Не свидетель

Прийти в себя оказывается неожиданно сложно. Аня лежит, и над ней покачивается потолок, и у неё кружится голова – нет, у неё кружится, по ощущениям, всё, – и дыхание никак не успокоится, всё продолжает загнанно дрожать на губах.

– Ой, – только и может кое-как выдавить Аня. И с дрожью повторяет: – Ой, – и закрывает глаза, потому что веки ощущаются невероятно тяжёлыми.

– "Ой" в хорошем смысле или не очень? – тут же уточняет чуткий голос.

– Если окажется, что в плохом, я тебе голову откручу, – откликается другой, чуть более прохладный. – Хотя... вижу улыбку. Есть высокие шансы, что твоя голова останется на месте.

После такого Аня бы в любом случае сказала, что у неё всё хорошо: ей совсем не хочется, чтобы из-за неё кто-то кому-то открутил голову. Но по счастью, врать ей не приходится.

– Что вы, что вы! Всё чудесно, – заверяет она, торопливо собравшись с силами для этого короткого утверждения.

– Супер, – коротко звучит над её головой. А потом... она резко чувствует тепло чужого тела. Оно и так скользит на краю сознания всё время, потому что парни, очевидно, ещё продолжают лежать рядом, но теперь кто-то из них приникает вплотную, обжигает своим живым теплом, и это приводит в чувство лучше любой, самой продолжительной паузы, свободной от прикосновений.

Аня улыбается, не открывая глаз, и осторожно ведёт ладонью вверх по чужому телу, пока не получается коснуться склонённой к её плечу головы, впутать пальцы в короткие волосы. Свободную руку она откидывает в сторону, широко открывая объятия, и приглашает: – И ты тоже иди сюда. Руки у меня две, на двоих должно хватать. Правильно?

– Правильно, – слышит она в ответ. И живым жаром её опаляет ещё раз, только уже с другой стороны, и от сдвоенного тепла Аня стремительно тает, задыхаясь от сентиментальной нежности.

– Вы замечательные. Я вас так люблю! очень люблю, – признаётся она и взахлёб гладит обоих, насколько может дотянуться. Они оба в эти нежные мгновения ощущаются как большие коты: Петя подставляет голову, позволяя Ане ворошить его волосы как ей вздумается, а вот другая её рука так высоко не забирается, остаётся у Жени на спине – и Женя, кажется, всамделишно закругляет лопатки, чтобы Ане было удобнее обводить их ладонью. Он прелесть. И Петя тоже. Оба они – прелесть, и Аня ими обоими дорожит, так сильно, что даже грудь немного сдавливает, когда она об этом думает. Только бы им не было с ней плохо – это главное, чего Аня боится, это, пожалуй, её единственный страх в этих тройных отношениях, единственное, чего она искренне опасается. Чуть смущаясь, она спрашивает: – Вам хорошо со мной? Меня... достаточно?

– Какое некрасивое слово. Я бы сказал, утилитарное. Не произноси его больше, пожалуйста. Я не готов такое слышать о тебе, – просит Женя. И с неожиданной прямотой добавляет: – А вообще, сейчас спрашивать об этом надо не меня.

Аня быстро соображает, что он имеет в виду. И заставляет себя разлепить ещё тяжелые ресницы, чтобы можно было обернуться к Пете и посмотреть вопросительно уже прицельно на него.

– Меня достаточно? – повторяет она.

Женя мягко щиплет её за бедро – точно, он же только что просил, если бы не волнение, Аня бы сообразила сразу, – но вслух не возражает и ничем больше не обозначает своё несогласие с формулировкой.

– Да, но дай мне сформулировать полностью, – говорит Петя. Несколько мгновений он задумчиво щурится в потолок, потом начинает объяснять: – Конечно, я счастлив сейчас быть здесь, рядом с тобой, а не отцепленным где-то непонятно где. Но я надеюсь, мы все понимаем, что у нас сегодня имело место – если можно так сказать – не вполне равное распределение твоей любви? Нет, дай мне закончить, пожалуйста. Я тебя ни в чём не обвиняю. Этого было не избежать, ты была кругом права, когда сказала об этом. Но раз уж мы столько говорили про баланс – сегодня мы его немного нарушили, и я надеюсь, мы это учтём при следующей, так сказать, встрече. Вот и всё. В остальном – тебя достаточно. Я не в обиде.

