Гукюн

<i>— Может, откроешь его ладонь, — переминается с ноги на ногу, стоящий рядом со взрослым омегой мальчуган лет десяти.

— Не надо, — устало говорит, выдохшийся после долгого пути мужчина и опускается на пол. — Что бы ни было зажато в его руке, он держится за это изо всех сил, которые у него уже на исходе. Пусть это будет его мостиком в реальность, пусть, цепляясь за это, он вернётся в этот мир.</i>

Юнги хорошо. Нет ни холода, ни страха, ни боли. Он лежит в объятиях своего альфы на мягких подушках в их спальне, и слушает рассказы о его походах. Юнги дремлет под любимый голос, греется в его руках, и улыбается ползающему рядом с ними по кровати малышу. У него глаза отца, такие же чёрные и глубокие, такой же упрямый характер, и любовь к оружию, которое Гуук теперь прячет по углам, чтобы ребёнок не порезался. Счастливее Юнги себя никогда не чувствовал, такого уровня покоя никогда не достигал.

— Не бойся темноты, не беги от неё, не иди на свет, — поглаживает его волосы Гуук. — Оставайся со мной.

Юнги растерянно улыбается словам альфы, но улыбка застывает болезненной маской на лице, когда внезапно окна с громким стуком распахиваются, впуская внутрь завывающий холодный ветер, который тушит все фонари и покрывает стены их спальни льдом. Юнги сразу же тянется к малышу, к Гууку, но постель пустая. Он зовёт их, шарит в кромешной тьме по кровати, но кроме жуткого завывания хозяйничающего в спальне ветра и разлетающихся, как крылья чудовища из преисподней, штор — ничего. Юнги отвлекается на резкую боль в руке, подносит её к лицу, но всё равно ничего не видит. Боль такая, будто бы прямо посередине ладони кинжал проходит, будто бы он снова в Мирасе, лежит на полу дома своего покойного жениха под Дьяволом, прибившим его клинком к полу. Юнги не хочет обратно в то прошлое, он прогоняет его криками, трёт ладонь, чтобы она перестала болеть, и пачкается о липкую густую жидкость, обвивающую его запястье и расползающуюся по руке. Что-то падает на пол, бьётся о камень, и Юнги широко раскрыв глаза, просыпается.

— Папа! — с криком выбегает из дома наружу мальчик и подбегает к копающемуся в небольшом огороде омеге. — Он открыл глаза!

Мужчина сразу бросив нож, которым полол сорняки, бежит за мальчуганом в дом. Открыв глаза, Юнги первым делом смотрит на покрытый трещинами глиняный потолок. Это не потолок его спальни. Омеге кажется, что он проспал месяц, в голове туман, налитые свинцом веки с трудом удаётся держать открытыми, перед глазами плывёт, двигаться тяжело. Он пытается вспомнить, что произошло, и как он здесь оказался, но всё, что помнит последним — блеснувший в руках его убийцы кинжал. Юнги точно жив, потому что место, где он очнулся, не похоже ни на ад, ни на рай, о которых рассказывают старцы и которые описываются в рукописях. Он лежит на деревянной койке у стены, укрытый стеганным одеялом. В комнате ещё одна такая же койка, низкий столик, собранный явно плотником-самоучкой и заваленный склянками, масляная лампа и только одна дверь, и она, кажется, ведёт во двор. Услышав шаги снаружи, Юнги судорожно двигает рукой в поисках хоть какого-нибудь оружия, но вскрикивает от боли в плече, и только сейчас замечает, что грудь и плечо обмотаны.

— Тебе нельзя так резко двигаться, — в комнату вбегает невысокого роста омега лет тридцати пяти, и опустившись на колени рядом с койкой, осматривает перевязку. У омеги смуглая кожа, большие глаза цвета густого мёда и длинные белые волосы, заколотые на затылке. Юнги любуется его тонкими пальцами, пока он проверяет не началось ли кровотечение, и поглядывает на мальчугана, топчущегося в углу.

