Арго

ЯСОН.

Солнце горячо палило в небе, выжигая своими лучами зеленые просторы Аллии и превращая изумрудные леса в янтарные долины. Мальчишка ступал по давно протоптанной дальним странниками тропе; ноги его, обутые в ободранные старые сандалии, горели, словно прошёл он километры по опаленным камням, а мешок за спиной казался просто неподъёмным, хоть и лежали в нём лишь высохшие травы да книга, которую вручил пареньку на дорогу его дядя.

Ясон покинул родную деревню едва лучи солнца коснулись вершин гор Пелиона, и теперь, когда свет его стал гаснуть за плоским горизонтом Аллии, вдали наконец показались очертания Иолка. «Будь осторожен, Ясон»—вспомнил он слова дяди Хирона, глядя на возвышающуюся в красном небе башню,—«помни, что улыбка не всегда несёт добро, а злость не всегда рождена ненавистью». Ясон поудобней схватил облезлый мешок и с тяжким вздохом усталости и нетерпения направился к воротам.

Проведя всю жизнь в глуши горных деревень, он никогда не видел столь большого и красивого города—ветхий домишка дяди Хирона находился на самой окраине, и Ясон редко отходил от Пелиона дальше, чем до ближайшего леса—и то, чтобы собрать нужные для снадобий травы.

Иолк плескался в бархатном свете заката, окутавшем его могучие каменные сооружения и узкие, кипящие жизнью улочки, даже таким поздним вечером заполненные народом.

-Посторонись!-раздался громогласный голос посреди восторженной толпы. И вскоре из людского потока, словно Моисей, преодолевший водную стихию, показался белый конь, а на нём могучий гетайр* в доспехах. За белым конём  проследовали ещё два, осёдланные такими же знатными членами дружины—«часть гарнизона»- подумал Ясон и отступил в сторону к остальной толпе, внимательно следя за тремя всадниками. Знамена их развивались высоко в воздухе, и на одном из них он сумел разглядеть золотую голову барана.

«Дядя».

-Эй,-позвал мальчишка одного из страдальцев толпы,-что здесь происходит?

-Царь покинул свои покои,-с не скрытой ненавистью ответил пожилой мужчина,-решил поглядеть, что скрывается за стенами его золотого замка.

И только сейчас Ясон понял, что восторг бушующей толпы был вовсе не восторгом—то была ярость и гнев, крик о помощи и желание быть услышанными. Что же стало с солнечным Иолком, воспоминания о котором согревали его своей теплотой?

-Разойтись!-вновь прокричал всадник на белом коне.

Взволнованный народ расступился по сторонам, жужжа непрекращающимися разговорами, словно рой встревоженных пчёл. Ясон мог еле удержаться на ногах, уносимый бушующими волнами, и внимательно наблюдал на приближающимся гарнизоном. Впереди ступали трое величавых всадников, в конце плелись ещё двое, а в самой середине, окружённый могучими бойцами, восседал на иссиня чёрном жеребце сам Царь Пелий.

-Дорогу царю Пелию!

Ясон дал обещание держать себя в руках и не совершать безрассудных поступков—дядя Хирон постоянно твердил, что холод жжёт куда больнее, чем самое горячее пламя, но красные огоньки гнева уже плясали в его глазах при одном лишь взгляде на довольную улыбку его дяди Пелия. Ясон был готов выпрыгнуть из толпы, пробраться сквозь стальной гарнизон и вонзить в сердце царя тот небольшой кинжал, что прятался у него за пазухой, но он лишь крепко сжал руки в кулаки, прожигая войско смертоносным взглядом.

Царь Пелий держался гордо и неприступно, моментами взирая на толпу снисходительным взглядом мудреца. Облачённый в золотое одеяние, со сверкающей короной на голове, Пелий медленно ступал по Иолку, словно законный его правитель, но Ясон знал правду.

Знал, как дядя, бесчестно предав семью, силою захватил власть, а брата своего Эсона лишил всяких богатств, сослав его и жену его Веру в глухой лес. Ясона же милосердный Пелий отправил в тернистые горы Пелиона, где его и разыскал мудрый старец Хирон.

Ясон рос, зная, что он—обещанный принц солнечного царства, а вместе с ним росла и ненависть к бесчестному узурпатору Пелию и желание вернуть семье его то, что у неё отняли. Что принадлежало им по праву.

-Слава царю Пелию!

                                                                           ЛИСАНДРА.

Аргос, 1299 год до н.э

Прохладный сатин занавесей приятно щекотал кожу. Подобно природному потоку дикого водопада, гладкая ткань струилась к каменному полу, переливаясь в лучах утреннего солнца. Свет его озарял небольшую классную комнату, по периметру которой, на низких каменных лестницах, сидели ученики Фиокса, внимательно внемля каждому его слову. Лисандра же скрывалась за полупрозрачной вуалью, в надежде остаться незамеченной.

