I
26.12.1991
Посиди-сиди со мною, седина, седина
Серебром твою покрыла голову, а дальше тишина.
Сидя за столом в своём кабинете, Роман подносит руку ко рту, отхаркивая сгусток крови. Усмехается. Совсем скоро придёт его кончина. Скоро всё кончится. Он это чувствует.
— Отомстишь мне, отец, — хрипит, не переставая улыбаться. — Отомстишь, — голос становится тише.
В кабинете улавливается еле уловимое шуршание. Мужчина оборачивается. Алексей. Вот он — нарушитель его покоя. Названный сын и… брат по крови. Уже не пряча кровавые подтёки, Роман поворачивается всем корпусом.
На лице напротив уже нет того испуга или волнения при виде крови. В потухших глазах парня читается лишь безразличие и боль. И мужчина правда бы хотел узнать причину такого настроения, да только не сил, не новый приступ кашля не дают этого сделать.
— Тебе снова не здоровится? — монотонно спрашивает. Голос безжизнееный, более не имеющий той звонкости, что была тогда, пару десятков лет назад.
И вопрос очевидный. Не здоровится. Как год уже не здоровится. Все дети видели его состояние, включая и самого Алёшку. Да только тот быстро свыкся с мыслью, быстрее принял реальную ситуацию. Отца скоро не станет.
— Как видишь, — хмыкает Роман, не убирая руку ото рта. Не хотелось бы перед смертью запачкать костюм. Чёрный, с золотыми эполетами с гербом СССР и звездой в венке, дающие ему звание генералиссимуса. Ещё при Сталине выданные, лично им назначенный статус, да только ни в одной бумаге не закреплённый, для сохранности тайной, страны великой.
— Почему? — с болью произносит.
Зачем я отпустила руку твою? Зачем, скажи?
Там, где окончен спектакль, реальная начинается жизнь.
Мужчина переводит взгляд на парня, а во взгляде только чистый гнев, негодование и грусть. Знает он к чему тот клонит, но с ответом не находится. Нечего ему сказать.
— Так нужно? — и самому смеяться хочется. «Так нужно», серьёзно? Кому нужно? Американцу проклятому, который так жаждет смерти его, да земли захапать для улучшения экономики? Западу, где сплошь и рядом враги да завистники? Или мести давней за тысяча девятсот семнадцатый год?
— Ты лишил меня отца, страны и будущего! Теперь и сам решил сгинуть с земли этой треклятой?! — кричит и бьёт кулаком по дверному косяку.
— Алёша…
Парень напротив начинает смеяться. Истерически, надрывно.
— Ты убил нашего отца, ты разрушил империю, годами строившуюся! А лучше сказать, которую мы строили вместе, — руки его вплетаются в волосы, оттягивая у корней. Жалкая картина, но он не перебивает. — Из-за тебя я лишился своей Настасьи, из-за тебя мои крылья более не функционируют, из-за тебя я потерял веру в человечество! — выкривает с новой порцией гнева и желчи в словах. Заслужил. — И ты же её подарил вновь.
Мужчина цепенеет. Он мог и дальше выслушивать гневные тирады, слова о мести. Но не мог ожидать, что услышит столь разбитый голос брата, говорящего… о вере? В людей ли? Взгляд растерянный переводит на младшего, что осел вмиг, да сам встаёт, чтобы брата с колен поднять. Да тот не даёт, выставляя руки перед собой и пряча взгляд за вновь отросшей чёлкой.
— Ты сам сказал, что всё будет хорошо, что вместе построим светлое будущее. Вóйны прекратим да жить в стране мирной будем. А что теперь? — яростно слёзы со щёк вытирает. — Что, я спрашиваю, теперь? Самая великая и огромная страна, Совет Советских Социалистических Республик, разваливается на глазах! Ты не можешь поступить так! Ты, — замолкает, поднимая голову и смотря прямо в глаза мужчины. Роман и сам теряется, такого брата он ещё никогда не видел.
Даже в период гражданки и революции он не склонил головы, сражался до последнего. Когда крылья белоснежный безжалостно ломали ни разу и звука не проронил, только лицо корчил. При принятии присяги пред новой страной и правительством ни эмоции, ни слова не проронил, а сейчас… Что же это получается, плохо он своего брата Алексея знает? Из уст его вылетает нервный смешок.
Алексей хмурится, но продолжает:
— Ты единственный кто из семьи нашей остался! Я не прощу тебя, если ты умрёшь, — шипит, да брови хмурит.
— Но я не могу, — шепчет. Его время на исходе, вот-вот и…
Роман сплёвывает новую порцию крови. На этот раз не от кашля.
Чтобы не чувствовать ничего — я притворюсь статуей гипсовой.
Люди, прошу лишь одного: похороните меня за плинтусом.
Дрожащий рукой он прикасается к груди, где бьётся сердце. Туда, где теперь зияет дыра с ножом по рукоять. Над ухом слышится надрывный всхлип и тихое «прости и прощай». Улыбаясь с болью, Романов вплетает окрававленные пальцы в светлые волосы младшего брата, прижимая того к себе сильнее, почти вгоняя нож до середины рукояти.
— Я верю в тебя, — дрожаще шепчет, прикрывая глаза. Тело в его руках начинает дрожать от нового приступа истерики. — Отец не зря выбрал тебя наследником, — и отталкивает.
Алексей падает на пол, создавая шум в кабинете и с полным шоком наблюдает за действиями старшего брата, что буквально вырвал из груди нож, окрапляя своей кровью пол и даже часть одежды самого парня. С губ слетает тихое «прости» после чего тело Романова падает словно тяжёлый груз.
Младший и рад бы подхватить родственника, да только за дверью слышится шум и крики «отец». Некоторые республики, видимо, только вернулись и услышали шум. Нужно срочно прятаться, да так, чтоб никто не заметил. Единственным спасением становится потайная дверь, скрывавшаяся средь стеллажей в книжном шкафу. Привычки имперские с годами никуда не ушли.
Алексею остаётся только через скважину наблюдать как Виктория (Беларусская ССР) падает на колени, пачкая свои белые колготки в крови, перед отцом, рыдая навзрыд, а братья в лице Дмитрия (Украинская ССР), Марата (Казахская ССР), Темура (Узбекская ССР) остались стоять у двери, склонив головы. Сам же парень, прикрывая рот и сдерживая рвущийся наружу крик боли и отчаяния, скатывается по противоположной стене, не боясь больше расправить крылья.
В стране наступает траур.
***
1. 07.2014.
— Как иронично, — усмехается Алексей, держа в руках букеты белых лилий — любимые цветы всей имперский четы. — Когда-то давно мы также стояли с тобой, отец, возлагая цветы деду, а сейчас, — опускается на колени, кладя на каждую из трёх могил по букету. — А сейчас я приношу их вам.
Романов выпрямляется, мягко улыбаясь и голову к плечу склоняя. Секретно это место от глаз родственников и других стран; надёжные люди здесь работают для поддержания порядка. Уж он-то об этом позаботится.
Обводит каждую могилу взглядом. Каждая хранит своё прошлое. И только с одной могильной плиты на него смотрит ясный и пронзительно взгляд серо-белых глаз.
Романов Роман Александрович.
Но, мама, прошу лишь одного: похороните меня за плинтусом.