012

Холодный пол гостиной Байерсов впивался в колени. Перед ней лежала примитивная, но мощная конструкция: грубый квадрат из сшитых в спешке чёрных футболок, внутри — нарисованная горкой соли пятиконечная звезда, в самом центре которой возвышался плотно смотанный цилиндр из алюминиевой фольги. Последние крохи её силы вибрировали в кончиках пальцев. Всё зависело от этого ритуала. Всё.

— Готово? — Уилл стоял рядом, закусив губу, его глаза, широко открытые в полумраке, отражали мерцание её внутреннего напряжения. Он сжимал пустой пакет из-под соли, словно амулет.

Двенадцатая кивнула, не в силах говорить. Она закрыла глаза, отсекая жуткое окружение — липкие стены, запах тлена, вездесущую угрозу. Внутри себя она искала ту искру, что всегда горела, несмотря ни на что. Огонь был её сутью, её проклятием и даром. Сейчас он должен был стать ключом.

Она протянула дрожащую руку. Указательный палец коснулся верхнего торца фольгированного стержня. Не физическое тепло, а саму суть огня, концентрированную волю, она направила в холодный металл.

Вначале — ничего. Лишь её собственное отчаянное биение сердца в ушах. Потом — едва уловимое шипение. И вдруг — вспышка.

Не огня в привычном понимании. Звезда из соли загорелась ледяным пламенем. Бело-голубые, почти невидимые языки лизали кристаллы, не плавя их, не дымясь. Они пульсировали, как северное сияние, заключенное в звезду. Внутри этого холодного пожара закружились образы, быстрые, как вспышки молнии:

Вашингтон. Белый Дом, подсвеченный ночными огнями.
Дата: 12 декабря, 23:59

Нью-Йорк. Статуя Свободы, окутанная туманом. Дата: 4 декабря, 23:59

Москва. Красная площадь, покрытая снегом. Дата: 27 ноября, 23:59

Дели. Шпиль древнего храма. Дата: 19 ноября, 23:59

Хоукинс. Знакомое зловещее здание лаборатории. Дата: 11 ноября, 23:59

«Сегодня!» — мысль пронзила Двенадцатую, как ток. Хоукинс. Лаборатория. Сегодня в полночь.

Пламя соли погасло так же внезапно, как и вспыхнуло. Оставив лишь тлеющий запах озона и пустоту. Двенадцатая открыла глаза. Мир поплыл перед ней. Силы, державшие её на коленях, покинули. Она закачалась и рухнула на спину, как подкошенная. Воздух вырвался из легких хриплым стоном.

— Аккуратно! — Уилл бросился к ней, пытаясь помочь сесть. Его руки дрожали.

Она позволила ему поднять себя, оперлась спиной о стену. Голова гудела, тело было ватным. Черные прожилки под кожей на шее пульсировали тупой болью.

— Ну что? — Уилл присел рядом, его голос был полон надежды и страха. — Что ты узнала? Увидела?

Двенадцатая сделала глубокий, прерывистый вдох, собирая последние капли энергии для слов.

— Хоукинс... — прошептала она. — Одиннадцатое ноября. Сегодня.

Глаза Уилла вспыхнули.

— Сегодня?! Но... время? Место? Где именно откроется портал?

— Ровно... в полночь, — выдохнула Двенадцатая. — В лаборатории. Главный зал... где Врата. — Она помнила это место слишком хорошо. — Надо... быть там. На виду. Чтобы... они нашли нас... когда заглянут.

Надежда на лице Уилла сменилась растерянностью.

— Но как? Как им сообщить? Как сказать Одиннадцать и маме? Они же не знают!

— Я... не знаю... — призналась Двенадцатая, чувствуя горечь бессилия. Её план имел фатальный изъян. Ритуал показал где и когда, но не как передать эту информацию. — Она... сама должна... почувствовать. Увидеть. Найти нас...

Уилл замолчал, сжав кулаки. Его взгляд упал на потухшую звезду из соли и почерневший рулон фольги. Он замер, потом решительно кивнул.

— Я знаю одно место... Замок Байерсов. Та хижина, где мы встретились. Там... там я чувствовал маму. Там подождём связи, — сказал он с твёрдостью, которой, казалось, у него не осталось. — А в полночь... будем в лаборатории.

***

POV Одиннадцать

Тишина. Не абсолютная — где-то далеко гудели насосы, нагнетающие солёную воду в огромный надувной бассейн, установленный посреди школьного спортзала. Но для Одиннадцать мир сузился до плотной, обволакивающей темноты и солёной тяжести воды, державшей её тело на плаву. Депривационная камера, созданная на скорую руку. Единственный шанс усилить её дар, пробиться сквозь барьер миров.