Она мечтала оказаться там—на почти священных лестницах, со своими братьями, но вместо этого  была вынуждена прятаться в тени, дабы не попасться на глаза служанкам, а главное самому учителю.

-Лиса!

Сердце её ушло в пятки—Лисандра испуганно обернулась на голос, а затем выдохнула в облегчении, увидев знакомое лицо.

-Святая Богиня, Кия! Ты меня до смерти перепугала,-прошептала она и, проверив, не услышал ли их учитель Фиокс, схватила подругу за руку и увела подальше от классной комнаты,-меня ведь могли увидеть, глупая!

Смуглянка неуверенно взглянула на Лисандру—угольно чёрные глаза её были округлены от явного перевозбуждения, и дышала она часто и громко от быстрого бега.

-Что-то случилось?-встревоженно поинтересовалась Лиса.

-Отус, ваше величество,-проговорила Кия, пытаясь отдышаться,-Отус...вернулся.

Лисандра чуть было не вскрикнула от неожиданности и радости, но успела вовремя взять себя в руки, вспомнив, чем это могло для неё обернуться. Глаза её тут же засверкали от восторга, а ноги понесли к выходу из дворца, пока Кия не схватила Лису за запястье.

-Кия...-устало вздохнула Лисандра, дрожа от нетерпения вырваться из этой хватки и пуститься прочь,-прошу, ты же знаешь...

-Однажды вы чуть не попались, украв двух фессальских коней из королевской конницы,-между прочим припомнила служанка, многозначительно поглядев на хозяйку,-прошу вас, ваше величество, не делайте глупостей.

-Сделаю всё возможное,-проговорила Лиса с широкой улыбкой, какую на лице принцессы никто не видел уже давно, и понеслась к выходу в царские сады.

На бегу она старалась пригладить помявшуюся белую тогу и привести в порядок выбившиеся из заумной прически волосы—никогда её не беспокоили столь пустячные вещи: Лисандра всегда противилась служанкам, пытавшимся нарядить её в платья по последнему пику моды Афин, но именно сейчас ей хотелось сиять ярче любой звезды.

Слуги удивлённо оглядывались на неожиданно приободрившуюся принцессу, петлявшую по коридорам, словно безумный вихрь, сносящий всё на своём пути—наверняка кто-то из них пустил бы слухи, но Лисандре было абсолютно безразлично, какая из их версий дойдёт до её матушки—ведь Отус вернулся.

Выбежав в летние сады, в гуще которых на высоких и гордых деревьях рос самый сладкий и тягучий в южных землях виноград, Лисандра направилась в лесную чащу. Сердце её бешено билось в груди, небо казалось невероятно ясным и голубым, песни птиц вдруг стали звучать мелодичнее, соединяясь в нежную мелодию любви.

Обгоняя жаркий ветер, Лиса неслась вперёд, и вот до ушей уже доходило приятное журчание воды—она совсем рядом.

Вот уже несколько лет небольшой водопад у лесного ручья был местом для секретных встреч двух отчаянно влюблённых—ведь именно здесь они впервые и встретились. И сейчас, пробираясь сквозь цепкие ветви кипариса, Лисандра вновь глядела на сверкающую в лучах палящего солнца воду, в которой стоял высокий, статный мужчина. Мужчина, который был далеко не тем мальчишкой, которого она провожала на бой всего несколько месяцев назад.

-Не боишься ли ты, что сам Аполлон спустится с Олимпа, дабы расправиться с главным своим соперником?

Отус не стал тут же оборачиваться, но Лисандра могла ясно видеть, как губы его расплываются в улыбке.

-Уж в игре на лире мне с ним не сравниться,-усмехнулся парень и наконец повернулся—Лиса была права: улыбка его грела теплее летнего солнца.

Внезапно ноги сами понесли её вперёд, по мокрой траве в холодную воду, и в следующую секунду Лисандра кинулась на крепкие плечи Отуса, заключив его в объятия. Она скучало по теплоте его кожи, скучала по его прикосновениям и голосу, по его запаху и смеху—она смертельно боялась, что забыла все столь бесценные мелочи, но они, подобно вихрю, вновь врезались в её память. И словно не было этих мучительно долгих месяцев, этой тоски и вечных гаданий—ведь Отус вернулся.

-Я так скучала по тебе,-прошептала Лисандра прямо у его уха, оставляя поцелуй на щеке, медленно приближаясь к его губам,-все говорили, какие ужасы творятся на Севере...

-И все они позади,-нежным движением Отус приподнял её голову так, чтобы вновь заглянуть в её большие карие глаза.

-Поклянись, что больше не покинешь меня,-тихо проговорила Лиса, внимательно вглядываясь в загорелое лицо Отуса.

