Тайны стен

Утро встречает серым небом и таким же серым Городом вокруг. Снега всё ещё нет. Вспоминаю слова Квинта о закрытой на ключ зиме и гадаю: вдруг статуи не найдут виновного? Мы будем жить в вечной осени?

Мне бы встретиться с Минервой, богиня мудрости должна знать ответы на все вопросы, но отец просит остаться в магазине и помочь.

Завтракаю бутербродами и одновременно готовлю кофе. Заказы идут один за другим, не отрывая взгляд от плиты, отвечаю на вопросы по инерции.

— Можно мне кофе?

— С молоком или без? Может, добавить специи?

— Не знаю... А какие у вас есть?

Поднимаю глаза — и узнаю книжного Воришку.

— Здрасьте, — смущённо шепчет он.

— Что ты тут делаешь? — пальцы сжимаются на ручке бронзовой турки. — Опять пришёл за Достоевским?!

— Да. Ой, то есть, я пришёл его купить! Поспрашивал по букинистам, они рассказали, где найти это издание. А вы здесь работаете?

Он всё ещё выглядит безобидно. На шее клетчатый шарф, поверх толстовки — куртка. Как ему не жарко? На мне футболка, джинсы и фартук, и я мечтаю о прохладе.

— Там рядом крючки, можешь повесить куртку. Какой тебе кофе?

— Не знаю, я в нём не разбираюсь.

Киваю и ставлю на огонь турку. Классический рецепт: арабика, несколько крупинок соли и палочка корицы. И немного сливок — смягчить вкус, но не забить его.

Воришка пытается расправить смятую толстовку. Ставлю перед ним чашку и говорю:

— Выпей кофе, и я позову отца. Он достанет книгу из витрины.

— Спасибо! Это магазин вашего отца, да?

— Да, — вспоминаю ещё кое-что. Отец не просто так держит некоторые книги в закрытой витрине. — Это издание, оно очень дорогое.

— Не страшно. У меня есть деньги, я могу потратить их на книги. Честно говоря, — он вертит в руках чашку. — По большей части я трачу их именно на книги.

— Тогда зачем ты их воруешь?

— Тише! Пожалуйста! — чашка опасно дрожит. — Я об этом не говорю.

— Но, если это проблема, тебе нужно о ней говорить.

Если ты будешь молчать, однажды найдёшь себя на чердаке соседнего дома, в порванном свитере и босиком. Окно будет распахнуто, а ты стоять у подоконника, желая взлететь — или наконец упасть вниз, далеко вниз.

— Нет. Я... Вы не так поняли. Обычно я покупаю книги. Но временами я вижу книгу, и она зовёт меня. Я так хочу её, не могу справиться. Пытаюсь, но не всегда могу. — Он смотрит мне в глаза. — Мне жаль, если я вас обидел. Простите.

Сложно простить неделю поисков книги и вранья отцу. Но он хотя бы пытается.

— Принимаю извинения.

— А ещё я не могу отпускать книги. Мне нужен этот Достоевский. Я хочу его назад, — Воришка отодвигает пустую чашку. — Где он?

Я зову отца.

Справившись с утренним наплывом, я получаю свободу. Прячу письмо в карман, накидываю куртку, выхожу из магазина. Велосипед не беру, нужно пересечь всего один квартал. Там — гимназия, во дворе которой стоит статуя Ломоносова. Он, как никто другой, понимает, насколько важно тянуться к знаниям. А ещё умеет говорить по-французски.

Но всё, что я нахожу — пустой постамент. Дворник собирает опавшие листья с тротуара. Не знаю, к кому ещё обратиться:

— А где Ломоносов?

— Кто? Статуя? Его увезли на реставрацию.

Почему так невовремя? Минерва, Квинт, все статуи ждут, что я помогу с переводом письма.

— Надолго?

— Да где-то месяц ещё, может, дольше.

