Глава 12
- Ой, ладно тебе, - сказал Филипп, уже придя домой и опуская друга на солому, - можешь переодеваться.
Франсуа охотно начал скидывать с себя все это уже немного непригодное женское облачение, но вновь запутался в бантиках и шнурочках. Разбойник вызвался ему помогать:
- Ты сам вообще хоть что-то можешь?
- Не-а. Только читать.
- Так в монастыре же вы тоже выращиваете что-то и тому подобное... Разве нет?
- Остальные да. Я сидел и книги переписывал всегда. Таких толмачей у нас мало было, так что мне и не приходилось иным заниматься.
- Я не верю, что вот только читать. Быть того не может, нет. Чтобы человек умел лишь что-то одно... Скажи, ну что ещё? Хоть что-нибудь?
- Тогда...
Франсуа на секунду задумался.
- Вообще я врач... Немножко... Лекарь, да.
- Прекрасно, - улыбнулся разбойник.
- Готовить в целом-то умею...
- Вот и молодец! Всё просто замечательно!
- Наверное, - засмущался молодой монах, - ты дальше то меня раздевать будешь?
- Ах, да. Конечно.
Сначала Филипп расстегнул всё сзади, а потом стал развязывать спереди. Франсуа наблюдал за этим процессом и заметил кое-что странное в движениях парня.
- Зачем ты делаешь так? - спросил он.
- Как? Я просто высвобождаю тебя из платья.
- Да нет же. Например, когда ты развязываешь ленточку, то всегда непременно тянешь за нее именно три раза. Когда вставляешь кинжал в ножны, то непосредственно стукаешь по нему тоже три раза. Что это?
- Разве не все так делают? – наигранно удивился разбойник, развязывая очередную ленту.
Тогда Патрокл схватил его за руки после первого подергивания и держал их что есть силы:
- Что это, Филипп? Что это?
Руки разбойника дрожали, они рвались сделать ещё два повторения, сам же Филипп прикусил губу и лишь повторял:
- Пусти, пусти...
- Не отпущу! - сказал молодой монах, - не стану этого делать, пока не скажешь мне что с тобой!
Из глаз Филиппа невольно потекли слёзы, но он лишь повторял сквозь сжатые зубы:
- Пусти, пусти! Прошу тебя, сжалься! Отпусти!
Наконец он начал вырываться, из-за чего Франсуа был вынужден ослабить хватку. Разбойник освободил свои руки, дернул за ленту ещё два раза и отпрянул в сторону. Он поспешно вытирал слёзы.
- Я тебя уже не держу, - ласково начал молодой монах, - мне просто шибко интересно узнать что же это.
- Это... Это у меня с самого детства. Я все мелкие движения делаю по три раза. Всегда.
- Почему?
- Если я не сделаю это три раза, то голос предвещает, что случится что-то плохое.
- Что было плохого в том случае, когда ты развязывал мне ту ленту?
- Голос мне сказал... Что ты можешь умереть... Если я не сделаю это три раза. Три чёртовых раза!
Парень сидел в углу и продолжал вытирать слёзы, которые предательски катились по щекам. Патрокл подошёл к нему и погладил по спине:
- Прости, я ведь не знал. Я не хотел делать тебе больно, но... Хочешь, я забуду то, что сейчас произошло? Хочешь, никогда об этом больше не буду вспоминать?
Филипп вытянулся во весь рост и поставил руки на пояс:
- Так... Есть хочешь? Уже, конечно, поздно, но давай я схожу и попробую что-то добыть.
Он направился к выходу, но Франсуа вцепился в него и заставил остановиться:
- Нет, не уходи. Уже темно, и мне страшно теперь.
- Будем вместе сидеть голодными?
- Да, можно и так... Только не уходи!
- Как пожелаешь, - развел руками разбойник.
Поначалу он хотел ещё что-то добавить, но обошёл приятеля другой стороной, даже не бросив взгляда на него, и улёгся на сено.
- Ты обиделся, да? - спросил молодой монах, но ответа не последовало.
Он сел рядом с Филиппом, который уже закрыл глаза и пытался заснуть, наклонился к самому его уху и прошептал:
- У меня есть кое-что для тебя. Мне некуда это деть, но, думаю, тебе должно понравиться.
Разбойник не реагировал. Тогда юноша вынул руку из-под длинного рукава и вложил в ладонь друга кольцо. Филипп сжал таинственный предмет в ладони и таким образом пытался нащупать его рельеф. Затем он резко сел, не разжимая кулак, и удивленно посмотрел на парня:
- Как? Где ты взял его?
- Да пока этот насильник водил меня под руку... Он дал мне это, в целом.
- О Боже... Подарил надеюсь? Он просто хотел так купить тебя на ночь.
