I
"Синенький, скромный платочек,
Падал с опущенных плеч."
Синий платочек И Тучи в голубом. NANSI & SIDOROV
Лето, 1940 год.
Вечерний воздух был наполнен запахами цветущих лип и серени, гомоном молодёжи и звуками патефона, игравшего где-то вдалеке. Золотистый свет фонарей мягко струился по танцплощадке, окутывая пары в тёплое сияние.
— Позволите?
Его голос, обычно твёрдый, как приказ, сейчас звучал почти неузнаваемо — тише, мягче. Рука, знавшая вес оружия и жёсткость военных карт, теперь протягивалась к ней с неловкой галантностью кавалера прошлых веков.
Она ответила улыбкой. Синенький платочек, накинутый поверх платья, тихонько сполз с плеч, но она не поправила его — позволила ему упасть, как будто сбрасывая все условности. Её пальцы коснулись его ладони — лёгкие, почти невесомые, но от этого прикосновения по его спине пробежали мурашки.
Москва в эту июньскую ночь сияла, как никогда.
Огни праздничных гирлянд переливались в тёплом воздухе, отражаясь в витринах магазинов и стёклах проезжающих автомобилей. По всей столице — от широких проспектов до тихих переулков — царило особое оживление. Выпускной.
Девушки в лёгких платьях, с бантами в волосах. Юноши в строгих, но ещё не по-взрослому сидящих костюмах. Они толпились у фонтанов, фотографировались на память, кричали что-то весёлое и бессмысленное в ночное небо.
Власти столицы постарались на славу. На главных улицах развернулись целые праздничные площадки — шатры с угощениями, импровизированные танцполы под открытым небом, даже небольшой фейерверк запустили над Москвой-рекой.
Петров с возлюбленной двигаются к краю танцплощадки, чтобы не привлекать лишнего внимания, под кроны лип, что так хорошо скрывают их в своей тени. Он вёл её чуть впереди, своей массивной фигурой заслоняя её от зорких взглядов сплетниц, что так и шептались по углам об их статусе; простая девушка, приехвашая на обучение в столицу и генералиссимус — забавный тандем.
Слегка улыбнувшись, девушка невесомо провела пальцами по шву грубой ткани мундира, прежде чем положить ладонь на его плечо с погонами. Этот жест — одновременно нежный и дерзкий, словно говорил: "он мой". Когда его большая ладонь легла на её талию, она невольно прикрыла глаза на мгновение — так естественно было это прикосновение.
И под шепотки завистливых подруг они закружились в вальсе. С первого же шага стало ясно — это не первый их танец. Их тела двигались в идеальном согласии, будто продолжали давно начатый разговор.
Он вел её уверенно, но без нажима, чувствуя каждый её шаг ещё до того, как она его делала. Она же следовала за ним с той лёгкостью, что бывает только между людьми, знающими друг друга наизусть. Временами их движения становились почти зеркальными — когда она поворачивала голову, он уже смотрел в ту же сторону; когда он слегка наклонялся, она уже отвечала на этот жест.
Со стороны казалось, будто они танцуют не под музыку, а под какое-то своё, только им слышное звучание. Её пальцы то сжимались на его плече, то расслаблялись, рисуя невидимые узоры на ткани мундира. Его же рука на её талии то притягивала ближе, то едва касалась, будто боясь оставить следы на тонком шёлке платья.
И в этом танце не было ни генералиссимуса, ни простой девушки из провинции — только он и она, и эта странная, необъяснимая уверенность, что так будет всегда. Хотя бы до конца этой мелодии. Хотя бы в этой золотистой пузыре света, отгороженном от всего мира.
- Может, сбежим ненадолго? - его губы едва коснулись её уха, а голос звучал так тихо, что слова растворились в музыке, не долетев до других ушей. В её глазах — тёмных, как эта июньская ночь — вспыхнул тот самый огонёк, что заставлял его сердце биться чаще. Почти незаметный кивок, и они, не прерывая танца, заскользили к выходу, будто просто сменили направление вальса.
Тени праздничного парка приняли их как своих. Уже вдали слышались звуки играющего патефона, прерывающийся лишь шелестом листвы на деревьях
- Ты сегодня особенно красива, — он наклонился ближе, и его дыхание смешалось с ароматом её духов — лёгких, цветочных, таких непохожих на тяжёлые парфюмы столичных дам.
Она рассмеялась, и этот звук напомнил ему звон хрустальных бокалов.
— Это потому что я наконец-то закончила школу? — в её голосе играли нотки той беззаботности, что бывает только в восемнадцать.
Роман не ответил. Просто притянул её ближе, ощущая, как тонкая ткань платья шелестит под его пальцами. Его улыбка говорила больше слов — в ней была и гордость, и нежность, и что-то ещё, что не поддавалось описанию.
А на танцплощадке, среди брошенных бокалов и забытых сумочек, лежит синий платочек.
Москва сияет вокруг. Огни гирлянд отражаются в водах Москвы-реки. Где-то смеются выпускники, где-то звенит разбитое стекло, а где-то целуются влюблённые пары — такие же, как они.
И в этом мгновении, таком хрупком и таком вечном, нет ничего, кроме музыки, смеха и двух сердец, бьющихся в унисон.
"Ты говорила, что не забудешь,
Ласковых, радостных встреч."