Она плыла в чёрной пустоте, мыслью простираясь сквозь слои реальности, как щуп. Искала знакомую энергетическую подпись — страх, надежду, саму суть Уилла. Вокруг неё на краю бассейна, затаив дыхание, стояли все: Джойс, сжимавший платок; Хоппер, напряжённый как струна; Майк, Лукас, Дастин, Нэнси, Джонатан и Стив. Их тревога вибрировала в воздухе, но Одиннадцать отсекала её, концентрируясь.

— Уилл... — мысленный зов ушёл в пустоту.

Минуты тянулись, как часы. Потом — слабый отклик. Как далёкий радиосигнал сквозь помехи. Она усилила напор.

— Я... что-то чувствую, — пробормотала она вслух, голос эхом разнёсся по тихому залу.

— Говори, милая! Всё, что видишь! — Джойс припала к самому краю бассейна, её глаза были полны отчаянной мольбы.

Картинка прояснялась, как проступающая на фотобумаге. Не лаборатория. Не леса Хоукинса. Комната. Кровать с тумбой и шкафом рядом. И возле кровати — худенькая фигурка, сжавшаяся в комок.

— Я вижу... — голос Одиннадцать дрогнул. — ... Комнату. В своей комнате.

Джойс вскрикнула, прикрыв рот рукой. Слёзы хлынули у неё из глаз.

— Уилл?! — крикнула Джойс в пустоту перед собой, словно он мог услышать. — Сынок! Это ты?!

Одиннадцать почувствовала, как образ Уилла вздрогнул. Он поднял голову, его глаза в ментальном пространстве были огромными, полными страха и... узнавания?

— Скажи ему... — Джойс всхлипнула, её слова прерывались рыданиями. — ...скажи, что я иду за ним! Скажи, что мама идёт! Что мы все идём!

— Уилл... твоя мама идёт за тобой... — Одиннадцать передала послание, вложив в него всю силу материнской любви и своей надежды. Она увидела, как губы Уилла в видении дрогнули. Он что-то прошептал, звук был слабым, искажённым дистанцией и барьером.

— Он говорит... — перевела Одиннадцать, нахмурившись. — «П-побыстрее. Спешите...»

— Хорошо! — Джойс кивала, вытирая слёзы, но они текли снова. — Скажи ему... оставаться на месте! Держаться! Мы уже в пути! Мы знаем, где он! Мы...

Одиннадцать внезапно перебила её. В видении Уилл заговорил снова, его лицо исказилось ужасом. Он указал куда-то за пределы своего укрытия.

— Где сестра? — резко спросила Одиннадцать, её сердце сжалось ледяным предчувствием. — Двенадцать. Где она?!

Образ Уилла затряс головой. Его губы сформировали слова, которые Одиннадцать услышала с леденящей ясностью:

— Они её... поймали. Забрали её... когда она... сказала мне убежать...

— Нет... — Шёпот Одиннадцать прозвучал как скрежет камней. Картинка начала дрожать, края видения заклубились чёрным дымом. — Нет! — её крик эхом ударил по стенам спортзала. — НЕТ!

Она увидела последний кадр: отчаянный, полный вины взгляд Уилла — и всё. Связь рванулась, как надорванная струна. Чёрная пустота депривационного бассейна поглотила всё.

Одиннадцать не просто вышла из транса. Она рухнула. Её тело, лишённое опоры воды, тяжело шлёпнулось на мокрый брезент дна бассейна. Она не пыталась встать. Свернувшись калачиком, обхватив колени руками, она начала раскачиваться взад-вперёд, как раненый зверёк. Глухие, разрывающие душу рыдания вырвались наружу. Не просто слёзы — это был вопль потери, отчаяния, крушения последней надежды. Она чувствовала боль сестры в момент разрыва связи. Она знала, что случилось что-то непоправимое. Её глаза, полные немой боли и ужаса, встретились с глазами Джойс, склонившейся над краем бассейна. Не думая, не осознавая, Одиннадцать вскочила и бросилась к ней, вцепившись в её мокрый от слёз свитер. Она зарылась лицом в плечо Джойс, её тело сотрясали беззвучные теперь, но от этого ещё более страшные, конвульсивные рыдания. Она потеряла не просто сестру. Она потеряла часть себя. Часть, которая только что начала обретать надежду на свободу.