-Только если ты поклянёшься больше никогда не поддаваться мне в стрельбе из лука,-серьёзность этих слов нарушала его улыбка.

-Если я не буду поддаваться, дорогой Отус, твоё эго и эго моих братьев здорово пострадает..

-Что ж, тогда...

-Лиса!

Второй раз за это утро Лисандра чуть было не вскрикнула от страха, услышав резкий вопль. Отус тут же выпустил её из объятий и отскочил назад, как вдруг из лесных зарослей показалась хлюпенькая фигура.

-Я еле отыскала вас!

-Кия?-в голосе Отуса слышалось облегчение.

-Клянусь Афиной, Кия, если ты ещё раз...

-Её величество желает вас видеть,-слова эти поставили точку перед всем, что хотела было сказать Лисандра. Лицо её тут же помрачнело, как и лицо Отуса, секунды назад сиявшее от счастья,-Немедленно.

На обратном пути во дворец Лисандра больше не неслась по саду, прислушиваясь к щебетанию птиц, и не улыбалась прохожим слугам, желая им прекрасного рабочего дня—лицо её было каменным и неприступным, глаза глядели строго вперёд, и шла она как можно медленней, стараясь оттянуть неизбежный разговор с матерью.

Царица Крино, или же четвёртая сестра-эриния**, как часто называли её в узких кругах, была одной из тех женщин, которых вам стоило избегать любой ценой. О ней ходило множество слухов: молва твердила, что она отравила первую супругу короля Даная, а детей его утопила в море, за что Боги приговорили её к вечным мукам во власти Аида. Но Крино, на зло всем острым языкам, проживала беззаботную жизнь в окружении подхалимов и лицемеров, каждый день наслаждаясь своим превосходством.

Лисандра не испытывала к матери ничего, кроме презрения и страха—один взгляд зорких зелёных глаз королевы обладал ужасающим воздействием Медузы Горгоны, и оставаться с ней наедине было чревато опасными последствиями. А потому столь неожиданный призыв не мог означать ничего хорошего.

-Никто тебя не видел?-вдруг спросила Лиса у не менее взволнованной Кии.

Кия была одной из не многих, если и вовсе не единственной душой в этом огромном, но таком пустом замке, которой она могла полностью довериться. Будучи дочерью одного из доверенных слуг отца Лисандры, Кия провела всю жизнь в стенах дворца, а затем была назначена её личной служанкой. Вместе они провели всё детство, и за столь многие годы верной дружбы Кия стала Лисе ближе всех трёх её сестёр.

-Нет, все были слишком заняты приездом некого царя. Никто не знает, кто он, но ранним утром одна из служанок увидела колесницу у дворца,-сказала девушка и взглянула на хозяйку,-быть может об этом хочет поговорить ваша мать.

-Не знаю, Кия,-в отчаянии вздохнула Лиса,-не знаю.

Она была призвана в банную комнату, где каждое утро царица Крино проводила в солевых ваннах, поддерживая свою кожу в тонусе, на зависть всем афинянкам, и горе тому, кто смел потревожить её в столь сакральный момент.

-Я буду ждать за дверью,-заверила Кия, крепко сжав ладонь Лисандры в знак поддержки, и раскрыла двери королевской купальни.

Терпкий аромат масел витал в горячем, тяжёлом воздухе, пропитанным паром. Лиса едва смогла сделать очередной вдох, чувствуя, как лёгкие её обдаёт неприятное тепло. Сквозь тонкую вуаль пара виднелся каменный бассейн, вокруг которого, словно муравьи в муравейнике, толпились смиренные служанки.

-Оставьте нас,-раздался холодный, властный голос королевы, для испуганных девушек звучавший, подобно стуку кнута—молодые прислужницы одна за другой тут же покинули комнату.

-Мама,- в сухом кивке поприветствовала Лисандра.

-Ты опоздала,-на секунду ей показалось, что от голоса матери задрожали даже каменные стены.

-Прошу простить меня, мама, этого больше не повторится,-покорно проговорила Лисандра, пряча глаза. Кто знает, быть может, помимо всех прочих «талантов», Крино обладала даром чтения мыслей.

-Как бы то ни было, ты здесь,-женщина смерила дочь внимательным взглядом, и на лице её появилось некое подобие улыбки,-я долго следила за тобой, Лисандра. Должна сказать, за эти годы ты превратилась в прекрасную молодую женщину, и мы с твоим отцом не могли быть более горды.

-Благодарю вас, мама.

Из горького опыта Лиса знала, что слова «молодая женщина» не могли нести за собой ничего положительного. 

-Ты напоминаешь мне меня в твоём возрасте: дикий, неугомонный нрав, жажда большего, чем тебе дают—твои сёстры не понимают этого, но я знаю, чего ты действительно желаешь, Лисандра. И скоро ты это получишь.

-Получу что?-напуганно переспросила Лиса.

