1.
В Горгороде метро было не очень чистое и приятное, если честно, но наземный транспорт выглядел еще хуже, чем однообразные серые вагоны червей в кишках метро, по которым с пяти утра до полуночи исправно ездили, перепрыгивая с ветки на ветку пассажири-муравьи, занятые чем-то своим. Эля особо на работу не спешила, пропустив поезд, уезжающий в сторону центра города - такого же серого и грязного, как и подземный, иногда даже казалось, отдельный мир на глубине нескольких десятков метров под подошвами работяг, которые до сих пор верят в лучшее - она уже не верит. Настолько, что едет в мэрию, чтобы ей в очередной раз рассказали, что и как нужно подать читателю, чтобы заставить его подавиться своими же мыслями о смене власти и мятеже.
Журналисты - это политические проститутки, ставшие таковыми в тот момент, когда к ним домой приходят специальные люди в форме с игрой "тюрьма или оды власти" - тут уже все зависит от того, что кому терять. Стаусова знала, что ее семья невиновата в том, что она когда-то поддерживала политику радикалов, поэтому оставила подписи там, где сказали, не глядя в глаза отцу, который до последнего считал ее человеком чести, а не перебежчиком, не отвечая на вопросы матери, кто это, не объясняя младшей сестре, почему она сжигает во дворе свои рукописи и ее рисунки для книги, где храбрый сказочник побеждает сурового критика.
Именно... Сказочник. Марк ведь писал о том, чего в Горгороде, в принципе, никогда не произойдёт - она обещала Кире отдать ей эти выдумки, эти рассказы-утопии, где все хорошо, все рады и счастливы - чертов хэппи-энд, где даже никто не умирает. Эля его хорошо знала, да и не только его, если честно, оставаясь серой мышкой со своей колонкой в газете, где позволялось писать только... Ни о чем действительно отражающем действительность. Ее бы книги не раскупали, как произведения Марка, ей бы не хватило сил начать и закончить роман, за который могло здорово прилететь "сверху": или случайно кирпичом, или пуля в лоб.
- Здравствуйте, я к Ивану Игоревичу, у меня назначено.
В глаза мэра Стаусова никогда не видела да особо и не горела желанием лично знакомиться с этим человеком - ничего хорошего о нем никто не говорил.
- Да, добрый день, я передам ему, что вы уже прибыли.
Эля молча кивнула, усевшись на диванчик в начале огромного и длинного коридора, куда нелёгкая завела ее не в первый раз, хотя, очень хотелось бы, чтобы в последний. Ваню она знала с первого дня на работе в новой газете, которую и читали чаще, и спонсировала власть, но не замечала в нем отпечатка уныния и безысходности, которые на всех оставлял Горгород - Евстигнеев был относительно веселым и явно неместным, а, может, нашел в этой дыре нормального психиатра, который выписал ему адекватный курс препаратов. Иван Игоревич на Ивана Игоревича был похож, как слон на комара - видно, что ему не всегда было комфортно в той обстановке и положении, где он находился.
- Эля, идем. Сегодня он хочет видеть тебя лично.
- Это плохо?
- Это факт, поменьше... - Ваня замялся. - Поменьше говори с ним просто и, думаю, все обойдётся. О Марке не вспоминай.
- Его рук дело, да? - Стаусова хмыкнула, достав из сумки блокнот и ручку.
- Нет, того мэра отстранили, - Евстигнеев замер перед дверью кабинета. - Это другой. Удачи.
- Знаешь, она мне никогда не улыбается.
Эля открыла дверь, оказавшись в просторном помещении с длинным столом и огромными окнами. Наверное, раньше здесь была другая обстановка, потому что слегка пахло старьем и многолетней пылью, которой припорошило ящики с личными делами "неугодных" в углу - только почему-то это надежду не вселяло.
- Мэры меняются, а жители об этом даже ничего не узнают?
Из кресла поднялся мужчина и, повернувшись к ней лицом, кивнул. Он был чем-то похож на вампира бледной коже и острыми скулами, сто процентов, еще и клыки были.
- Меня зовут Мирон Янович, я новый мэр Горгорода.
- Я...
- Я прекрасно знаю, кто вы, Элина, - он указал ей на стул, приглашая присесть. - И прекрасно знаю все о вас.
- Будем говорить о ваших заслугах? - хмыкнула она.
- Нет, это тоже ни к чему.
Федоров явно был местным - даже не из-за отпечатка уныния или безысходности, которых у него все равно не было - только житель этого проклятого города мог смотреть на кого-то и уже видеть его смерть у себя в голове. У Мирона было, скорее всего, тяжелое детство и не менее тяжёлая юность - его озлобленный взгляд, настороженность, отрезанные, будто ножом, фразы говорили сами за себя - любви к людям от него ждать не стоит. А еще у него была хорошая осанка, орлинный профиль и несколько татуировок - либо набитые в молодости по дурости, либо составляющие единый ансамбль или сюжет, скрытый за деловым костюмом.
- Тогда зачем вы хотели меня видеть?
- Я хотел увидеть человека, который будет писать то, что ему скажут в случае необходимости. Я его увидел.
- Хм, то есть, я свободна? - уточнила Эля.
- Завтра-послезавтра я официально стану новым мэром, ваша задача лишь написать прогнозы о том, что будет дальше.
- Те, что мне скажут?
- Те, которые вы напишете своей рукой из своей головы. Хочу увидеть вас в деле. Это все.
- В таком случае, - она встала из-за стола. - Всего вам доброго, Мирон Янович.
- Взаимно.