Глава 16.
Говорят, заживает, как на собаке... Доктор смотрел на покалеченную руку пациентки и шутил: теперь можно будет говорить - заживает, как на Епанчиной.
В гимназии Веру опекали все. За исключением некоторых ревнивых и обиженных особ.
Елена Игнатьевна позволила отдохнуть - все равно занятия временно были остановлены - последствия взрыва на Александровской пустоши трудно было переоценить, а тем более - избавиться от них. Городская больница, лечебница Тропиных, городской госпиталь - медленно, но все же помогали транспортировать к себе больных и пострадавших. Однако, запахи химических составов, гари и крови, соревнуясь в интенсивности друг с другом, продолжали хозяйничать в коридорах и аудиториях Александровки.
Вере прописали покой. Поврежденная нога заживала быстро, но при невыполнении обязательного условия грозилась расхвораться и пригвоздить учительницу истории к кровати надолго. Каждый раз, наблюдая за манипуляциями лекаря, за его работой без резиновых перчаток, за стеклянными шприцами и желтоватого оттенка ватой, жительницу мегаполиса передергивало. А попытки доктора пошутить над состоянием пациентки вызывали еще больший страх.
Каждый день к даме своего сердца приходил ее рыцарь. Зайка долго извинялся, размахивая руками, за инцидент с побегом. Но Вера понимала - куда звало сердце, туда и помчался маленький защитник. А кто бы не побежал, видя, как горит дом, в котором живет твоя любовь?
Вот и Зайка ринулся, как только понял, откуда валит дым. Обнаружив гимназию и общежитие в целости и сохранности, а свою Александру - обеспокоенно глядящую в окно на пламя, объявшее цирк, решил поиграть в героя, и отправился было на пожарище. Да только Саша не позволила. Поставила мальчишке ультиматум, и Зайка выбрал пост у постели милой душе девушки.
Второго взрыва влюбленные не слышали - слишком шумно было на улице. Зато, когда спустя довольно долгое время в комнате появился барон, измазанный сажей и кровью и абсолютно этого не замечающий, Зайка вдруг вспомнил, где был несколько часов назад и за кого нес ответственность. Даже готов был подставить спину для получения заслуженного наказания.
Епанчина была благодарна и мальчишке, и судьбе за то, что позволила цыганенку избежать неприятностей. Саша постепенно поправлялась и тоже навещала учительницу. Однажды, Вера решила, что позволит тайной завесе немного приоткрыться, а взамен - получила умелую помощницу. Теперь Александра помогала Епанчиной «клепать» ходовой товар - накладные ресницы.
Женевьеф появилась на следующий день после взрывов. Оказывается, модистка уезжала в Железный Порт, дабы стать первой, кто узрит новую коллекцию модных тканей, прибывших морем, и пропустила всю кутерьму.
- О, как это ужасно! Это просто кошмар! - жаловалась француженка. - Нужно срочно с этим что-то делать, Вера! Дамам, вроде нас с тобой, абсолютно не пристало ездить в подобного рода и ужасного вида повозках. Это не карета, не дилижанс! Это те-ле-га! С хамским отношением извозчика и дохлыми клячами в упряжке!
Женевьеф ходила из угла в угол, выстукивая ровный ритм по согнутой в локте руке новым изобретением - клатчем. Еще при первом посещении банка, Вера обратила внимание на неудобства ношения денег и бумаг, и предложила Женевьеф исправить ситуацию. Француженка тогда отмахнулась, однако сейчас довольно свободно оперировала содержимым своей плоской сумочки. Епанчина заметила, но промолчала - пускай. Женевьеф не скряга - в обиде не оставит.
Однако возмущение модистки совсем не по той причине Веру раздражали. О чем девушка не преминула намекнуть подруге.
- Ой, да, - сочувственно закивала головой бизнес-леди, - это горе. Страшное горе. Такой цирк потерять. А ты не знаешь, кто устроил взрыв?
С одной стороны, было жалко людей, и животных, погибших в огне, и душа скорбела, подначенная совестью. Однако Вере и самой было интересно, кто и зачем устроил взрыв в цирке? Потому что, как говорили снующие вокруг сплетни, случайностью взрыв такой мощи быть никак не мог.
