Часть V
Следующее утро было похоже на похмелье. Мысли забродили, нужно их либо вылить, либо допить до конца и заглушить эту ужасающую боль в голове.
"- Мне все равно!" - искренне ответил Оливер Сайкс, поднимаясь с кровати и нажимая указательными пальцами на виски. У музыканта не было тенденции врать, этоn случай не исключение. Ему правда все равно, но этого мало. Тебе может быть все равно на крик чужого ребенка в автобусе, но от него будет гудеть голова и вырезать этот момент из своего восприятия не получится. Мистеру Сайксу было все равно на беспокоящие его мысли: карты, мисс Уторн и прочие моменты, заставляющие сосуды суживаться и вызывать жуткую головную боль. От сего его начало тошнить, воротить изнутри наружу да так, что тошнота и пресыщенность подобными думами доходила до экстремума.
- Ох... - протянул вокалист, с разгону грохнувшись в кресло гостиной. Часы ходили стрелками по углам циферблата на стене прямо напротив сидящего. Утро было шлачного цвета.
- Так есть ли время? - три еще живые полосы воображаемого с числа на число. Есть или нет, правда или ложь, справедливо или бесчестно, жив или мертв? А есть ли такие разделения? А есть ли смерть?
- Самопожертвование... - минута гулкого самоповтора в стенах дома. - Что бы это могло значить?
Звонок телефона. Белые стены комнаты, тиканье часов, молчание вокруг завертелось в отводе глаз от единого центра на источник звука.
- Да... да, я звонил. - мантры звучат по ту сторону провода. - Да, бог мой, спасибо большое! Через неделю? да, да... хорошо, благодарю.
С ушными мониторами проблема решена. Что дальше? Ах, да, карты. И как понять, в чем здесь суть?
- А что тут понимать? Пойду да спрошу.
Через несколько минут серая с белым шумом "Ауди" выехала за ворота и скрылась вдалеке. Едя по пустой дороге со спонтанной мыслью узнать все за раз, мистер Сайкс даже не думал над тем, зачем ему это нужно. Нужно да и все - вот и ответ. В этом нет смысла, нет жизненно важной необходимости, просто нужно и все. Разом проснулась какая-то прозрачная, но крепкая, как оргстекло, прямолинейность, отсутствие любого страха или сомнения. Почему не задать вопрос прямо в лоб? Раз подобные мысли вяжутся, как пыль к меду, почему же не узнать их причины и ответы на них простым и вполне логичным образом?
"- Она не прогонит меня, никогда не прогонит." - мысленно цедил про себя мистер Оливер, слепо веря в то, что его влияние и статус невозможно пропустить сквозь пальцы. Мисс Уторн не прогонит его, потому что он ее хозяин. Это понятие власти над другими тревожило тщеславие музыканта, но как-то равнодушно, отдаленно от него самого. Другим была занята голова - формулировкой. Как сформулировать свои помыслы в человеческом виде? Пальцы стучали по рулю, подбирая нужную октаву для озвучивания интересующего.
"- Нужно спросить о картах. Пусть погадает мне."
Да, очевидно, нужно было верить картам, очевидно для жизни вокалиста требовался подобный опыт, иначе зачем? Не просто же так все происходящее, ибо слишком уж узорчато! В конце из этих конвульсивных и рваных линий должно получится нечто сущее. Вот и хорошо знакомый фасад цеха Drop Dead. Двери противно зазвенели смесью ветра и стекла о метал.
- Доброе утро, - сияя, поприветствовала та самая тень человека Бетси, выходя из своей каморки на звук. - чего к нам в такую рань?
- Подскажи мне, где найти одну из работниц, ту, которая сублимационный принтер сожгла? - оливкового цвета глаза бегали в щели помещения, ища девушку. Во время этой ревизии мистер Сайкс не заметил, как изменилась в лице мышь Бетси. Ее лицо изуродовалось складками недовольства, как мокрая тряпка на бельевой нитке. Удивительно, но взгляд аки "передо мной бог" не стерся с ее невзрачных глаз, наоборот, стал еще более заметен. Ручаюсь, что в голове ее мелькнуло:
"- Он именно у меня поинтересовался об Ите, значит, я не последнее лицо! "
Но она не учла, что другие варианты и мотивации возможны окромя этой. Настроив свой голос на требуемый подобострастный диапазон, она пролепетала:
- У нее сегодня выходной. Наверное, лекции ведет. Вы съездите в университет NN..., спросите мисс Иту Уторн.
