Beacon Hills Bedtime Stories

Помни, что утро начинается, когда умирает ночь.

Но утро все не приходило. За окном по-прежнему стоял непроглядный мрак, словно кто-то обесточил весь мир, и только в пределах кровати существовали иные краски, кроме густого цвета мокрого асфальта. В складках одеяла дремали тени, отливавшие синим, а под пальцами, нервно сжавшими наволочку, залегла тень с теплым отсветом, будто согретая жаром человеческого тела. Шорох дыхания и стук сердца были единственными признаками того, что в предрассветном мертвом мире был жив хотя бы один человек. Он повернулся набок, подтянув колени к животу, и уставился на стену. Там были натянуты нитки, красные, зеленые и желтые нитки, и каждая из них была дорожкой от одной фотографии к другой, маленьким мостиком между записками с важными вопросами и никак не связанными с ними ответами, просто совокупность фактов, кластер, клетка для логики и могила для разума. От стены несло пылью, старым хламом, словно то, что там висело, давно истлело и обратилось в прах, почему-то сохранявший первозданную форму. Будто предметы цеплялись за свою оболочку, а иначе было нельзя, ведь без неё они были ничем. Еще один вдох, но уже с приоткрытым ртом, принес вкус пыли, почти неощутимый горький привкус разочарования. Бесполезные предметы были созданы им, ни разу не примененными они и погибали. Жаль и потраченного времени, и сил, и материалов. Но сильнее всего жаль себя.

В городе не было солнца, а без него не было и Стайлза, который с первыми лучами вбегал в лофт Дерека, сразу бросался к столу и начинал лихорадочно что-то чертить на карте и громко объяснять заспанным оборотням, откуда растут ноги у их нынешней головной боли, предлагал миллион вариантов плана действий, забрасывал девяносто девять процентов своих теорий и разрабатывал одну, зато какую!..

"Надеюсь, они спят," - думал Стайлз, - "однако в такое время сон - слишком большая роскошь. Около восьми часов спал я, но количество едва набежало за трое суток. Все вопросы, которые были отложены на мифически далекое и прекрасное "потом" сами собой вдруг перенеслись в настоящее, жаль только, что я не могу точно так же свалить из этого кошмара в иное место, пространство, время. Но город накрыл купол чистейшей энергии, которая не позволит сбежать, и каждый, кто попытается вырваться из сети, будет наказан. Мало кто понял, что это   п р о и з о ш л о, но все ощутили, даже те, кто не имеет и малейшего отношения к сверхъестественным силам. Простые люди чувствуют, словно атмосферное давление скачет в диапазоне двадцати миллиметров ртутного столба, голова начинает болеть, но не так, что мир взрывается перед глазами, а слегка, будто что-то назойливое поет на одной ноте на краю сознания; и не избавиться, и не смириться. А оборотни?"

Стайлз задумался, устремив взгляд на окна. За ними будто построили стену, скрывавшую город, который, согласно внутренним ощущениям парня, уже должен был кипеть энергией. Сейчас мог бы подходить к остановке автобус, похожий на огромного желтого жука с глянцевыми крыльями, который так же гулко ворчал. Через пару мгновений он бы сорвался с места и, не оставляя никаких следов, кроме клубов выхлопов, скрылся бы в тени полуоблетевших платанов с облезшей корой. Полквартала вперед, и появился бы первый относительно крупный магазин, где вывески круглосуточно светили изогнутыми трубками, образовывая слова. Там суетливо бегали бы продавцы, а один из них чуть позже подошел бы и перевереул табличку на двери на "открыто". Но ничто не шелохнулось в темноте, только реже слышались свистящие вдохи - в носу Стайлза защипало от слез.

"Оборотням хуже, чем людям. Купол действует на них болезненнее, чем полнолуние. Они, конечно, не признаются в этом, но страх замкнутых пространств все чаще блестит где-то в уголках их глаз, там же, где зарождаются слезы. И воздух стал иной, и оттенок неба, и полет птиц. Им бы вырваться за пределы города, но внутри них - магнитная стрелка, северный конец которой тянет к себе неумолимый магнит. Сила притяжения пропитана безумием. Неужели они думают, что я не вижу, как их ладони часто кровоточат, когда когти впиваются в кожу? А их затравленное выражение лица? Словно побитые собаки в подворотне. Я не волк, но слышу жалобный скулеж их душ, когда давление обрушивается на них. Артерии сплющиваются, вены набухают, а в глазах от напряжения звенят сосуды, придавая глазам бордовый оттенок. Они думают, что их состояние -  с е к р е т  для меня."

