Глава 18
Никогда не думал, что начать жизнь с чистого листа – это так просто. Жизнь действительно стала походить на фильм, где ты в главной роли. Начинается новая глава, в которой черная полоса наконец-то сменяется белой. Хочется дышать полной грудью и уверенно смотреть впереди себя. И ни при каких обстоятельствах не оборачиваться на взрывы. Неужели я и правда поборол самого себя? Без Тима в комнате жить стало сложнее, не хватает чего-то родного в таком большом и чужом городе. Хотя это мне скорее и нравилось: хотелось раствориться в нем еще больше. Рассыпаться на молекулы, чтобы унесло ветром далеко-далеко. Стать, в конце концов, самим ветром. И в этом большом мире под названием Страсбург я мог стать буквально кем угодно, примерить на себя новую удобную маску. Пока в этом потоке незнакомых безликих людей еще никто не догадался, что ты – неудачник. Пока не прочитали всего тебя насквозь. Оставалось только правдоподобнее вжиться в свою роль и не позволять никому вмешиваться в твою игру. Но, по правде говоря, неудачником я чувствовал себя все меньше и меньше. Настала новая эра меня. Время в Страсбурге течет совсем не так как в Одеране: оно молниеносно летит, снося с ног все и вся вокруг. Не успеваешь оглянуться, как ты уже прожил целый год вдали от родного дома. Моргнул всего пару раз — прошел и второй. Я быстро забросил учебу и после первой же проваленной сессии был вынужден покинуть общежитие. Я не сильно был расстроен, ведь передо мной никогда не стояла цель получить диплом. Но по общаге и одногруппникам, с которыми успешно прогуливали пары, однозначно буду скучать. Пришлось снова пытаться выживать, и это не оказалось непреодолимой преградой, ведь зарабатывать мне нравилось куда больше, чем учиться. В этом, по крайней мере, я видел хоть какой-то смысл: я мог прокормить себя и своего кота. А это ли не счастье?
Все больше начал замечать, что Тим стал каким-то странным. Не то чтобы он раньше был таким как все, но сейчас он может просто игнорировать звонки и днями отвечать на банальное смс. Характер стал еще грубее, чем был до этого. Вечно куда-то торопится и будто закрыт в себе. У него появились общажные друзья, с которыми вечерами он стал играть на гитаре и разговаривать на непонятном мне медицинском языке. Я думал, здорово, что у него наконец появились друзья. А потом однажды мы встретились спустя целый месяц в кафе между его парами и моими ночными сменами, и я был в шаге от того, чтобы не узнать своего единственного брата-близнеца. На нем были черные туфли, черные брюки, водолазка черного цвета, перчатки и плащ (удивительно, но черные), новые перстни на руках, цепь на ремне и длинный крестик на шее. Он стал курить. Но больше всего меня удивил его цвет волос: он тоже стал черный. Того самого родного, моего Тима выдавал лишь его бледный цвет лица и все те же сияющие серо-голубые глаза. И разговор состоялся в жизни не таким коротким, как по телефону, и вроде все было хорошо, но атмосфера в воздухе все же витала отталкивающая, некомфортная для меня. Тим рассказывал о своей новой жизни без особой конкретики и подробностей, но я хотя бы узнал, что он вступил в какой-то клан. И он утверждает, что это не секта. Позже из него все же вырвалось, что «Черные вороны» занимаются «темными» делами города. И, дополнив самого себя, сказал, что «темные» – вовсе не значит плохие. Просто о них знает малое количество людей, а для остальных они являются большой тайной. «Темные люди творят темные дела. Вот и все», — сказал он, как будто большего мне и не нужно было знать.
— Как ты говоришь... «Черные вороны»? — спросил я будто бы самого себя. — Зачем тебе встревать в какие-то очередные неприятности? Я понимаю, после того, что мы пережили, обычная общажная жизнь теперь кажется не такой, слишком скучной... Но то, как ты теперь выглядишь – это же не ты, это совершенно другой человек! Неужели из-за других людей ты готов лишиться своей индивидуальности?
— Допустим. А ты, выходит, ради своей так называемой индивидуальности готов терпеть их унижения? — ответил Тим с такой уверенностью, как будто заранее был готов к этому вопросу. — Мне надоело быть добрым. Быть добрым, равно быть слабым. А если ты слабый, тебя задавят. Вот и весь принцип этой жизни. Разве ты еще не понял этого, Анри?
