Сожженные до тла

3 глава

Пока мальчики мирно спали, Ибрагим и Сара не спеша ужинали на кухне. На столе уютно потрескивала свеча, отбрасывая танцующие тени на стены. Сара рассказывала о забавном случае, произошедшем в лавке днем, когда вдруг раздались оглушительные стуки в дверь.

Муж и жена обменялись озадаченными взглядами.

— Кто это может быть в такую рань? — прошептала Сара, приподняв бровь.

Ибрагим, нахмурившись, отложил вилку.

— Сейчас узнаем — сказал он, направляясь к двери.

Он осторожно приоткрыл дверь и увидел на пороге мусульманского солдата. Тот был одет в тёмно-зеленую форму с эмблемой Остальского государства. Лицо солдата выражало серьезность, но взгляд выдавал крайнюю усталость. Прислонившись одной рукой к косяку, солдат жадно глотал воздух, его грудь тяжело вздымалась – было видно, что он бежал.

— Ассаляму алейкум, брат. Не ожидал увидеть тебя так рано, — произнес Ибрагим, стараясь скрыть волнение. — Что-то случилось?

— Ваалейкум ас-салям, Ибрагим. Очень важные новости, – ответил солдат, нервно оглядываясь по сторонам, словно боялся быть услышанным. – Всем приказано немедленно собраться в штабе.

— В связи с чем? — Ибрагим напрягся, пытаясь понять, с чем это связано.

— Власти получили информацию о передвижениях Висталиской армии. Двадцать тысяч солдат направляются в столицу Вайпрайта. Мы должны быть готовыми, — пояснил солдат. 

— Хорошо сейчас же иду.

Он торопливо вошел в дом, плотно прикрыв за собой дверь. Сара испуганно посмотрела на него.

— Что случилось? Кто это был? — в ее голосе звучала тревога.

— Это солдат. Висталийская армия идет на Вайпрайт. Нам нужно быть готовыми.

Сара, замерла ее дыхание перехватило.

— О Аллах, что же будет?

Ибрагим заметив удивление на ее лице подошел к ней и нежно обнял. В его объятиях она чувствовала себя в безопасности, как и всегда.

— Все будет хорошо, Иншааллах. Я должен идти. Защитить наш город, наших детей. Береги мальчиков, Сара.

Ибрагим быстро вошел в комнату и направился к шкафу. Рывком распахнув дверцы, он принялся лихорадочно перебирать одежду. Наконец выудил оттуда военную форму и надел её поверх рубашки. Повернувшись, Ибрагим подошел к небольшому шкафчику, открыл дверцу и вынул оттуда пистолет. Не новый, но ухоженный. Он профессионально проверил магазин, убедился, что патроны на месте, и передернул затвор. Звук был сухим и металлическим, словно предвестник беды. Ибрагим снова проверил оружие, убедился в его исправности и вложил его в кобуру. Сара, встревоженно наблюдая за ним, сказала.

— Будь осторожен, пожалуйста.

— Обещаю, я скоро вернусь, Иншаалах, — пообещал Ибрагим, подойдя к Саре и нежно коснувшись ее щеки. — Береги себя и мальчиков.

Сара прижалась к нему, пытаясь сдержать слезы.

— Да хранит тебя Аллах, Ибрагим, — прошептала она. — Я буду молиться за тебя. Возвращайся целым и невредимым.

Ибрагим собрался с духом и спустившись вниз уже хотел выйти из дома, как вдруг услышал звук шагов на лестнице. Он обернулся и увидел Зейда. Тот, сонный и растрепанный, спустился на первый этаж, протирая глаза кулачком.

— Папа, что случилось? Почему ты так рано встал? — спросил Зейд, зевая.

— Зейд, иди сюда, — позвал отец, присев на корточки перед сыном тот подошёл к отцу поближе. — Нужно, чтобы ты был сильным и смелым. Папа должен уйти на некоторое время, чтобы защитить наш дом и нашу землю. Ты теперь старший мужчина в доме, пока меня не будет. Ты должен заботиться о маме и братьях. Слушайся маму во всём.

Зейд, обычно жизнерадостный и непоседливый, сейчас смотрел на отца серьезными глазами. Он чувствовал, что происходит что-то важное, что-то, что меняет привычный порядок вещей.

— А куда ты уходишь, пап? — спросил он, нахмурив лоб.

— Я ухожу, чтобы помочь защитить наш город, наши дома, наши семье. Ты ведь знаешь, что такое долг, сынок.