***

POV Двенадцатая (Несколько минут назад)

Рык. Низкий, голодный, злобный. Не издалека. Прямо за стеной хижины Байерсов. Дрожь пробежала по спине Двенадцатой. Они нашли их убежище. Уилл побледнел как полотно, его глаза стали огромными от страха. Она почувствовала его парализующий ужас, его неспособность пошевелиться. "Леденящий шок". Её собственные силы были на исходе после ритуала. Сражаться — значило подписать смертный приговор им обоим. Но сдаваться — тоже. Мысль пришла мгновенно, отчаянная и жуткая.

— Сиди здесь. Не выходи. Что бы ни случилось, — приказала она Уиллу, её голос был тихим, но железным. Она встала, отряхнулась от мнимой пыли и шагнула к двери.

— Куда ты? — прошептал Уилл, но она уже вышла в серый, ядовитый свет.

Их было пятеро. Те же твари, что преследовали их раньше, только теперь злоба в их безглазых мордах смешалась с торжеством. Вожак, чуть крупнее, выступил вперёд. Его клешни щёлкнули в воздухе.

— Нашли крысу, — прошипел он, звук скребся по её сознанию. — Выбирай, — Двенадцатая выпрямилась, стараясь казаться сильнее, чем была. Внутри всё сжималось от страха. — Либо ты отдаёшь нам свою силу и мы отпустим вас, либо... отдаёшь его нам и уходишь.

— Что...? — Двенадцатой казалось, что она неправильно расслышала. Зачем и как они заберут её?

— Выбирай! — мысленный рёв вожака ударил по ней, заставив отшатнуться. — А то мы сами выберем. Сожрём его на твоих глазах!

Время остановилось. Она видела испуганное лицо Уилла в окне хижины. Слышала его прерывистое дыхание. Вспомнила Одиннадцать. Её единственную сестру. Единственный свет в её жизни. Жертвовать собой ради чужого мальчика? Но он не был чужим. Он был надеждой. Он был шансом на спасение для них обеих. Если он спасётся, Одиннадцать найдёт её. Она верила.

— Ладно, — голос её был хриплым, но твёрдым. Она подняла руки, ладонями к тварям. — Я отдаю свою силу. Только... оставьте его. Слово.

— Отлично, — прошипел вожак, и в его «голосе» прозвучало отвратительное удовольствие.

Две из них шагнули к ней. Они были ближе, чем она ожидала. Их клешни протянулись, чтобы коснуться её рук, впитать обещанную силу. И в этот миг, когда их внимание ослабло, когда они поверили в её капитуляцию, Двенадцатая собрала всё, что у неё осталось. Весь страх, всю боль, всю ярость за потерянные годы, за сестру, за себя. Она не отдавала силу. Она превратила её в оружие.

С оглушительным рёвом, похожим на взрыв бензобака, из её ладоней вырвались не шары, а сплошные *стены* белого, испепеляющего пламени. Они ударили не только в ближайших тварей, но и в тех, что стояли сзади. Воздух затрещал, запахло палёной хитиновой бронёй и горелой плотью. Монстры взвыли от неожиданности и боли, отбрасываемые чудовищной силой взрывной волны огня.

— УИЛЛ! БЕГИ! — закричала Двенадцатая, её голос сорвался. — БЕГИ СЕЙЧАС! К ДОМУ! НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ!

Она видела краем глаза, как он сорвался с места, проламывая заросли паутины у задней стенки хижины, исчезая в сером лесу. Облегчение ударило в грудь. Он спасён. Хотя бы он.

Но пламя гасло так же быстро, как и вспыхнуло. Оно поглотило последние капли её энергии. Чернота заклубилась перед глазами. И тогда на неё обрушилась месть.

Оставшиеся твари, обожжённые, но не убитые, бросились вперёд. Вожак издал не звук, а чудовищный ультразвуковой импульс. Он ударил в Двенадцатую, как физическая волна. Не просто громко — это была вибрация, разрывающая ткани изнутри. Её кости затрещали, зубы сомкнулись до боли, мозг залила алая муть. Она вскрикнула — но звука не было, её голосовые связки были парализованы. Она рухнула на колени, судорожно вцепившись ладонями в уши, пытаясь заглушить невыносимую, пронизывающую насквозь боль. Мир превратился в сплошной гул, биение собственной крови в висках и всепоглощающую тошноту.