-Аргос переживает не лучшие времена, дитя,-проигнорировав вопрос дочери, продолжила царица,- Мы всегда являлись центром Арголиды, но Навплийское царство развивается, а Тиринф набирает силы—отец твой считает, что царь Антигон собирает войско, с целью захватить наши земли.

Мысль об очередной войне приводила Лисандру в ужас. Тёмной, кровавой картиной перед глазами её вдруг возникло безжизненное тело Отуса, а рядом с ним обезображенные трупы её братьев.

-Что же нам делать?

Царица  вновь улыбнулась, словно и ожидала такой реакции.

-Наше войско не достаточно велико, и без должной поддержки одного из номов*** Аргос не продержится и двух дней,-она медленно подплыла к другому концу бассейна и с кошачьей грацией вышла из воды по низким каменным ступеням.

Лисандра тут же отвела взгляд от оголённого тела матери, на что та лишь усмехнулась—нрав старшей дочери всегда вызывал у неё улыбку. Собрав густые волосы цвета спелого граната в толстую копну, Крино с завидной утончённостью накинула на плечи почти прозрачный пеплос.

-Настало время заключать крепкие союзы, дитя,-налив в золотой кубок вина, она вальяжно присела на мягкое ложе и подняла на дочь взгляд томных зелёных глаз,-а что может быть крепче брака?

Лисандра всегда знала, что этот момент когда-нибудь настанет, и ждала его с трепещущим страхом. Днём и ночью молила она Богов защитить её от подобной участи, но удовлетворённая и нахальная улыбка матери так и кричала: «Боги не помогут тебе, глупая девчонка».

-Царь Атрей прибыл во дворец на рассвете,-продолжила говорить Крино с нотками безразличия в голосе,-а с ним и сын его Агамемнон.

-Я...-собственный голос казался Лисе почти беззвучным, заглушаемый диким биением сердца, -я не стану.

-Не станешь?-царицу, казалось, забавляло ребяческое противостояние дочери.

-Стать женою незнакомца?-вспылила Лисандра,-я не позволю торговать собой, словно разменной монетой.

Женщина медленно вздохнула, сохраняя непоколебимое спокойствие, и одарила дочь снисходительным, понимающим взглядом.

-Такова наша участь, дитя—быть лишь разменными монетами наших отцов и мужей. Я знаю, ты другая, Лисандра, не такая, как твои сёстры—я сразу заметила в тебе горящее пламя, ярко сверкающее в глазах. Ты, дочь моя, создана для величия, и, став женою царя Агамемнона, сможешь вершить историю.

-Но я не хочу быть женою царя,-с холодной яростью проговорила Лисандра.

-Ты молода и глупа, Лисандра—не дай амбициям стать причиной собственной погибели. Ты не первая и не последняя, кто пытался прыгнуть выше своей головы, поверь— дерзость и самонадеянность не приводят ни к чему, кроме смерти. Жену, увы, заменить легче, чем коня, а потому нам приходится каждый день доказывать свою ценность,-ухмылка застыла на её алых губах,-вот только глупые мужчины не понимают, что без нас за их спинами пали бы целые королевства. У тебя, дочь моя, есть шанс спасти это.

-Но мама...

-Я знаю о юноше,-будто невзначай упомянула она,-дело в нём, не так ли?

Взгляд Лисандры мигом взметнулся вверх, глаза потемнели, превратившись в чёрные горячие угли—в них сверкала уже нескрываемая враждебность, и Крино сразу это заметила.

-Спорю, ты думаешь, что любишь его.

-Боюсь, вы заблуждаетесь–

-Не пытайся перехитрить меня, дитя—мне давно известно о ваших тайных свиданиях.

Живот Лисандры стянуло неприятным ощущением страха.

-Что вы собираетесь сделать?-словно обреченный на казнь виновник, спросила она.

-Ничего,-лёгкость в голосе матери не могла не вызвать у Лисы подозрение,-о твоей помолвке с принцем Агамемноном будет объявлено на сегодняшнем празднестве, это и положит конец вашим детским играм,-царица сделала очередной глоток из сверкающего кубка.

-Я не стану печатью на вашем кровавом договоре,-сквозь зубы прошипела Лисандра, отбросив всякие правила почтения—глаза её метали в ухмыляющуюся королеву Зевсовы молнии,-уж лучше я умру, чем буду покорной рабой тирана.

-Отус отличный боец, не так ли?

Имя любимого из пропитанных ядом уст матери звучало, подобно смертельному проклятию—сердце Лисандры остановилось, она застыла в сыпучих песках, боясь сделать неверный шаг.

-Как жаль терять столь бравого война в столь опасное время. А твой брат Финик? Он будет разбит, узнав о смерти верного товарища.

-Вы не посмеете,-слабо проговорила Лиса, отлично зная, что для царицы Крино отдать такой приказ было лишь будничной забавой.