У Ани в эти мгновения, видимо, становится очень тревожное лицо – она и правда волнуется, не с первого раза вычленяя из Петиных слов ключевое, заверения в том, что всё в порядке и никакого трагического дисбаланса сегодня не произошло, – и Женя разозлённым котом шипит на Петю поверх Аниного плеча:

– Прекрати кошмарить Аню!

– Да что ты! Разве я?..

– Сделал ласковое лицо и извинился! – непреклонно командует Женя.

– Да ничего, – пытается успокоить его Аня. – Я всё понимаю, Петя всё правильно говорит...

Женя складывает брови непримиримым домиком.

– Но не таким же тоном! И не в таких выражениях! На тебе теперь лица нет! – возражает он. – Нет уж, не надо ему спускать. Пусть извиняется.

Аня неуверенно разглядывает его ставшее неожиданно суровым лицо.

– А ты тогда не ругайся, – встречно просит она, чувствуя, что нужно как-то брать под контроль этот маленький конфликт прежде, чем он перерастёт во вспышку. – И тоже ласковое лицо сделай. С Пети требуешь, а сам?

После лёгкой паузы Женя склоняет голову: – Справедливо, – но ничего больше за этим не следует. Он выжидающе косит на Петю и только.

– Я вовсе не настаиваю, – пытается было сказать Аня, но Петя её перебивает.

– Нет, он прав. Ты меня прости, пожалуйста, – говорит он. – Я выбрал неподходящие время и место. И слова. И тон. Словом, это было во всех отношениях мимо. Надо было молчать и обнимать тебя, и всем было бы лучше, включая меня. Этим я и займусь, если ты не против. Прости.

– Я не сержусь, – торопливо заверяет Аня. И оглядывается на Женю, чтобы уже самой воспитательно легонько ущипнуть его: – Просто кто-то нас накручивает, да? А вообще-то у нас всё хорошо. Если вы довольны, то я тем более.

– Я доволен, – заверяет Петя и целует её в плечо.

– Мне вообще грех жаловаться. Я абсолютно по-свински счастлив, – шепчет Женя ей в другое плечо. Аня широко улыбается и обнимает обоих.

– Останетесь на ночь? – предлагает она; ей очень не хочется расцеплять этот уютный, жаркий кокон объятий. – И если вы захотите, то мы можем ещё раз...

– Наверное, не стоит, – предполагает Петя. И приподнимает голову, и явно ищет взглядом Женин взгляд поверх Аниного плеча: – Мы, пожалуй, лучше побережём тебя сегодня. Да?

– Да, – соглашается Женя.

– Но я в порядке! – пытается возразить Аня. – Мне даже очень хорошо!

– Да, и мы хотим, чтобы так и осталось, – ласково говорит ей Женя. – Мы ведь хотим? – и Аня чувствует, как Петя мажет щекой по её плечу, когда кивает. – Вот. Поэтому лучше сегодня тебя поберечь. Мы никуда не денемся, честное слово. И с радостью повторим в другой раз, и даже не один раз. Тем более... – здесь он осекается, но Аня, кажется, понимает, что он хотел сказать. Тем более, мысленно заканчивает она, у Пети вот минуту назад были вопросы к "балансу", надо будет их ещё выровнять, но как-нибудь так, чтобы никто не чувствовал, что это обязанность, долг или что-то ещё такое. – Так что ты не переживай на этот счёт, пожалуйста, и не спеши. Мы рассчитываем, что у нас ещё много времени впереди и что мы всё успеем.

Это звучит так, что Ане мигом становится неинтересно доспаривать на тему "ещё одного раза прямо сейчас".

– Подожди, я правильно тебя поняла? – переспрашивает она с воодушевлением. – То есть, когда вы между собой говорите о нас – вы говорите об этом как о чём-то, что надолго? Не на пару тестовых раз, а вот прямо всерьёз? Так? Да?

– Конечно, – очень серьёзно говорит Петя, – как же иначе? Зачем бы мы стали над всем этим так трястись, будь это несерьёзно. Серьёзнее некуда, Анюта.

Ане сладко это слышать. Петино твёрдое "конечно" расцветает у неё в груди ярким цветком, драгоценным и очень-очень горячим. Для неё самой ведь это тоже всё очень-очень серьёзно, и она радуется, что парни воспринимают их запутанные отношения примерно так же. Так будет крепче. Надёжнее. Проще. Аня вся лучится радостью и снова тянется обнять и расцеловать обоих.

Правда, убедить их остаться ей так и не удаётся. Парни осторожничают, хотя никак не могут внятно объяснить ей, что именно их тревожит – почему-то именно в этом месте они начинают смущаться и сбиваться на нечёткие общие слова, – и только всё обещают, что в следующий раз они не будут сдерживаться и всё себе позволят, на чём сойдутся и что пожелают.