Чернота. Пустота. А потом — Ад. Не метафорический. Физическая, разрывающая боль в груди. Лёгкие горели, как будто их налили раскалённым свинцом. Они судорожно сжимались, требуя воздуха, но горло было сжато невидимой удавкой. Она не могла дышать. Существа не просто хотели её силы. Они хотели вытянуть саму её жизненную энергию, её душу. Она дергалась в конвульсиях, пытаясь сгенерировать искру, крикнуть, но связь с её даром была мертва. Страх — чистый, первобытный, животный — окутал её разум, как саван. И сквозь этот страх, сквозь жгучую боль в груди и оглушающий гул в ушах, она эхом услышала... плач. Горький, разрывающий сердце плач. Одиннадцать. Сестра была рядом. Она видела. Она чувствовала её агонию. И не могла помочь. Но она сделала всё, что могла. Нашла Уилла. Привела помощь к его дому. Последний слабый, мысленный выдох — благодарность и любовь — и Двенадцатая перестала бороться. Её тело обмякло, прилипнув к холодной, липкой траве. Она перестала чувствовать клешни, впившиеся в её руки и шею, перестала чувствовать, как её жизненная сила вытягивается наружу. Сознание погрузилось в бездонную, небывалую тишину.

***

POV Уилл

Лес мелькал серой стеной. Ноги подкашивались, сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Он бежал, не разбирая дороги, гонимый криком Двенадцать: «БЕГИ!». Её крики, полные боли и ярости, преследовали его, впиваясь в мозг когтями вины. Каждый звук заставлял оборачиваться, хотел вернуться. Но её приказ был последним. Её жертва должна была что-то значить.

Он бежал, спотыкаясь о корни, раздирая руки о колючие ветки, покрытые слизью. Слёзы текли по его грязным щекам, смешиваясь с потом и мерзкой влагой воздуха. Он не вытирал их. Почему он? Что он такого сделал, что оказался в этом аду? Почему из-за него страдают другие? Двенадцатая... её лицо в последний миг, полное решимости и... прощания.

Наконец, сквозь чащу, показался силуэт дома. Его дома. Только здесь он был похож на гниющую тушу, покрытую серым саваном. Уилл ввалился через чёрный ход, прислонился к холодной стене прихожей, пытаясь перевести дух. Он должен был добраться до места ритуала. До того квадрата из футболок и звезды из соли. Это была последняя связь с планом Двенадцать. С надеждой.

Он спустился в гостиную. Квадрат лежал там, где они его оставили. Фольга почернела. Соль казалась обычной солью. Надежда, теплившаяся в груди, начала гаснуть. Столько всего произошло... и всё напрасно? Двенадцатая отдала себя... за что? За то, чтобы он снова заперся в этом кошмаре? Горечь и отчаяние захлестнули его. Он не смог сдержаться. Тихие всхлипы переросли в рыдания. Он плакал о Двенадцатой. О себе. О маме, которая, наверное, уже похоронила его в своём сердце. О том, что всё кончено.

Он поднялся наверх, в свою комнату. Не было сил ни думать, ни бояться. Он заглянул в дверь. Пусто. Липкая паутина колыхалась на сквозняке. Он зашёл и повалился на кровать — вернее, на то, что от неё осталось, на жесткий каркас, покрытый толстым слоем мерзкой субстанции. В голову лезли страшные картины: Двенадцатая, разрываемая тварями; мама в слезах; его собственное забвение здесь. Чтобы прогнать их, он заставил себя вспоминать счастливые моменты. Велосипедные прогулки с друзьями. Рисование в своей комнате при свете настольной лампы. Мамин горячий шоколад в холодный день. Майк, Лукас, Дастин, их смех... Постепенно рыдания стихли. Осталась пустота, но уже не такая острая.

Чтобы успокоиться окончательно, он начал мямлить под нос. Сначала бессвязные звуки, потом — мелодию. Его мелодию. Голос его был тихим, срывающимся:

"Darling you got to let me know...
Should I stay or should I go now?"

Простые слова, знакомый ритм. Они действовали как заклинание. С каждым куплетом внутренняя дрожь утихала. Он почувствовал странное, хрупкое спокойствие. Как будто песня стала его последним щитом.

Он допел последнюю строчку, и тишина комнаты снова сомкнулась вокруг. Но теперь она была не такой враждебной. Он закрыл глаза, пытаясь удержать это состояние. Потом, он почувствовал присутствие. Одиннадцать связалась с ними ментально. Когда он объявил ей о Двенадцати, и потребовал поторопиться, связь прервалась. А потом...

Грохот разнёсся по дому, как взрыв.

Уилл вскочил, сердце провалилось куда-то в пятки. Дверь в его комнату не просто открылась — она была снесена с петель и отброшена в сторону с чудовищной силой. Сначала мелькнула безумная надежда: «Мама! Хоппер!». Но тут же он понял — ещё не полночь. И слишком рано.