Он уходит, унося метлу и яркие листья; я остаюсь с пустой нишей. Кто ещё знает французский? У нас же нет статуи Жанны Д'Арк? Может, съездить к университету, там много разных бюстов...

— Что вы делаете?

Прижимаю письмо к груди. Книжный воришка снова в куртке и шапке, хотя на улице совсем не холодно. В руках у него пакет с названием нашего магазина — полный книг.

— Хотели посмотреть статую? — спрашивает он.

— Да... Мне нужно кое-что перевести с французского.

— Я знаю французский.

Удивлённо смотрю на него. Не ожидала от Воришки полезных навыков.

— А ещё итальянский и немного китайский.

Делаю заметку: проверить, на месте ли все книги на иностранных языках. А сама протягиваю ему письмо.

— Можешь это перевести?

Он щурится, вчитываясь в зелёные буквы с завитушками.

— Да. Почерк странный, но вроде могу.

— Если сделаешь это быстро, я прощу, что ты украл книгу у моего отца.

— Я сегодня хотел почитать, — он косится на пакет с книгами. — Но да, конечно, я помогу. Завтра пойдёт? Я зайду в магазин?

— Нет.

Если он снова придёт, у нас книг не останется, а у самого Воришки закончится место в квартире.

— Я помню, где ты живёшь. Сама завтра заеду. После обеда.

— Хорошо! Я всё сделаю!

Прячу письмо в верхнюю книгу в пакете — том Дафны дю Морье — и возвращаюсь к отцу. Никто не хочет выпить кофе, наконец могу подняться к себе и упасть на кровать.

— Селена, для меня никаких новостей?

— Нет, дорогая. Если не считать, что я видела невероятный рассвет. Небо было такое чистое, ни одно облако не препятствовало солнечной колеснице!

Я закрываю глаза.

— Передай, пожалуйста, Минерве, я привезу письмо завтра.

— Отправлю послание с первой же птицей! Она будет очень рада тебя видеть!

Переворачиваюсь на спину и, глядя в потолок, не могу сдержать улыбку.

Ещё до встречи с Минервой я так же лежала на кровати в лечебнице и разговаривала со статуей за окном. Отец нашёл маленькую частную клинику в здании бывшего особняка на набережной. В комнате, где мы занимались групповой и музыкальной терапией, потолок был украшен лепниной из цветов и виноградных гроздьев; в кабинетах врачей остался старинный паркет. А фасад украшала голова мраморного Льва.

Моя палата была как раз над ним.

Я постоянно пила таблетки, намного больше, чем сейчас. Пыталась найти ту грань, за которой реальность переставала ощущаться, училась доверять себе. Говорящие статуи могли бы столкнуть меня прямо в пропасть.

Но они меня вытащили.

В первый раз Лев заговорил со мной после ночного кошмара. Не помню, что мне снилось, то есть, помню, да. Но не хочу об этом думать.

Я пила лекарства, а кошмары не уходили. Вениамин, мой врач, говорил, схему лечения всегда нужно корректировать, обещал, всё наладится. Но просыпаясь среди ночи я совсем не думала о его словах.

Однажды, когда я сидела на кровати, плакала и не могла набрать в лёгкие воздуха и позвать медсестру, из окна раздался голос:

— Не бойся. Это только сон.

Но он был такой реальный, такой живой!

— Очередной кошмар, они терзают многих здесь, — спокойным, хриплым голосом говорил Лев. — Ты не должна ему верить.

Я всё ещё глотала слёзы. А он сказал.

— Открой окно. Набери полную грудь воздуха.

Конечно, окна закрывали решётки — но приоткрыть раму я могла. Я последовала его совету, распахнула окно и наконец вдохнула глубоко-глубоко.

— Морфей посылает в этот мир множество снов, — говорил Лев, удерживая меня в реальности. — Но редко они бывают вещими. Что тебе снилось?

— Что... что я падаю.