– В пределах разумного, – осмотрительно добавляет Женя.

– Ну, или даже можно немножко из неразумного. Главное, чтобы все на это согласились и всем понравилось, – добавляет Петя. В его глазах на несколько мгновений проскакивает чудесный хулиганский огонёк; Аня считает, что это ему очень идёт. Едва ли не больше, чем Жене – его очаровательная лучистая улыбка.

Она с заметным сожалением всё же соглашается и совсем уж нехотя прощается с парнями под вечер. Хотя ей гораздо больше хочется вплавиться в них, врасти каждой клеточкой тела и не отрываться никогда. Остаток вечера Аня, не зная, чем ещё себя занять, проводит в ванне. Это в целом приятно, а ещё в воде очень легко прикасаться к себе, вспоминать, как жарко и бесстыдно по её телу скользили руки Пети и Жени, воображать эти прикосновения и сладко гореть по новой. Пушистая пена как будто скрывает её от любопытных глаз, делает все её движения тайными, особенно интимными, предназначенными только для неё одной. И, возможно, для её любимых – ох, да, будь Женя и Петя здесь, Аня позволила бы им посмотреть, если бы они захотели. Пожалуй, она даже постаралась бы для них. Думать об этом совершенно неприлично и до ужасного сладко. Аня даже полагает, что она хочет запомнить эту фантазию. Сохранить её на будущее, как отложенное желание. Кто знает: вдруг и правда получится, вдруг парни действительно однажды захотят? Если это их порадует, то Аня думает, что она даже сделает это с удовольствием.

Пока всё это остаётся только домыслами. Завтра у неё в Питере последний день, а вечером ей уезжать. И она уважает желание парней успеть показать ей город таким, каким его видят и любят они. В программе у них музей, парк, парочка живописных дворов и небольшое уютное кафе. И совсем нет пространства для уединения – впрочем, это не то чтобы так уж плохо, просто самую малость обидно. Но Аня считает, что они и так очень неплохо проводят время. Даже хорошо. Ей нравится эта маленькая экскурсия, которая у них получается стараниями парней. В телефоне же у Ани остаётся немало отличных фото – вдвоём с Женей, вдвоём с Петей, в соло на фоне достопримечательностей и даже несколько фото втроём: пару раз она попросила сделать снимок случайных прохожих, ещё несколько раз старательно делала селфи, и некоторые из них даже плюс-минус удались. Именно такие фото, где они с Петей с Женей все вместе, нравятся Ане больше всего. В них как будто ярче ощущается тепло, которое разливается в объятиях, и они ярче отражают суть этого маленького отпуска. Аня листает эти снимки в поезде, выискивает многозначительное и важное даже в случайных соприкосновениях рук и плеч и никак не может сдержать счастливой улыбки.

Она надеется на ещё один такой же отпуск, только уже поосновательнее, подольше, может быть, даже пораскованнее. Но пока с этим совсем не складывается. У неё самой какие-то вечные поездки и появления, контракты, которые ей даже как-то яростно выбивает отец, и работа. У парней же экзамены, тренировки, сборы, прокаты, даже травмы – всё это сливается в откровенно нерадостную череду, и Аня подозревает, что раньше контрольных прокатов ей не удастся их увидеть. А потому на сентябрь она поездку на контрольные прокаты планирует себе жёстко. Если её не пригласят от телеканала, она просто сама купит себе билет и приедет, вот и всё.

Именно так в итоге и получается. На контрольных прокатах Аня по своей инициативе и за свой счёт. Об этом она пишет парням, и... реакция неожиданно ослепляет и оглушает её даже сквозь экран телефона. Неожиданно и Петя, и Женя так почти яростно радуются, что Аня не знает, что и думать. Боже. Да что случилось за эти треклятые несколько месяцев, пока её не было рядом? Дело ведь не может быть просто в том, что парни соскучились, верно?

Конечно, не может.

При встрече в комнате парней быстро выясняется, что с подготовкой к сезону есть какая-то проблема и, видимо, оба в неё так или иначе включены и оценивают её минимум как неприятную. Аня с разбега кидается в эту проблему с головой, старается скорее вникнуть и понять, чем она может помочь. Если выяснится, что с полезными делами у неё не заладится, то, может, хоть добрым словом она поддержать сможет.

