*
Боже — мы твои люди,
А в сердцах у нас — злоба!
От рожденья до гроба
Мы друг другу — как звери!
М. Горький «Городок Окуров».
1.
– Поговори со мной, – сказала я, чуть не плача.
– Признаюсь, я не этого ожидал.
– Умоляю. Неужели я даже этого не заслуживаю?
Холодно. Но не страшно. Заброшка, верёвка и пистолет кажутся знакомыми. Их звук и запах вызывает эйфорию и успокаивает.
– О чём поговорить?
– Что такое справедливость? Я всё думала и думала…
– Тебе бы наслаждаться молодостью, веселиться, а не страдать хренью. Эта хрень не для молодых.
– Я уже хочу умереть. Больно от мысли, что тебе всего 21 год, а ты уже устал и впору умереть. Я не чувствую, что жизнь только начинается. Ты похитил меня, чтобы выменять меня на ценность, но я не думаю, что в моей жизни она есть.
– Справедливость значит… То, что я делаю, по-твоему, справедливо?
–Смотря с какой стороны смотреть. С твоей – да. С моей – нет. Есть общественная и личная справедливость. Личная не всегда совпадает с общественной. Неспроста там корень правда. Правды много, истина одна. Для меня справедливость – мои чувства. Общественную справедливость тоже можно понять. А вот божественную хер разберёшь.
– Такая милая девочка, а ругаешься?
Я устало подняла на него глаза.
– Если бы у тебя не было пистолета, получил бы.
– Значит, ты боишься смерти?
– Я боли боюсь. Убивать ты меня не собираешься, и ловко уходишь от темы.
– Справедливости нет. Каждый выживает как может. Мне плевать, что справедливо, что нет, пока это приносит деньги и я живу.
– А зачем вы живёте?
– Хочется. Пить и трахаться хочется. Но насиловать я тебя не собираюсь.
– А мне всё мало. А как же мораль? Преподаватель говорил нам о Свидригайлове из “Преступления и наказания”...
– Отвратительный роман.
– Хах. Суть в том, что даже в таком отродье есть проблеск света, нравственная грань, через которую он не может переступить. В бреду ему приснилось, что его соблазняет пятилетка, и это его ужаснуло. Хотя до этого он спокойно изнасиловал подростка. А ты прямо сейчас спокойно разговариваешь со мной.
Он замолчал. Дождь усилился. Становилось всё холоднее и говорить из-за шума стало невозможно. Он просто смотрел на дождь, застыв с банкой пива. Лица в тот момент я не видела. От скуки я начала вчитываться в надписи на этикетке. Потом он резко развернулся, развязал меня, снял свою куртку и надел на меня. Затем мои руки снова были связаны, но уже спереди.
– Неужели тебе настолько не дорога жизнь?
– Не знаю. Но маму расстраивать я не хочу.
– Друзья?
– Они справятся. Мама – нет.
– Что-то святое во мне действительно есть. Интересная ты девочка.
– Мы обсуждали и тему одиночества. Свидригайлов и Раскольников были одни, а жизнь существует, когда нас двое. Я не совсем согласна. Если человеку хорошо наедине с собой, как с мамой, то и так жить можно. А мне страшно. И мне одиноко без другого.
– Поэтому ты меня не боишься?
Я вздохнула.
– Наверное…
– Мама говорит, что похожих на меня людей мало. Поэтому я стала снова активно разговаривать с выдуманной семьёй.
Он с любопытством посмотрел на меня.
– Тебе настолько одиноко?
– Там вообще целая страна, которая постепенно формировалась. Ну не суть.
– То есть ты фактически сама с собой стала разговаривать? Тоже вариант. Эх, даже возвращать тебя не хочется.
Послышался звук сирены. За мной? Всё ближе и ближе. Не хочу.
– Тебя кто-то нанял? Не знаю почему, но мне не кажется, что ты по собственной воле это затеял. Не такая я и богатая.
– Очень даже богатая. И мне всё ещё нужны деньги. И похищением я занимаюсь впервые. Провалился по всем фронтам.
– План-то хороший. Выкуп почти состоялся. Только с противником тебе не повезло. Мама страшный в гневе человек. Она отдаст любые деньги без разговоров, но подстрахуется и изловит врага за яйца.
