Часть 2. Мунспейс. Глава 20
Несколькими часами ранее.
От лица Тима.
— Трудно говорить, когда совсем не знаешь, с чего начать. Вы хотите знать, что было до того, как я оказался здесь? – я поднял глаза на сидящего передо мной мужчину с пепельными (седыми?) волосами. Я не мог понять, сколько ему лет. Взгляд у него был мудрый и строгий, а внешность тридцатилетнего парня. Мне нужно было рассказать ему, как я сюда попал, и кем я был в том мире, что у них называется Либерти. Было тяжело дышать, но я продолжал.
Мы только помирились с братом, и я переехал к нему. Утром мне позвонили. Нужно было ехать к реке Рейн. Я был рад, что наконец-то приближаюсь к своей цели, и смогу отомстить за смерть родителей. Посмотрю в лицо убийце. А снаружи, видимо, я слишком метушился. И как обычно не смог показать свои эмоции. Я это понял, потому что брат был как никогда настороженным (но, возможно, мне всего лишь показалось) и интересовался, в порядке ли я. А я и не знаю, как это – быть в порядке? От пункта А до пункта Б дорога занимает около часа, но подготовка заняла полдня. С учетом того, что машину водить я не умею, а уговорить брата отвезти меня в это место было заведомо провальным вариантом. Мы собрались утром командой Черных воронов, а именно: Рон, Ник, Мэт, я (Тим) и Тео. Да, тот самый Теодор Фабер, наш друг из детства. Переехав в Страсбург, мы пересеклись с ним в медицинской общаге и были рады встретить кого-то из «своих». Я увидел Тео в коридоре и не поверил собственным глазам. Неужели он оказался жив, и мы действительно с ним встретились? Хоть он и поступил на медицинский по очередной инициативе родителей, он все равно оставался самим собой и не предал свою мечту заниматься музыкой. В свободное время он играет на гитаре, придумывает текста. В этот же вечер я тоже сыграл ему. Он сказал, что музыкант из меня все-таки хороший, а вот поэт никудышный. Слова действительно были слишком примитивные и, как ему показалось, странные. Но зато мы снова проводили с ним время, как в детстве, и я был этому безумно рад. Он почти что не изменился: все те же кудрявые волосы и улыбка краешком губ. Веселый, харизматичный парень, уверенный в себе. Тео помог мне вернуться к прежнему ритму, своим присутствием и поддержкой он сделал так, чтобы я снова чувствовал себя живым. Он рассказал, что наша история с братом вдохновила его изучать магию. И что он даже вступил в клан, в котором они пытаются вывести магов на чистую воду. Разгадать все тайны их преступлений. Им хочется быть «в теме» этой скрытой от людей жизни. Хотя во время войны все скрытое вмиг стало зримым для всех. Магия всплыла наружу. И теперь Тео хочет, чтобы победили обычные люди. И этой магии больше никогда не было. Как и не было войны. Я поддержал его идею и попросился к ним в клан. Так я и познакомился с ребятами из общаги ближе. Было неприятно узнать, что уехав из родного города и повзрослев, Тео продолжает жить той жизнью, которую ему навязывают родители. Человек, так изрядно полюбивший музыку, вынужден «гнить» в стенах медицинского университета. Про «гнить» это Тео сам так сказал, я не совсем понимаю, о чем он, но думаю, что он имел в виду, что учиться в меде ему совсем не нравится. Но, поступив бы он в Институт культуры, мы бы с ним не пересеклись и потеряли бы связь окончательно. Мы стали часто собираться у меня в комнате и играть музыку, так я и познакомился с остальными из клана. Я хоть и любил музыку с детства, но все же поступил в медицинский осознанно, так как люблю изучать новое и запоминать сложные термины мне удается достаточно легко и быстро. И я всегда хотел помогать людям. А эти ночные посиделки давали мне расслабиться от учебы. И к тому же мне было полезно общаться с новыми людьми, чтобы научиться понимать их эмоции