Cherchez la femme || Евгений Боков

11 марта 1989 года. Квартира Боковых.

Суббота. С их «свидания» прошло чуть больше недели. И все это время Боков слушал о Луше, котёнке, которого они втроём спасли. Луша стал их первым «совместным ребенком» — после садика Женя и Соня провожали Асю до дома, проверяя по пути малыша, девочка часто расспрашивала воспитательницу как там их кроха и когда его можно навестить. Кузнецова все же решилась забрать находку и после полного обследования забрала к себе домой. Интересно, ужилась ли Луша с Маркизом?
Женя постоянно вспоминал этот нелепый диалог у её подъезда, какой стыд он чувствовал, когда она сказала, что её ждёт всего лишь кот. Слабая улыбка тронула его губы.

Удивительно, но он стал приходит за Соней раньше, почти вовремя — к шести. Соня была счастлива, и Ася, кстати, тоже была рада, что мужчина встал на путь исправления. Все же, может, когда хочет. Вчера так и случилось: Женя был в садике как штык ровно в шесть. Сжимал в руке букет васильков и глупо улыбался, словно юноша. Ася засмеялась от неловкости, запрокинув голову, и у Жени вдруг подскосились ноги. Она приняла цветы и зарылась лицом в синие цветы — слова излишне. Её смех, звонкий и заразительный, всегда действовал на него ударом тока. Взгляд точно таких же, как букет глаз говорят сами, шепчат тихое «Спасибо..». Но идиллию прирывает звонок на стационарный телефон. Анна Сергеевна кивает ему в короткой благодарностью и скрывается в игровой.

—Бюро ремонта самоваров при Московской Патриархии, слушаю вас, — девушка недовольно подняла трубку. Ну какой чёрт решил ей позвонить именно в этот момент? — Михаил Викторович? Добрый вечер... Что то случилось? А, завтра, точно. Да, я смогу, как договаривались, конечно. До свидания.

И что это было? Как она смеет с кем-то договариваться о встрече, если есть он, Женя? Почему ведёт себя так учтиво? Это какая-то насмешка судьбы, не менее. Спустя четыре года траура и боли она одна смогла разжечь в нем огонь — и его тут же тушит какой то звонок и милое «Михаил Викторович?». Какой позор.

Она возвращается тут же, как кладет трубку на место, и ведёт себя как ни в чем не бывало. Синие глаза выкатываются на лоб, когда он сжимает кулаки до следов от ногтей на коже. Когда он резко и быстро собирает Соню. Когда уходит, процедив ядовитое прощание сквозь зубы. Ася только и успевает прокричать ему приглашение в гости, проведать котиков, но устало вздыхает, прислонившись к дверному косяку и глядя в даль коридора.

Встреча все же произошла. Боковы пришли. Ася, быстро вытерев руки, скидывает передник и бежит открыть дверь.

—Привет, — привычно тепло улыбается хозяйка квартиры, — Проходите, чувствуйте себя как дома. У меня тут небольшой беспорядок, уж простите. Не успела прибраться.

Женя вежливо кивает, но темные глаза холодны, словно мрамор. Все его действия — скованные, железные, производимые с машинной точностью. Он сканирует квартиру на наличие встречи с этим самым Викторовичем. Признаков прибывания мужчины в квартире не обнаружено. Единственная, кто себя действительно чувствует как дома, так это Соня. Девочка радостно бросается к котам, гладит их, играется. Маркиз, белый, большой пушистый кот и главный аристократ в квартире, ведёт себя отстраненно, оглядывает гостей чуть свысока, но к Соне он подходит охотно, тычется влажным розовым носом в колено. Луша, только освоившаяся, безумно носится по квартире и весело прыгает на штанину Жени. Боков опускается на корточки и берет малышку на руки, приглаживая по направлению шерсти. Для маленькой кошечки этот мужчина стал чуть ли не хозяином. Она собсвеннически укладывается на его руках, мурчит, ласкается. Ася, заметив моментальный контакт, мягко улыбается и ставит на плиту чайник.