– Ну да. На моём счету теперь много средств. Я ухожу.
От плена меня избавили и забрали куртку.
– Не простудись.
Я не стала оборачиваться и стала вслушиваться в удаляющиеся шаги и приближающиеся ко мне сирену правосудия.
2.
Снова шёл дождь. Я всегда его любила, но кто же знал, что самые интересные события в моей жизни будут происходить именно в такую погоду.
Моя кровать находилась впритык к окну, и как-то факт, что это небезопасно, мной забылся. От мирной жизни инстинкт самосохранения слегка потупился, но с ножом под подушкой я сплю до сих пор. Я лежала, не в силах заставить себя хоть что-то сделать в выходной, противостоять усталости становилось всё сложнее, как в окно постучалась знакомое лицо. Я резко вскочила и взялась за нож. Лицо однако мне улыбалось и махало рукой. Я закрыла штору и пошла переодеваться, написав сообщение маме. Закончив, я впустила гостя, который аккуратно перепрыгнул через кровать и стал надевать бахилы.
– Как жизнь?
– Сокращается. Вы меня преследуете? По маленьким понесло?
– Типун тебе на язык. Просто стало интересно, не покончила ли ты с собой.
– Нет. Чаю?
– Не отказался бы.
Я спустилась и налила нам обоим травяной чай. Сладости всегда были в моей комнате как святыня.
– Спасибо.
– И я не простудилась, – решила сдвинуть диалог с мёртвой точки всё ближе к теплым взаимоотношениям. – Нам сказали, что на филологическом факультете естественен экзистенциальный кризис. Но, мне кажется, у меня бы он возник в любом случае. Я ведь даже расслабиться не могу. Всё время думаю. Над аниме думаю. Над историей думаю. С литературой, это, конечно, тоже связано.
– Из-за этого ты не можешь наслаждаться молодостью?
– Наверное. Сил у меня никаких нет. Завидую иногда одногруппникам. Откуда у них сил столько? Мне плохо от большого количества людей. Каждый день из универа возвращаюсь измотанной.
– Тогда повеселимся вдвоём, – мужчина улыбнулся энтузиазмом. Это пугало.
– Подозрительно.
– Вкусный чай, – либо увернулся от темы, либо правда захотел похвалить напиток.
Дальше мы пили молча. Его присутствие меня почему-то совершенно не пугало. Хотя обычно я боюсь людей, в особенности к мужскому полу отношусь настороженно. У меня есть друг, но он даже не был у меня в комнате…
– Где у вас туалет?
3
Я открыла дверь и попросила следовать за мной – пригласила его внутрь. Мы спустились на нулевой этаж.
– Это тир? Это законно?
– Да. Всё законно. Оружие, всё законно, – я достала из шкафа бумаги и потрясла ими перед ним. Он их забрал и начал вчитываться в документы. Пока он это делал, я стала разглядывать свою коллекцию.
– Всё законно. Однажды я перешла дорогу на красный цвет. Машин не было, но мне было страшно. Меня мучило чувство вины, всё ждала, когда придут по мою душу. Это был одиннадцатый класс. Или десятый. Я поняла, что нарушать правила, не моё. Даже уяснила вроде, что главное, “чтоб всё шито да крыто было”, сама я так не могу. Правильная до мозга костей. Мой главный недостаток, мешающий мне жить. Не думала, что ты такой правильный. На кой тебе это знать? – спросила я, забирая документы.
– Да так… – неопределённо ответил тот. – Не думаю, что это плохо. Хуже быть бесчестным. На таких людей мир держится, и оттого им трудно бывает.
– Ужасно. Всё время не доверять и жить в напряжении, постоянно думать, что говорить, а что нет. Я так не хочу. Лучше умереть. Почему все вокруг такие злые? Почему всем нужно завидовать и обсуждать друг друга? Иногда мне от самой себя мерзко, если я подключаюсь. Почему никто не уважает преподавателей? Я тоже на них злюсь, но не могу не уважать. При этом если бы я сказала, что предателей нужно расстреливать, в жестокости объявили бы меня. Какая ирония. Они могут обсуждать человека, который не имеет к ним отношения. Возомнили себя хрен знает кем, – во время монолога я начала заряжать магазин, а когда закончила, сняла с предохранителя.