И Женевьеф права - намного легче думать про криминальную, загадочную сторону дела. А про ушедших пусть подумает батюшка-настоятель.
Каждый день барон присылал цветы. И вкусы его значительно преобразились. Теперь Александр не ограничивался розами. Кроме того, наверное, кто-то сказал ему, что сладкое способствует быстрому выздоровлению, и барон, не скупясь, одаривал Епанчину тортами и пряниками. И лимонад в красивых бутылках с яркими этикетками присылал. Вера прочла название и вспомнила свой мир - производитель газированного напитка носил имя своего изобретателя Швепса.
Самолично Фальц-Фейн обещался быть, как только Вера сможет ходить. Ведь учительница должна была ему ужин, а устраивать его в крохотной спаленке...
Зато Фредерик Дрэйзен условностями не страдал, вновь обнаружив себя собственной персоной на подоконнике окна Вериной комнаты. Не позволяя себе лишнего, то есть, не входя в помещение, и веселя других обитательниц гимназии болтающимися ногами в штиблетах на уровне второго этажа, бросал жалостливые взгляды на Веру, веселил ее шутками, и осторожно расспрашивал про детали дня ушедшего.
Конечно же, Фредерик хоть и был мужчиной, но душераздирающие истории уважал, поэтому расспрашивал Веру во всех подробностях о дне взрыва: что видела, что чувствовала, как пережила. Епанчиной надо было выговориться, она и рассказывала. И чувствуя облегчение, испытывала благодарность. Даже Женевьеф не интересовалась так активно переживаниями подруги.
- Самым страшным была в тот день не потеря собственной жизни, - говорила Вера, выискивая в притупившихся чувствах воспоминания, - а возможность потерять Зайку. Не страшен был ни сам взрыв, ни толпа, ни лужи крови.
Фредерик понимающе кивал и делал большие глаза.
- А как вам удалось выбраться?
- А мне мистер Каруана, ваш начальник, помог. Ему повезло больше всех - он стоял далеко от окон. Его просто оглушило, но не поранило. Вот он и нашел меня, и помог.
Вера гладила перемотанную бинтами руку, а мистер Дрэйзен внимательно слушал. Осенний ветер гулял по комнате, но Вера была укутана в плед, поэтому и не мерзла. Хотя, девушка уже подумывала по вечерам, а не выпросить ли у дворника дров, чтобы начать прогревать комнату?
- А вообще, я вам крайне признательна, - сообщила Вера, - и еще благодарна.
- За что? - британец вскинул брови.
- За то, что в цирке не оказалось моих воспитанниц.
- Я, простите, Вера Николаевна, абсолютно не понимаю, при чем здесь я.
Епанчина наклонилась вперед, заглядывая в лицо мужчине.
- Благодаря вам и вашим бесплатным билетам, и представлению, организованному ранее, наши девочки не пошли на это злосчастное представление. Хоть оно и было бесплатным.
Британец напрягся. Вперился в собеседницу взглядом, чуть дыру не просверлил. Вера даже испугалась поначалу. Но затем Фредерик сверкнул глазами, быстрым движением перекинул ноги на другую сторону подоконника, спрыгнул с окна в комнату и в мгновение ока оказался на коленях перед постелью Епанчиной. Схватив здоровую руку девушки, помощник вице-консула приник губами к ставшей мгновенно горячей коже и застыл.
Вера покраснела до кончиков ушей.
Точно так же внезапно Фредерик вскочил, вытянулся по струнке, коротко поклонился и снова запрыгнул на подоконник.
- Большей награды мне и не надо было! - сообщил британец, и шагнул на улицу.
Вера зажала рот рукой, чуть не вскрикнув, но вовремя вспомнила, что за окном мистера Дрэйзена ждала приставленная заботливой рукой дворника лестница, и улыбнулась.
Ни наигранности, ни театрального пафоса в этой ситуации и в выходке британца Вера не усмотрела. Выглянув в распахнутое окно, провела взглядом удаляющуюся фигуру франта, и захлопнула створки, пресекая всякие попытки осеннего ветреного хулигана похозяйничать в рабочих бумагах на столе.