Женя проходит вглубь квартиры, продолжая гладить мурлыкающего котенка. Свет ечерний, мягкий, золотистый. Основной источник – лампа с теплым, оранжевым абажуром, плетёным и с кистями у окна. На полках расставлены несколько свечей для уюта, а не помпезности. Квартирка небольшая, двухкомнатная, но не кажется такой темной я наоборот, просторной. Вещей здесь много, даже очень, но каждая будто на своем месте. Книги в этом доме — подавляющее большинство. Они везде: в ломящихся шкафах, на полках, на подоконнике рядом с лежанкой Маркиза, на кухне, на полу стопками. Глаза Бокова метнулись к одной из полок. Русская классика вроде Толстого и Достоевского соседствуют с профессиональными трудами, психологией и философией. На аккуратно заправленной постели лежит томик стихов Ахматовой, видимо, хозяйка его недавно читала. Рядом, на прикроватной тумбочке, сборники Цветаевой, Есенина и Блока.
Мужчина выглянул в коридор, ведущий в кухню. Возле стола стоит деревянная этажерка, на верхней полке расположился проигрыватель, на нижнем — небольшая коллекция винила. Он смотрит, как Ася бережно перебирает пластинки, выбирает одну и осторожно подставляет на нее иголку. Это что.. Анна Герман? Неожиданный выбор. Боков продолжает осмотр, на кухонном столе неубранные учебники по французскому и толстые тетради, видимо, с конспектами. Холодильник обклеен детскими рисунками. В особом месте работа Сони — белый пушистый кот, который девочка рисовала, пока в очередной раз ждала папу.
В кухню маленьким ураганом врывается Соня и осматривает стол:

—Ася, а это что? Какие-то буквы непонятные.. — она берет в крохотные ладошки небольшой разговорный словарик.

—Мои учебники по французскому, Сонечка. Я учу, — улыбается она, гладя её светлые волосы, и собирает книги в стопку, оставляет их ближе к стене, чтобы не мешалось.

—Французский? Зачем? — удивлённо спрашивает Женя с незлой усмешкой человека-дела.

—Да..просто. Мечтаю съездить когда-нибудь. Париж.. Или песни понимать, без перевода. Красивый язык, вот и всё, — девушка мечтательно смотрит вдаль, поджав губы, будто сказала глупость. Она отмахивается, и этот жест — широкий, открытый — был настолько...донским. Таким, как у теть Кати со Степной улицы, из детства. Сердце Бокова сжалось.

«Есть на далекой планете
Город влюбленных людей.
Звезды для них по-особому светят,
Небо для них голубее
Белые стены над морем,
Белый покой и уют.
Люди не ссорятся,
Люди не спорят,
Люди друг-другу поют»

Мягкий голос Герман звучал так тепло, интимно. Ася вторила тексту песни, еле шевеля губами. Его грудь теперь жгла не ядовитая ревность, а ощущение дома, стыда и вины. Соня играла с Лушей на ковре в соседней комнате, Маркиз величественно возлежал на подоконнике, на столе стоит хрустальный чайник с травяным чаем. Ася, резво развернувшись, случайно задевает бедром его чашку и разливает чай по столу.

—Простите, я сейчас, я все исправлю... — нервно тараторит она, и фигура Жени моментально приобретает лицо из прошлого. Обладателя того самого голоса, который столько лет причинял боль. Асю накрыл испуг: вдруг ему это не понравится, вдруг он ударит её или, что ещё хуже, просто уйдет? Женя действительно не выдерживает.

—Почему Вы не с ним? Встреча отменилась? Или... он предпочитает другие места для свиданий? — его взгляд тяжёлый, испытывающий, полный немой ярости. Девушка застывает, скрючившись над столом и сжимая в руках тряпку. Вместо криков и оправданий она насухо вытерает стол, наливает ему в чашку свежий чай и уходит в другую комнату, предварительно перед этим похлопав его по плечу с дружеской саркастичностью. Бледное от шока девичье лицо искажает нежность, когда она садится на ковре, обнимая Сонюшку. Ася утыкается подбородком ей в плечо, тихо что-то рассказывает о котах, поправляет ей волосы и целует в макушку. Женя замер в дверном проёме и соьсвенои стыде. Её движения были такими нежными, ласковыми, материнскими, словно Соня её родная дочь. И эти движения выбивают у него из под ног почву ревности. Он не имеет на это право, потому что Ася здесь ради них, с ними, а не с Михаилом. Это их она окутывает своей любовью и уютом, а не того мужчину, которого она видела от силы пару раз.

«Если тот город увидишь,
Сразу обиды простишь,
Словом напрасным меня не обидишь,
Ссорою не оскорбишь.
Путь нам навеки осветит
Белого города свет.
Пусть говорят, что на нашей планете
Этого города нет.»