-Выбор стоит перед тобой, дитя моё,-кошачьи глаза матери блеснули в пляшущих огнях комнаты,-пожертвовать собственным сердцем и спасти жизнь возлюбленного или же погубить его во имя любви?

                                                                            КОЭЛИЯ.

Афины, Эрехтейон 1299 год до н.э

-...Видал я дальние земли: с великими храмами, словно сами Боги закладывали камни их, видал заморских тварей с клыками, острее всякого кинжала, а просторы,-скучно вздохнул старец,-широкие просторы зеленели у лазурных берегов, а из глубин бескрайних морей ухо ласкало еле слышное завывание водяных нимф Океана.

Молодые девушки тут же зашептались, не способные сдержать бурлящее восхищение, и шёпот их эхом отдался в высоких стенах храма, нарушив его сакральную тишину.

-Сейчас явится.

Коэлия взглянула на подругу—встревоженный взгляд её был устремлён на другой конец зала, где, словно тень, стояла Плинтрида Зоя, коршуном наблюдая за своими подопечными.

Молодые аколитки**** вот уже несколько часов сидели на земле в идеальном круге, в центре которого находился неизвестный странник, и с замиранием сердца слушали его истории. Ведь давно в стенах храма не случалось ничего, о чем стоило поведать, безымянному же старцу, который представился загадочным именем Фиокл, не хватило бы на это и целой жизни.

-Девушки,-стальной голос Плинтриды прервал чарующий рассказ странника,-довольно утомлять нашего гостя—он проделал не малый путь.

-Да, Плинтрида,-в унисон отозвались слегка огорченные девушки и одна за другой стали подниматься с холодной земли.

Коэлия едва заметно одарила женщину гневным взглядом, но быстро отогнала от себя дурные, греховные мысли—Прерия Зоя была целована Афиной, ненависть к ней равнялась ненависти к самой Богине.

-За пределами храма есть целая жизнь,-как-то сказала Коэлия, когда они с подругой её Софией направлялись в сады,-морские просторы, зубастые чудовища, волшебные нимфы—разве не желаешь ты увидеть всё это своими глазами?

-Бывало я задумывалась об этом, но такова цена, Коэлия. Быть избранной Богиней—тяжкое бремя, и нести его выпало именно нам.

-Но выбрала ли нас Богиня?

София резко остановилась и в страхе выпучила на подругу глаза:

-Тише, за такое и выпороть могут!

-Но ведь Богиня могла нас давно покинуть, София, а Плинтрида Зоя едва похожа на её воплощение.

-Она не покинула нас–я чувствую её в своём сердце, как должна и ты. Храм–наша обитель, Коэлия, наш дом–места безопасней ты не сыщешь и за морскими просторами.

Слова эти постепенно начинали терять для Коэлии былое значение, а рассказы странствующего старца лишь приоткрыли завесу в такой неизведанный и волнующий её воображение мир.

С самого детства, их, юных аколиток, обучали покорности и готовили для верной службе Богине, но было ли волей её отрывать своих дочерей от бурлящей жизни, удерживая бедных девушек в холодных стенах храма?

-Знаю,-со вздохом Коэлия опустилась на зеленую траву, устроившись в тени пышного кипариса,-но иногда безопасность оказывается лишь искусной золотой клеткой.

В ту ночь Коэлия не могла сомкнуть и глаза. Слова старца снова и снова раздавались в её голове, рисуя красочные пейзажи джунглей и морей, острых скал и диких животных, старинных могучих городов и божественных храмов–как могла она уснуть, когда сердце так тоскливо ныло в груди?

Но мысли эти не только заставляли её голубые, словно чистейшее небо, глаза загораться от счастья, но и укалывали неприятным чувством вины. На молитве Коэлия не осмелилась взглянуть в глаза каменной статуе Богини, а затем весь вечер избегала взгляда надзирающих Плинтрид–не дай им Афина заметить в глазах её хоть каплю сомнения—больше всего Коэлия боялась публичной выпорки или того хуже–публичной казни, которой подвергалась каждая изменница.

Коэлия со страхом вспоминала историю молодой жрицы Клио, погибшей позорной смертью за то, что тайком встречалась с юношей. Узнав о предательстве, Плинтриды вывели несчастную к главному зданию Акрополя и перед взором Богов оставила её на растерзание толпе гиен, коими являлись богобоязненные афиняне. «Шлюха!», «Изменница!» кричали они, закидывая девушку камнями, пока душа грешная не покинула её тело и не отправилась прямиком в руки Аида. Такое могло произойти с каждой из них. «Особенно со мной» думала Коэлия, быстро отгоняя от себя порочные мысли.

-Почему ты не спишь?-донёсся сонный голос Софии. Коэлия ловко перевернулась на другой бок—подруга сидела на жёсткой тафте, волосы её вороньим крылом спадали на белоснежную ткань пеплоса.