Ничего более не требовалось. Ита Уторн... Имя звучало в голове отрицательной нотой, нотой низкой, атакующей, но совершенно ненаправленной. Она болталась, распространяясь по связкам, легким, ногам и рукам, резонируя, как звон погремушки в руку. Но это совсем не погремушка, а эхо чего-то тяжелого, вызывающего болезненный отголосок внутри. Нажмите на последнюю ноту субконтроктавы и вы почувствуете это холодное, грузное, удушливое чувство. Нота существует только благодаря вашим прикосновениям, вы управляете ею, но какие потрясения вызывает она! А здесь та же костяного цвета клавиша, только воплощенная в человека, только совершенно бесконтрольная, ее звучание можно услышать где и когда угодно, и содроганию не будет конца, не будет финала этого жгуще-охлождающего эхо в груди, оно будет до тех пор, пока случайность не вытеснит из головы сей голос. А случайность благосклонна по-своему.
Провели около получаса в дороге, продираясь через утренний Шеффилд, измученный какой-то неизвестной, инфекционной борьбой с самим же собой. Он нерадушно и заболевше подпускал к себе, совершенно нехотя, устало, злобно. Трещали прохожие, звук жизни которых сейчас проходил даже через закрытые окна машины. Это слегка действовало на нервы. Глупость и сонность водителей прибавлялась к этому отвратительному списку, уничтожая и без того слишком вдруг пробудившуюся нервную систему Оливера Сайкса. Поднималось какое-то ложное давление, напряжение, спазм тела. Это все сковывало, порождало, опять-таки, ложные сомнения, дотошные, которые сразу послушно выплевывались сознанием. Почему? Слово "надо" в этом случае приобрело другой смысл. Оно не было неприятной обязаностью, а скорее легкой, гладкой, специфично приятной мыслью. Где-то далеко звучал отголосок той темной комнаты без зеркала. Она не стала менее жуткой, просто ты закрыл глаза и тьма контролируемая заполнила сознание. Фантомное убежище, которое иногда становится пострашнее правдивого, потому что в нем может открыться главный враг человека — воображение, ибо оно творит вещи хуже реальности. Никто, к слову, не знает точно, какого рода комната стала в темноте. Она могла преобразиться в воронку, куда какие бы мысли жертвы не сыпались, все воплощаются. А могла остаться такой же, но только в какое-то мгновение там включат свет, тогда, когда ты этого меньше всего ожидаешь, и можно будет увидеть, чем она населена. А в ней определенно есть что-то, чего нельзя увидеть ни во тьме, ни при свете — собственный ужас, который нем, слеп, не имеет плоти, потому что собственное подсознание отказывается формулировать в одно целое рассыпчатый и многоглавый образ смеси экзестенциалов. И ты его почувствуешь. Почувствуешь ужасной иголкой в сердце, абсурдным видением, в существование которого тебя заставят поверить, животным страхом в душе, горячим холодом в солнечном сплетение. Почувствуешь. Иногда это бывает хуже лицезрения. Ты можешь не верить глазам, прикосновениям, словам, действиям, но в чувства верит даже проклятый Богом и Дьволом. Отобрать у человека можно все, кроме чувств.
Освежеванного тухлого цвета фасад учебного заведения отразился в бледном крыле "Ауди". Искать никого не пришлось. Окно, напротив которого припарковался автомобиль музыканта, выдавало свое нутро с блестящей точность, обнажая в себе мисс Иту Уторн. Случайность? Для нас - да, но черта с два, для судьбы такого слова не существует.
Длинные коридоры закончились экспонентоподобной дверной ручкой на двери нужной аудитории. Тишина поглощала кванты, тишина говорила языком пожирания всего сущего и несуществующего. Он слышал ее голос за дверью. Собственные шаги еще говорили в белых стенах, шептались, обсуждали что-то, а потом затихли, отойдя так далеко от сейчас , что исчезли, переступив за черту момента теперь. Конструкция шаткая, но правдивая. За границами этого мгновения не существует ничего — ни тебя, ни других. Понятие времени нет. Все только в сию секунду.