Девушка приносит поднос с чаем и приготовленным ей печеньем специалист для них в гостиную, ставит на пол и взглядом приглашает Женю сесть. Напряженная тишина сменилась тяжелым, но очищающим молчанием. Звук ложечки о чашку, Соня притихла, чувствуя настроение, мурлыканье Маркиза. Воздух насыщен невысказанным — стыдом Жени, обидой Аси, их взаимным желанием прорваться к друг другу сквозь эту стену. Мужчина сидит скованно, избегая сначала смотреть Асе в глаза. Пьет чай механически, не чувствуя вкуса. Он не находит слов. Она же ействует сосредоточенно, почти ритуально. Аккуратно разливает чай, предлагает печенье. Ее движения спокойны, но в глазах еще тлеют обида, надежда и усталость. Она ждет. Не оправданий, а хоть какого-то знака понимания от него.

—Анна Сергеевна... Ася, я... я все себя отвратительно, прости, — Женя выдавливает из себя только это и тупо смотрит в чашку, как будто именно там кроется ответ. Она ничего не говорит, а молча тянется к самой потрёпанной книге на своей полке. «Собор Парижской Богоматери».

—Читали? — она кладет том между ними, на поднос. За немногословным вопрос кроется множество ее переживаний и мыслей: Хочешь понять меня? Начни отсюда. Хочешь загладить вину? Тогда увидь меня настоящую.

—Гюго? Нет, не помню.. в школе, наверное, читал. Не знаю, — она растеренно смотрит сначала на книгу, потом на неё. Его мир – улица, допросы, факты. Не романтические книжки.

—Жаль, — она нежно проводит рукой по переплету, — С детства это моя настольная книга. Там ведь целый мир.. Про Париж. Про любовь. Про жестокость. Про то, как люди губят друг друга из за слепой страсти, — её взгляд скользит по Жене.

—Слепой страсти.. — он произносит слова, словно пробуя на вкус, — Это про этого.. Феба? — Боков внезапно чувствует себя школьником на уроке литературы, когда учительница спрашивает его про книгу, о которой он узнал только на перемена, а она была задана месяц назад. Ася оживляется, кивает.

—Да, Феб. Красивый, но пустой. Он предал свою невесту, использовал Эсмеральду. А она.. она верила в любовь, как в чудо. Отдала ему сердце свое, а в итоге, — она тяжело вздыхает, — поплатилась. Ее погубила не только злоба Клода Фролло, но и собственная слепота, Вера в несуществующий идеал.

Женя понимал укор. Вчера и сегодня он был этим Фебом — пришел с цветами, все красиво, а теперь ранил не своей ревностью. Но спросить рискнул, почти шёпотом: «А я кто..? Феб?», в ответ на что она только задумчиво качает головой.

—Нет, ты.. не Феб. Ты — Фролло. Тот, кто из за ревности может сжечь дотла весь мир, потому что желание обладать терзает душу. Только в этом пламени он может не заметить, что сделал больно самому дорогому, — Жестокая, но точная параллель. Ася не щадит его, говорит честно и прямо, чтобы он понял свою ошибку. Это сравнение бьёт Женю ниже пояса, оно страшнее, чем если бы она устроила скандал или истерику. На его лице застывает маска страдания от осознания, — А Эсмеральда.. она бы, наверное, простила его. Она умела любить беззаветно, честно, по-настоящему. Она верила, что любовь и добро существуют. Жень, а я не Эсмеральда, я не настолько безрассудна, — она берет его за руку, бережно водит подушечками пальцев по линии жизни, — Но я верю. Верю, что после всех ссор и глупостей может быть этот «белый город». Как в песне.

—Ань, я не хочу быть ни Фролло, ни Фебом. Чтобы ты не была Эсмеральдой. Я тоже хочу найти этого город. С тобой. Если.. если ты дашь мне шанс, — Женя переворачивает руку, обхватывая не ладошку. Это ещё не любовное признание. Это — просьба признания, надежда на шанс и исправление. Соня смотрит за взрослыми, как завораженная, жуя печенье. Она кладет голову девушке на колени, смотрит на отца и улыбается, осознав, что сложный разговор закончен.