и юмор. Но с этим все еще было сложно. Я быстро уставал от новых друзей и оставался один. Пытался придумать текст для своей новой музыки, но он получался слишком сухой и примитивный. Тогда на помощь пришел Мэт (мы жили с ним в одной комнате). У Мэта черные волосы, как и у всех из клана, кроме лидера Тео, большие уши и узкие глаза. Сам по себе он человек рассеянный, часто забывает выключить свет или утюг и разбрасывает вещи по комнате. Мэт на это говорит, что это он не рассеянный, а творческий. Но я как-то не особо вижу это оправданием. Он попросил дать ему минут сорок и ушел на улицу. Пока я подбирал ноты, он уже и вернулся. Я даже не поверил, что прошло целых сорок минут. Потом он прочитал свой текст. Он был красивый, но непонятный мне. В нем было что-то про океан, бушующий внутри человека, который потерял чьи-то глаза цвета того самого океана. Как вообще океан может быть внутри человека? Ерунда какая-то, подумал я, и когда он спросил у меня мнения, так ему и сказал. «Это же метафора такая», – объяснял Мэт.– «Не то, чтобы прям океан внутри меня, это я так описал ураган разных чувств и эмоций, которые накрывают с головой». И тогда я окончательно запутался. Дело в том, что я с детства из-за своего синдрома Аспергера с трудом понимаю людей. А особенно метафоры, шутки и сарказм. Парни из общаги долго не могли привыкнуть. Например, на следующий день после заселения, у Мэта был день рождения. Я знал его всего один день, но не поздравить было бы некультурно, тем более что я не исключал тот вариант, что нам вот так вот жить еще вместе лет десять, до окончания университета. Я ходил возле него целый день и спрашивал, мол, что тебе подарить. Поначалу он раз десять сказал, что ничего, а потом сидит такой и говорит: «Подари мне...зубочистку». Так я ему и купил набор этих зубочисток. Даже несколько. Он еще сказал, что у него как раз никогда в жизни не было таких зубочисток. А через неделю выяснилось, что это был сарказм. Я тогда почувствовал себя полным идиотом, но Мэт оказался крутым сожителем, и сказал мне не расстраиваться, по крайней мере такого подарка на День рождения у него еще никогда не было. И что он меня теперь точно запомнит на всю жизнь. Я, конечно, не первый день в мире живу, и слышал много таких странных фраз, по типу: «Ты что, голову дома забыл?» или «У тебя спина белая», но мне никогда не было понятно, как я на эти слова должен реагировать. И почему после каких-то глупых и непонятных выражений нужно смеяться. Раньше мне было это не интересно и не нужно, но здесь в общаге я начинал потихоньку приучаться к этим штукам. Чтобы быть как все. Парни прочитали в интернете про мой врожденный синдром, и в свою очередь стали лучше понимать меня. Старались не шутить при мне, чтобы не ставить меня в неловкое положение, но у них это получалось плохо.
— Ты чего с утра такой серьезный, как будто тебя Рон покусал? – говорит Тео.
— Никто меня не кусал..., – отвечаю я.
Рон – самый тихий и спокойный в компании, он тощий, высокого роста и носит очки, из-за чего кажется самым умным на свете. Короткие волосы и челка, уложенная набок. Ходит всегда при параде, в рубашках и брюках. Типичный такой студент-медик. Но лапочкой он кажется только пока его не вывести из себя. Обычно это лучше всего удается Мэту, который разбрасывает вещи. Рон этого просто терпеть не может. Он за чистоту и порядок. Вообще он нисколечко не занудный, как может показаться на первый взгляд, просто он не растяпа и не лентяй. С ним можно очень долго разговаривать о науке, медицине и астрологии. А еще он разбирается во всяких компьютерных штуках покруче любого дизайнера и программиста, и именно поэтому Рон – не только наша голова, но и руки. Он всегда ответственный за техническую часть наших расследований.
