Эрнесто Гевара. Дневник мотоциклиста

Над морем повис четко очерченный круг полной луны, осыпающей волны серебри­стыми блестками. Усевшись на гребне дюны, мы смотрим на это непрестанное колыхание, и мысли у нас разные: для меня море всегда было существом, которому можно доверить­ся, другом, который с готовностью выслу­шивает любой рассказ, никогда не выдавая доверенных ему тайн, товарищем, который дает лучший из советов: шум и плеск волн каждый толкует как может. Для Альберто это новое, непривычное зрелище, пробуждаю­щее в нем странное волнение, заметное по напряженному, внимательному взгляду, ко­торым он провожает каждую замирающую на прибрежном песке волну. В свои без мало­го тридцать Альберто впервые увидел Атлан­тический океан и в этот момент переживает важность открытия, распахивающего перед ним бесконечные пути, ведущие во все угол­ки земного шара. Свежий ветер говорит о близости моря, его дыхание преображает все, чего ни коснется. Даже пес Камбэк, вы­тянув острую мордочку, следит за серебри­стой лентой, которая извивается перед ним несколько раз в минуту. Камбэк—это символ и счастливчик: символ уз, которые требуют моего возвращения, и счастливчик, пере­живший три верных смерти: два падения с мотоциклом, перевернувшимся, когда он си­дел в своей сумке, удар лошадиным копытом, едва не размозживший ему череп, а также упрямо преследующий его понос.

Мы остановились в Вилья-Хесель, к се­веру от Мар-дель-Плата, у одного типа, кото­рый гостеприимно предоставил нам крышу над головой, и подводим итог пройденным 1200 километрам, самым легким, однако научившим нас уважительно относиться к расстояниям. Мы не знаем, доберемся ли до конечной цели, но впечатление такое, и причем однозначное, что это нам недешево обойдется. Альберто сам смеется над тща­тельно разработанным им планом, соглас­но которому мы уже должны быть у фини­ша, хотя на самом деле все еще только на­чинается.

Выехали из Хеселя с приличным запа­сом овощей и тушенки, которую нам пре­зентовал наш «бескорыстный» хозяин. По­просил, чтобы, если доберемся до Барилоче, телеграфировали ему оттуда: он якобы ра­зыграет номер телеграммы в лотерею. Нам кажется, что это уже чересчур. Однако на­ходятся и другие, которые говорят, что мо­тоцикл — роскошь, а не средство передви­жения и т.д.; мы твердо решили доказать обратное, но естественная подозритель­ность заставляет нас до поры до времени молчать.

На прибрежной дороге Камбэк продолжа­ет проявлять свои авиаторские наклонности и, бухнувшись лбом об землю, снова выход ит целым и невредимым. Совладать с мотоцик­лом очень непросто, так как уложенный на багажник груз расположен позади центра тя­жести и при малейшей нашей оплошно­сти машина встает на дыбы. В мясной лавке у дороги мы купили немного мяса на жаркое и молока для собаки, к которому она не при­коснулась; наша зверушка начинает забо­тить меня больше (все-таки живое существо), чем 70 «бананов», которые мне пришлось вы­ложить. Мясо оказывается кониной, и такое приторное, что есть просто невозможно; ра­зочарованный, я бросаю кусок, собака пере­хватывает его на лету и пожирает во мгнове­ние ока; удивленный, я бросаю еще кусок, и история повторяется. Видно, придется сесть на молочную диету. Но, вопреки гвал­ту, поднятому поклонницами Камбэка, я пе­рехожу здесь, в Мирамаре, к лирическому отступлению.

На самом деле в мои намерения не входи­ло описывать дни, проведенные в Мирама­ре, где Камбэк обрел новый очаг, к которому тяготел своим преднамеренно выбранным именем. Мы свернули в тихую заводь, колеб­лясь в нерешительности, целиком покорив­шись одному-единственному слову, которое держало нас, как на привязи.

Альберто почуял опасность и уже пред­ставлял, как в одиночестве катит по дорогам Америки, но притих и голоса не подавал. Пре­пирались в основном мы: я и она. В какой-то момент, когда я уезжал, как мне казалось, по­бедителем, мне припомнились стихи Отеро Сильвы:

Я прислушался к шлепанью босых ногпо дну лодки,
и мне привиделись сумрачные от голода лица.
Между нею и улицей разрывалось мое сердце.
Не знаю, откуда взялись силы бежать от плена ее глаз,
вырваться из ее объятий.
Она осталась, и глаза ее затуманились тоской —
слезы дождя все текли и текли по стеклу.
Но она не окликнула меня: «Подожди,я иду с тобой!»

После я усомнился, что щепка имеет пра­во сказать «я победила», когда прибой вы­брасывает ее на берег, до которого она хотела добраться, но это было после. Настоящему «после» неинтересно. Два запланированных дня растянулись, как резина, превратившись в восемь, и вместе с кисло-сладким привку­сом расставания, смешанным с моим дурным запахом изо рта, я почувствовал, как ветер странствий окончательно уносит меня в ми­ры, которые представлялись мне более дико­винными, чем были на самом деле, навстре­чу ситуациям, которые в моем воображении рисовались куда более нормальными, чем оказались в итоге.

Помню один день, когда мой друг море ре­шило выступить в мою защиту и освободить из того заточения, в котором я пребывал. Бе­рег был безлюден, и с моря дул холодный ве­тер. Моя голова лежала на коленях той, кто удерживал меня на этих землях. Вселенная ритмично колыхалась, повинуясь интонаци­ям моего внутреннего голоса; окружающее качало меня в своей колыбели. Вдруг силь­ный порыв ветра донес изменившийся голос моря; вздрогнув, я поднял голову: нет, ниче­го, ложная тревога; я снова забылся в полу­дремоте на ласковых коленях и тут же вновь услышал предупреждение моря. Его необъ­ятная аритмия таранила ворота моего замка и угрожала его безмятежности. Мы замерз­ли и быстро пошли обратно, убегая от беспо­койного присутствия стихии, которая не же­лала оставлять меня. На коротком участке берега море возмущенно билось, позабыв о своем вековечном законе, и отсюда-то и исходила беспокойная нота, негодующее предупреждение. Однако влюбленный муж­чина (Альберто употребил более сочное и ме­нее литературное выражение) не склонен прислушиваться к призывам такого рода; в огромном чреве «бьюика» я продолжал строить свою вселенную на буржуазный лад.

Первая из десяти заповедей хорошего рейдера гласит:

Рейд ограничен двумя точками — той, в которой он начинается, и той, в которой за­канчивается; если ты вознамерился заста­вить совпасть вторую, теоретическую, точку с реальной, не брезгуй никакими средствами (поскольку рейд—это виртуальное простран­ство, которое заканчивается там, где закан­чивается, то существует столько же средств, сколько и возможностей, иначе говоря, чис­ло средств бесконечно).

Я помнил о совете Альберто: «браслет — или ты не ты».

— Этот браслет... почему бы ему не от­правиться со мной в путешествие как тали­сману и сувениру?

Бедняга! Я знаю, что дело было не в золо­те, что бы там ни говорили: пальцы Альберто не старались ощупать мой подарок, чтобы определить, сколько в нем грамм. По край­ней мере, так, положа руку на сердце, думаю я. Альберто говорит (держу пари, лукавит), что не надо было иметь слишком чувстви­тельные пальцы, чтобы определить, что мой подарок не самой высшей пробы.