—Ася, а я тебя люблю, — Соня поднимает глаза и чуть смеётся. Она подхватывает девочку на руки и усаживает на своих коленях, заваливая ее градом поцелуев в волосы, макушку, щеки. Девочка хохочет от щекотности поцелуев, обхватывая шею Аси. Голос Ами, когда ага смеётся, дорожит. Дрожит и её рука, пока она гладит спину Сонечки. От нее пахнет печеньем и детским шампунем, большие глаза светятся счастьем и безграничным любовью к «родителям». В глазах и на ресницах Аси блестят слезинки, луч света касается её темных волос. Женя пододвигается к ним, шурша тканью старых джинс. Луша подлетает к ним, вновь запрыгивая на колени «любимца» Жени. Сзади в спину хозяйки тычится Маркиз своим королевским носом и пробивается к Соне, на колени.
Соня обнимает Асю, та прижимает ее к себе, глядя поверх ее головы на Женю – трепетный, усталый, с вопросом: «Ну что? Идём дальше?» Женя держит ее взгляд, кивает почти незаметно. Его рука тянется, нерешительно, и ложится поверх её, лежащей на спине Сони. Молчание. Говорить не нужно. Вот он их «белый город». Сейчас он здесь. И они будут его беречь. Маркиз и Луша мурлычт чуть громче. Соня счастливо вздыхает во сне.

Боковы уже собираются уходить, но по стеклу окон бъет дождь как барабанная дробь. Стена ливня становится барьером для покидания Асиной квартиры, но мостиком к их «белому городу».

—Господи, ну и разыгралось..! — Она отрывает взгляд от Сони и поднимает глаза на Женю. Смотрит спокойно, без лукавства, но с лёгкой, играющей в уголках губ улыбкой, — Ну куда вы пешком сейчас пойдете? Соня спит, на улице потоп.. Жень, останьтесь, — с лёгкой, ностальгической улыбкой Ася добавляет, глядя на ливень, — Прям как у нас на Кубани: льет как из ведра, а под крышей — своя республика.

То, что Ася с Кубани добавляет ей ещё большего Южного очарования в Жениных глазах. Она права. Идти сейчас по такой погоде с спящим ребенком — кошмар. Женя кивает, возможно, слишком поспешно: «Да, пожалуй, ты права... Спасибо». Но он снова чувствует вину за свой срыв и неловкость от того, что снова и снова пользуется ее добротой:

—Ань, мы не помешаем? — она, не сдерживая широкой улыбки, отрицательно качает головой и подходит к антресоли, чтобы достать из шкафа постельное белье, — Я помогу! Диван, или... — Женя ищет практическое решение, чтобы не обременять её лишний раз и быть ответственным. Плечи, бывшие напряженными все время после ссоры, немного опускаются. Он принимает ее решение как дар. Теперь он не гость, а человек, которому позволили переждать бурю в самом безопасном месте на свете.

Ася достает одеяла и подушки, пока Женя переложил Соню на кровать. Она быстро раскладывает им импровизированную постель. Монотонный стак дождя завораживает, убаюкивает, создаёт ощущение, будто они, в этом своем маленьком, уютном мирке, полностью изолированы от всего плохого и ужасного. Когда Соня устроена, наступает тишина. Ася и Женя стоят рядом, глядя на спящую девочку, потом переглядываются. Взгляд быстрый, стыдливый, но без прежней враждебности. Может, она поправит одеяло на Соне, а он машинально поправит уголок, которого она не заметила. Это мимолётное касание в полумраке — электризующе.

—Спокойной ночи. Вам обоим, — тонкие пальцы девушки касаются дверного косяка. Она уходит по коридору, то ли в ванную, то ли на кухню, оставляя его наедине с дочерью с котами, мурлыкающими в такт дождю.

К утру затопило, кажется всю Москву. Ася открыла глаза к восьми утра оттого, что на голову сильно давили бигуди. Она потянулась, потеряла глаза и оглядела постель. Где Маркиз? Он никогда ей не «изменял» и всегда спал с ней, особенно, когда на ночь оставались гости! Ася вскочила с кровати, отошла комнату и никого не нашла. Она растерянно вышла в коридор — тоже никого. Из гостиной комнаты доносилось тихое сопение. Ася прошла туда и застыла. Сонечка мирно спит, закутавшись в одеяло, на подушке устроился Луша, а Маркиз лёг у девочки в ногах, как охранник. Женя стоял у окна и курил, смотрел куда-то вдаль, на дождь, на утреннюю Москву. Он обернулся, потому что услышал, как скрипнула половица, и увидел что рядом стоит Ася. Довольная, сонная, растрёпанная и настоящая. Живая. Он чувствует ее тепло, может не коснуться, и она не пропадет, как Марина в его кошмарах. Они стоят близко, но не касаются друг друга. Девушка кивает ему в сторону кухни и прижимает палец к губам — «Нельзя разбудить нашу Сонечку!»