«Отличная погода, чтобы собраться на пикник», – сказал однажды Ник, когда за окном шел ливень. Я спросил, есть ли у них шампуры, и они подумали, что я шучу. Потом вспомнили. Откуда мне было знать, что ливень для них – это плохая погода? Лично я дождь всегда любил, и все детство мечтал под ним погулять. У Ника из нас самые длинные волосы, густые брови и борода. Выглядит он гораздо старше своих лет. Но только до того момента, пока он не начнет говорить. А говорит он обычно много и зачастую это всякие глупости. Позже я сдался и попросил ребят научить меня шутить. Они вначале сказали, что этому нельзя обучиться, а потом практиковали меня. Помню, как Анри удивился моей первой самостоятельно придуманной шутке. Хоть она и была до ужаса нелепой. Мы еще какое-то время жили обычной общажной жизнью, творили музыку, писали к ней тексты, много шутили и курили. Хоть мы и не стали известными музыкантами, мы все же делали то, что нам нравилось и не забывали, ради чего мы живем. Я стал почти как они, но все равно отличался своей прямолинейностью (которая с годами превратилась в грубость), монотонной речью (иногда слишком медленной и короткой, а иногда наоборот – очень быстрой и несвязной), цветом кожи и волос. Я стал носить только черные вещи и много колец и цепей. Мне надоело, что всю жизнь на меня косо смотрят, и перекрасился в черный. Парни рассказали о своем клане «Черных воронов» и приняли меня в него. Мы были как братья. Наша история о магии вдохновила Тео в нашу последнюю встречу, и последующие годы он изучал все, что с этим связано. Выискивал магов, их жертв и позже нашел союзников для того, чтобы вместе быть против темной силы. Так как магией мы не обладали, в арсенале у нас были лишь пули и пистолеты. Нашей задачей было подкрасться к противнику как можно ближе, и понять какие цели он преследует. Чтобы хаос не воцарился снова и не настиг Страсбург. То есть они в прямом смысле слова были готовы идти на риски, и в случае чего отдать жизни за то, чтобы здесь был мир. Чтобы темные маги не одержали победу. И чтобы люди и маги получали то, что они заслуживают. Взрослый Тео был уверенный в себе парень, еще больше общительный и дружелюбный. Я и подумать не мог, что встречу его еще хоть раз, а уж тем более таким образом. Когда-то Теодор стал моим другом, из-за чего мы ссорились с братом, и теперь все снова обернулось так, что мы с Тео вместе. Он тоже заметил, как изменился я за эти годы, и что во мне появился стержень. Я многое пытался решить сам, узнавал информацию и созванивался с людьми. На общих выездах давал советы парням, как им следует поступить в тех или иных ситуациях. Все-таки в магии я понимал немного больше, чем Тео. Так продолжалось какое-то время. Мы были одной командой. За все время я не убил ни одного человека, пистолет носил лишь для самозашиты. Однажды Анри заметил его и между нами завязался спор. Мы не общались долгое время. Он был в обиде на меня за то, что я не забыл все, что с нами было и не могу спокойно жить дальше. Что я постоянно встреваю в разные неприятности. Я его понимал, но продолжал делать по-своему. У каждого из нас свой путь.
— Больше ни слова о Ребекке. Просто скажи честно, ты вступил в этот свой клан и изменился ради того, чтобы отомстить за родителей? Чтобы докопаться до истины? – спрашивал меня Анри на одной из встреч.
— Ты же знаешь, что я не умею врать, – и я не солгал, как бы это странно не звучало. Для меня эмоции и чувства сложная вещь, и я даже если хотел бы соврать, не смог бы этого сделать. Такой я человек. – Да, ради этого.
— Наших родителей убили Монт. Луи после попыток расправиться с нами был почти обессилен, но тогда мы были слишком напуганные и юные, чтобы воспользоваться его положением. Сейчас мы начали жить с чистого листа. Зачем ворошить прошлое? – ответил брат, и я не узнавал его. Мы как будто поменялись ролями.