— Кто вы? — Юнги сам своего севшего голоса пугается. — Где я?

— Я Шуи, — накрывает его одеялом мужчина, — а это мой сын Тай. Я тебе всё расскажу, но сперва ты выпьешь мой отвар с малиной. Ты потерял много крови, и тебе будет полезно.

Омега идёт к столику и наливает в чашу настаиваемый в кувшине отвар. После он придерживает Юнги за голову и тот медленными глотками выпивает вкусно пахнущую настойку.

— Мой ребёнок, — резко тянется к животу свободной рукой Юнги, вспомнив о малыше.

— Я был прав, значит, ты ждёшь малыша, — улыбается Шуи и вновь садится рядом. — Я не знаю, пострадал ли ребёнок, но я понял, что выпуклость живота для твоей фигуры неестественна. Надеюсь, что он в порядке, во всяком случае я тебя переодевал и не было кровотечений.

— Расскажи мне, как я сюда попал, но сперва мне срочно нужно связаться с Идэном, — немного успокаивается Юнги.

— С Идэном? Со дворцом? — удивлённо смотрит на него мужчина и омега кивает. — Прости, но мы не в Иблисе, более того тут больше полдня пути до города.

— Но мне нужно, мой альфа живёт в Идэн, он меня ищет... — молит его парень.

— Если ищет, то найдёт, — подтыкает его одеяло Шуи, — а пока тебе нужен покой. Ты три дня не приходил в себя, и я боялся, что ты уже так и не придёшь.

— Так я здесь три дня? — не верит Юнги.

— Да, но в первый день ты хоть бормотал что-то, а эти дни я уже думал, что ты не очнёшься, — прикладывает ладонь к его лбу омега. — Жара нет, значит, всё хорошо. Когда мы привезли тебя, ты всё время звал Гуука. Не зови Дьявола, потому что Бог тебя спас, смилостивился, — Шуи нагнувшись, поднимает с пола колье и кладёт его в ладонь парня. — Не знаю, что оно значит, но тебе видимо очень дорого.

— Это колье моего Дьявола, — грустно улыбается омега. — Мне нужен он, ведь именно из-за милости Бога меня чуть не убили, потому что не будь я так набожен, я бы давно приказал избавиться от той твари, что это сделала.

— Тебе лучше знать, — вздыхает Шуи и поднимается на ноги. — Ты очень слаб и сейчас уснёшь, а я сварю ужин, потом ты поешь, и мы поговорим.

Шуи прав, Юнги чувствует, как слипаются его веки и вновь проваливается в сон. Когда он приходит в себя, то за окном уже ночь. В доме вкусно пахнет и Юнги слышит, как урчит его живот. Он благодарит Шуи, что тот терпеливо кормит его с ложечки, потому что от слабости рука Юнги дрожит и сам он её даже не удержал.

— Это так вкусно, — проглатывает очередную ложку похлёбки омега, — никогда так вкусно не ел.

— Ты просто очень голоден, — смеётся Шуи и просит уплетающего за столиком ужин Тая не чавкать. — Эти дни ты только пил отвары, какими бы питательными я их не готовил, с едой они не сравнятся. В этой похлёбке даже мяса нет.

— Как нет? — удивлённо смотрит на него Юнги. — Это безумно вкусно.

— Мы не ели мясо уже несколько лет, у меня нет скота, но есть птица, — тепло улыбается ему Шуи. — Я разварил её до кашицы, чтобы ты смог покушать.

— Расскажи мне, как ты меня нашёл, — наевшись, отказывается от очередной ложки Юнги и внимательно смотрит на мужчину.