- Да, подарил... Боже, я ведь даже не подумал об этом!
- Какой ты ещё, однако, наивный.
- Да, но... Что не так с этим кольцом? Почему ты так встрепенулся?
- Это кольцо тоже принадлежало моей матери. Вообще я приходил то только за ним, но... Я бы не простил себе, если бы ты пострадал из-за меня. Я не хотел убивать. Так просто получилось...
- Красивый перстень, - улыбнулся Патрокл, всем видом показывая, что поступок товарища он не считает страшным, - камушек красненький.
- Настоящий рубин. Мама показывала его мне и все обещалась подарить, когда я стану большим и сильным... Мама! Мама, я стал! Вот оно - Божье провидение... Надеюсь, тот гад сдох.
- Ты думаешь, что мать послала тебе это кольцо?
- А как иначе, Франсуа!
- Но ты ведь сам его достал! Чего же так притеснять свои заслуги?
- Я не привык к тому, чтобы кто-то называл мои деяния заслугами. Чтобы кто-то ценил их... Но сейчас это неважно.
Разбойник надел перстень с продолговатым овалообразным рубином на большой палец правой руки и показал молодому монаху:
- Теперь я всегда буду носить его так, благодаря тебе.
Франсуа улыбнулся вновь:
- Я очень рад за тебя. Хорошо, что все хорошо закончилось. Кстати, я давно хотел спросить... У меня вообще к тебе много вопросов, но... Ты случайно не цыган?
- А что такое?
- Уж больно схож своим обаянием. И эти черные кудрявые локоны... И смуглая кожа... Чуть восточный разрез глаз, в конце концов.
- Да кто знает. Неужто все безродные... цыгане?
- Об этом я никогда не думал. Но мне нравится твой характер.
- А ты настоящий льстец, приятель! Но до цыган я недотягиваю. Мне не хватает влечения к золоту. Оно отяжеляет. Обременяет людей.
- А кольцо? Оно же...
- Франсуа, оно серебряное. Мне, как раз, больше по душе серебро. Оно такое изящное и благородное. Оно лёгкое. Никого не обязывает.
- Не знал, что в этом что-то есть кроме большой цены. Золото то дороже.
- Поэтому носящие его так боятся потерять свою драгоценность, что совершенно забывают об окружающем мире. Они интересуются лишь своим золотом. Оно слепит им глаза. Делает их зависимыми. Уж не знаю как ты, а мне приятней свобода.
- Ну... Мне нравятся золотые нательные крестики, - краснея, признался Патрокл.
- Ладно уж, я тебе признаюсь,- усмехнулся Филипп,- мне нравятся длинные золотые серьги. Как они раскачиваются в такт шагам и струйки воздуха пролетают через изящные узоры.
- А ещё говоришь, что не цыган. Конечно.
- Зато не вру. Сказать правду тоже дело нелёгкое.
- И всё-таки я сомневаюсь насчёт твоего происхождения. Уж больно ты много в этой жизни смыслишь. Слишком много понимаешь.
- Насчёт кровей и не задумывайся сильно. Голову сломаешь. Я полукровка, что знаю наверняка.
- А я дворянин,- похвастался Франсуа.
- Ты монах, - сказал ему юноша, - какой там...Спустись с небес на землю! Сними корону, а то позолота облезет.
- Тут соглашусь. Отец с матерью про меня уж и думать забыли.
- Стал ты птицей вольной, а по сему постигаешь бренности мирского бытия.
- Да кто тебя так слова слагать учил, Филипп? Сколько ещё в тебе талантов, что мне доселе не открылись?
- Ты конечно не крестись, - произнёс разбойник и махнул рукой, - но чёрт его знает!
- Оно и видно. Тот самый чёрт – это как раз ты.
- Спасибо, льстец.
- Всегда пожалуйста. Ты ж не обиделся?
- Надо же, какие любезности, Франсуа. Нет конечно, что ты. Для меня это комплимент.
- Странно конечно, но будь по-твоему.
- Так легче. Если принимать оскорбления за комплименты. У меня это выработанный навык. С годами, так сказать.
- Боже мой. Что ж это у тебя за жизнь такая...
- Ладно, - махнул рукой разбойник, намереваясь закончить на этом, и улёгся обратно, - ты как знаешь, а я спать хочу.
Филипп устроился поудобнее и задремал.
- И снова вижу я спящего принца, - с придыханием сказал Патрокл, покидая это место.
- Что говоришь? – не расслышал разбойник.
- Ничего, - ответил молодой монах, - пойду лучше прогуляюсь.
- Будь осторожней, полуночник!
Молодой монах уже немного освоился в этом городе, поэтому поспешно брёл в сторону трактира.