Очередное воскресенье преподнесло подарок - с неба посыпался белый пух. Необычайно крупные и редкие снежинки падали почти вертикально. Резко похолодало. Ветер замер, не смея вмешиваться в унылый танец нового времени года.
Все разом кинулись топить дома. Над каждой крышей высились столбы дыма. Люди кутались в накидки, закрывая носы пуховыми платками и шерстяными шарфами. Небо, низко висевшее над Днепром, не подавало признаков жизни. Горожане и приехавшие на Привоз селяне ходили хмурые и неразговорчивые. Угрюмому небу на зависть веселились и шумели дети. Ребятня ловила снег руками, пыталась слепить из хрустящих хлопьев снежки, но те не лепились - распадались.
Утром Вера получила записку. В ней Александр спрашивал разрешения пригласить генеральскую дочь на ужин.
На какой-то миг Епанчина задумалась. Барон казался ей таким каменным. Ухаживания его не отличались изяществом. Словно с плеча рубил. Да и трепет, который испытывала Вера в присутствии Фальц-Фейна, кардинально отличался от трепета, испытываемого в присутствии Фредерика.
И если в обществе мистера Дрэйзена девушка чувствовала себя вольной птицей, свободной говорить то, о чем думается, то при Александре, даже после героического выпада барона, ощущалась скованность, как в движениях, так и в речах. Да чего уж там! Даже в мыслях о бароне Вера ограничивалась переживаниями, но никак не анализировала реакцию собственного существа на мужчину. Как на спасителя либо как на собеседника. Слишком мало прошло времени. Слишком редко появлялся барон в ее жизни. Все было слишком. И все было контрастно.
Тем не менее, ощущая бодрость духа и четкость движений, Вера ответила согласием. Попросила только выбрать место недалеко от гимназии, дабы не пришлось многократно нагружать больную ногу.
Желая размяться перед походом в ресторан, а заодно и голову проветрить, Епанчина обрядилась в модного покроя пальто и вышла во двор.
Снег не успевал застилать поверхность земли - его вытаптывали многочисленные сапожки воспитанниц гимназии. Ученицы старших классов смело покидали пределы территории учебного заведения и бежали смотреть на пепелище. Епанчину не тянуло глядеть на место массового убийства или несчастного случая, но беспрестанно мелькающие фигуры в полицейской форме все время привлекали внимание, и Вера неосознанно переставляла ноги, выбирая направление в сторону Александровской пустоши.
- Вера Николаевна? - вдруг раздалось совсем рядом.
Епанчина дернулась, испугавшись, но после двух глубоких вдохов и смеха над самой собой, обернулась, улыбнувшись.
- Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич, как ваши дела?
Залесский удивленно моргнул, а Вера прикусила губу - поздоровалась, не попав в эпоху.
- Есть новости про причины взрывов? - поспешила исправиться Вера.
Но, как известно, поспешишь - людей насмешишь. Вот и Залесский, хоть и не рассмеялся, но галочку поставил.
- К сожалению, Вера Николаевна, - исправник развел руками, - ничего пока не удалось узнать. А то, что стало известно - информация сугубо служебная.
Вера понимающе закивала.
- А много людей пострадало?
Залесский опустил голову, разглядывая носки сапог.
- Много, Вера Николаевна, - еле слышно произнес полицейский чин, - слишком много.
Вера скорбно поджала губы, переступила с ноги на ногу.
- Но, вы бы могли помочь расследованию, - вдруг вскинул взгляд на Епанчину Залесский. - Я бы не очень хотел вас озадачивать...
- Нет, нет, что вы! - замахала руками Вера. - Я помогу. Всем, чем смогу.
- Тогда смею ли вас просить посетить мою скромную официальную обитель завтра с самого утра?
Договорившись о времени, Вера отчалила, а Залесский, постояв некоторое время и наблюдая за игрищами девочек, грустно вздохнул и побрел в сторону пустоши, на которой совсем недавно стоял первый в Херсонской губернии стационарный цирк.