После этого разговора я еще долго приходил в себя и пытался не вспоминать те чувства, с которыми я вышел из кафе. Но мысли о том, что мой брат добровольно куда-то ввязался, все же меня догоняли. Было стойкое ощущение, что его подменили и украли вторую половину меня. Я названивал ему каждый день и пытал расспросами. Видеться стали намного чаще, по моей инициативе, конечно, но все же. И я понял, что, то ли я всего-навсего привык к новому образу Тима, то ли он действительно больше не был таким пугающе-отталкивающим. Однако пребывание в неком клане, о котором я знал лишь его существование, по-прежнему не давало мне покоя. И мне даже удалось выяснить у Тима, что он просто до сих пор не может забыть все, что было с нами и хочет во всем хорошенько разобраться. Он не оставит все так, как есть. Черные вороны «прощупывают» магов, их мотивы, и используют нужную информацию в своих целях. Все ради общей безопасности и справедливости. Ведь темным, как и белым магам, есть что скрывать в своих шкафах. Я не поддерживал Тима в его новой деятельности, ведь прежде всего хотел его уберечь от новых неприятностей и приключений, от которых мы так стремились сбежать. Но нужно было жить дальше и пытаться устраивать свою жизнь. Однажды гуляя в парке, я встретил девушку, которая едва не сбила меня на своем мотоцикле. Так мы и познакомились:
— Я только что тебя чуть не сбила, прости. Меня Ева зовут. С меня извинительное мороженое.
— Лучше прокати меня на своем мотоцикле, и мы в расчете.
— По рукам, — сказала девушка в шлеме.
После этого мы гуляли еще пару свободных от ночных смен вечеров, и я даже захотел со следующей зарплаты купить себе мотоцикл. А потом Ева куда-то пропала, как и назойливые звонки от нее. Зато гуляя очередным одиноким вечером в городе, я заметил Тима в окружении девушки, которую никогда не видел раньше. Неужели у него кто-то появился? Мне стало обидно, что он скрыл это от меня, хоть я и сам ничего не говорил ему о Еве. На самом деле рассказывать то было и незачем, она как внезапной вспышкой появилась, так быстро и исчезла из моей жизни.
— Кто та рыжеволосая девушка, с которой ты гуляешь в парке по вечерам? — спросил я брата при первой же возможности.
— А ты что, следишь за мной? — он попытался ехидно улыбнуться, — Новая знакомая, в одном университете учимся. А что? — без особого интереса отвечал на мои вопросы Тим.
— Познакомишь? — я захотел посмотреть на его реакцию.
— Не думаю, что это необходимо.
— Но все же? — а сам думаю: «а вдруг прокатит?».
— Приходи завтра в книжное кафе через дорогу от нашего университета. Мы там часто зависаем, — бросил на прощание фразу он. И я не смог не прийти, ведь интерес брал верх.
Кафе оказалось довольно простеньким, но зато уютным. Большая деревянная крыша снаружи, кирпичные стены, небольшие круглые столики и приглушенный свет внутри. И большое количество полок с книгами на любой вкус. От фантастики до психологии. Никогда бы не подумал, что именно такое заведение может стать любимым местом моего брата. Наверное, дело даже не в нем, а в этой девушке, с которой он сюда ходит. Кто же она такая? Я решил присмотреться к ней. Весь вечер она не делала подозрительного ровным счетом ничего, мы попивали чай (кофе в этом заведении не подают, это странно), рассматривали полки книг и общались о чем-то обыденном, вроде учебы в Страсбургском университете, и в то же время о чем-то странном, вроде Чайника Рассела. Медленная спокойная музыка располагала к беседе, только я по-прежнему отчего-то не находил себе места. Девушка казалась робкой, но взгляд твердил об обратном, ее голубые глаза уверенно смотрели прямо в душу, иногда даже с прищуром. На прощание Ребекка (так звали эту девушку) улыбнулась и попросила Тима провести ее в общежитие. Они учились в одном университете, но на разных курсах и факультетах, так что и общаги у них были разные. Я шел домой, смотря себе под ноги, и ее образ еще долго не мог выйти из моей головы. Мне было грустно и непонятно от всего происходящего, и как будто не хватало той ужасающей, но полной приключений прошлой жизни. Где мы были вместе с братом и Агатой. Хотя и здесь иногда все еще настигало чувство небезопасности, будто и здесь за тобой все еще присматривают черные, полные бездны глаза. Только теперь напротив них я совсем один. И тут я словил себя на мысли: а может быть я просто ревную брата к этой его новой знакомой? Ну, не может же человек не нравится просто так. Пару дней я еще ходил с этими мыслями, не давая себе покоя ни на работе, ни в кровати перед сном. А потом взял и разрешил себе сунуть свой нос и разузнать хоть что-то об этой девушке, к тому же знакомый по работе давно хвастался, что может любую информацию о человеке достать (связи какие-то, говорит). И тогда я понял, что не зря меня мучало предчувствие. Все стало на свои места, оставалось только одно: придумать, как рассказать Тиму, чтобы он меня выслушал. Но этого я, конечно же, делать не стал, посчитав, что у меня слишком мало времени, пока эта девица его окончательно не околдовала своими чарующими глазами. Мы стояли у входа в его общежитие, Тим нервно сбрасывал пепел с сигареты на землю, я пытался вспомнить хоть какие-то слова. Незаметно подкрадывалась ночь.