Стайлз шмыгнул носом и испуганно сжал подушку пальцами, поняв, что произвел чересчур много шума. И эхо такого человечески-банального звука разлетелось по комнате, ударившись о мебель и, со звоном вернувшись к Стилински, просочилось сквозь щели в окне наружу и полетело над городом, тревожа густую серую мглу за окном, где тонули любые звуки. За стеной, где спал отец, не раздалось ни звука, только звенящая тишина обрушилась на его работающее на последнем издыхании сознание. Стайлз зажмурился, потом вновь распахнул глаза. По телу проносились с ударами сердца волны жара: вот затеплилась жизнь в области грудины, вот понеслась к левому предплечью, застряла в левом мизинце, а потом, немного сбившись, понеслась к ступням, минуя низ живота. Волны изнутри бились о до сих пор казавшиеся мертвыми части его тела, затапливая все новые и новые его уголки. Вскоре все тело дышало теплом, жизнью и молодостью, и Стайлз дал себе слабину, прикрыв на доли секунды глаза. Он дышал, отсчитывая вдохи и выдохи так, чтобы вдох приходился на три счета, а выдох на четыре, замедляя сердцебиение, и мелкая уловка помогла бы погрузиться в недолгий сон, но вдруг волна, описавшая круг и почти вернувшаяся к месту старта, вдруг разбилась о нечто ледяное, затем еще одна, а за ней еще.

"Но я знаю, насколько плачевно их состояние," - с горечью подумал Стайлз, когда понял причину остановки процесса насыщения его тела новой энергией. - "Я вместе с ними боролся против Дженнифер и открыл сознание Неметону. Чертов дуб, чертовы кровавые жертвоприношения чертовой друидки чертовой мисс Джей Блэк. Я вместе с ними тянул магию на себя, хотя и понять не мог, как это сделать. Черт, в какой момент!.."

Ступня парня дернулась, и он чуть громче выдохнул, зашипев. От страха? От злости?

"В какой момент я понял, что во мне что-то сдвинулось? Как жалюзи в окне напротив, будто некто, подглядывавший за мной уже долгое время, оставил пост наблюдателя и рванул к выходу из дома, а потом перемахнул через забор и ворвался на территорию моего разума. Я чувствую его на подъездной дорожке, я слышу шорох листьев под его ботинками и чувствую аромат гниения - земляной, влажный, безнадежный."

В комнате холодно. Нестерпимо.

Стайлз чувствовал, будто вокруг его тела огненный кокон, а снаружи - последний круг ада с холодом, который даже кости заставит искрошиться в снежную пыль. Он почти вдохнул миллионы иголок льда, как вдруг его и без того расширенные зрачки дрогнули; он торопливо облизнул губы, боязненно вдыхая и улавливая глубокий запах. Тление листьев на подъездной дорожке. Металлически-кислые нотки безумия.

Стайлзу вдруг стало неловко, словно это он заглянул в окно соседу, из чьего дома на окраине (не из его, разумеется) каждую пятницу доносятся женские крики и грохот, а каждую субботу выбрасывается в контейнер на углу ворох тряпок и бутылок. Словно он влез в чужую жизнь, ворвался и начал диктовать свои законы. Словно он внезапно перетянул на себя, нет, не одеяло.

М а г и ю.

В мертвом мире появились шаги. Вкрадчивые, неаккуратные. Они доносились снаружи, за окном. Шуршали прямо по гравию, затем, когда шедший оступился, по траве. Скрип половиц на терассе заставил парня покрыться холодным липким потом.
Это было слишком далеко, непозволительно далеко, но так безнадежно-отрезающе от спасения. "Знакомая ситуация,"- если бы Стайлз посмел улыбнуться, его лицо обезобразила бы гримаса животного ужаса, - "но это не может быть правдой, верно?"
Кажется, он стоял так однажды. Лицом к Неметону, вернее, к тому, что стояло за пнем. И когда по ту сторону сделали шаг вперед, он отступил, на секунду подумав, что монстры под кроватью не так уж и страшны. Они - так себе демоверсия настоящей жути, которая наступала на него, немного шаркая. Шелестящие, хрустящие, поскрипывающие звуки раздавались где-то в холле, и Стайлз сглотнул вязкую слюну, молясь подавиться ею и умереть. Лучше так, чем дождаться прихода.

"Сорвись с места,"- заорал себе Стайлз, - "сорвись и лети к Дитону. По дороге звони Дереку и кричи, к р и ч и  так, чтобы Лидия услышала и обомлела. Скажи им, завопи безумно, предупреди их. Пусть они бегут из города, пусть пробивают барьер и истошно воют на луну, сжимая головы в когтистых ладонях. Пусть им будет больно, ничего, потерпят. Их регенерация рассчитана на сращивание костей, а ментальная связь стаи - на залечивание душевных ран. А вот воскрешать из мертвых не способна их чертова магия. Стайлз, трусливый ты придурок, беги!"