Покои аколиток представляли собой несколько объединённых между собой комнаток, в которых, помимо спального места, находился также молитвенный уголок с инкрустацией величественной Богини—она следила за ними даже во сне.

-Никак не могу забыть о словах странника,-девушки говорили шепотом, чтобы никто не мог их услышать,-а тебя что тревожит, сестра?

-Ала не явилась на вечернюю молитву,-обеспокоено проговорила София и обернулась—как бы только их никто не подслушал.

Ала была одной из старших аколиток храма—канефорой. Звание такое давалось девушками только после долгих лет службе Богини, а именно по прохождению церемонии посвящения—Аррефории, которую скоро предстояло пройти и им. Коэлия, как впрочем и другие молодые жрицы, с тихим восхищением наблюдали за грацией величественной Алы—казалось, сама Афина стояла перед ними, и каждое слово канефоры звучало, словно молитва. 

-Быть может её отправили к святому огню,-предположила Коэлия, хотя в мыслях её затаились сомнения—если бы Алу отправили в южную часть храма, об этом давно начали шептаться.

-Возможно, ты права. Плинтриды души в ней не чают, оно и не удивительно.

-София,-улыбка Коэлии в тусклом свете луны выглядела ужасно загадочно,-неужто в голосе твоём я расслышала зависть?

-Ложись спать, Лия,-буркнула София, явно залившись румянцем от столь быстрого разоблачения.

-Да благословит тебя Богиня,-всё с той же заговорщической улыбкой проговорила Коэлия и опустила голову на жёсткую подушку.

Наверное, думала она, проваливаясь в сон, за морями и подушки куда удобнее.

ЯСОН.

«Слава Царю Пелию»—подумал про себя Ясон с нервной усмешкой,-«как же». Триумфальное путешествие печально известного царя по погруженному в нищету городу не покидало его голову. Всю дорогу от старого Иолка до тернистых горных лесов Ясон вспоминал его напыщенное лицо и золотой наряд, своим сиянием ослепляющий глаза протестующему народу.

Долгая дорога начинала давать о себе знать: каждый миллиметр его тела ныл от усталости и боли, голова кружилась от недосыпа и голода—дядя Хирон был прав: Ясону стоило бы устроить перевал, но он был слишком нетерпеливым, а ещё до смерти боялся ночных разбойников—воином он был, мягко говоря, не самым лучшим, а васильковые травы вряд ли смогли бы помочь против жестоких головорезов.

Поэтому, преодолевая смертельную боль и сонливость, Ясон мужественно шагал по зелёному лесу, надеясь вскоре наткнуться на заброшенный домик отца. После изгнания из Иолка Эсон и жена его Вера отправились в горы, и с тех пор никто о них не слышал. Лишь некий старец из мастерской на окраине города сказал, что живёт в горах изгнанник, овец держит, да не спускается с вершин, боясь, что тут же брат его Пелий жизни лишит.

-Ну зачем же так высоко, отец,-пробурчал Ясон, оперевшись о ближайшее дерево.

Солнце уже давно опустилось, сменившись серебристой луной, и Ясон стал с опаской оглядываться по сторонам—кто знает, какие твари обитают в этих лесах? Львы, кабаны, змеи—он не раз сталкивался с ними в родных краях, но то было при ярком солнце, и найти убежище казалось проще простого, сейчас же Ясон наверняка ударился бы о дерево в попытке сбежать и был бы съеден саблезубым чудовищем.

-Ну давай же,-приговаривал он, из последних сил карабкаясь по небольшой каменной преграде,-тёплая постель и холодная речная вода...

Неожиданно покой ночного леса нарушило гулкое рокотание. Ясон неуклюже повалился на землю, но быстро вскочил на ноги и тут же принял оборонительную позу. Грозным, но на вид таким напуганным взглядом вглядывался он в темноту, полностью готовый к решительному сражению, но за пугающим рокотом последовал лишь шорох листьев—это оказалась всего-навсего глазастая сова. Она внимательно осмотрела перепуганного Ясона странным, осуждающим взглядом, а затем  скрылась в лесной чаще.

-С-сова,-с облегчением вздохнул Ясон,-ну конечно.

Подобрав с земли мешок, который он так опрометчиво обронил во время очередного акта героизма, он продолжил свой путь к вершине, но с уже с большим энтузиазмом—адреналин в крови отогнал всякую сонливость. Вскоре Ясон нашёл себе занятие: он стал считать яркие ядовитые кустарники и растения, а затем вслух повторял их воздействие—самым опасным оказался на вид безвредный кокейон, который на самом деле использовали для смертной казни.

-Красноватые пятна, неприятный запах, двусемянка...

