Новая Королева
В королевстве Разбитых Клятв слова приобрели абсолютную власть. Владыка Без Имени запретил своим подданным писать на бумаге. Каждый его приказ, озвученный вслух, мгновенно превращался в закон, а неугодные исчезали лишь по одному мановению руки, что порождало всепроникающий страх среди народа.
Теперь он был лишь тенью в чёрных одеждах на троне из лжи. Даже зеркала испытывали отвращение, отказываясь отражать его лицо. Настоящее имя Владыки стёрто — как и все нарушенные им обещания и клятвы.
Говорят, когда-то он был принцем, давшим клятву защищать свой народ. Но с каждым предательством буквы его имени тускнели, пока не исчезли вовсе. С ними исчезли и все тексты торжественных клятв и обещаний.
Тогда подданным было запрещено пачкать бумагу чернилами, так что со временем письменность была утрачена. Дети не знали, что такое книги, а старики боялись даже просто упоминать об этом вслух.
* * *
Никто не знал, откуда она пришла в их королевство. Лишь ветер, гулявший по пустым дорогам, мог поведать, как долог был путь — шаг за шагом, день за днём, будто время не имело над ней власти. На её лице не было ни усталости, ни страха, только решимость.
"Он всесилен", – шептали ей вслед крестьяне, пряча глаза. "Его слово — закон", бормотали торговцы, сильнее закутываясь в плащи. "Он сам боится", – отвечала она, не останавливаясь, – "Боится, что кто-то напомнит о его клятвах. Вот почему в королевстве не осталось ни одной книги". И шла дальше — к трону, который будто только ждал того, кто перепишет историю.
* * *
Когда-то стены тронного зала сияли золотом и бархатом, но теперь лишь тлеющий свет факелов пробивался сквозь полумрак. Высокие своды, украшенные фресками былых побед, были испещрены глубокими трещинами. По обе стороны от ковра, ведущего к трону, застыли на коленях придворные. Владыка любил театральность, и заставлял их стоять так часами, словно безмолвные статуи.
Она вошла в тронный зал, и воздух дрогнул. Владыка поднялся с трона, его безымянная тень растянулась по стенам. "Пади ниц!" – прогремел его голос, но женщина лишь усмехнулась. Его слова, обычно сгибавшие волю целых городов, рассыпались в прах перед её невозмутимостью. Страх — вот что питало его силу, а она не боялась.
"Довольно", – сказала она тихо, и рот Владыки захлопнулся навеки. Его фигура задрожала, стала прозрачной, затем исчезла, оставив после себя лишь запах гари и тлеющего пергамента. Корона с глухим звоном скатилась к её ногам. Она наклонилась, подняла её — не как добычу, а как инструмент, которым предстоит выковать новую эпоху.
* * *
Улицы наполнились цветами, криками радости и громкой музыкой. Люди, забывшие, как это — обнимать друг друга, теперь сжимали в объятиях знакомые фигуры, впервые за годы произнося имена вслух. Смех раздавался, заполняя пустоту, что так долго царила в королевстве.
На площади развели костёр, пламя лизало вечерний воздух, а вокруг теснились люди — сначала робко, потом всё смелее. Они грели руки у костра, и тепло шло не только от огня — оно рождалось между их ладонями, когда они наконец осмеливались касаться друг друга.
* * *
И вот она подписывает первый указ: "Слова принадлежат всем", и этот момент становится знаковым для всего королевства. Библиотеки, которые долгое время оставались закрытыми, распахивают двери для подданных.
Учёные, прятавшие чернила и перья в подполье, теперь выходят в свет, готовые делиться своими знаниями и истинами. Перья скрипят по бумаге, избавляя историю, так страдавшую от пробелов.
Дни слились в череду решений, каждое из которых требовало немедленного внимания: восстановить мосты, вернуть изгнанников, переписать законы, чтобы отразить новую реальность.
Она погрузилась в работу, забыв о сне и отдыхе, её вела лишь ясность цели. Внутри полыхало воодушевление и уверенность, словно каждое её действие прямо сейчас приблизит их к светлому будущему. Она ощущала радость от того, что делает, от того, что её голос и действия могут изменить жизнь королевства к лучшему.
Звон колоколов на площади, шёпот советников, спешащих обсудить очередные инициативы, и скрип перьев, когда она записывает свои мысли в кабинете — всё сливалось в единый гул. Он становился слишком громким, слишком быстрым: словно мазки красок разных цветов, границы стирались, исчезали чёткие линии.
Время будто застыло в странном равновесии — закат не приходил, часы не двигались, а дни мелькали. Она ощущала это противоречие всем существом: будто бежала наперегонки с вечностью, и каждый её шаг одновременно растягивал мгновения и ускорял ход событий.
Но с каждым решением, с каждым подписанным указом в ней крепла уверенность: вот-вот, ещё чуть-чуть осталось, и всё обязательно начнёт исцеляться.