- ...и когда мы используем оксимарон, то логично определить следующее как... - открываясь, дверь скрипнула. На шум, как вечно ждущий нападения зверь, мисс Уторн обернулась, очернив тенью свои кругло рубленные черты овального лика. Ее глаза засияли сначала цельной пустотой, а потом ее колющим сигментом. - ... следующее как одновременно идеально подходящее друг другу и в то же время обреченное на провал. Кардинадьного нет ничего, потому что двух крайностей не существует. Это могут назвать другими словами, описать одним наименованием, выдумать стиль, но нельзя будет назвать это "прекрасно" или "ужасно". В этом и вся суть использования данного художественного способа — сделать нечто неопределённое, чтобы вызвать неопределённое. Из такого обычно рождается нечто уникальное.
Мистер Сайкс стоял на том же месте и слушал лекцию. Голос мисс Уторн был давящий, сквозящий, громкий и зыбкий. Под него снились бы кошмары, имеющие точные признаки отсутствия реальности происходящего, но в которые ты безоговорочно поверишь и проснешься с облегчением. На ней было совершенно другое платье, иного кроя и цвета. Красное, насыщенно-марсаловое, оглушенного и бездыханного цвета. Безысходного. Решительный фасон — узкие и тугие манжеты, ровная юбка, имеющая форму ткани на шаре, высокая горловина. Сожженный матовый силуэт стучал шагами по полу. Часы съехали на предплечье, она подняла руку, что-то указала на доске. Видит его, но не хочет смотреть. Губы цвета только что вытекшей плотной капли крови вновь разомкнулись. Огромная аудитория, а запах ее тяжёлого парфюма душил, голова начала болеть, к горлу подступал холодный ком.
- Но как на счет противоречивости? Не все ее воспринимают. Так в чем залог успеха Набокова? — сказала какая-то студентка с задних рядов.
- В правде. - ответила мисс Ита.
- Морозного металлического мрака не может быть. - возразила студентка.
- Вас тоже, но вы, тем не менее, верите в свое существование и, более того, не распознаете смерть как свою, а не чужую.
Все заболели молчанием. Лишь хрип хронически больного был слышен в амфитеатральном помещении.
- Что вам нужно? - пресно на смысл, но чрезмерно на слух спросила девушка, глядя своими грязными радужками на внезапного посетителя, чьему появлению была удивлена. Удивлена и ничего больше. Алый рефлекс пошел следом за мисс Уторн, двигаясь по направлению к вокалисту. Глаза учащихся полосой сгиба на книге сошлись в одной точке : рок звезда в их аудитории. Тишина. Никто не успел сообразить, кто пришёл. Лектор, ведя неугомонную красную черту, подошла вплотную и, ни на мгновение не отсоединяя глаз от зрачков пришедшего, вышла из зала в коридор. По умолчанию за ней пошел и мистер Сайкс. Она стала у противоположной стены.
- Что вам нужно? - повторила она. Следов краски на лице не было. Только леденцовой консистенции оттенок в уголке челюсти, напоминая свежий ожог, отчаянно тускнел. Невозможно было что-то понять с ее взора.
- Понять. - просто ответил вокалист. Эхо вернулось, забыв свою тень. - Четвёрка червей — ее понять хочу.
Неровный срез ее улыбки был как обгореллый кусок грешного, дотронувшегося до святого огня.
- И чем я помогу вам? - сложно расставив акценты в словах, добавив в бессмысленность местами болевшие метафоры, девушка выбросила эти в звуках. Ей все равно. Самый худший случай, когда обоим все равно.
- Погадайте мне.
- Нет.
Сдвинув агрессивный слом света на свое скуле и подставив лучам опороченное разведенно-багровое пятно, продольное, кривое, будто откусанное, ушла в аудиторию. Дверь за ней холодно хлопнула.
Продолжая читать лекцию, но уже рассеянной, взболтанной публике, не готовой принимать толки о философии произведений и прочей литературоведческой "шушвали" — любимое слово реставраторов бумажных изделий — голова ее отдельно мыслила над вопросом.
"- Почему нет?"- и ответ на это был однозначный. А зачем? Хочет понять — пусть понимает, как получается, зачем ей тратить на это свое время? А с другой стороны не слишком ли скоро был выдан ответ?
"- Идиотка или нет, что прогнал его? Он мог бы мне пригодиться..." - в чем? С чем? Для чего? Здесь все тоже просто — понять всех и все. А зачем? Так здесь тоже легко ответить можно — богом нужно кому-то быть.
Разлагающееся тело аудитории делилось на отдельные сгустки плоти, ибо, в конце-концов, есть вещи интересней нудной лекции.