— Знаю, — кивнул Зейд вспоминая рассказы отца. — Ты всегда говорил, что нужно защищать честь и родину.

Сара не выдержала и подошла к ним, опустившись на колени рядом с Ибрагимом. Она обняла обоих. Тяжело ей было отпускать мужа, но она знала, что он идёт защищать родину.

— Зейд, сынок, слушайся папу. Будь сильным, как он говорит. И помни, что Аллах всегда с нами.

— Ну вот и отлично, — сказал Ибрагим, вставая. — А теперь послушайте, что я вам скажу. Зейд, ты должен быть смелым и сильным. Не бойся трудностей, но всегда помни о чести и достоинстве. А ты, Сара, береги себя и мальчиков. И молись за нас.

Сара кивнула, не в силах произнести ни слова. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать, ведь каждый раз, когда Ибрагим уходил на войну, она знала, что в следующий раз может увидеть его в белом саване. Ибрагим достал из кармана небольшой кожаный мешочек. Развязав его, он извлек оттуда старинное серебряное кольцо с большим черным камнем, на котором был выведен полумесяц — символ ислама. Кольцо было фамильной реликвией, передававшейся из поколения в поколение.

— Это кольцо принадлежало ещё моему прадеду, — сказал Ибрагим, протягивая кольцо Зейду. — Оно напомнит тебе о нашем роде. Носи его с честью и достоинством.

Зейд взял кольцо, и его глаза загорелись. Он надел его на палец, и оказалось, что кольцо ему велико.

— Оно очень красивое, пап, — заметил Зейд, с восхищением глядя на кольцо. — Я буду носить его всегда. Спасибо!

Он потрепал Зейда по голове и в последний раз обнял его.

— Ну всё, мне пора, — закончил Ибрагим, направляясь к двери.

Сара подбежала к нему и крепко обняла его она уже не смогла сдержать слезы покатившие по ее слезам.

— Ты вернёшься, Ибрагим? — прошептала она.

Он заключил Сару в последнее, крепкое объятие. Он прижал её к себе так сильно, словно хотел навеки запечатлеть запах её волос, тепло её кожи. В этом объятии билось два сердца, наполненных любовью и страхом. Его ответ, тихий, но уверенный, был не просто обещанием, а клятвой, произнесенной с надеждой на то, что однажды они действительно смогут смеяться, вспоминая эти трудные времена

— Обещаю, Иншаалах, вернусь, — ответил он. — И мы ещё будем смеяться над этими временами.

***

Ибрагим, облачённый в военную форму, словно тень, скользил по полю, пригнувшись в седле. Каждая мышца его тела напряжена, взгляд цепко выхватывал детали – малейшее движение впереди могло означать засаду. Лошадь мягко ступала по сухой земле, её копыта лишь слегка приглушали тишину, но Ибрагим чувствовал, что любой звук здесь, на нейтральной полосе, может стать последним.

Достигнув небольшого перелеска, Ибрагим мягко осадил коня, спрыгнул на землю и быстро привязал поводья к низкорослому кустарнику. Похлопав коня по тёплой шее, прошептал:

— Спокойно, дружок. Скоро вернёмся.

Ибрагим, словно настороженный зверь, вслушивался в каждый шорох, каждый треск. Ветер доносил обрывки звуков – далёкий гул боя, карканье воронов и что-то ещё неуловимое, заставляющее Ибрагима быть вдвойне бдительным. Словно тень, он скользнул между деревьями, сливаясь с сумраком под их кронами. Каждая ветка, каждый куст казались потенциальной угрозой.

Внезапно из-за поваленного дерева выскочил силуэт. Вистальский солдат, потный и запыхавшийся, судорожно пытался вытащить из кобуры свой пистолет. Это была роковая ошибка. Ибрагим, действуя с молниеносной скоростью, выхватил своё оружие. Короткий, глухой хлопок выстрела разорвал тишину. Пуля, выпущенная Ибрагимом, попала точно в цель, и враг рухнул на землю, так и не успев произнести ни слова.

Третий солдат, увидев гибель товарища, с яростным криком бросился в атаку, метнув в Ибрагима нож. Время словно замедлилось. Ибрагим, повинуясь инстинкту, резко отшатнулся назад, и сталь просвистела в дюйме от его лица. Не теряя ни секунды, он перекатился в сторону и снова вскинул пистолет, произведя ещё один выстрел точно в цель.

Ибрагим обернулся, услышав шорох позади. У каменной арки, ведущей к старой крепости, стоял ещё один человек. Его лицо было искажено злобой и страхом.