— Это иллюзия, игра сознания, — странно было слышать такое из пасти Льва с острыми клыками розового мрамора. — Она пройдёт. Она обязательно оставит тебя в покое.

Утром на встрече с доктором я рассказала про кошмары. Но не про Льва. Не знала, как. Вениамин переселил бы меня в другую палату или поменял таблетки, чтобы его уничтожить. Но Лев, он не пытался сделать мне больно. Он хотел помочь.

В одну из ночей он сказал мне:

— Я рассказал о тебе своей сестре — Роде. Она стоит в саду, у фонтана. Когда будешь на прогулке, навести её.

Каждый день мы гуляли в саду за особняком. Если погода была хорошая, я сидела на скамейке и слушала музыку — отец принёс в клинику плеер. К неработающему, пересохшему фонтану в дальнем углу я ни разу не подходила — но в тот день решила попробовать. Дозу таблеток увеличили, я была уверена, ни одна галлюцинация не проберётся в голову. Но когда я пошла к фонтану, статуя девушки в свободной тунике склонила голову.

Не зная, как начать разговор со статуей, я спросила:

— Тебя зовут Рода? Почему?

— Неужели ты не слышала про остров Родос?! — она звучала почти оскорблённо. — Нет, не меня назвали в его честь, а наоборот, этот остров принадлежит мне! Я — дочь Посейдона, и он подарил мне имя!

Я продолжала пить таблетки и ходить на терапию. Галлюцинации сдались первыми, следом ушли кошмары. Я всё реже задыхалась от любого испуга, понимала, что снова могу смеяться и разговаривать с людьми.

В ночь перед выпиской, Лев сказал мне:

— Навести Минерву. Тебе стоит с ней познакомиться! Она знает всех, кому мы доверили свою тайну.

Все мои знакомые стали бывшими ещё в первые месяцы болезни. Вернувшись из клиники, я могла бы остаться одна. Но благодаря Льву и доброте Минервы — обрела целый Город друзей.

Ночью кошмары держатся в стороне. Когда я спускаюсь в магазин, отец протягивает записку с адресами.

— Нужно будет доставить пару заказов. Поможешь?

— Да, конечно.

Между стеллажей разносятся новости из радио. Ночью опять сломался механизм разведения мостов. Зима должна выдаться холодной, раз уж осень такая тёплая. На другом берегу пропала девушка, пока шла домой через парк.

— Пожалуйста, возвращайся до темноты, — говорит отец.

Меня ждут два пакета с книгами. Прячу их в рюкзак вместе с термосом: сегодня там чёрный чай с имбирём и лемонграссом. Ветер усиливается, будто зима всё же наступает. Глубже натягиваю шапку и лечу.

Сначала доставляю первый пакет с книгами. У хозяина есть рыжий кот, который отвлекает на несколько минут — пока я чешу его между ушками. После я сворачиваю с пути и, поднимаясь на педалях, лечу к Собору.

Минерва сказала, нам нужно знать о ключах как можно больше. Может, Собор — просто фон, на котором сфотографировалась хранительница, но я всё равно решаю попробовать. Подъезжаю вплотную, опускаю одну ногу с педалей, удерживая равновесие. Ангелы на фасаде слишком высоко. Нужно будет кричать, чтобы поговорить с ними, а это не очень-то вежливо. Но наличности в моих карманах хватает на оплату экскурсии.

Женщина в окошке кассы говорит, новая группа только зашла, и я успею к ним присоединиться. А я, наоборот, стремлюсь отстать от экскурсии. Архитектор разместил почти все статуи ангелов снаружи, внутри четыре — по количеству сторон света.

К ним я и хочу попасть.

Южный ангел мирно дремлет, и я не решаюсь его беспокоить. У Восточного очень суровое лицо, а меч в его руке немного пугает. Зато Северный ангел мягко улыбается, стоит подойти ближе.

— Здравствуй. Рад, что ты решила нас навестить, — шепчет он, склонив голову.