Довольно быстро она выясняет, что дело в Пете, но на этом всё стопорится. Петя хмурится и поначалу отказывается говорить, только сочится мрачным настроением, которым заражает и Женю. По нему невооружённым взглядом видно, что проблема есть, что она грызёт его изнутри, но проговорить её Петя себе не позволяет.

– Да всё равно завтра увидите. Шило такого размера ни в каком мешке не спрячешь, – говорит он и едва заметно кривит рот, а отросшие волосы падают ему на лицо и словно сильнее сгущают горькую тень. Ане в этом не нравится примерно сразу всё.

– Может быть, хотя бы на ушко мне шепнёшь? – предлагает она. – Я посочувствую. И никому-никому не расскажу, честное слово. Петь, мне кажется, тебе надо ну хоть немножко выговориться. Нельзя всё плохое держать в себе, это вредно для здоровья. Тебя же так совсем заест и загрызёт. Поговори со мной хотя бы чуть-чуть, ну пожалуйста.

Петя коротко хмыкает, как будто отнюдь не убеждённый – уж по меньшей мере, не до конца. И кидает короткий взгляд на Женю – очень красноречивый, вопреки тому, что вслух не сказано ни слова. Понятно. С Женей делиться подробностями Петя не желает. Несмотря на их тройственные отношения, между парнями ещё по-прежнему многое остаётся натянутым. Аня не может с уверенностью сказать, в чём причина: то ли это соперничество на льду, то ли сложносочинённый союз, в который она втянула их, на самом деле лишь заставляет их ссориться втайне от неё. Сейчас в любом случае они наскоро в причинах не разберутся, можно лишь попытаться справиться с последствиями. Аня переводит на Женю вопросительный взгляд и осторожно тянет, не зная, как лучше сформулировать вопрос: – Жень?..

Он понимает без дальнейших слов и встаёт.

– Знаете, а прогуляюсь-ка я до тренеров, пока время ещё есть, – заявляет он. В эти мгновения Аня обожает и Женино чуткое понимание, его готовность подвинуться и дать ей немного пространства, чтобы она могла свободно залатать наметившиеся трещины, и его живой ум, который моментально придумывает благовидный предлог, чтобы отлучиться. – Обсужу с ними контент на завтра. Есть у меня вопросики, ещё могу успеть их обкашлять. Вы тут смотрите у меня, ведите себя прилично, – добавляет он с мягкой, беззлобной улыбкой и выскальзывает за дверь.

Стоит Жене покинуть комнату, и Аня беззастенчиво придвигается к Пете вплотную, обнимает его за пояс, сочувственно заглядывает в лицо.

– Поговори со мной, – просит она ещё раз. – Я никому, честное слово! Дальше меня не уйдёт.

Ещё несколько мгновений Петя смотрит с сомнением – а потом наклоняется к Ане так, словно до сих пор ещё продолжает опасаться, что их и вот так, наедине всё равно могут подслушать.

– Меня очень настойчиво попросили не катать мою новую короткую, – признаётся он шёпотом, и его дыхание обжигает Ане ухо и шею, а его слова отзываются болезненным жжением у неё в груди.

– Запретили? – охает она. И придвигается чуть ближе, делится с Петей своим теплом, старается поддержать и показать, что ничего плохого от этого разговора не будет, что делиться переживаниями не страшно.

– Ну, не настолько. Напрямую запрещать не стали, – говорит Петя. Его руки тем временем приходят в движение, обнимают Аню в ответ, а кончик его носа прячется у неё в волосах, и дыхание его продолжает трепетать у неё над самым ухом. – Просто очень отчётливо дали понять, что если я выскочу на контрольные прокаты и опять вытащу свой "Раммштайн", это многим не понравится. Музыку же я ещё летом засветил, жалоба какая-то на неё пришла, что ли... В общем, Тамара Николаевна очень посоветовала не нарываться. Да самое поганое даже не это, а то, что меня этими рекомендациями прижали в последний момент, когда что-то переставлять и менять уже тупо нет времени. Да какое там "менять", я костюм к прошлогодней короткой едва успел в чемодан метнуть, – он усмехается, и в этой усмешке слышится лёгкая горечь, а Аня... она спешно соображает, что ещё тут можно сказать и чем помочь.

– Но ведь можно будет к сезону поменять музыку? – вопросительно говорит она и гладит Петю по спине. – Я имею в виду – песня ведь, кажется, популярная? На неё наверняка есть каверы, перепевки всякие, может, их даже много. Вдруг получится выбрать что-то, близкое к тому, что было, но так, чтобы от тебя отстали? Нет, я уверена, что получится, что твою короткую к сезону можно отстоять.

