II
Ее заказчик – Мирвуш из Форт-Оатар. Типичный фарут, за два метра ростом, с кожей цвета серой пустыни Агралии, с чертами лица настолько острыми, что, сойдись она с ним клинком, казалось, могла бы высечь искру. Но Мирвуша она всегда отличила бы от других фарутских наемников издалека.
По вплетенным в длинные волосы цепям старого золота, в память о скорби.
По пересекающему молодое лицо шраму, память об ошибках.
По впаянному в шею клейму из жидкого металла, память о верности.
Мирвуш из Форт-Оатар был одним из самых известных патриотов Иффары. Солдат, полководец, герой. Фанатик. Тот самый сорт, который превращали в образ еще при жизни. Пример для подражания. Тот самый образ, который пользовался всеобщим обожанием в сплоченном милитаристском обществе фарутов.
Тот самый образ, который Риилш не переваривала на духу.
Если подумать, все они одинаковы. Лесст был точно таким же прославленным героем, однако же его заказал ровно такой же образцовый воин. Интриги и конкуренция были несвойственны фарутскому обществу, по крайней мере, в той форме, в какой к интригам тянулись культуры более спокойные и социальные – но вот она, Риилш, с отрезанной головой уже-не-живой легенды в заплечном мешке.
Мирвуш ждет ее в своем богатом зале. Здесь есть двое охранников на виду и, она уверена, несколько прячутся где-то по сторонам. Обычно она чувствовала чужие эмоции, даже слабые, сопровождающие естественное течение мыслей. Но после Лесста она была опустошена, онемевшая; ее тело покалывало, как колет, бывает, затекшую конечность. Чувствительность отступила, и она вынуждена была полагаться на свое вскормленное тренировками чутье.
Голова упала на каменный пол. Мирвуш не побрезговал, подхватил мешок сам – пожалуй, вот почему работать с фарутами Риилш, все же, нравилось. Тонкие натуры с востока, называющие себя «не такими варварами, как эти фаруты», кривили бы лица, будто за несколько дней до того это не они писали своими тонкими пальчиками с блестящими ногтями, как именно надо расчленить труп цели.
— И ведь правда. Он.
Риилш не отвечала. Она получила задаток, ей нужна была только ее заслуженная вторая половина, и этим же вечером в городе ее больше не будет.
Она смотрела, как длинные пальцы Мирвуша развязывают кошелек на поясе, слышала звон кристальных чешуек. Он платит ей чешуей пустынных драконов, валютой, которая в ходу везде на материке. Ей не придется менять деньги, она сможет уехать так далеко, как только захочет. Только этого она и ждет.
Сколько можно тянуть.
Она следила за тем, как нити расплетаются, как ложится увесистый мешок в его широкую ладонь. О, эти большие фарутские руки. Мешочек кажется маленьким, но в ее, Риилш, руках он будет смотреться как небольшая голова.
Но потом Мирвуш останавливается, подбрасывая мешочек в руке.
— Я только один вопрос задам. Как ты его убила?
Риилш переводит на него взгляд. Она устала от этих вопросов.
— Ножом.
Усмешка фарута ей не нравится. Он переводит взгляд от ее лица на кошелек.
— Я видел. Но Лесст! Подобраться к Лессту мог... не каждый, тем более, справиться с ним. Как ты его убила? Нет, серьезно?
— Нет, серьезно, — повторила она равнодушно, — я его зарезала. Вот этим вот самым кинжалом.
Тонкие губы Мирвуша кривятся. Что это, улыбка или первый признак тошноты, Риилш не сказала бы.
— Мне рекомендовали тебя... многие источники, законные и нет, — начал он задумчиво. Риилш подозревала здесь монолог. Успей она получить свои деньги, использовала бы какой-нибудь трюк, чтобы убежать, не дослушивая, но фарут крепко держал ее кошелек. – Знаешь, что говорят про тебя? Что ты станешь дружна с самим пламенем, чтобы не обжечься. Что ты проникаешь туда, куда не может проскользнуть ветер. Что ты – клинок во плоти, неспособный жить в настоящем мире. Что...
— Я не понимаю, к чему здесь моя поэтическая характеристика, — ей не нравится, как это звучит. Если бы не онемение ее чувств, она кипела бы от злости, готовая зарезать уже Мирвуша, лишь бы он заткнулся.
— К тому, убийца, что ты – идеальный плод чужой руки. Создана как оружие, брошена в унылую мирную повседневность. Ты – разменная монета в чужих руках, не принадлежишь ни одной нации. Служишь и вашим, и нашим, как и Лесст.
Она нахмурилась. Ее рука легла на рукоять клинков.
— Но Лесст, — продолжал Мирвуш, — рожден нацией, рожден государством. У него была принадлежность. Чего не было у тебя. Я просто считаю, что ты была идеальным выбором, чтобы прекратить жизнь предателя. Продажный клинок убивает продажного солдата. Как ты убила его, Риилш?
Она отступает на шаг.
— Как ты убила его? Ты всего лишь полукровка. Как ты с ним расправилась? У тебя не могло быть таких талантов. Каким оружием ты убила его? Где это оружие, убийца?
Ее называли по-разному. Убийцей. Грешницей. Лгуньей. Когда-то она хотела прощения, но теперь она слишком устала.
И, может, она зависима от пламени опасности и риска, она не собиралась рисковать сейчас.
Она выхватила кошелек из рук Мирвуша за мгновение до того, как он достал ее горло своим кинжалом. Отскочила, нырнула вниз от чужого удара. Здесь еще трое лишних, неучтенных ранее, все фаруты. С фарутами нельзя биться честно, они сильнее и больше, и это не значит, что медленнее.
Но она не собиралась сражаться. Она собиралась бежать.
Полы скользкие, но это ей на руку, когда она проезжает до поворота и корректирует свои движения, уцепившись за колонну. Лестница вниз уже близко, Мирвуш почти нагнал ее, но она быстрее, и...
От жалящей боли в запястье она вскрикивает. Кошелек падает на каменный пол, чешуйки рассыпаются по мерцающему ночному талларскому мрамору. На ее белой коже расцветают капельки блестящей темной крови. Две маленькие точечки.
Из вязи кошелька выскальзывает Змея Обещания, проползает совсем немного и рассыпается в порошок. Один укус – и артефакт вышел из строя.
Она успевает подумать только о том, что Мирвуш слишком сорит деньгами, и в следующее мгновение сонный яд забирает ее.