Алое платье мисс Уторн зажевало в области шеи, будто намотавшись на что-то. Кожа лица отдельными фрагментами поплыла, как густая краска с вертикали. Девушка сдавленно-судорожно ухватилась за ткань платья, пытаясь оторвать что-то от ключицы. Совершив свой непонятный жест, она перевела болотный взгляд на учащихся. Пусто, пусто, пусто... Она отслеживала образ каждого, и никто не был чем-то более воды. Она видела таких. В другом теле, в другом настроении, но видела.
- Лекция закончена, можете быть свободны. - грубый фолиант критики художественных произведений, захлопнувшись под жилистой рукой мисс Иты, вторил гулу ее голоса. Пока студенты вытеснялись из зала, девушка поместила книгу на полку, под портретом Пьера-Симона Лапласа. Она глянула на его посмертные даты, которые, казалось, отражались во взгляде самого ученого. Помещение быстро осталось одиноким и зазвенело в панике тишиной. До следующей лекции еще с десяток минут.
- Думай... - отклеявшись от ученого, бросила привычным сервизно-глухим голосом приказ собственному разуму. И он подчинился. Мисс Уторн потянулась в сумку и слепо достала оттуда колоду. Не видя, начинает тасовать. Что-то шепчет одними губами. Из-под карт, как древесные опилки, сыпется бумажная пыль. Красные с охрой рубашки стробоскопно мелькают, превращаясь в монолит ожидания.
- Зачем? Дни. Первый: он заметил все. Что в глазах? Смятение, непонимание. Второй: авария. Что в глазах? Ужас, невозможность отвести глаза. Онемел. Отчего?... Часы не идут, все растянулось. Долго ли длился тот миг, когда с ним то произошло? Что произошло? Что произошло?... - марсаловый силуэт цедил некрозную мякоть цвета в сите пустых сизых лучей, идущих из глубоко вогнанного в пол окна аудитории. Тело в этой тканевой оболочке не трусилось в парадигмическом волнении, а размеренно качалось туда-обратно. Каблуки стучали по древесному черепу пола, кисти бездумно двигались, совершая тасовку карт. В антиутопических глазах девушки был сжиженный дистиллированный вакуум. Она сосредоточенно начитывала эти слова в такт тупым ударам ребер карт о руку.
- Я его напугала. Чем? Что он увидел во мне? Кого он увидел во мне? - она вновь задыхающимся жестом вцепилась в ключичную часть платья, одернула руку. - Все закольцовано, я переживала уже эту жизнь. Сознание одно. В нем должно остаться что-то с прошлого. Оно есть...
Мисс Ита походила на одержимую. Ее не видел никто и она пользовалась этим вдоволь. Разрезанный тенью полуовал ее лица все увертывался от иглы света, не даваясь и игле тьмы, дабы они не смогли сшить ее профиль в одно цельное монохромное полотно. Ахромные куски бегали по коже, ища своего места, но его не было. Мисс Уторн вдруг подняла голову. Контрастный диптих двух частей образовал ровный рубец от ямки подбородка до линии роста волос. Платье бросило стойкий рефлекс на зеленоватую с мыльным отливом доску. Мимически ее лицо скосила судорога, а потом смирение.
- Черт с ним, погадаю ему. - и погодя, когда одеревянение от боли в лице пройдет, добавила: -Так, очевидно, должно быть... Зачем?
Резкое движение предплечья от себя. Часы юркнули на середину, почти до локтевого сгиба - до того металлический ремешок податливо и легко скользил по запотевшему глянцу ткани рукава. Усопший циферблат ударился и потусторонне охнул еле видным золотым напылением. Девушка вытянула верхнюю карту.
- Девять креста. Затишье перед бурей...
И мысленно добавила:
"- Мне не избежать этого. Детерминизм. Решение было предпринято раньше предупреждения. Лучше заглянуть в коробку сразу." - еще один густой взгляд на несчастного Лапласа, который своими рисованными глазами продлевал надменную перспективу вдоль стены.
В аудиторию вломился сырой запах, зашипела водой на сковородке толпа.
- Здравствуйте. - голос стал вновь живым, дышащим, глухим и широким, диафрагмальным, ненадрывно-громким. Вошедшие студенты уселись.- Сегодня мы будем разбирать философию Шипенгауэра в конкретном произведении "Мир как воля и представление"...
Дверь закрылась. Сейчас отделилось от теперь.