– Ты держишь неправильно. Приклад должен в плечо упираться, и держи винтовку прямее, – он стал меня поправлять. “Чёрт, из-за злости совсем забыла об этом”. Я не чувствовала от него опасности. Наверное, он стал для меня отцом.
Прозвучал первый выстрел.
– У тебя нет друзей? – мужчина отошёл и встал сзади.
– Есть. Они милые и хорошие. Но иногда мне с ними сложно разговаривать или я не знаю как.
Из дула вылетела вторая пуля. Подобное действительно успокаивает.
– Ничего страшного. С друзьями тоже не всегда просто общаться.
– А у тебя есть друзья? – на мой вопрос отвечали долго. Успело пройти еще три выстрела. Именно тогда я обернулась к нему лицом. Взгляд был направлен за мою спину, возможно, на мишень.
– Хреново стреляешь, – да, определённо на неё.
– Не сыпь соль на рану.
– Есть постоянный партнёр и ты.
И ты?
– П…
– Дашь пострелять? – меня нагло перебили.
– Да.
Мне нравилось смотреть, как он обращается с оружием: как заряжает магазин, как нажимает на курок, как держит. Может, под постоянным партнёром он имел в виду это, или я просто ищу смысл там, где его нет?
– Ты любишь оружие?
– Не сказал бы.
– Понятно, – когда я хотела сказать кое-что ещё, то услышала звук прихода уведомлений. Мама.
Спрашивала о моём самочувствии. Как же я её люблю. Ради неё и терплю эту дерьмовую жизнь.
– Это кто? – спросил он, проверяя винтовку, прежде чем поставить в сейф. Проверил, остались ли пули, поставил на предохранитель.
– Мама.
– Ты очень любишь свою маму. У меня мамы давно нет, завидую.
– А тебя не посещали мысли, что будь ты один, то тебе было бы проще? Легче расстаться с жизнью, например? – я не могла перестать за ним наблюдать. Когда со всем было покончено, я закрыла железку, содержимое которого мне было дороже любых сокровищ, и на которое периодически пускались слюни от восторга.
– Я и так не хочу умирать. Как-то без разницы.
В это раз он пошёл первым на выход. Я вырубила электричество, посредством которого освещалось помещение, и закрыла дверь, гармонирующую с остальным шкафом.
– У меня мечта в детстве была. Я смотрела на самую нижнюю полку, прям у пола и хотелось пробить там дыру, чтобы устроить себе маленькую пещерку с книгами и со свечой.
– Сейчас у тебя такая же пещерка, но уже с игрушками для взрослых. На мой взгляд, так гораздо лучше, – в глубине сердца проснулось желание улыбнуться просто так.
– А то.
4.
Загадочный гость явился ночью, когда шёл дождь и сильно гремел гром. Он уже знал, что я не сплю так поздно.
– Без комментариев, – первое, что мне сказали. Видимо, кому-то было сейчас не до сарказма, хотя он и правда выглядел, словно мокрая курица. А капли крови стали заметны при лучшем освещении.
– Она не твоя?
– Если б была моя, то я не явился бы сюда!
– Да кто ж тебя знает! – я достала черное полотенце (люблю чёрный) и протянула мужчине. На этом наш спор, который велся исключительно злым шепотом, прекратился.
– Что случилось? – я начала старательно вытирать ему волосы и одежду. Наверное, мне по душе заботится о ком-то.
– Секрет.
– Хреновый из тебя киллер.
– Я не киллер. Я наёмник – выполняю любую работу за деньги.
– А почему с меня плату не берешь?
– Дурочка. За тобой я присматриваю из собственной прихоти.
– Удочерил?
– Можно и так сказать.
– Спасибо.
Миссия под грифом секретно: заварить чай, пока мать спит.
Шкаф был просторный, чтобы я смогла в нем играть, поэтому и постелила ему тоже там.
– Дальше сам разберешься.
– Ага. Благодарю. Спокойной ночи.
– Доброй. Спокойной звучит как покойник, – тик-ток может быть и кладезем интересных и полезных знаний, из них мне показалась любопытной примета, зацепившая струнку страха в сердце: не желать спокойной ночи. Я безумно боюсь кого-либо потерять, я боюсь остаться совсем одна, мне тогда нечего будет терять. Близкие люди – мой предохранитель. Без них мне плевать с высокой колокольни на мораль и справедливость, уничтожу всё.