— Ты же сам говорил, что почти поверил в то, что Луи говорил правду, и они – не убийцы. Я не понимаю тебя. Мы ведь это делаем именно ради того, чтобы находить таких же мразей, как настоящий убийца наших родителей. Чтобы все получали ровно столько, сколько заслуживают. Чтобы больше никто не страдал так, как мы.
— И ты думаешь, что это правильно? Что вы имеете право решать человеческие судьбы?
— Вспомни восьмилетних нас. Мы мечтали об этом. Мы жили мыслью о мести. Неужели ты предал свою мечту?
— Я всю жизнь пытался быть сильнее, чем я есть. Делал вид и внушал себе, что я могу все, смогу тебя спасти и вытащить из любого дерьма. Но сейчас говорю, как есть: мне страшно. Я не хочу влезать больше в это все, не хочу думать ни о какой магии. Хочу быть простым обычным человеком.
— Дело твое, – сказал я.
Наверное, было бы лучше, если бы я не рассказывал все Анри. Но когда он задает вопросы, я не могу ничего сделать, и поэтому отвечаю, как есть. Даже если хотел бы, не смог соврать. Я не знаю как это.
Был один случай в общаге.
Мэт в самые первые дни нашего знакомства спросил, в чем ему лучше пойти на экзамен. Перерыв всю свою полочку в шкафу, он показал мне два варианта: голубые джинсы (хорошо, хоть не рваные) и красная футболка, или черные широкие штаны с рубашкой в клеточку. Все смотрелось на нем как-то несуразно, и вместо того, чтобы не портить о себе мнения с самого начала и выбрать более-менее подходящий вариант, я сказал в лоб:
— Что первый, что второй образ – полная безвкусица. Я бы не пошел ни в одном из них. Что, если пройтись по магазинам сегодня вечером?
Люди не раз пытались мне объяснить, что неумение врать не должно сливаться с хамством, но я никогда не преследовал цели хамить кому-то, и даже не подозревал, что именно этим и занимаюсь. Просто мои мысли сразу выливаются наружу, и я совершенно не знаю, как их переиначивать, подавать более красиво, чтобы никого не задеть. Более того, я не всегда понимаю, что человек на меня обижен, чтобы попытаться это как-то исправить. Я просто выяснил, что я, оказывается, грубый человек, совершенно невнимательный к людям. Но как бы не пытался это исправить, очень долго у меня не выходило. Слишком постепенно я приходил к понимаю людей и их эмоций, но и сейчас не уверен наверняка, что различаю их. В детстве мы часто ссорились с Анри из-за моей прямоты, он совсем не умел принимать правду. Позже, не знаю, как, но он принял меня таким, какой я есть. Видимо он осознал, что слушать всю правду в лицо не так страшно, как быть обманутым. А это чувство мне уже было давно знакомо. Из-за того, что я не понимал эмоций, люди могли этим пользоваться. И делали это не раз. Я мог только спустя много лет узнать, что, оказывается, меня обвели вокруг пальца, как дурака, даже не сильно изворачиваясь. Это сильно мешало мне жить. Но, позже (намного позже), пришел к выводу, что это моя особенность и стал даже благодарен судьбе за то, что я никогда не стану таким, как они. Я не буду врать людям. И, может, оно и к лучшему, что я иногда не буду подозревать, что так поступают со мной.
