которой географическое положение определяет непосредственные
приоритеты государства: чем больше его военная, экономическая и политическая
мощь, тем больше радиус, помимо непосредственных его соседей, жизненных
геополитических интересов, влияния и вовлеченности этого государства.
До недавнего времени ведущие аналитики в области геополитики
дебатировали о том, имеет ли власть на суше большее значение, чем мощь на
море, и какой конкретно регион Евразии представляет собой жизненно важное
значение в плане контроля над всем континентом. Харольд МакКиндер, один из
наиболее выдающихся геополитиков, в начале этого века стал инициатором
дискуссии, после которой появилась его концепция евразийской "опорной
территории" (которая, как утверждалось, должна была включать всю Сибирь и
большую часть Средней Азии), а позднее - концепция "сердца" Центральной и
Восточной Европы как жизненно важного плацдарма для обретения доминирования
над континентом. Он популяризировал свою концепцию "сердцевины земли"
знаменитым афоризмом:
Тот, кто правит Восточной Европой, владеет Сердцем земли;
Тот, кто правит Сердцем земли, владеет Мировым Островом
(Евразией);
Тот, кто правит Мировым Островом, владеет миром.
Некоторые ведущие германские политические географы прибегли к
геополитике, чтобы обосновать "Drang nach Osten" (стремление на Восток)
своей страны, в частности адаптацию концепции МакКиндера Карлом Хаусхофером
применительно к германским стратегическим потребностям. Более
вульгаризированный отголосок этой концепции можно уловить в подчеркивании
Адольфом Гитлером по-
[53]
требности немецкого народа в "Lebensraum" (жизненном пространстве).
Некоторые европейские мыслители первой половины этого века предвидели сдвиг
геополитического баланса в восточном направлении, при этом регион Тихого
океана, в частности Америка и Япония, должен был превратиться в преемника
Европы, вступившей в пору упадка. Чтобы предупредить подобный сдвиг,
французский политический географ Поль Деманжон, как и прочие французские
геополитики, еще перед второй мировой войной выступал за более тесное
единство европейских государств.
Сегодня геополитический вопрос более не сводится к тому, какая
географическая часть Евразии является отправной точкой для господства над
континентом, или к тому, что важнее: власть на суше или на море. Геополитика
продвинулась от регионального мышления к глобальному, при этом превосходство
над всем Евразийским континентом служит центральной основой для глобального
главенства. В настоящее время Соединенные Штаты, неевропейская держава,
главенствуют в международном масштабе, при этом их власть непосредственно
распространена на три периферических региона Евразийского континента, с
позиции которых они и осуществляют свое мощное влияние на государства,
занимающие его внутренние районы. Но именно на самом важном театре военных
действий земного шара - в Евразии - в какой-то момент может зародиться
потенциальное соперничество с Америкой. Таким образом, концентрация внимания
на ключевых действующих лицах и правильная оценка театра действий должны
явиться отправной точкой для формулирования геостратегии Соединенных Штатов
в аспекте перспективного руководства геополитическими интересами США в
Евразии.
А поэтому требуются два основных шага:
первый: выявить динамичные с геостратегической точки зрения
евразийские государства, которые обладают силой, способной вызвать
потенциально важный сдвиг в международном распределении сил и разгадать
центральные внешнеполитические цели их политических элит, а также возможные
последствия их стремления добиться реализации поставленных целей; точно
указать принципиально важные с географической точки зрения евразийские
государства, чье расположение и/или существование имеют эффект катализатора
либо для более
[54]
активных геостратегических действующих лиц, либо для формирования
соответствующих условии в регионе;
второй: сформулировать конкретную политику США для того, чтобы
компенсировать, подключить и/или контролировать вышесказанное в целях
сохранения и продвижения жизненных интересов США, а также составить
концепцию более всеобъемлющей геостратегии, которая устанавливает
взаимосвязь между конкретными политическими курсами США в глобальных
масштабах.
Короче говоря, для Соединенных Штатов евразийская геостратегия включает
целенаправленное руководство динамичными с геостратегической точки зрения
государствами и осторожное обращение с государствами-катализаторами в
геополитическом плане, соблюдая два равноценных интереса Америки: в
ближайшей перспективе - сохранение своей исключительной глобальной власти, а
в далекой перспективе - ее трансформацию во все более
институционализирующееся глобальное сотрудничество. Употребляя терминологию
более жестоких времен древних империй, три великие обязанности имперской
геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и
сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности
подчиненных и обеспечении их защиты и недопущении объединения варваров.