Петя хмыкает ещё раз, но звучит уже как-то гораздо веселее. И вдруг обхватывает Аню за плечи цепче прежнего, опрокидывает её, удивлённо ойкнувшую, на кровать.

– Ты очень хорошая. И потрясающе милая, – сообщает он и коротко целует Аню в щёку. – Ты права, на самом деле. Мы тоже с тренерами двигаемся в этом направлении. Думаю, найдём, чем заткнуть эту брешь так, чтобы было похоже на изначальный вариант. Но я ценю твоё предложение. Это здорово, что ты стараешься помочь, это очень согревает, – и он касается ещё одним поцелуем другой Аниной щеки. – Проблема-то не в этом. Не проблема даже, а так... бесит меня. Бесит, что сказали в последний момент, что я тут какой-то ментальной акробатикой теперь занимаюсь, что прошлогоднюю короткую вспоминаю теперь вместо того, чтобы просто музыку заменить и не дёргаться, что если бы с этим уведомлением ещё чуть-чуть затянули, я бы вообще на контрольные прокаты, получается, явился с дыркой... – Он замолкает посреди фразы, несколько мгновений молчит, потом склоняется чуть ниже, чтобы провести губами по Аниной шее. Аня несдержанно охает, ёжась от мягкой сладости этого прикосновения. Петя тем временем продолжает уже сдержаннее: – Да если честно, и сам факт того, что мне нужно менять музыку, тоже бесит. Мне очень нравится моя короткая. Давно такого не было, вот прямо идеально получилось. А теперь... заменой мы, конечно, спасём её примерно на девяносто девять процентов, но идеально уже не будет. Понимаешь?

– Понимаю, – соглашается Аня. Она гладит Петю по щеке, по волосам, перебирает отросшие тёмные пряди и ищет слова, чтобы успокоить Петю окончательно. Он явно и так уже стал спокойнее, но хочется это закрепить, чтобы завтра он вышел на прокаты с как можно более ясной и холодной головой. – Но девяносто девять процентов – это ведь тоже очень много? Лучше так, чем спасти короткую только наполовину или вообще спешно менять её на чёрт знает что?

– Вот про "чёрт знает что", – это очень верно, – бормочет Петя. Его губы снова начинают скользить по Аниной шее, и вплотную в её стремительно покрывающуюся мурашками кожу он выдыхает вопрос: – А ты? Насколько идеальными были твои программы? Как оцениваешь?

Аня изо всех сил заставляет себя думать.

– П-процентов на восемьдесят? – выдыхает она. – Нет, они очень хорошие... но идеальных не было, наверное.

– О. То есть, даже застряв в такой некрасивой позе, я всё равно счастливчик, получается, – бормочет Петя. Но тон уже лёгкий, ни обиды, ни злобы по нему не слышно.

Ещё какое-то время они продолжают лежать на Петиной кровати и целоваться, и счёт этому времени совсем теряют. Ане нравится, что никакой тревоги в этом больше нет, а есть только спокойная, уютная нежность. Потом она всё-таки спохватывается, и обращает внимание и на часы, и на то, что они вообще-то Женьку выгнали из комнаты, просто отцепили его от себя. Наверняка ведь сидит теперь где-нибудь в коридоре, а про поход к тренерам просто наврал для вида. Не сразу, нехотя, но Аня всё-таки заставляет себя выбраться из Петиных объятий, ощущающихся вязко-сладкими, как патока.

– Я ещё приду, – обещает она, чтобы не оставлять после себя вырванную пустоту и только. – Хочешь, после прокатов приду и останусь на всю ночь?

Глаза Пети вспыхивают.

– Хочу, – мгновенно соглашается он. Аня целует его ещё раз, твёрже прежнего повторяет обещание прийти и только после этого выходит из комнаты.

В коридоре она действительно быстро натыкается на Женю. Он сидит на небольшом диванчике у стены и, хмурясь, сосредоточенно читает что-то в телефоне, но немедленно поднимает глаза, стоит только Ане подойти ближе.

– Ну как? – спрашивает он. – У нас в комнате всё ещё грозовое облако, или ты его разогнала, и там теперь прояснилось?

– По-моему, очень даже прояснилось, – расплывчато отвечает Аня, не желая вдаваться в подробности. Но Женя, по счастью, подробностей и не спрашивает. Он кивает и откладывает телефон.

