Ты останешься
На льду всё сразу стало на свои места. Шум, холод, запах формы, щелчки клюшек, выкрики парней. Мой второй дом. А иногда — единственное место, где можно полностью отключиться. Но сегодня отключиться не получалось. Я всё ещё чувствовал запах её духов, смешанный с ванилью и утренним кофе.
— Эй, капитан! — окликнул меня Стас, один из защитников. — Ты где летаешь? Мы тут играем, если что.
— В голове. Стратегия.
— Ага, стратегия поцелуев? У тебя на шее — засос. Кто промахнулся? Или ты сам себя метишь, чтобы не потерять?
— Завидуешь, — буркнул я, уходя в сторону ворот.
— Завидую, что ты жив? Да, бывает. Но если ты не соберёшься — я скажу тренеру, что ты влюблён и бесполезен.
Я фыркнул. Но на самом деле... он был прав. Я был влюблён. И немного бесполезен.
После тренировки я всё-таки написал ей.
[13:42] Адам:
Твои слова про засос оказались пророческими. Спасибо, теперь надо придумать легенду.
[13:43] Аделина:
Я могу написать новость: "Талантливый хоккеист стал жертвой страстной журналистки. Подробности — в интервью". Хочешь?
[13:44] Адам:
Только если будет приложение с фото.
[13:45] Аделина:
А ты не боишься, что я захвачу весь твой фан-клуб?
[13:45] Адам:
Он и так твой. Я — твой. Так что бери оптом.
Вернувшись домой, я застал Эмилию за раскрасками. Она подняла на меня взгляд, оглядел с головы до ног и, не отрываясь от рисунка, произнесла:
— У тебя помада на шее.
Я поднёс руку к вороту свитера.
— Откуда ты знаешь, что это помада?
— У Аделины такие губы. Видела. Розовые. Это не ошибка.
— Шпион.
— Просто внимательная.
Я присел рядом и погладил её по голове.
— Ты самая умная пятилетка на свете.
— А ты — самый влюблённый старший брат.
Я усмехнулся. Ну и что? Разве плохо быть влюблённым?
Вечером Аделина всё-таки вернулась. Мы не планировали — просто так вышло. Она принесла контейнер с ужином, зарычала на меня, когда я пошутил про её готовку, и в итоге устроилась у меня на диване, поджав под себя ноги.
— Сегодня ты был самым громким в чате команды. Сколько сообщений ты успел настрочить, пока стоял на воротах?
— Я вдохновлён. Ты — моя творческая муза.
— Творческий или чувственный?
— Обе.
Она рассмеялась. Я обнял её, притянул ближе. Она положила голову мне на плечо, и несколько минут мы просто молчали.
— Мне хорошо с тобой, Адам.
Я поцеловал её в висок, потом ниже — к щеке, к шее.
— Мне с тобой тоже. Даже когда ты споришь.
— Особенно когда спорю.
— Ну... — я наклонился ближе, — ты чертовски красивая, когда злишься.
— Осторожно. Я могу и укусить.
— Обещаешь?
Она прикусила мою губу — легко, дразняще. А потом уже я её прижал к себе, развернул, поцеловал всерьёз — глубже, жаднее, с тем самым голодом, который накапливался с утра.
Её пальцы заскользили под ворот моей футболки, а мои — по линии её спины. Несколько секунд всё растворилось — и хоккей, и день, и квартира, и даже Эмилия где-то там в комнате. Только мы. Только дыхание, касания и жар, который поднимался между нами.
Она прошептала, улыбаясь сквозь поцелуй:
— Кажется, мне придётся снова остаться на ночь.
Я притянул её ближе, обняв за талию.
— Я на это и рассчитывал.
Вечер начался с еды, закончился — совсем не едой.
Аделина уселась на кухне, поставив контейнеры с едой на стол, глядя на меня так, будто собиралась читать лекцию по правильному питанию. Я только вздохнул, опершись локтем о край стола:
— Уверен,это съедобно?
— Попробуй — и узнаешь. Но если начнёшь кашлять, знай: я просто учусь.
— Отлично. Умру молодым и сытым.
Она закатила глаза и ткнула вилкой в контейнер.
— Ты сегодня особенно остроумен.
— Это всё твои поцелуи. Вдохновляющие.
Мы ели молча. Почти. Иногда переглядывались. Иногда спорили, чей фильм смотреть вечером. Она хотела драму. Я — боевик. В итоге мы включили мультик, потому что «так хотя бы никто не умрёт и не взорвётся».
Эмилия ушла спать после ванны, лишь коротко кивнув Аделине на «спокойной ночи». Всё стало привычным. Будто Аделина была частью этой квартиры давно. Она тихо прошлась по комнатам босиком, в моей футболке — всё той же — и с кружкой чая в руках. А я наблюдал. Не пытался даже скрыть. Она знала.
Когда я вошёл в комнату, она уже сидела на кровати, заложив одну ногу под себя, волосы рассыпались по плечам. В её взгляде было что-то совсем другое. Мягкое. Тёплое. Открытое. Я подошёл, опустился перед ней на колени и провёл ладонями по её бёдрам, скользя вверх — под тонкую ткань футболки.
— Тебе ведь удобно со мной? — тихо спросила она.
— Нет. Удобно — это сидеть на диване с пледом. А с тобой — не удобно. С тобой — слишком хорошо, слишком остро. С тобой — будто дышать начинаешь заново.
— Красиво говоришь.
— Я тебя чувствую — вот и говорю, как выходит.
Она потянулась ко мне, обвила руками за шею и накрыла мои губы поцелуем — долгим, тёплым, таким, от которого забываются все слова. Я притянул её к себе ближе, поднял с кровати, прижав к себе. Наши тела соприкоснулись, и дыхание стало другим — прерывистым, медленным, будто мы боялись разрушить момент.
Я уложил её на кровать, лёг рядом, подмяв под себя простыни, одной рукой скользнул по её щеке, а другой — удерживал за талию. Мы не спешили. Поцелуи становились глубже, касания — смелее, одежда — всё более условной.
Её пальцы скользили по моей спине, оставляя лёгкие царапины. Я отвечал тем же — медленно, горячо, словно изучал её заново.
— Адам, — прошептала она, выгибаясь мне навстречу. — С тобой всё как-то... не как раньше.
— Потому что раньше — не было нас, — ответил я, прижимаясь к её губам.
Всё остальное — растворилось. Шепот, дыхание, наши имена, сказанные срывающимся голосом. Не было слов. Только чувства. Тела, тянущиеся друг к другу, и тишина квартиры, в которой мы были одни, несмотря на весь остальной мир.
⸻
Ночь выдалась тёплой. Не от одеяла. От неё — рядом. Я обнимал её, проводя пальцами по её спине, пока она дышала ровно, уткнувшись носом в мою шею.
— Ты точно не устанешь от меня? — спросила она, почти шёпотом, будто боялась услышать ответ.
— Только если ты перестанешь мурлыкать во сне.
— Я не мурлыкаю!
— Мурлычешь. Как котёнок. Но мне нравится.
Она легонько ударила меня по груди и, не сдержавшись, рассмеялась.
— Ты неисправим.
— Я — да. Но ты исправляешь. Даже не замечая.
Она ещё что-то прошептала, но я уже не слышал — её голос растворился в тишине и тёплом дыхании. Я поцеловал её в макушку и закрыл глаза.
Впервые за долгое время мне не хотелось, чтобы утро приходило слишком быстро.