Закрыты все окна и двери
Неотредактированно
Лео в это утро встал со странным тянущим ощущением в груди. Он долго смотрел на распахнутый шкаф с фотографиями, сжимая кулаки. Когда ладони заболели от нажима ногтей, он отвернулся от возмущенного личика Гарсии.
Хотелось увидеть её живую. Хоть одним глазком понаблюдать, как она просыпается. Как встает и подходит к балкону, волоча за собой полы фиолетового халата. Как улыбается свежести дня, когда на чёрные ресницы опускаются первые январские снежинки. Красный румянец на бледном утонченном лице. Она счастливая и.. свободная.
Лео встал и захлопнул шкаф.
Свободная значит не его. Увы, детка останется в шкафчике, в драгоценной шкатулке, как самое ценное украшение. Выпустить — потерять. Так бездумно потерять — не ценить вовсе.
А он ценил. Он жизнь клал за неё. Сейчас она с Ванном. К концу недели он узнает все подробности внутреннего состояния ангелочка. Хоть и особого смысла Лео не видел в мозгоправе, ведь он и сам замечательно справлялся с изучением её души и тела.
Но она окончательно сойдет с ума без второстепенных лиц. Просто перекинуться словами. Просто видеть что-то кроме Лео. Иллюзия свободы. Социум.
А у Лео были дела. Посланные во дворец Флорессо люди всполошили всё, сведя даты и упоминания из писем детки. Дрянь нашлась. Насильник, что решил, что имеет право брать у Лео то, что по праву его с первой встречи с Лукрецией. Он сделал ей больно. Он унизил её. Разбил.
И теперь без шума прибыл в Анаполист на рыболовном судне с черным мешком на голове.
Я отомщу, деточка! Пусть твоя душоночка будет спокойна.
***
—Так ничего и не скажешь?—Теодор неопределенно махнул рукой в сторону Гарсиа. Та даже не шелохнулась, сжавшись клубком на полу у стены. Копна черных волос скрывала от него выражение её лица, но он подозревал, что лицо её не выражало ничего. Как и прежде. Каждый день бесед начинался одинаково. Он разговаривает сам с собой; она — изредка скалится.—Вполне ожидаемая реакция на то, что произошло с тобой неделю назад. Сознание реабилитируется, закрываясь от посторонних. В таком состоянии люди жаждут поддержки от близких, крепкого плеча. Но близких тут нет, Лукреция. Только я. По крайней мере единственный, кто не стремится причинить тебе боль. Или дискомфорт. Тебе не станет легче если ты заморишь себя голодом, тебе не станет легче, когда я уйду из комнаты.. подвала и оставлю тебя одну. Очевидно, это не угнетённое состояние, не плохое настроение или самочувствие. На данной стадии, я думаю, что твой мозг погружается в депрессию, обесценивая даже ту жизнь, которая у тебя осталась.
—У меня нет депрессии. У меня проблемы, глубокие как твоя задница.—огрызнувшись, она встала и пошатнулась. Ванн только сейчас рассмотрел кожаные длинные медицинские перчатки на её руках.
Он усмехнулся. Хороший признак. Она ещё была в силах грубить. Даже сейчас.
—Не хотелось бы проверять глубину моей задницы, может ты расскажешь сама?
—К черту тебя. К черту Лео, которому ты так усердно подлизываешь. Я ненавижу вас всех. Я не перестаю бороться ни на секунду, если ты думаешь что я распрощалась с прежней жизнью.—она сделала несколько нетвердых шагов к стулу Теодора. Чёрные глаза горели исподлобья девушки. Под ними пролегли красные тени — то ли от слёз, то ли от недосыпа, то ли из-за ломки. Мысли о настойках псиотона не оставляли ни на день. —Мой эшафот велик. Для всех голов найдется петля.—Она встала впритык к Теодору, уперевшись коленями в его колени.
Тот медленно закрыл красную тетрадь, не прерывая зрительного контакта.
—Ты слабее, чем кажешься, Лукреция. Ты не должна бороться одна.—Он встал со стула, нависнув над девушкой,—Твоя желчь вполне оправдана, ты просто защищаешься.—Теодор наклонил голову, ловя её взгляд, взгляд полный..—Я тебя понимаю.—шепнул мужчина, и глаза Гарсиа сверкнули влагой.
Она опустила глаза, поджав дрожащие губы.
—Тебе страшно. И одиноко. Больно.—он аккуратно положил ладонь на быстро вздымающуюся грудь.—Ты не заслужила ничего из того, что с тобой происходит. И пусть все видят в тебе слепую ненависть ко всему живому, деструктивный эгоизм и самовозношение.. Я — нет. Я вижу только как ты устала. Ты устала, Лу?
—Я больше не могу.—её шёпот отозвался волной жалости в душе Теодора.
Она подалась вперёд, наваливаясь на мужчину. Её солёные от слёз губы мазнули по его шее. Судорожный выдох. Горячее дыхание обожгло его кожу.
—Я его ненавижу.—она подняла голову, смотря, как карие глаза внимательно изучают её лицо,—Он твой господин, но, Теодор.. он убьёт меня. Не дай ему похоронить меня в этом подвале.—девушка привстала на носки, коснувшись губами его губ. Лишь касание.
—Я..—он захотел отстраниться, сделав шаг назад. Стул с грохотом упал, а мужчина оказался прижатым спиной к стене.
—Он спятил на мне..—она прижалась к Ванну всем телом, задрав голову и облизнув губы. Дорожки слёз бежали с уголков глаз к вискам,—Я устала. Я так устала, Тео.
Он метался в сомнениях пару мгновений. Пульс участился, а глаза его озарила твёрдая решительность.
—Он заплатит за всё.—пальцы коснулись спутанных кудрей, огладили изгиб шеи,—Я вытащу тебя.—горячие губы врезались в холод женских. Девушка выгнулась всем телом навстречу, приоткрыв рот,—Верь мне.
Он подхватил её под бёдра, поднимая и впечатывая её спиной в стену. Кожаные перчатки прошлись по мягким волосам Теодора. Сжимая ягодицы девушки, он углубил поцелуй под её грудной стон.
Верь мне. Ха-ха. Ну уж нет, Теодор, мать твою, Ванн. Это ты верь мне. Верь в мой спектакль до конца.
Это было не сложно. Уничтожить их по очереди. Отправив на первую петлю спасителя. Не составит особого труда убедить Лео казнить Ванна. Он уже ручки потирает избавиться от её избранника. Затем она уничтожит и самого надзирателя.
Она действительно устала.
***