клянусь
Дорогой читатель, я хотел передать словами то, как я чувствую эту песню: Lucia - Yours.
***
Я расскажу тебе о моём отчаянии горькими поцелуями, впиваясь в истому твоей до боли взаимной печали в саднящих трещинках на сухих губах.
Я вспорю твоё страстное сердце дрожащим дыханием красивой изувеченной влюблённости, которую у меня неизбежно заберут и запрут под венцом нерушимой священной клятвы, несущей верность друг другу всегда и во всём до гроба. Но не я буду тем, кто услышит ласковый трепет твоей клятвы.
Я сгораю, мой герцог. Сгораю безумными, измученными стенаниями в чувственной неге нашей последней ночи, в густом полумраке за багровыми портьерами нашей укромной, никому не известной спальни в дальней части твоего загородного поместья, куда мы нетерпеливо бежали с пикника, после того, как твой отец известил присутствующих о твоей помолвке с моей кузиной. Это наш последний и самый скорый отъезд. Я ничего не желаю сильнее, чем непрестанно слышать, как кудахчут и копошатся слуги, пакуя всё необходимое в дорогу, потому что «молодые господа снова собрались на охоту».
Я сорву твою маску. Обнажу твои непристойные, жадные чувства овладеть мной.
Я взбудоражу наши души холодным прикосновением пальцев по твоей коже и доберусь до твоего самого неравнодушного, томимого, нежного чувства в интимном искушении твоих разгаданных желаний, которые - я знаю - ты навеки сохранишь во мне и, быть может, мне ещё раз когда-нибудь посчастливится вкусить сладость твоей удовлетворённой улыбки.
Ты почувствуешь глубину моего необъятного порочного чувства, которое влечёт меня к тебе всякий раз с новой пылкой, волнующей дрожью по телу, и познаешь пределы моей унывающей надежды в робости моего испуга от твоих изящных, но сильных рук, которыми ты привлечёшь меня к себе предельно близко, чтобы стало невозможно больно нам обоим.
Мне нестерпимо хочется кричать, рыдать, сорваться в истерике в пучину нарастающей клокочущей обиды, ведь тебя со мной больше не будет. Я эгоист. Я не хочу, чтобы ты покидал меня. Я не отдам тебя своей никчёмной кузине только потому, что этого требует твоё положение и наша королева. Я - твой стон, твой вдох, твой губительный порок, твоя любовь! Я - твой Тэхён! Я умру, потому что как мне жить, если ты не сможешь даже удостоить меня нежным, ласковым взглядом своих миндалевидных глаз, которые так милы твоим чересчур откровенным любопытством к моей персоне, когда тебя окружают очаровательные, кокетливые улыбки юных красавиц, жаждущих твоего внимания. Но мы неизменно отдаёмся друг другу даже, когда выходим в свет, в тихом воодушевлённом стремлении пытаясь завладеть хотя бы одним-единственным значимым прикосновением.
В груди всё сжимается непонятной судорогой, и мне так тесно, так больно, что слёзы поперёк горла встают, и я давлюсь, давлюсь своим горем, своей запретной любовью к тебе. Заведомо было писано, что херувимы не благословят этих кощунственных поцелуев украдкой в вишнёвом саду, где ты впервые пригласил меня на танец. Я ведь знал, так почему же позволил закружить меня в твоей неудержимой чувственной страсти?
Ощупью губ я вычерчу искусные контуры твоего лица, тонкими пальцами плавно нарисую изящные линии наших обнажённых горячих тел. Я заставлю забыть тебя имя той, которой ты обещан. Я напомню тебе о карминовых лепестках пионов в саду, которые мы зажмём между наших ладоней, в переплетении наших пальцев. Я выведу их алыми узорами на твоей распалённой, чувствительной груди и ниже, ниже - прочь от рассудка. Ты будешь молить о большем, будешь требовать меня, просить, умолять искусанными вожделением губами, и я доведу до экстаза нашу безбожную, бесстыжую, безумную похоть.
Наши стенания возродят утраченную музыку эдемовских наслаждений.
Наше притяжение сладостно и невыносимо, и жадность друг в друге оправдана и неукротима. Страстным неоновым цветом мы будем гореть изнутри, будем задыхаться любовью... медленно, как в наших прочитанных книгах писано: жертвенно,
пылко,
отчаянно.
Мои пальцы едва скользят по твоим закрытым векам, очерчивают мокрую полуулыбку, молящую о безвинном прощении. Моя рука ловится твоей ладонью, едва не сорвавшись с острого подбородка, и на запястье горячим дыханием выжигает:
- Я - твой секрет, а ты - мой.
Мне стало внезапно так покойно от твоего сникшего голоса, как бывает, когда приходит неизбежное смирение. И боль отступила. И в груди больше не давит, не колется, не рвётся от ужасной агонии изнывающее безнадёжной тревогой влюблённое сердце. И ничего во мне, кроме слёз, не осталось.
Я отдам тебе тот самый целомудренный поцелуй, скользнувший когда-то по моей щеке твоими губами, - самый невинный из всех, украдкой подаренных тобою, и тем прелестный и хранимый мною в нежном трепетном румянце на щеках, потому что...
Я люблю тебя, мой герцог.
И безутешной любви у нас не отнимут, потому что мы завещаем её небесам.
Сегодня, в непримечательной свободе тишины, при полночном свидетеле всех наших любовных утех, я пропущу меж пальцев твои густые локоны волос на затылке и мерным шёпотом у твоих губ покаюсь в своём страшном грехе, что навеки люблю, и клянусь - не предам своих чувств.
И ты заверишь:
- Клянусь.