Ближе к вечеру Веру начало пробирать, и, если бы не успокоительный настой тети Маши - дрожать Епанчиной осиновым листом. Вера боялась проговориться, боялась разоблачения, боялась сделать неверный шаг - всего боялась. А еще боялась, чтобы не дай Бог, успокоительное кухарки не имело эффекта, произведенного на Веру настойкой Женевьеф. Больше садиться за руль Епанчина зареклась.
Заранее подготовленное платье село по фигуре, специально заказанный у модистки новый кружевной браслет-манжета, закрывал большую часть ладони. Лишь самый краешек бинта отсвечивал из-под украшения.
Предвещая новые модные веяния, Вера закутала шею поверх поднятого воротника пальто огромным белым шарфом крупной вязки, аккурат в контраст с темной верхней одеждой.
Ровно к семи вечера генеральская дочь вышла из дверей гимназии. На улице ее уже поджидал знакомый мотор. Александр стоял у открытой дверцы, но стоило Вере сделать первый шаг, как мужчина сорвался с места и бросился помогать. Памятуя о повреждениях колена, борон подхватил Веру под локоток, тем самым заставляя опереться на его руку, и сбивчиво принялся справляться о здравии девушки.
Услышав в голосе Александра не меньше волнения, чем испытывала сама, Вера пришла в восторг и мгновенно успокоилась. Пришла в равновесие.
Улыбаясь невозможно наивным вопросам мальчишки, Епанчина наблюдала, как взрослый мужчина забывает обо всем, превращается в гимназиста, теряет напыщенность и холодность во взгляде.
Епанчиной не надо было ничего говорить - Александр говорил за обоих.
Заведение, в которое привез барон свою даму, не отличалось шиком, но дышало изысканностью. Неявно повторяя стиль «рококо», воплощение которого сейчас висело на руке генеральской дочери, прикрывая бинт, помещение играло золотыми бликами, смягчая напыщенность белоснежными скатертями, диванами и лепниной по стенам и потолку. Вере очень понравилось.
Александр перестал смущаться и путаться, как только машина выпустила своих седоков перед ярко освещенным входом в ресторацию, а вышколенный лакей в высокой папахе и длинной дубленке распахнул двери.
Теперь Вера чувствовала веяние власти от барона, однако мнимого страха более не испытывала. Мягким, но выверенным движением Фальц-Фейн помог Вере освободиться от верхней одежды. Ненастойчиво, но с надеждой предложил свою руку.
Только сейчас Епанчина подумала, что по меркам двадцатого столетия может выглядеть барышней облегченного поведения. Ведь ни с кем из знакомых не оговорила присутствие еще одного человека на свидании.
Каково же было ее удивление, когда за столом, явно предназначавшимся для четверых, обнаружилась Женевьеф.
- Я взял на себя смелость, Вера Николаевна, пригласить вашу подругу, чтобы вам не было скучно...
«... и боязно за репутацию», - закончила за Александра Вера, и, конечно же, благодарно улыбнулась.
Подумать только, барон решил испытать ее на прочность? Пригласил на ужин, приехал за ней самолично, а не отправил извозчика, и держал в секрете до последнего момента присутствие компаньонки за столом. Ну, не нахал ли?!
Ужинали весело и вкусно. Шеф-повар порадовал фирменным блюдом - в зал внесли горящего гуся. Красиво, эффектно и невероятно вкусно.
От алкоголя Епанчина отказалась. Женевьеф же, напротив, не отказывалась, но держалась довольно прилично.
В самой середине ужина к столику барона подошли уже старые знакомые - мистер Каруана с супругой и его помощник. Фредерик скорбно улыбнулся и позволил себе задержать руку Епанчиной на несколько секунд дольше принятого. Александр изменился в лице, и на это, к сожалению, обратили внимание все.
- Какой чудный браслет! - восхищался Фредерик, продолжая удерживать ладонь вспыхнувшей огнем Веры.
На подобное поведение барон отреагировал соответственно. Отложив в сторону салфетку, сверкнув глазами, стал подниматься из-за стола. Однако Александра опередил вице-консул:
- Вы уже совсем поправились, Вера Николаевна! Наш общий знакомый говорил, на вас все заживает как на... - и запнулся.