– Супер, – говорит он с заметным облегчением. – Ты не подумай, у меня к Пете претензий никаких, если его так грузит, наверняка причина есть. Но когда он начинает чересчур загоняться, то превращается в натуральную чёрную дыру. И себе жизни нормальной не даёт, и из других, понимаешь, понемногу высасывает. Если ты его успокоила, то это потрясающе, это очень здорово, и ты умница.

– По меньшей мере, когда я уходила, на чёрную дыру он уже вообще не был похож, – заверяет Аня. – А ты что же, так здесь всё время и сидел? Тренерами только прикрывался?

– Отчего же? К тренерам я и правда сходил, – строго отвечает Женя. – Но Алексей Николаевич сказал, что все вопросы будет эффективнее и конструктивнее решать на утреннем прогоне. И чтобы я их к утру приносил сразу как следует сформулированными. И вот я здесь. Не хотел мешать вам с Петей. Судя по тому, что тебе удалось его успокоить, я правильно сделал?

– Абсолютно. Ты просто чудо, – заверяет его Аня. И кивает на диванчик: – Можно я?..

– Конечно! – горячо отвечает Женя. Поначалу Аня и правда собирается просто сесть рядом, но потом ей в голову приходит шальная, почти хулиганская, но очень соблазнительная мысль. Она делает небольшой лишний шаг – и садится прямиком к Жене на колени.

– Я уже говорила тебе, что я тебя обожаю? Так вот, я тебя обожаю, – заявляет она и обвивает руками Женину шею. Она и правда убеждена, что без Жениной чуткости, без его готовности сделать шаг назад и слегка уступить свою границу, чтобы было проще сохранить равновесие на троих, всё уже давно бы рассыпалось. И Аня очень хочет донести до него трепещущую у неё в груди нежность, старается выразить закипающее у неё в груди чувство в прикосновениях, когда ласково целует Женю в лоб, и в висок, и в щёку.

– Думаешь, я не знаю, что ты там с ним взахлёб целовалась? Да я же вижу, что у тебя губы горят, – мягко поддевает её Женя. Но охотно обнимает Аню за талию, и потому в его словах как будто нет ничего тревожного.

– Да. Ну и что? А теперь хочу целоваться с тобой. Я ведь и тебя люблю, – возражает Аня. И клонится к Жениным губам, бормоча как в полусне: – Я очень-очень скучала по тому, как ты меня целуешь.

И он целует – отзывчиво, охотно, но удивительным образом остаётся в этой отзывчивости размеренным, почти неторопливым. Это не слишком похоже на Петины почти жалящие поцелуи – но тем не менее, Аня вязнет так же немедленно, подхватывает неспешные движения губ и ощущает себя загипнотизированной ими. С Петей она забывала про время – здесь она совершенно забывает про осторожность.

Рядом вдруг отчётливо хлопает дверь. И раздаётся невнятное удивлённое восклицание, и испуганная Аня, рванувшись, вырывается из Жениных рук, соскальзывает с его колен, спешит оглянуться.

Марк смотрит на них глазами, круглыми от удивления, как блюдца.

– Ни фига себе, – говорит он, рассматривая поочерёдно то Женю, то Аню. Но быстро берёт себя в руки и смущённо тарахтит: – В смысле, я хотел сказать, простите, блин, пожалуйста! Я вас тут вообще не ждал, откуда ж я знал, что вы тут так... Поздравляю, короче. Всё, меня нет, продолжайте-продолжайте! Извините, что влез. – И он торопливо удаляется в сторону лифтов, на ходу вбивая в уши капельки наушников.

От его извинений легче вот вообще не становится. Аня холодеет, представляя себе, как Марк сейчас по секрету кому-нибудь расскажет, а этот кто-нибудь – кому-нибудь ещё, и так далее, и тому подобное, и к завтрашнему утру все будут уверены, что Аня с Женей – парочка. Даже гадать не надо: Пете точно не понравится, что они его так отцепили и вышли в публичное пространство без него.

Рядом чертыхается Женя.

– Прости. Мне надо было сообразить... конечно, мы же не в комнате, тут почти проходной двор, – виновато говорит он и вскакивает. – Я его сейчас догоню, постараюсь убедить не болтать. Ты не переживай только, Анечка! Всё хорошо будет, это же ерунда, мы всё исправим, я уверен. – И он убегает вслед за Марком, а Аня остаётся сидеть на диванчике. В животе у неё словно бы внутренности скручиваются в один большой камень, тяжёлый и очень холодный.

Пете всё это очень сильно не понравится.