В дверном проёме, заполняя его собой, стоял монстр. Его цветок-пасть мерцал в полумраке, длинные, костлявые конечности скребли по полу. За ним маячили другие, меньшие тени. Их шипение наполнило комнату.

Уилл отпрянул к стене, вжавшись в неё. Он не кричал. Не пытался бежать. Не было сил. Не было смысла. Его «Леденящий шок» вернулся, но теперь это была не паника, а ледяное, опустошающее принятие. Игра окончена.

Демогоргон шагнул вперёд. Его когтистая рука протянулась, не для удара, а как хозяин за своей собственностью. Он схватил Уилла за предплечье. Прикосновение было ледяным, обжигающе-холодным, парализующим. Уилл почувствовал, как по телу разливается слабость. Он хотел крикнуть, вырваться, но не успел. Тёмные пятна поплыли перед глазами. Сознание отключилось, как перерезанный провод.

***

POV Двенадцатая

Сознание вернулось волной тошноты и всепоглощающей, костной боли. Она лежала на чём-то холодном и жёстком. Липкая трава впивалась в её щёку. Она открыла глаза. Серое небо с кровавыми прожилками. Значит, не умерла. Или это и есть смерть?

Она попыталась пошевелиться. Каждое движение отзывалось огнём в мышцах, особенно в руках и шее, где клешни Демодогов оставили глубокие, рваные раны, сочившиеся тёмной, вязкой кровью. Игнорируя боль, она подняла дрожащую руку. Посмотрела на ладонь. Внутри должна была быть сила. Огонь. Жизнь.

— Ну, давай же... — прошептала она хрипло, сконцентрировав всю волю. — ...давай!

Ничего. Ладонь оставалась пустой и безжизненной. Она отчаянно щёлкнула пальцами — старый трюк, чтобы вызвать хоть искру. Ничего. Взмахнула рукой в воздухе. Ни малейшей вспышки. Ни капли тепла, кроме собственной лихорадки.

— Всё... — слово сорвалось с её губ, горькое, как пепел. — Пропало.

Она опустила руку, уставившись в серое небо. Силы не было. Ни капли. Монстры вытянули её, как сок из фрукта. Осталось лишь еле заметное, тлеющее где-то глубоко внутри тепло, которое слабо согревало её измученное тело, не давая замёрзнуть насмерть в этом ледяном аду. Возможно, это было её собственное тепло. Физическая боль от ран была ничто по сравнению с этой внутренней пустотой. Она чувствовала себя оболочкой. Призраком. Тенью самой себя.

Но одна мысль грызла её мозг, острая и невыносимая, сильнее любой физической муки:

«На свободе ли Уилл?»

Она отдала за него всё. Свою силу. Своё будущее. Возможно, свою жизнь. Спасся ли он? Добрался ли до дома? Или монстры нашли его по дороге? Эта неизвестность была хуже любой пытки лаборатории. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь заглушить леденящий страх за мальчика, которого едва знала, но за которого отдала себя.

***

POV Уилл

Сознание возвращалось медленно, сквозь толстый слой ваты и боли. Голова гудела. Тело ныло, особенно рука, которую схватил Демогоргон — там чувствовался глубокий синяк и странное онемение. Он лежал на чём-то очень холодном и твёрдом. Открыл глаза. Тусклый свет. Голые, бетонные стены. Потолок с люминесцентными лампами, некоторые мигали. Запах... антисептика, пыли и чего-то... химического. Знакомый запах. Лаборатория. Но не та, что в Хоукинсе? Или... её часть в этом аду? Он попытался поднять голову — тело не слушалось, было слабым, как после долгой болезни.

И тут он услышал их. Голоса. Не шипение монстров. Человеческие голоса. Приглушённые, но такие знакомые, такие родные, что слёзы брызнули из его глаз мгновенно.

— ...должны быть здесь! Она видела врата здесь! В этом крыле! — Это был голос Хоппера. Твёрдый, но с дрожью отчаяния.
— Джим, осторожнее! — И мама. Джойс. Её голос был измотанным, хриплым от слёз и бессонных ночей, но в нём горела неистовая решимость. — Уилл! УИЛЛ! СЫНОК, ОТЗОВИСЬ!

Они были здесь. В реальной лаборатории. Искали его. И, похоже, были очень, очень близко. Сердце Уилла заколотилось, как бешеное. Он знал — они рядом. Они пришли за ним. Надежда, яркая и жгучая, как пламя Двенадцатой, вспыхнула в его груди, прогоняя ледяной ужас этого ада.