Они скрываются на кухне. Ася тянется к радио, но тут же отдергиватся, потому что лишнего шума с утра пораньше делать не надо. Ее руки настоящей хозяйки достоят из полки сковороду, тарелку для теста.

—Соня любит сырники? — спрашивает Ася, осматривая содержимое холодильника.

—Она любит все, где нет комочков. Сырники особенно, — Женя потирает сонные глаза, касается рукой шероховатого стала, проверяя не спит ли он до сих пор. Нет, не спит.

—А.. а ты? Любишь? — она неловко поднимает глаза, замирая с бутылкой молока в руке. Боков лишь расплывается в мягкой улыбке и утвердительно кивает: он полюбит все, что она делает. Сырники особенно.

Девушка готовит так, будто делает это всю жизнь. Ловко разбивает яйцо и отделяет желток, скидывая его в тарелку. Кладет творог и сахар, напевая что-то под нос. Ложка муки, пол ложки сахара и щепотка соли. Всё это дело она заливает чашкой молока — и вуаля! Тесто по рецепту мамы Оксаны готово, осталось только их красиво слепить и прожарить. Женя украдкой, с восхищением наблюдает за ней, пока докуривает вторую сигарету.

—Переставь дату, пожалуйста, в календаре, — Ася перемешивает тесто, облокатившись бедром на столешницу, — Какие дела на сегодня?

Женя слушается и передвигает дату на 11 марта. Их первое совместное утро. Он в голове, мысленно, отмечает этот день и поо себя улыбается. Вопрос о его планах кажется каким-то странным о того, что он слишком обыденный, слишком семейный, словно они уже несколько лет в браке или хотя бы давние друзья.

—Работа. Пересмотреть экспертизу, коллега прислал отчёт, вот.. А у тебя? — он достает из антресоли банку жестяную банку и взглядом спрашивает разрешение, можно ли за варку кофе отвечать ему. Она кивает и подаёт ему турку, случайно касаясь пальцами его руки. Пожимает плечами, молча отвечая «Да ничего». По кухне постепенно расходится запах сырников, слышно бульканье варящегося кофе.
В коридоре кто-то шуршит, и в кухне показывается заспанная Соня. Девочка смотрит на «родителей», усевшись на стул возле двери и улыбается. Папа хоть и молчит, но она никогда не видела его таким довольным, а Асю такой счастливой.

—Ой, наша девочка проснулась! Рыба ты моя золотая, как спалось? — в Асином голосе прорывается кубанский акцент, но она этого, в отличие от Жени, не замечает.

—Хорошо! А что ты делаешь? Ты что.. сырое тесто ешь? Тебе же плохо будет! — Соня, привыкшая к бабушкиным, а потом и к папиным правилам, совершенно удивлена таким раскладом событий.

—Тю, ничего мне не будет, Боже мой! Это взрослые просто всегда так говорят, — она отмахивается и переворачивает сырник, в очередной раз залезая пальцем в сырое тесто.

—А зачем онито делают? — удивлённо и недоверчиво Соня вскидывает брови.

—Да кто ж их знает? Может, чтобы больше досталось! — смеётся Ася. Соня подхватывает и тоже хихикает, обхватив лицо руками и оперевшись локтями на стол. Папа Женя молчит, но снисходительно качает головой и слегка улыбается.
Ася ставит тарелку дымящихся сырников на стол. Женя разливает кофе по чашкам – крепкий для себя, чуть слабее для Аси, молоко для Сони. Соня уже тянется к самому румяному сырнику. Ася снимает бигуди, встряхивая волосами, и ловит взгляд Жени. Неловкая улыбка. Он отвечает легким, едва заметным кивком. Маркиз трется о ножку стола, требуя свою долю. 

—Ну, что, — Ася говорит так, будто это торжественное открытие, — Приятного аппетита?

Женя и Соня кивают. Это действительно открытие. Открытие их новой, ещё очень хрупкой, но такой желанной жизни. Даже дождь на улице закончился. Начался новый день.