— Руки вверх! Бросай оружие! — крикнул Ибрагим, его голос был твёрдым и решительным, несмотря на усталость и напряжение последних часов. В его глазах читалась готовность к любому развитию событий.

Человек у арки медленно поднял руки, словно подчиняясь неизбежному. Затем дрожащими пальцами отстегнул от кобуры пистолет и с глухим стуком бросил его на землю.

— Назад! — крикнул Ибрагим, не сводя глаз с солдата. — Шаг назад, к арке! Медленно!

Человек, дрожа, подчинился. Ибрагим, сохраняя бдительность, медленно подошел ближе. Его пальцы, словно щупальца, скользнули по земле, нащупывая брошенный пистолет. Резким движением он подхватил оружие, взвел курок и направил его на солдата у арки.

— Поднимайся! Лицом ко мне! Руки за голову! — голос Ибрагима был холоден, как лезвие клинка.

Солдат, тяжело дыша, поднялся и подчинился. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь листву, упали на его лицо. Ибрагим замер, словно его ударило током. Не может быть. Этого не может быть…

— Командир? — прошептал он, не веря своим глазам. Перед ним стоял Остальский, командир мусульманской армии, человек, которому он доверял свою жизнь, образец мужества и чести, тот, кто клялся защищать свою родину до последней капли крови.

В голове Ибрагима проносились обрывки воспоминаний: слова клятвы, отданной родине, примеры мужества, которыми командир всегда вдохновлял солдат. И все это рушилось, как карточный домик, под тяжестью увиденного предательства.

За каменной аркой, среди вековых руин, словно выросших из земли, стояло несколько огромных, окованных железом сундуков. Время оставило на них свой неизгладимый отпечаток – ржавчина, сколы, мох, – но даже сквозь это запустение пробивался отблеск неимоверного богатства. Один из сундуков был приоткрыт, и в образовавшуюся щель вырывался поток ослепительного света. Золото, алмазы, рубины, изумруды – драгоценные камни всех цветов и размеров, казалось, искрились самой жизнью, бросая причудливые отблески на потемневшие стены крепости.

— Командир, — глухо выдавил Ибрагим, поворачиваясь обратно к Остальскому командира. В его голосе не было ни страха, ни уважения, а только ледяная ненависть. — Неужели из-за этого ты так суетился? Пока ты мусульманские земли продавал, а я тебе мешал, не так ли?

В глазах командира вспыхнула злоба, но её тут же сменил липкий страх. Он понял, что попал в ловушку, которую сам же и сплел. Понял, что этот юный солдат, которому он так доверял, стал свидетелем его предательства.

— Ибрагим… — прохрипел командир, отводя взгляд. — Пришлось… Пришлось продать. Отныне Осталия не наша страна. Мы проиграли.

Ибрагим рассмеялся горько и зло. Этот смех эхом разнесся по руинам, пугая птиц и нарушая вековую тишину.

— С каких пор мусульмане проигрывают, не воюя? — перебил Ибрагим, не смотря на командира, видя перед собой не героя, а жалкого предателя, готового продать свою веру, свою землю, свою честь за горсть золота. — С каких пор мы, забыв о вере, продаём свою землю за золото?

Ибрагим вновь прицелился, направив пистолет на командира. В воздухе повисло такое напряжение, что, казалось, его можно было резать ножом. Солнце пробивалось сквозь листву, отбрасывая на лица обоих мужчин причудливые тени, словно подчеркивая их двойственность – воин и предатель, верность и алчность

— Ты должен понять! — взмолился командир, отчаянно жестикулируя. Его голос сорвался на хрип. — Мы не выживем, мы все потеряем! Мы проиграем эту войну. Мы и так лишились всего, что у нас есть, лишились родины. И как будто этого мало, мы будем опозорены… ради чего? Ради пустоты?

Ибрагим усмехнулся, его лицо исказила гримаса отвращения. Он опустил пистолет на долю секунды, но лишь для того, чтобы сплюнуть на землю, прямо под ноги командиру.

— Это то, что ты называешь пустотой? — прорычал Ибрагим, вновь поднимая оружие. — Это — мусульманская родина! Земля наших отцов, политая кровью предков!

— Послушай, Ибрагим… — пролепетал командир, стараясь говорить как можно убедительнее. — Мы можем поделиться. Будем жить как короли. Забудем обо всем этом кошмаре. Никто никогда не узнает. Это останется между нами.