— Я тоже рада...

Всё не решаюсь задать вопрос. Это может быть безумная догадка, а я не люблю всё безумное. Но что, если фото — это не просто фото? Это может быть намёк. Знак.

— Я хотела узнать о ключах от Города.

— Это древняя тайна, — отвечает ангел. — Почти такая же древняя, как и мы. Лучше оставить её тайной.

— Но...

Сложно возражать настоящему ангелу. Но если я найду ключ сама и отдам его Минерве, она будет так рада!

— Но, — повторяю я, с трудом подбирая слова. — Это важно. Кто-то ворует и поворачивает ключи. Уже два точно повернули. Одну хранительницу убили. Другие статуи не рассказывали вам?

Ангел медленно кивает.

— Конечно, мы здесь слышим новости. Но о нашем ключе волноваться не стоит. Он в надёжных руках.

— Так он правда здесь? — шепчу я, оглядываясь по сторонам.

Где же? У алтаря? Под сводами? Но ангел качает головой.

— Я не могу сказать, где. Но он в безопасности, — он снова улыбается. — Всё будет хорошо. А теперь торопись, сюда идут незнакомцы.

Туристы приближаются. Так и не послушав экскурсии, тороплюсь уйти. Но я узнала, ключ действительно в Соборе. И — он на месте.

Снова поездка по знакомым улицам. Отдаю вторую посылку, под писк будильника в часах тороплюсь забрать обед. Сегодня в меню спагетти с грибным соусом. Посетителей нет, поэтому отец закрывает дверь и достаёт бутылку вина из шкафа. Мне нравится запах вина, особенно белого. Но алкоголь несовместим с таблетками, поэтому — запаха более чем достаточно.

Кроме того, у меня ещё есть планы на сегодня.

Книжный Воришка открывает только после того, как я несколько минут барабаню в дверь двумя руками. Кажется, меня услышали все соседи, весь квартал, но не он. Когда дверь наконец-то распахивается, болят костяшки пальцев.

— Простите, я читал.

— Перевод готов?

Не могу на месте устоять — скорее бы отнести Минерве письмо и рассказать все новости! Он протягивает два листка: первый — то самое письмо, а второй заполнен удивительно ровным, красивым почерком.

— Я всё перевёл быстро. Куда сложнее было переписать всё аккуратно. Говорят, у меня ужасный почерк.

В это сложно поверить. Буквы будто из прописи.

— Надеюсь, я смог помочь. Без контекста некоторые фразы было сложно понять, но я старался.

— Огромное спасибо! Да, ты очень помог!

— Я ещё зайду в магазин, — обещает он.

Я и не сомневалась. Надо сказать отцу, нам нужен грузовик новых книг.

Пора вскочить на велосипед и лететь к Минерве с переводом и рассказом о Соборе ангелов. Но письмо, какая тайна в нём хранилась много лет? Всего одна страничка! И я сажусь прямо на холодную и твёрдую ступеньку лестницы:

Дорогая! — начинается письмо.

Дальше идёт длинный рассказ о погоде, даче и необычном урожае малины в этом году. Скольжу взглядом по строчкам, а в голове мечутся мысли. Может, в этом письме нет ни слова о ключах, и мы зря потратили время? Минерва расстроится... Но ведь хранительница не просто так его спрятала, должно быть хоть что-то.

Я нахожу это в последних абзацах:

Мне безумно жаль, что Александр решил уехать. Я думал, Город связал нас навсегда. Но не стоит беспокоиться, пока его ключ остаётся закованным в свинец. Свой я оставляю под прежней защитой.

Признаю, меня волнует судьба ваших с Аделаидой ключей. Я бы предпочёл, чтобы вы нашли более защищённые хранилища. Предлагаю обсудить это на следующей встрече.

Искренне твой, В.

PS: Напечатал фотографии с прошлой встречи и одну отправляю тебе — на память.