— Мы с Таем собирали коренья у реки, когда услышали шум. С того расстояния было сложно что-то разглядеть, но я видел, как ты упал на землю, а потом тебя бросили в реку. Благо, те альфы сразу же ускакали, а я тебя выловил. Потом нам пришлось соорудить из веток носилки и кое-как тебя донести до дома. Обычно мы так далеко от дома не заходим, но видимо небеса хотели, чтобы мы тебя встретили. Тебе повезло, кинжал, которым тебя ударили, прошёл параллельно ребру, и рана была не смертельная, — убирает чашу и помогает Юнги присесть омега. — Жаль у нас нет лошади, а то оставленная ими повозка бы в хозяйстве пригодилась. За что так с тобой поступили? Хотя преступления не всегда имеют под собой причину, мне ли не знать.

— Я не хочу говорить о себе, всё, чего я хочу — это встать на ноги и вернуться в Иблис к своему любимому, — убирает взгляд Юнги. — Я вам благодарен за вашу помощь. Вы спасли мне жизнь.

— Любой бы так поступил.

— Неправда. Любой мог бы пройти мимо, а не лезть в грязную реку за незнакомцем, — бурчит Юнги. — Почему ты живёшь так далеко от города? И как я понимаю, один.

— Я не один, у меня есть Тай, он тот ещё альфа, — ребёнок услышав папу, довольно улыбается.

— Но это ведь опасно.

— Опасны — люди, тут их почти нет и нам хорошо.

— Расскажи мне, это поможет мне отвлечься от мыслей о ребёнке, а то мне так страшно, что с ним что-то случилось, — поглаживает здоровой рукой живот омега.

— Я родился в империи Хо, пережил нашествие Гуука, — идёт к ведру с водой в углу Шуи, и набрав её в большую миску, опускает туда грязную посуду. — Мой папа был лекарем, всю жизнь занимался травами, он на дому готовил целебные отвары и настойки, и меня этому делу научил. У меня было место на базаре, где я продавал свои настойки. Людям они помогали, кому-то боль убирали, живот лечили, я твою рану обработал и тебя выхаживаю основываясь на этих знаниях. У Тая нет отца, — нежно поглядывает на мальчишку полоскающий чаши омега. — Я родил его от одного воина, которого и след простыл. Я уже привык к клейму, что я гулящий, это самое безобидное прозвище, которое я получил, я ведь посмел родить ребёнка без брака. Я не обращал на оскорбления внимания и перестал на это всё реагировать, посвятив себя всего ребёнку, но потом в моей жизни появился Джасем.

— Это же смотритель главного базара, — вспоминает Юнги одного из самых богатых людей Иблиса, который лично выходит приветствовать омегу, когда он ходит на базар. Коренастый альфа, вечно смотрящий в пол и лебезящий перед омегой Гуука.

— Да, — грустно кивает Шуи. — Я не сразу понял, что у него какие-то определённые желания насчёт меня, но поняв, отказал, и Ад открыл свои врата передо мной. Джасем, его люди пустили слух, что я колдун. Мои отвары помогают, исцеляют, но это не магия, это правильные ингредиенты и доза, но кому бы я что доказал? — Юнги видит, как тяжело даётся омеге рассказ и уже жалеет, что разбередил старые раны. — Весь базар стал обзывать меня колдуном, угрожать, каждое утро на своём столе на базаре я находил сложенные дрова и слышал оскорбления и угрозы. Я всё равно не сдавался, понимал, что мне нужно работать и растить ребёнка, но Джасем оказался злопамятным и коварным. Он открытым текстом требовал меня уйти с базара, в два раза повысил аренду, хотя у других она осталась прежней. Я ушёл, так как дохода даже на плату за аренду не хватало, не то, чтобы на пропитание. Я стал торговать из дома, постоянные клиенты приходили и дела вновь стали налаживаться. Но видимо задетое эго этого мерзкого альфы не позволило ему смириться с моим существованием, и мой дом подожгли.

— Какой ужас, — в шоке смотрит на него Юнги.