– Тогда доброй ночи.
– Доброй.
И в этот раз я точно легла спать.
5.
Будильник ненавидят почти все. И я в их числе. С трудом разлепив свои веки, я села на кровати в попытке прийти в себя, здесь главное не заснуть с открытыми глазами. Дальше хромаем до ванны, чтобы умыть лицо и проснуться. Из нее топаем на кухню за завтраком. Оттуда снова в ванную, но уже чтобы умыться полностью, в частности почистить зубы. В спальне одеваемся, перепроверяем все по сотне раз из-за тревожного расстройства, и шуруем на выход. Сегодня распорядок дня был слегка изменён, я проверила наемника в шкафу, перед тем как уйти. Тот спал как убитый, слава богу, фигурально. Я оставила ему записку и заперла дверь снаружи, а то мало ли. И вообще, надо будет – вылезет через окно, как обычно.
На парах пытаемся не заснуть и держимся до последнего. Не без усилий, но это удаётся – маленькая победа. Ох уж эта студенческая жизнь. У правильной девочки вроде меня отличная от того, что обычно представляют. На меня удивлённо посмотрели, когда я сказала, что не пью и не курю, но сейчас все немного иначе – попробовала немного шампанского на Новый год и день рождения. Больше не употребляла ни разу, а сигаретах и речи не идёт. Ненавижу терять контроль над своим телом, и запах никотина раздражает.
С первого курса я стараюсь не посещать массовые мероприятия, только если они не вместо пар или это интересные бесплатные факультативы по записи. Эмпатом быть тяжело, особенно если ты не контролируешь эту способность. Я чувствую эмоции вокруг себя, и они далеко не радужные. Мои негативные мысли, чувства смешиваются с чужими, они отражаются на лице, и ты с большим трудом различаешь грань. В конце концов в автобусе я стала слушать музыку, и мне стало легче. Если и страдать, то хотя бы о своём. Наушники стали верным другом, но в итоге эта зависимость перетекла в проблему – боязнь тишины до невроза. Тишина – знак того, что я здесь, не в своих фантазиях, а здесь, в одиночестве и в отчаянии.
Мы все несчастны. Я не видела ни разу счастливого человека вживую. Лишь в деревне на диалектологической практике, мне удалось соприкоснуться с этим миром. Хотя когда я спросила одну бабушку, она неловко рассмеялась на мою фразу: “Впервые вижу счастливого человека”. Или я себе опять надумываю, или лучше бы промолчала, или, как говорит мама, забей.
Жизнь течёт, и мимо меня. Так быстро протекает бурная река времени, а я где-то на берегу. День сурка продолжается и сводит меня медленно в пропасть безумия. Жизнь – это игра, в которую я не научилась играть. Не умею играть за своего персонажа. Жизнь – это подарок с потерянной инструкцией по эксплуатации, которую следует найти. Я даже не живу здесь. Как и большинство. Мы не живём, мы в мыслях, а здесь только наши тени, соприкасающиеся друг с другом. И умираем мы в одиночестве.
Философские мысли довели меня до депрессии и тревоги. Я в пустоте. Смысла жизни нет. Боги не дали мне его. Как жить и радоваться? Я хочу, чтобы мне было хорошо, но неужели на этом всё? Нет никакой великой цели? Просто жить? Я не понимаю. Мне нужна эта цель, я хочу быть хоть кому-нибудь нужна! Кому нужны мои принципы и справедливость?! Нужно ли это всё хоть кому-то кроме меня?! Или это мусор?!
Я боюсь ответственности, но парадоксально гиперответственная. Боюсь людей. Я научилась более менее коммуницировать с другими, но не могу не ожидать подвоха. Не могу поверить в то, что всё будет хорошо, что случится чудо. Я не доверяю предвкушению счастья.
Когда же это всё закончится?!
Я ненавижу себя. За каждую ошибку хочется застрелиться из-за стремления к перфекционизму, хотя разумом понимаю, что идеальных людей не существует! Я хочу стать роботом. Груз давит на меня, и я тяну в одиночку, делясь порой с друзьями и мамой, но всё тяну за собой: свои же страхи и ожидания, прошлое, расстройства, дела, будущее, мысли о человечестве, чувство вины, неспособность справиться с собственными эмоциями, легко скачущими как волна. О Боже, я схожу с ума! И это моя заслуга!