Перечитываю письмо и начинаю загибать пальцы. Этот В. Упоминает Александра, который заковал ключ в свинец. Свой ключ. И ещё два, хранительницы и некой Аделаиды.

Всего четыре. Где же пятый?

Я думаю об этом, пока кручу педали велосипеда. Сегодня пасмурно, эгида и наконечник копья Минервы не сияют, как обычно. Она, сощурившись, смотрит в сторону реки.

— О чём вы думаете? — спрашиваю я, слезая с велосипеда.

— О стратегии. Говорят, ты вызвалась перевести письмо.

Зачитываю ей перевод. Минерва хмурится, барабанит пальцами по древку копья.

— Что значит «закован в свинец»? — тихо спрашиваю я.

— У меня есть несколько догадок. Я поделюсь ими, когда закончу размышлять.

Это обещание греет душу. Рассказываю о поездке в Собор.

— Они сказали, ключ в безопасности. Но не сказали, где именно.

— Я всегда знала, ангелы что-то скрывают. Мы догадывались, что один из ключей у них, но никогда не знали точно... до этого дня, — Минерва опускает голову и улыбается. — Ты сходила в Собор сама? Похвальная настойчивость. Вот бы все мои воины были такими.

Радость, переполняющая меня, требует выхода, и я спрашиваю:

— Могу я еще что-то сделать? Как-то помочь?

— Да, — она показывает копьём в сторону реки. — Один из ключей управляет мостами, мои посланники наблюдают за ними. Но стоит послать туда и твой пытливый ум.

— Мне объехать мосты? А что искать?

— Всё необычное.

Это сложно представить. Наверное, недоумение отражается на лице, потому что Минерва вздыхает:

— Мы будто слепцы, идущие в темноте. Мы не знаем, где спрятаны ключи и даже как они выглядят.

— Но почему? Я думала это известная легенда?

— Нет. Ключи были здесь ещё до статуй. Они появились, когда родился Город. Сотни лет они хранились в тайне, не нанося вреда, но спокойное время закончилось. Мы идём в темноте, разыскивая их. И нужно проделать этот путь, вернуть всё на круги своя, — луч солнца падает на её эгиду, освещая головы змей. — Нам. И тебе тоже.

Ради Минервы я готова объехать все три моста не велосипеде, насколько бы долгим не оказался путь. Но, на самом деле, устаю уже после первого. К счастью второй, Мост Птиц, берёт начало неподалёку от парка, где я могу отдохнуть на лавочке.

Его называют мостом птиц, потому что архитектор их обожал. Десятки бронзовых ворон, воробьёв, голубей — обычных Городских обитателей — сидят на перилах и фонарях. Иногда трудно отличить, это живая птица или статуя.

Я знакома с некоторыми из них. Медные птицы разносят новости среди статуй, не привлекая внимания. Временами они прилетают и к моему окну, поболтать с Селеной. Опустошив термос, качу велосипед к пешеходной дорожке. Несколько обычных птиц улетают с перил при моём появлении, зато бронзовая ворона дружелюбно подпрыгивает ближе:

— Мы видели тебя на первом мосту. Разыскиваешь что-то?

— Просто осматриваюсь.

Отталкиваюсь одной ногой и неторопливо еду в сторону другого берега. Может, кто-то из птиц видел необычные вещи? Мимо проезжают машины, проходят люди в слишком лёгкой для ноября одежде. Ни одной снежинки, холодный ветер с реки пытается пробраться под куртку и шапку.

Ничего не предвещает беды.

Пока мост не начинает разводиться.

Звуки Города — мерные и привычные — превращаются в какофонию. Визжат тормоза, хором отдаются гудки машин. А консоль моста под колёсами велосипеда отклоняется, все сильнее и сильнее. Я вцепляюсь в руль, пытаюсь выставить ногу, удержать равновесие, но ничего не помогает. Сейчас я не удержусь на сиденье и полечу вниз, вниз, далеко вниз. Что делать? Как поступить, когда земля уходит у тебя из-под ног, и это — не галлюцинация?

