Здравствуй, мой милый лотос
***
Всё утро весь дом стоит на ушах. Каждый, живущий в доме, неважно, будь его место работы кухня, сам особняк или сад, всё начищали до блеска, убирали любые недостатки, готовясь к приезду молодого господина.
Каждый раз, проходя мимо такой же прислуги, как и он сам, Чуя слышал всё новые и новые сплетни, разносимые по дому. Особняк стал похож на огромный пчелиный улей, гудящий с невероятной силой. Сам хозяин поместья, поражаемый скверным недугом вот уже несколько месяцев, лежал в своей постели, изредка вызывая личных слуг к себе. Отец Дазая, ещё совсем недавно ласково улыбающийся всем вокруг вне зависимости от статуса и причины прибывания в доме, вот уже неделю безвылазно находился в своих покоях, из постели-то вылезая раз в день, и то ради неотложных дел. Врач опасался, что старику осталось недолго, потому настоятельно рекомендовал приготовиться к самому худшему и попрощаться с роднёй.
Чуя, хлопоча, старался помочь везде, где это было возможно. Омега успел выполнить поручение на день до обеда, быстро перекусил и приступил к помощи матери на кухне. Женщина была уже не молода, часто жаловалась на больную спину и ноги, а сын, будучи примерным ребёнком, всячески помогал ей, как только мог. Хозяин поместья был довольно приятным человеком и старался уделить внимание каждому в доме, справиться о здоровье всех, кого только мог, а особенно был добродушен к тем, кто не один десяток лет верой и правдой служил в его доме. Оттого-то вся прислуга раз в месяц наблюдалась у одного из лучших врачей империи. Чуя сам частенько наблюдался у него: здоровье омеги было слабо от рождения, болел он часто, но продолжал, ещё будучи совсем малышом, помогать матери на кухне, наотрез отказываясь отлежаться в постели.
Уже вечером, когда солнце ещё не село, но уже клонилось к горизонту, всех горничных, у которых не было выходного, построили в две линии по обе стороны от выстеленной плиткой дорожки, примыкающей к роскошному дому. Когда рикша остановилась, молодой человек, сидящий в ней, помедлил всего несколько секунд, после чего спустился на землю, ступая по дорожной плитке начищенными оксфордами. Молодой альфа выглядел довольно статным, совершенно не походим на маленького мальчика, которого помнил Чуя.
Омега украдкой смотрел на Дазая, пряча взгляд под отросшей чёлкой: строгий костюм, дорогая обувь, зачёсанные назад волосы и холодный взгляд — всё это отличало теперь Дазая Осаму, выросшего из молодого господина до статного альфы. Чуя поджал губы, сжав пальцы в кулак за спиной.
Совсем другой
Дазай изменился до неузнаваемости, кардинально отличаясь от того милого и доброго молодого человека, которым омега его себе представлял.
Альфа охватил взглядом всех присутствующих, словно выискивающего среди горничных кого-то особенного, а Чуя, уже опустив голову и потупив взгляд в землю, и не заметил, как мужчина остановил свой взор на нём и глаза его загорелись. Среди всех присутствующих лишь у одного человека была такая яркая рыжая макушка, что не заметить Накахару было невозможно. Совладав с эмоциями, альфа проследовал за приближенным помощником отца в покои больного.
Уже ночью того же дня Дазай распорядился подготовить его прежние покои, решив подождать всех приготовлений в компании глубоко уважаемого отца.
***
Уже когда спальня оказывается подготовленной, альфа просит всех покинуть покои отца, собираясь наконец-то побыть с родителем наедине.
Дазай садится на постель отца, аккуратно взяв его бледную худую ладонь в свою, поглаживая большим пальцем тыльную сторону чужой руки. Мужчина под одеялом закашливается, прикрывая рот свободной ладонью, хмурясь и морщась от боли. Старик из последних сил тепло улыбается любимому чаду, а в глазах его видны отголоски нестерпимой боли и неимоверной усталости.