— Нам повезло, что мы с Таем ходили отдавать заказ, а когда вернулись, у нас уже не было дома. Поняв, что я рискую не только собой, но и сыном, в тот же день я покинул Иблис, чтобы перебраться в другой город, — утирает чистую посуду Шуи. — В этой хижине жил старый рыбак, мы остались у него на ночь, а потом, как оказалось, на всю жизнь. Он похоронен на заднем дворе. Я его не убивал, он умер от старости, — смеётся омега, заметив, как хмурится Юнги. — Год я за ним ухаживал, убирал дом, готовил еду, он был уже совсем немощным. После его смерти мы привели в порядок дом и решили, что можем прожить и здесь.

— А на что ты живёшь?

— У меня огород, мы ловим рыбу в реке, есть птица. Я продаю настойки путникам, меняюсь с купцами на нужную мне утварь, так и живём.

— Но ребёнку нужно ходить в школу, обучаться боевому искусству, он ведь альфа, он должен уметь пользоваться мечом, чтобы защищать себя и свою семью, — не понимает его Юнги.

— И это единственное, что порой заставляет меня хотеть вернуться в город, но пока я не могу решиться, слишком много боли мне причинили люди, чтобы заново начать жить среди них, — отворачивается к завешенному старыми занавесками окну Шуи.

— Ты боишься людей и ищешь себе оправдания, но не все ведь плохие, тебе нужно дать им ещё один шанс, — мягко говорит Юнги.

— Пока у нас есть крыша над головой и кусок хлеба, мы не пропадём, — отмахивается Шуи. — Ты не расскажешь мне, почему тебя хотели убить?

— Не расскажу, не сейчас, — откидывается на подушку Юнги и прикрывает веки, думая о рассказе омеги.

<b><center>***</center></b>

— Почему они не идут? — пристально смотрит на помощника Гуук, одним взглядом вбивая мужчину под землю.

Гуук оставил Намджуна в Иблис за главного, а сам уже которые сутки ищет Юнги за его пределами. Он стоит посередине степи под палящим солнцем с воинами и ждёт высланных за поисками омеги на Юг людей.

— Мой господин, — заикается его помощник, не отрывая глаз от травы. — Они не придут, потому что, наверное, там вашего омеги не оказалось, а за плохую новость вы уже казнили пятерых.

— Надо будет всех казню, — хватает его за грудки Гуук и притягивает к себе. — Молите своего Бога, чтобы он нашёлся, — с силой откидывает его в сторону альфа, будто тот ничего не весит, и идёт к Маммону.

Гуук поглаживает коня, пытаясь унять клокочущую внутри в первую очередь на самого себя ярость. Готовящееся ко сну солнце окрашивает небо в кроваво-красный, грозясь ещё один день превратить в историю, а Гуук Юнги так и не нашёл. Четвёртые сутки с пропажи омеги, а альфа проживает их в одном дне, он отказывается верить в то, что время стремительно ускользает, возможно, забирая с собой крупицы жизни того, кто для него стал всем. Гуук не замечает рассветов, закатов, ни ест, ни пьёт, только вдаль смотрит, но не ждёт, а сам ищет. Он покоя не находит, мечется среди воинов раненым зверем, меч в ножны не убирает, с ума сходит. Он запрещает делать привалы, разбивать шатры, отвлекаться, они всё время в пути, воины в страхе, таким господина они ещё не видели.

Гуук без него задыхается — огромный Идэн с пропажей омеги превратился в темницу, куда ни свет, ни воздух не проникают. Альфа поклялся, что не вернётся в Иблис, пока не найдёт его. Столица Империи черепов хранит его запах. Порой Гуук четко его чувствует, срывается на него, как безумный по дворцу рыщет, и снова понимает, что это от него пахнет. Гуук пропитан Юнги с головы до ног и цепляется за его запах как за силу. Он не врал — он перевернёт мир вверх дном, но омегу найдет, к своей груди прижмёт, а потом на колени встанет и со своим сыном поздоровается. Иначе все завоевания, богатства, земли и в первую очередь его собственная жизнь — бессмысленны. Гуук не просто воин, правитель и властелин этой части света, он альфа Мин Юнги, и это самое важное что имеет сейчас значение.