Мост замирает.

И начинает медленно опускаться.

Столько взволнованных людей пытаются покинуть мост, обгоняют меня, ведущую велосипед за руль. Возвращаюсь в парк, бросаю его прямо на газон и падаю рядом. Лёгкие горят от недостатка воздуха. Мост сведён, но ничего не вернулось в норму.

И я не могу.

Удержать равновесие на велосипеде сейчас не получится, поэтому качу его рядом, медленно пробираясь по улицам. Пальцы на руле всё ещё дрожат. Около входа в книжный ждёт Квинт. И я снова перед мостом, половинки которого расходятся, снова не знаю, что делать. В лёгких пусто, не могу вдохнуть...

Дыши, говорил мне Лев.

Дыши и не паникуй, говорил психиатр.

— Ты в порядке?

Хлопает дверь магазина. Я заставляю себя сделать вдох.

— Минерва внимательно рассмотрела письмо. Мы не заметили сразу, но с другой стороны что-то есть. Взгляни.

Цепляясь за возможность отвлечься, скольжу пальцами по бумаге. Мягко-мягко, стараясь не повредить, не сгладить бороздки. Как я сразу не заметила ещё одно невидимое послание. Возможно, это ключ ко всем ключам?

— Мы все боимся порвать бумагу. Даже статуя Паганини на такое не решилась. Могла бы ты...

— Да, конечно.

Разбираться с письмом не так страшно, как стоять у моста, который расходится прямо под твоими ногами.

— Мы все благодарим тебя, — Квинт салютует копьём. — Спокойной ночи!

Мраморные ступни стучат по асфальту. Я поднимаюсь по ступенькам магазина и через стекло в двери сталкиваюсь взглядами с отцом.

Он наблюдает за мной. За нами.

Встаю за плиту для кофе и хочу первая спросить про покупателей, про погоду, но отец говорит:

— Как у тебя получилось подружиться с живой статуей?

— Не знаю... Как-то само вышло.

— А где вы познакомились?

— В парке, — ни слова неправды.

Посетителей нет, и я поднимаюсь наверх, в нашу маленькую кухню. Время ужина, а не разговоров о том, чем я занимаюсь за порогом дома.

Отец больше не задаёт вопросов. После вечернего чая с мёдом я нахожу в ящике стола карандаш и беру в руки письмо. Если смотреть на свет, видны две строчки, вдавленные в бумагу, наверное, кто-то писал на листке, который лежал сверху. Всего две строки. Но даже такая подсказка может быть ценной.

Мягко штрихую карандашом поверх. Слова, одно за другим, появляются из пустоты:

«Генетика, А.В. Юрьев, 1979»

«Энтомологический атлас, 1966, Прага»

Как прекрасно, что этот текст на русском. Как ужасно, что это названия книг, а не: «Ищи ключи под статуей Аполлона в Центральном Парке».

Секция учебников — у окна. Я рассматриваю корешки, в левой руке — письмо. «Генетика» Юрьева у нас есть, в новом издании. А вот атлас найти не могу.

Отец читает Достоевского, расслабившись в своём любимом кресле, в левой руке — бокал вина. Я трижды проверяю шкаф с научной литературой, просматриваю все атласы и, признав поражение, иду к нему.

— У нас есть старый энтомологический атлас? Выпущен в 1966 году в Пражской типографии?

Отец закрывает книгу и на несколько секунд поднимает глаза к потолку:

— Хотел бы я, чтобы он у нас был. Этот атлас отпечатали всего тридцатью экземплярами в маленькой типографии. Сейчас их почти невозможно достать.

— Но где-то он есть? Где-то в Городе?

Отец отставляет чашку. Глаза азартно блестят за стёклами очков.

— Есть только одно место.