- Наконец я смог повидать тебя напоследок, сын мой. Теперь можно и умереть спокойно, - облегчённо выдыхает мужчина, прикрывая уставшие веки.
- Хватит говорить глупости, отец. Разве забыл своё обещание ещё погулять на моей свадьбе да внуков понянчить? - горько усмехается молодой альфа, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу слёзы. Несмотря на все усилия, в уголках глаз всё же скапливаются солёные камельки влаги.
- Боюсь, не успею я. Врач опасается, что преставиться я могу уже на днях. Состояние моё всё хуже и хуже, - мужчина горько улыбается, щуря глаза, когда его сын, единственный и любимый ребёнок, всё же даёт волю эмоциям и падает на его грудь, разразившись рыданиями. Старик поглаживает Дазая по спине, успокаивая его словно маленького малыша. Когда альфа отстраняется от тяжело вздымающейся груди, одежда его остаётся помятой, волосы теряют свою идеально уложенную форму, являя собой неаккуратно торчащие во все стороны тёмные пряди. Дрожащей рукой отец слабо гладит совсем ещё ребёнка по голове, приглаживая испорченную причёску.
Дазай сидит с отцом ещё совсем недолго, пока старик, обеспокоенный усталостью сына с дороги, почти выгоняет его, отправляя в свои покои.
***
С тяжестью в сердце альфа выходит из спальни отца, тихонько прикрывая тяжёлую дверь. В коридоре темно, а свет луны, пробивающийся в большие окна, освещает алый ковёр белоснежным свечением. Свечи, горящие и прикреплённые к стенам при помощи канделябров, освещали лишь малые участки, отчего были зажжены в пределах полуметра друг от друга. Дазай по памяти шёл в сторону своих покоев, уныло опустив голову. Что делать дальше было неясно, и единственное, что оставалось, так это проводить с отцом столько времени, сколько ещё осталось.
Впереди виден поворот, из-за которого слышатся приглушенные шаги. Неужели кто-то только сейчас закончил свою работу? Дазай продолжает двигаться в прежнем направлении, потому что иного выхода у него нет: эта была единственная дорога, ведущая к его покоям, несмотря на то, что встречать сейчас кого-либо не было никакого желания. Уже собираясь повернуть, Дазай сталкивается с кем-то на углу, врезаясь в милого парня в форме горничной. Уже после того, как Дазай разлепил глаза, он замечает перед собой мелькающую рыжую макушку, хозяин которой торопливо кланяется, не поднимая головы. Парень, очевидно омега, извиняется несколько раз, поспешно стараясь покинуть место столкновения. Видимо, горничная спешила в такой час в крыло для слуг, только недавно успев закончить внезапно свалившуюся на него работу.
Дазай же, инстинктивно схватившись за запястье юноши, останавливает его, всматриваясь в скрытое огненными прядями лицо напротив.
Он. Иного и быть не может
- Прошу простить меня, господин, но мне нужно спешить. Прошу прощения, что помешал вашему пути, — каждое слово тщательно выверенно и произнесено крайне учтиво. Как же его милый лотос, его чистейший цветок, о котором Дазай грезил годами, может быть столь закрыт для него?
В действиях и словах Чуи чувствуется скованность и ощущается слабо заметная дрожь, стоит только их ладоням соприкоснуться на миг. Дазай решает на время отступить, позволить испуганному омеге забиться в свою норку и набраться сил. Сам себе альфа обещает, что это лишь временная мера, дабы не пугать белый лотос раньше времени.
***
_______________________________________
Вот и новая глава, которая, наконец, получилась по больше.
Надеюсь, что при помощи этой части и некоторых деталей, я смогла описать отношения между Дазаем и его отцом, что немало важно в этом истории и это ещё сыграет свою роль. Что так же можно сказать и о мыслях и чувствах Чуи.
На сегодня всё, люблю вас ❤️❤️❤️