На этом Ясону пришлось остановиться—впереди, скрытая густыми листьями дуба, виднелась крохотная деревянная хибарка. В небольшом окне горел слабый свет свечи—значит, они дома. И только в этот момент Ясон осознал—он не имеет ни малейшего понятия, что делать дальше. Всю жизнь он грезил об этом дне, о том, как вновь взглянет на своих родителей, вновь станет их сыном, но теперь смелость и восторг покинули его, дав место всепоглощающему страху. Что если они не захотят увидеть его? Что если давно забыли о своём сыне и никогда не ждали его возвращения? «Я должен пойти туда»,-убеждал себя Ясон,-«я должен туда пойти».

Каждый шаг по уже протоптанной дороге к ветхому домишке приближал его к неизбежному столкновению со своим прошлым—хотел ли он этого? Воспоминания Ясона о родителях были совершенно размытыми: лишь смутные силуэты и далёкие голоса.

Мог ли он ошибаться?

Дядя Хирон всегда твердил, что ему обещано великое будущее, сейчас же, стоя на самом его пороге, Ясон больше не был в этом так уверен. Но поворачивать назад было уже поздно, а к тому же и опасно—провести ещё несколько часов в жутком горном лесу было не слишком заманчивой идеей. Поэтому Ясон ещё какое-то время простоял у дряхлой деревянной двери, а затем размеренно постучал в неё три раза.

Наверняка стук не был таким уж громким, но Ясона он словно оглушил, вогнав беднягу в полный ступор—казалось, весь Иолк, а то и вся Греция могла слышать эти три громогласных удара. «Я убегу и буду надеяться, что в лесу меня поджидает стая волков»—решил Ясон через какое-то время ожидания. Быть может, это и к лучшему—Боги весь путь давали ему подозрительные знаки, и сейчас Ясон мог с чистым сердцем вернуться домой, в свою мастерскую...

-Ясон?

Погруженный в собственные раздумья, он и не заметил, как отварилась деревянная дверь и не заметил даже мужчину, стоящего на её пороге.

-Отец?

-Вера! Вера!-внезапно воскликнул Эсон; его серое от жизненных невзгод лицо озарилось счастьем,-Проходи же, не стой за порогом!-мужчина резко втянул ошарашенного сына в дом и закрыл дверь.

-Я...

-Мы молили Богов об этом дне,-глаза Эсона заблестели от слёз, и боль его тут же нашла отклик в сердце Ясона—до этого момента он даже и не осознавал, насколько скучал по своим родителям. Воспоминания его, ранее туманные и неразборчивые, начали приобретать четкие очертания и ярчайшие краски.

Краем глаза Ясон заметил молодую женщину, застывшую в дверях комнаты. На её хрупком, исхудалом теле висел испачканный пеплос, а поверх его тонкой ткани на плечи была накинута шерстяная шаль. В руках Вера удерживала скомканную ткань—видимо, муж отвлёк её от хозяйских хлопот, но клочок этот тут же оказался на полу, стоило её впалым от усталости глазам пасть на Ясона. Женщина так и стояла: неподвижно, словно статуя, а затем разразилась слезами.

-Мой сын,-прошептала она, не веря своим глазам,-моё дитя...

Вера подошла ближе и сквозь горькие слёзы на лице её проявилась улыбка.

-Боги нас услышали,-проводя грубыми от работы пальцами по давно забытому лицу сына говорила она,-они нас не покинули.

Ещё долгое время растрогавшиеся родители не выпускали Ясона из своих объятий и не переставая благодарили милосердных Богов за столь щедрый подарок, негодуя, чем же они его заслужили. И после того, как были выплаканы все слёзы и произнесены молитвы, воссоединившаяся семья расположилась за дряхлым деревянным столом. Вера заботливо принесла сыну немного травяного настоя, дабы тот предал ему сил после утомительной дороги.

-Ты должно быть голоден,-вдруг опомнилась она,-у нас есть немного мальвы, я могу—

-Нет-нет, я...я перекусил в одной из таверн. Но спасибо за вашу доброту...мама,-никогда прежде Ясон не произносил этого слова, но сейчас оно будто само сорвалось с его языка.

Улыбнувшись, Вера одарила сына тёплым взглядом и присела на скамью рядом с мужем.

-Поведай же нам о своём путешествии,-сказал отец,-что же привело тебя в Иолк спустя столько лет?

Ясон сделал большой глоток настоя, чтобы подольше подумать над ответом. Он не знал, что же сказать новоиспеченному отцу—наверняка тот мечтал о храбром сыне, который стал бы бравым полководцем, спасителем. Был бы он разочарован, узнав, что Ясон—всего навсего бесполезный травник?

-Я прибыл из Пелиона,-наконец заговорил Ясон,-путь был не из лёгких—я не делал перевалов, дабы прибыть в город до заката.

-Мы подготовим тебе спальное место, сынок,-встревоженно проговорила Вера, с сожалением поглядев на полусонного парня,-тебе необходим отдых.