На этом мы тогда и разошлись с Анри. Я ушел, чтобы подумать об этой ситуации в одиночестве. Я не мог понять и разделить его чувств. Было ощущение, что он просто хочет сделать мне что-то наперекор, видя, что я стал сильнее, чем он. Я не знал, что такое ощущать внутри какие-то чувства, и поэтому не мог понимать других. Почему я был уверен, что убийца не Луи Монт? Все это время я искал и потратил очевидно много времени на поиски информации. Мне пришлось познакомиться с десятками разных магов. Объездить немало домов. Я возвращался в старые края, и в Вогезах меня жизнь снова столкнула с дядей Тони. Тот ворчливый, но добрый старик, который подвез нас домой, когда нам нужна была помощь. Я много раз после той встречи вспоминал, как мы ехали и слушали музыку. Как было хорошо, несмотря на все произошедшее в тот день. Я совершенно не боялся и не переживал. Дядя Тони с улыбкой меня встретил и даже почти сразу узнал. Я рассказал ему о своей жизни подробнее и попросил его рассказать все, что он слышал и видел за жизнь в этом месте. Он поменялся в лице и начал махать руками. Вел себя весьма странно. Но оказалось, что просто я приехал как раз вовремя, и какое совпадение, что буквально неделю назад к нему приезжал погостить однокурсник и рассказал новости. Будто был найден архив, где хранились фотографии с места преступлений в Вогезах. Но самого убийцу еще не нашли. «Фотографий-то только у меня этих нет, так что могу только контакты Рея дать, он следователем работает. Скажешь, что от меня, думаю, он тебе поможет», – улыбнувшись, сказал Тони. Я увидел на комоде фотографию в рамке, на ней был молодой Тони и парень. Я сразу понял, что это его сын, который уехал в Канаду, и у которого такой хороший музыкальный вкус. Я улыбнулся. Мы выпили кофе, и я непременно отправился к этому Рею, в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. Рей оказался светловолосым низким мужчиной, таким же приятным на вид, как и сам Тони. Только взгляд у него был профессионально-подозрительный. И поначалу он не соглашался идти со мной на разговор. Я был прямолинеен и холоден. Позже, он, видимо, понял, что я могу быть ему полезен ровно столько же, сколько и он мне. Я рассказал ему все, что знаю о магии в Вогезах, все что мы раскопали и выяснили в Страсбурге. И о своей семье. А он взамен достал из сейфа файл с полароидными карточками. Следов на них не обнаружили, поэтому выяснить кто их автор все еще не удалось. Я искал снимок, который хоть чем-то мог напоминать реку Рейн. Фотографий было не слишком много, и я почти сразу увидел затемненную фотокарточку, на которой еле видна вода. На снимке не было видно жертв, но я почему-то был уверен, что эта фотография сделана именно в тот день, когда убили наших родителей. Было трудно разглядеть, но я пытался. Ветви деревьев, тусклый, едва заметный отблеск фонаря или луны. На дереве я разглядел висящую на ветке куртку или пиджак. На нем был кровавый след. Это все, что я смог там увидеть. Это и стало моей первой зацепкой. В детстве мы не знали, как именно погибли наши родители, потому что от нас это скрывали. И в дневнике тетушки Агаты я тоже не помнил упоминания об этом. Я навестил тетушку с визитом, чтобы обсудить это. Сейчас или никогда. Дело тогда быстро закрыли, не обнаружив следов и улик. И все, что мне оставалось – это ворошить прошлое не без помощи моей команды. Тео, как командир, часто давал наводки, а мы вместе с Роном, Ником и Мэтом ездили в разные места. Благодаря поискам улик по делу моих родителей, мы выходили на другие магические преступления. Как будто бы их совершил один и тот же человек. Похожее убийство произошло в Канаде в прошлом месяце. «У него свой почерк», как говорит Рон. Свидетели с места происшествия гуляли поздней ночью около реки и услышали крики. Они утверждают, что у убийцы были черные волосы и очки. Поскольку дело обстояло темной ночью, эта информация не особо помогла расследованию, так как следователи были уверены, что очевидцы могли додумать детали. Или что они действовали в целях собственной выгоды, желая подставить кого-то. Не совсем профессионально, с моей точки зрения. Дело попытались быстро закрыть. Но автопортрет, говорят, все же был составлен.