— Жить как короли? — наконец произнес Ибрагим, его голос был тих, но в нем чувствовалась сталь. — На крови своих братьев? На предательстве своей веры? Ты… ты думаешь, золото может купить честь? Может смыть позор? Как ты Всевышнему в глаза собираешься смотреть в Судный день?

— Ибрагим, ты не понимаешь, в какой ситуации мы находимся, — пробормотал он тихо. — Этот выбор может стоить тебе жизни.

— Жизнь без чести — мёртвая жизнь, — резко оборвал Ибрагим....

— Ибрагим, у тебя же семья! Дети! Что ты будешь делать? Отправишься в изгнание? В Висталию? Думаешь, там тебя ждёт счастье? Допустим, мы будем сражаться, и нам опять велят исполнить очередной приказ, и что ещё потеряют Остальцы? Семьи? Дома? Жизни? Что ещё заберёт эта проклятая война?

Командир сделал шаг вперёд, его голос стал мягче, почти умоляющим.

— С Остальцами покончено, Ибрагим. Покончено! Мы проиграли! Я продам  родину за несколько сундуков, и всё закончится! Зато мы сможем доживать свои дни здесь, на землях, где мы родились. Не в нищете, не в страхе, а как… как достойные люди.

Он обвёл рукой вокруг, указывая на сундуки, полные сокровищ. Золото манило своим блеском, но для Ибрагима оно было лишь символом гнили и разложения. Он видел в нём не богатство, а кровь, слёзы и предательство.

— И этого золота… Его ещё хватит на всех. Вистальцы нас не тронут. Не смогут! У нас будет власть, влияние, безопасность. Давай, Ибрагим, давай переходи на эту сторону. Забудь о своей клятве, о своей чести. Всё это – пустые слова! Выживает сильнейший. А мы можем стать сильными вместе!

— Вчера здесь лилась кровь мусульманских храбрецов, — процедил Ибрагим сквозь зубы. — Кровь моих братьев, отдавших жизни за эту землю, за свою веру, за свою родину! А сегодня… сегодня ты предлагаешь продать её за горсть блестящего металла? Ты предлагаешь предать память павших? Ты плюёшь на их жертву!

Он замолчал, переводя дыхание. Слова давались с трудом, словно каждое из них вырывалось из самого сердца, оставляя за собой кровоточащую рану. В глазах стояли картины недавнего боя: вот Амир, смеясь, делится последним куском хлеба, вот Юсуф, прикрывая его спину, падает, пронзенный вражеской стрелой его взгляд угасает, направленный в небеса. Вот лежит бездыханное тело его друга, Саата, с которым они вместе росли, делили хлеб и мечтали о будущем для своих детей. У Саата осталось трое, а у него, Ибрагима, пятеро сыновей. Он помнил хрип умирающих братьев, шептавшего на прощание слова молитвы, помнил лица друзей, навеки оставшихся лежать в этой земле. Каждая песчинка пропитана их кровью, каждым вздохом ветра звучит их предсмертный крик. И теперь, когда боль утраты ещё жгла нутро, ему предлагали предать их, запятнать их память грязным сговором? Кто защитит их, если он сейчас согласится на предательство? Если продаст кровь своих братьев за блеск золота? Как он, посмотрит в глаза своим сыновьям, если предаст их память? Как объяснит им, что честь и веру можно купить за золото? Нет, лучше смерть, чем такая жизнь.

— Ты глупец, Ибрагим! — выплюнул тот. — Ты живёшь в мире иллюзий, в мире героев и легенд. Этот мир давно умер! Сейчас время Висталии, время тех, кто готов идти на компромиссы, чтобы выжить. Ты думаешь, твоя честь кому-то нужна? Ты думаешь, твоя вера что-то значит? В этом мире правят деньги и власть! И эта власть принадлежит Вистальцам.

— Знаешь, что самое отвратительное? — начал Ибрагим. — Не то, что ты предал родину, а то, что ты осмеливаешься считать свой поступок правильным. Это хуже любого предательства. Это… это гниль, разъедающая всё, к чему ты прикасаешься.

Ибрагим поднял пистолет, глядя командиру прямо в глаза.

— Командир Джантамиров, от имени Остальского государства, я собираюсь убить тебя за совершённое преступление. Произнеси шахаду.

Тишина. Лишь шелест листьев и карканье ворон нарушали зловещую тишину. Командир стоял словно парализованный, его лицо было белое как полотно.

Вдруг тишину разорвал оглушительный выстрел. Но этот выстрел был не из пистолета Ибрагима.