-Мне не нужно никаких удобств,-тут же заверил  Ясон. Он не хотел теснить родителей в их собственному доме,-правда. Бывало, я спал на стогах сена в сарае—уснуть я могу везде,-с улыбкой проговорил он.

-Где же ты жил?-в глазах матери отразился небывалый ужас.

-Ребёнком в лесу меня нашёл старец Хирон. Он взял меня к себе и вырастил, словно собственного сына. 

-Была ли у него семья?-спросила мать.

-Нет, только он и я. Мы жили в небольшой горной деревне, где дядя Хирон слыл знатным лекарем. Он и меня этому научил—недавно я стал его подмастерьем.

За столов воцарилась долгое молчание. Тишина эта заставила Ясона знатно понервничать, гадая, не разочаровались ли в нём родители. Но слёзы и гордость в глазах отца прогнали все съедающие его страхи:

-Мой сын,-дрожащим от боли голосом проговорил Эсон,-хотел бы я видеть, как ты рос, как превратился в столь благородного юношу. Мы с матерью твоей не переставали гадать, как бы ты сейчас выглядел—даже в мечтах не думалось нам, что однажды ты явишься к нам на пороге под покровом ночи.

-Я боялся...

Внезапно хилая хибарка задрожала от яростного стука в дверь. Вера испуганно посмотрела на мужа—Эсон заметно напрягся: взгляд его, до этого мягкий и ласковый, приобрел стальной холод.

-Сидите здесь,-скомандовал он и решительно поднялся из-за стола.

Ясон хотел было пойти следом, но стоило ему лишь двинуться, как на вид хрупкая рука матери смертельной хваткой усадила его на место.

-Тебе не стоит показываться чужакам,-тихо объяснила она, одним глазом наблюдая за мужем.

-Добрый вечер, Дарий,-донёсся его строгий голос,-что-то случилось?

-Ходит молва, что молодой Эсон бродил сегодня по Иолку,-раздался более грубый, громоподобный голос,-гвардейцы видели его в старом городе неподалёку гавани, а некий старец утверждал, что спрашивал мальчишка об изгнанном царе. Ты знаешь, как быстро распространяются слухи, Эсон и как к ним относится Пелий.

-Я старый человек, Дарий, сама Геба***** не в силах вернуть мне былую юность.

-Довольно, Эсон,-в голосе гвардейца звучало некое уважение, из чего Ясон сделал очевидный вывод—Дарий, должно быть, служил его отцу до предательского переворота,-Пелий хочет видеть мальчишку.

-Нет!-воскликнула Вера, молниеносно подбежав к двери,-вы не получите его, я не позволю вам снова отнять у меня сына,-её заботливое лицо мигом  преобразилось в оскал разъярённой волчицы, готовой защитить своё дитя ценою собственной жизни.

-Царь Пелий также просил сообщить, что мальчишке не грозит никакая опасность—он более чем желанный гость во дворце, а потому будет обслужен, как полагается кровному племяннику Царя.

-И мы должны верить ему?

-Боюсь, у вас нет иного выхода,-терпение гвардейца стало сходить на нет,-либо вы отдаёте его нам, либо они забирают его силой.

За спиной Дария ожидали двое каменных бойцов, похожих на грозные статуи. Один взгляд на их безжизненные глаза вызывал страх и ужас.

-Всё в порядке, отец,-Ясон выступил вперёд, не в силах смотреть на отчаянные попытка Эсона спасти его от неизбежного.

-Ясон, не смей...

-Я пойду с вами,-ещё уверенней сказал Ясон, на этот раз обратившись к Дарию.

-Ты не знаешь, что делаешь. Эти люди...

-Мама, всё будет в порядке, я обещаю.

-Но ты только вернулся ко мне,-из глаз Веры потели горячие слёзы,-прошу вас, Дарий...

-Я вернусь снова, клянусь Богами,-прошептал Ясон, крепко сжав руки матери в своих ладонях,-чувствует сердце моё, они благоволят мне.

-У нас мало времени,-напомнил Дарий.

В последний раз взглянув на родителей бесстрашным взглядом, говорящим больше, чем какие-либо слова, Ясон покорно ступил за гвардейцами в темноту ночи, оставив позади тёплый и уютный дом. 

*Гетайры на греческом значат «товарищи, свита». Другими словами-это войны царя.

**Эри́нии (от др.-греч. Ἐρινύες «гневные») — в древнегреческой мифологии богини мести.

***Ном-крупные города области. 

****Аколитки-самые молодые служительницы (жрицы) храма Афины.

*****Геба-греческая богиня юности.

Ну что ж, вот и первая глава моей новой истории! 

Пожалуйста, оставляйте ваши отзывы и комментарии, ведь это одна из самых важных составляющих вдохновения и мотивации для любого писателя!