— Знаешь, она мне с первого же взгляда показалась подозрительной. И теперь я узнаю, что Ребекка принадлежит семейству Монт.
Тим молча докуривал сигарету.
— Ты знал об этом? — пытаясь вывести его на разговор, спросил я.
— Нет, — выдыхая, ответил Тим.
— Тебе не кажется странным совпадением, что она все время оказывается рядом с тобой?
— Нет, — как всегда хладнокровно ровным тоном продолжал он, — потому что она – моя девушка.
— Девушка?! Которая даже ни разу не упомянула о том, что ее родители хотели или до сих пор хотят тебя убить? Да это же они ее к тебе и подослали, чтобы присматривала за нами здесь, в Страсбурге, это же очевидно, Тим!
Но он молчал, будто все еще сомневаясь в моих словах. Я пытался вывести его на эмоции, чтобы он осознал все происходящее, зная, что он совершенно не способен поддаваться на подобные провокации. Просто мне всегда хотелось получить взамен то, чего никогда не получал ранее: обратную связь с его стороны. Почувствовать, что я ему нужен. Я давно не жду от него чрезмерной эмоциональности, я знаю, что он не сможет ее дать. Но этот холод убивает меня и осознание, что самый близкий человек, что у тебя есть, снова оттолкнул тебя. Я бы просто хотел, чтобы он понял, ради чего я все это делаю, и не закрывался так, как в детстве. Но мы слишком разные – я, человек, который видит нужду спасать и проявлять заботу, и брат, который замкнут в себе и не умеет доставать свои эмоции наружу, не знает, как это – кого-то любить. Тот разговор так ни к чему и не привел. Поэтому мои ноги приводили меня к его общаге ещё несколько дней подряд. Напоследок я кинул несколько фраз, которые могли ясно донести до него мои мотивы, и что на его месте я бы доверился собственному брату-близнецу, нежели едва знакомой, как оказалось, девушке. Отец бы явно не был в восторге, что мы снова отдаляемся друг от друга, и все, что я хочу – это чтобы он не сделал очередную глупость. Такого Тима я видел впервые. Это уже не был тот Тим, которого я знал всю свою жизнь.
— Она такая же, как и мы, Анри. Вспомни, как мы всю жизнь страдали от того, что родились альбиносами. Позже мы выяснили, что альбинос – это не клеймо. Тогда почему же какая-то гребаная фамилия должна стать для нее клеймом на всю жизнь? Она не виновата в том, что родилась в семье Монт. Надеюсь, в глубине души ты всё-таки понимаешь это. И давай на конец закроем эту тему раз и навсегда.
— Она дочь темных магов, которые охотились на нас, которые убили наших родителей, в конце концов. И ты, за все время общения с ней, даже не знаешь ее фамилию. Для чего тебе эти отношения? Она же просто использует тебя. Ты стал не похож сам на себя, вначале покрасил волосы, а теперь ходишь в заведения, где не подают кофе. А что дальше? Ты и вправду готов продать себя ради других?
Тим стал чернее тучи.
— Ты спятил, Анри. Ты чертов психопат. Прекрати вести себя так, будто нам по шесть лет. Тебе незачем больше так усердно оберегать меня. Ты старше меня всего на две минуты, тогда почему ты постоянно делаешь вид, что старше меня на целую жизнь? Смирись, наших родителей нет уже шестнадцать лет. Мы взрослые люди. У каждого из нас свой путь. Я прошу тебя, хватит преследовать меня и оставь, наконец, в покое Ребекку. Она не сделала ни тебе, ни уж тем более мне ничего плохого. Или ты просто завидуешь мне? Чего ты молчишь, Анри?
Я больше не слышал ни себя, ни брата. Обида жгла изнутри похуже, чем дешевый виски. Неужели мы снова потеряли связь и стали абсолютно чужими? Я просто не верил, что он опять не слышит меня, ведь я уже знал, что он умеет понимать. Я помнил те моменты, когда мы вместе разгадывали загадки, нашедшие в дневнике Агаты, как он смотрел на меня тогда, под оливковым деревом. Сейчас же передо мной стоял другой, абсолютно чужой Тим. Грубый, холодный и с черными волосами. Во мне больше нет дикого желания отомстить, а Тим, похоже, все еще горел этим, раз начал заниматься какими-то странными делами в непонятном клане. У нас больше нет общего дела, которое нас когда-то объединяло. Видимо, я действительно перегнул палку со своей заботой, забыв, что мы давно не дети. Все-таки как же я привык все держать под контролем, что тем самым оттолкнул вторую часть себя.
— Больше ни слова о Ребекке, обещаю.
«Чайник Рассела» (англ. Russell's Teapot) — аналогия, впервые приведённая английским математиком и философом Бертраном Расселом (1872—1970) для объяснения принципа, согласно которому бремя доказательства (например, истинности религиозных утверждений) лежит на утверждающем.