Мы в мире безумия. Мир логичен до абсурда. До “Доктора Крупова” я осознала это: мы все больны. В этом мире норма определяется большинством, чаще во благо общества, для поддержания его функциональности. В этом мире не существует адекватных людей. Никто не смеет меня осуждать за то, что я написала здесь. Я не открыла Америку, и многие уже знают это.
Сходить с ума в одиночку может быть весело, но теперь я делю это с подругой и названным отцом. После знакомства с последним, я стала чаще смеяться. Он знает много прикольных вещей и учит им меня. И ему хватает наглости называть меня скучной! Ну всё, жди возмездия!
6.
– О, кстати, у меня появилась новая любимая песня. Короткая правда, – я сидела в тик-токе в наушниках и просматривала свои закладки. На полу сидел папа и чистил свой пистолет. Его детали аккуратно были разложены на белой тряпочке.
– Внимательно слушаю, – не отвлекаясь, изъявил он согласие.
– Ща, она не сразу начинается. Вот, – я переключила в начало и сняла паузу. Прослушав до конца, я продолжила говорить. – Я прочитала историю этой песни. Это стихотворение одного пленного. Имя не помню. Его перевели и наложили на музыку.
– В твоём стиле.
– А-то. То, что нас не ломает, даёт нам чёрный юмор и нездоровые методы адаптации.
– Сходи к психиатру.
– Эй! А как же моя уникальная припиздь?! Я против!
– Не переживай, в твоём случае она не излечима. И тебя в твоём состоянии точно всё устраивает? – он повернулся ко мне, закидывая руку на кровать. На эту тему всегда сложно говорить, сложно формулировать свои мысли, поэтому возникла пауза.
– …Тревога меня не устраивает. Я начинаю сходить с ума.
– Что и требовалось доказать. Походишь пару раз, ничего страшного с тобой не случится. Только не к государственному. Понапишут тебе там.
– …Но песня-то классная? – с надеждой спросила я.
– Классная, – улыбнулся он.
7.
С точки зрения здравого смысла и логики, к которым я до этого безуспешно стремилась, сближаться с похитителем верх абсурда. Особенно когда ты ничего о нем не знаешь.
Однако я почему-то стала ему доверять. Он стал приходить ко мне не только в дождь. Мы играли в карты и лото, стреляли, делали домашнее задание и готовились к экзаменам.
Я не задавала волнующие меня вопросы. Есть ли у него другие дела? Чем он занимается сейчас? Сколько ему лет? Он бы всё равно не ответил. А я бы, чтобы позлить, назвала его дяденькой. А он бы проворчал, что слишком молод для такого прозвища.
Наше общение оставалось в секрете, потому что не хотелось, чтобы полиция отобрала у меня то, что я так долго желала. Общественная справедливость была против моего счастья, и это составляло мою личную справедливость.
– Ты не оставишь меня? – последняя цифра была закрыта на моей карточке, знаменуя мою победу. Я крайне эгоистична. Я не хочу снова остаться одна. Ведь он слушал меня, все мои мысли, не посмотрел как на сумасшедшую.
– Не знаю, – резануло как ножом. – Жизнь непредсказуема.
Я терпеть не могу то, что не в состоянии контролировать. Будущее и неожиданности входят в этот перечень. Адаптация к меняющимся условиям не про меня. Но я не могу поступить так с дорогим человеком, не могу насильно держать рядом с собой, чтобы мне не было одиноко. Это несправедливо. Поэтому я постараюсь отпустить. Отпустить и забыться в чём-то другом. Осознание того, что ты здесь – в унылом мирке и одиночестве, где твои мечты никогда не сбудутся, – пытка. Моя жизнь превратилась в пытку.
– Пока буду с тобой. Раз уж приручил, возьму ответственность.
– Кто кого приручил. Сами ко мне ходите.
– Но ты ведь рада меня видеть?
– Кто знает. И вообще, я победила, с вас конфеты.
– Ладно, в следующий раз занесу. Мне пора, – он открыл форточку и исчез.