Но он не стал слушать, что твердит ему здравый разум. Просто потому, что вторая часть его рассудка была тем самым льдом, двинувшимся, когда он лежал в ледяной ванной, удерживаемый Лидией под водой. Просто это отступило, расколовшись, на задний план, позволив завладеть остатками личности древней силе, в которую мало кто верил. Которую Стилински так отчаянно тянул на себя все это время, пытаясь облегчить безумие друзей. Он заключил сделку с силой, которая была много опытнее, хитрее, и покорно опустил голову. Да, он продолжал отступать, глядя на зверя, шаркающе надвигавшегося на него, и нервно отвечал улыбкой на оскал игольчатой пасти чудовища. В какой момент исчезло расстояние, Стайлз не помнил. Когда он позволил пальцам в бинтах, которые провоняли падалью, коснуться шеи, чтобы секундой позже вонзить в нежную плоть когти, не знал тоже. Но прямо сейчас, в момент, когда его дыхание сбилось, а сердце с болью рвалось из груди, он смиренно лежал на постели, боясь шевельнуться, и слушал, как по лестнице глухо грохочат шаги его персонального рока. Он видел наяву, как пальцы демона, которого призвала в ту чертову будь она проклята ночь магия несчастного пня, скользят по стене, и каждая выщерблинка на обоях заставляет трепаться разлезшиеся давно бинты, покрытые кровью, землей и прахом времени.

"Прежде чем я уйду, " - била в голове мысль, - "черт, прежде... Пусть бы только они знали, как я люблю их. Почему именно теперь так необходимо взять за руку каждого, когда я один, и никто, ни одна живая душа не услышит моего крика, потому что никого попросту нет? Почему звезды всегда появляются в темноте, а лучшие мысли - на пороге смерти? Пожалуйста," - его губы дернулись, - "я не знаю, каким богам молиться, но прошу вас, хотя бы одного, защитите. Спасите. Не дайте распасться на части, пока они будут биться о купол, обрекший их на сумасшествие."

По щеке покатилась слеза, упала на наволочку и расплылась некрасивым пятном. Стайлз вдруг с кристальной четкостью увидел свою комнату, вечно заваленную хламом, все плакаты, доски, корешки книг, где буквы расползались, меняли цвета, места, форму. Он увидел, что за окном, в непроглядной серой тьме, что-то дернулось и припало к стеклу, облизываясь, ожидая, когда дверь его комнаты распахнется, и исчезнут стены вовсе. И ждать оставалось недолго. Шорох шагов и тяжелое, словно старческое дыхание за дверью сводили с ума.

Стайлз закрыл глаза, когда услышах скрип чужих пальцев по дверной ручке.

"Простите меня. Я не спас вас. И уже никогда не спасу. Надежда только на   с м е р т ь."

***

Багряная ниточка появилась на востоке. Ее свет был ненадежным, как первый лед, сковавший этой ночью лужицы. Серость неба плавно перетекала в молочно-белый туман, в розовое месиво облаков, из-под которого были разбросаны огненные нити над Бэйкон-хиллс. Первые из них повисли на проводах, засиженных птицами, некоторые упали на вязы, стыдливо прикрывшие голые ветви редкими листьями. Город наполнялся цветом, словно кто-то методично лил на мир мутные, перемешавшиеся краски и небрежно размазывал их огромной кистью. И этот же кто-то аккуратно, любовно выписывал пламенный ободок восходящего солнца, которое, трепеща, отдавая тепло и свою жизнь, освещало спящий город, будило, заставляя огромный организм снова гнать кровь и дышать, ворочаться, жить.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~

Когда солнце добралось до дома шерифа Стилински, тот уже стоял около двери в комнату сына, собираясь постучать. Мужчина зевал, стараясь не вывихнуть челюсть, и снова и снова заносил над дверью кулак. И когда раздался первый беззлобный удар, дверь распахнулась, и Стайлз, немного недовольный и сонный, с залегшими под глазами кругами кивнул отцу:

- Доброе утро.

- Судя по твоему выспавшемуся виду, я не ошибусь, если скажу "добрый вечер", - скрестив руки на груди, шериф посмотрел на сына, - скажи, ты вообще знаешь о том, что ночь предназначена для сна?

- Вообще, я думал, для этого нужны уроки химии, - пожал плечами Стайлз, - но я возьму на вооружение твой совет.

Джон Стилински закатил глаза, просто махнув рукой:

- Спускайся на завтрак, совёнок.

Стайлз захлопнул дверь и подошел к окну. За стеклом кто-то темный прижал свои ладони к карнизу, и его дыхание оседало на внешней стороне окна, заставляя серую мглу идти рябью.

- Не сегодня, - прошептал Стайлз, и его губы обнажили ряды острых зубов, - сегодня я правлю балом.

Он подхватил рюкзак, на ходу закинув в него проволоку и пару лезвий, после чего вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Наступившая тишина была настолько пронзительной, что было слышно, как падают слезы на разукрашенную влажными разводами подушку Стайлза.