- Да, он мне тоже это говорил, - улыбнулась Вера, помогая мистеру Каруана разрядить обстановку, и забирая свою ладонь из руки Фредерика.
Когда британцы ушли, обе девушки взглянули на барона. И если Епанчина решила держать язык за зубами, то веселая и прямолинейная француженка придерживалась другого мнения:
- Вы слишком вспыльчивы, Александр, - модистка невинно хлопнула ресницами, а барон напрягся, - но вам очень идет! Правда?
Женевьеф перевела взгляд на раскрасневшуюся подругу. Вере оставалось лишь искренне улыбнуться и кивнуть головой.
«Ох, и получишь ты у меня завтра, Женевьеф!»
На следующий день ровно в обозначенное время Епанчина стояла у дверей нового кабинета губернского исправника.
- Рад, очень рад вас видеть, Вера Николаевна, - Залесский самолично проводил гостью от дверей и усадил на стул.
Вера старалась не хромать, однако, периодически неудачно переставляя ногу, кривилась от боли. Иногда искры сыпались из глаз, но Епанчина прогоняла их, быстро моргая. Время от времени заживающая ладонь давала о себе знать жутким зудом, но девушка сжимала зубы и улыбалась.
- Вера Николаевна, вспомните, пожалуйста, все подробности того дня. Что вы наблюдали до момента взрыва? Что...
Вопрос прервался, так как в двери кто-то постучал.
- Да? - две пары глаз уставились на медленно открывающийся выход в коридор.
- Вашество, - отчеканил секретарь, - барон Александр Фальц-Фейн...
- Впустите, - совсем устало проговорил исправник и медленно опустился в кресло.
Веру подобная перемена в настроении чиновника удивила, на мгновение отвлекла от вошедшего и запнувшегося в дверях Александра.
- Чем обязан, Александр Эдуардович?
Но барон не слышал вопроса - смотрел на Епанчину.
Вечер ужина закончился банальными шутками, почти молчаливым развозом девушек по домам. Женевьеф жеманничала, Вера напротив - скромно опускала глаза. Даже в тусклом свете фонарей было видно, как девушка краснела каждый раз, как Фальц-Фейн целовал ей руку.
Затем почти бессонная ночь и целый план действий, который был составлен с учетом выведанных у Веры интересов во всех областях развлечений: походы в театр, лодочные прогулки, катание на коньках, народные гуляния. Теперь Александр был готов к наступлению по всем фронтам.
Решительность барон растерял сразу. Прямо на пороге кабинета главного полицейского уезда.
- Вера Николаевна? - то ли спросил, то ли поздоровался Фальц-Фейн, кланяясь и мешая секретарю захлопнуть дверь кабинета.
После нескольких минут расшаркиваний и выяснений причин визита, Залесский пригласил барона присесть, и теперь уже все вместе - Вера, Дмитрий Дмитриевич и Александр - рассказывали обо всем, что видели и слышали в день двойного несчастья.
- Вам не кажется, Александр Эдуардович, что за последние полгода на нашу губернию свалилось очень много бед? - исправник сосредоточил внимание барона на себе. - Одна катастрофа за другой. Пожар и бунт на заводе, кораблекрушение на Днепре, теперь вот это...
Барон покачал головой, глянул мельком на побледневшую Веру, но, не заметив изменений на ее лице, перевел взгляд на Залесского. Сама же Вера, при упоминании о кораблекрушении, похолодела. Разом заныли все поврежденные части тела, заломило спину.
Внезапно за дверью послышался шум. Он нарастал и приближался - кто-то бежал по длинному коридору, раздавая на ходу указания. Звук шагов прекратился, обозначив пунктом прибытия двери в кабинет исправника. Загудели голоса, повышаясь с полутонов почти до крика.
Еще в самом начале, прислушиваясь к происходящему за дверью, посетители кабинета Залесского прервали разговор и дружно смотрели на дверь. Теперь же ждали развязки с нескрываемым волнением.
Наконец дверь распахнулась, в кабинет ввалился запыхавшийся полицейский, вытянулся по струнке, отдал честь и выпалил:
- Банк ограбили!
9gAlg{G]c