Они осматривают очередное поселение и Юнги снова нет. Гуук вновь взбирается на Маммона и воины пускаются в путь. Альфа поклялся прочесать всю империю, надо будет и соседние, пока всю землю не обойдёт — не успокоится. Через час пути Гуук натягивает поводья коня, и спрыгнув с него, идёт к брошенной посередине степи повозке.

— То есть, по-вашему, это абсолютно нормально, что целая повозка торчит посередине пути, — изогнув бровь смотрит на не понимающих, почему они остановились воинов Гуук. — Как же мне нужен Хосок! — в сердцах выкрикивает альфа и, опустив полог пустой повозки, идёт к реке.

— Тут будто кого-то волокли и у самой реки следы пропадают, — бормочет, поглядывающий на смятую траву, и семенящий за ним помощник. Он не успевает до конца выразить свою мысль, как Гуук развернувшись, хватает его за горло.

— Думаешь, я слепой? — рычит Дьявол, подняв задыхающегося мужчину над головой. — Продолжи фразу, скажи мне в лицо, что моего омегу утопили!

Гуук сразу заметил и смятую траву, и следы на берегу, но тут же заблокировал вопиющие об утопленном омеге мысли. Это не Юнги. Чьи бы это не были следы, этот человек покоится на дне реки. Это точно не Юнги, потому что Гуук сейчас жив здоров, стоит на ногах, значит и его омега жив. Будь Юнги мёртв, то альфа бы скошенный потерей по земле ползал и в адских бы муках умирал.

— Мой господин, — падает на колени второй верный воин правителя, — мы понимаем вашу потерю, но это отличная зацепка, мы будем искать вдоль реки, а не на её дне. Не теряйте надежду.

Гуук разжимает пальцы, и потерявшего сознание мужчину приводят в чувства.

— Тут нет поселений, но есть хижина старого рыбака, там живёт безумный омега, — продолжает воин, — мы спросим у него.

Гуук кивает.

<b><center>***</center></b>

На следующий день Юнги уже садится без помощи, один раз даже на ноги встаёт, но через минуту снова опускается на койку от слабости. Шуи полдня возится в огороде, готовит еду, а Тай присматривает за Юнги и помогает папе по дому. По словам Шуи, к нему часто заглядывают путники и Юнги надеется через одного из них послать весточку в Идэн. Он с помощью Шуи надевает на себя колье и постоянно поглаживая камень, смотрит на дверь. Гуук его ищет, Юнги не сомневается. Ночью омега просыпается ото сна, в котором вновь грелся в объятиях своего альфы, но проснувшись и поняв, что это сон, прикусив кончик одеяла, долго тихо плакал. Юнги кажется, что войди альфа в эту дверь, и он сразу на ноги встанет, одно прикосновение Гуука и даже рана вмиг затянется. Юнги тоскует по дому, который когда-то звал чертогами Дьявола, но больше всего он тоскует по своему любимому, воспроизводит в голове его голос, за воспоминания, как спасение цепляется. После обеда Юнги рассказывает Таю очередную сказку, точнее преображённую в сказку их с Гууком историю, а потом наблюдает за шьющим рубаху Шуи. Шуи ухаживает за омегой как за родным сыном, продолжает кормить его с рук, помогает менять одежду и поит своими травяными настойками.

Вечером после ужина Тай уходит играть во двор, а Шуи рассказывает Юнги рецепт отвара от головной боли. Внезапно с улицы доносится шум и через минуту в комнату вбегает запыхавшийся мальчуган.

— Там... там, — пытается отдышаться Тай, а Шуи подскочив на ноги подбегает к напуганному сыну. — Там армия.

Шуи выбегает во двор, а Юнги морщась присаживается на койке.

— Дьявол? Скажи мне там Дьявол? — с надеждой смотрит Юнги на ребёнка, но мальчишка выбегает за папой.

Юнги держась за стену, пытается встать на ноги, чтобы преодолеть эти пятнадцать шагов до двери, кажущиеся ему длиной в жизнь, но поняв, что рана откроется, и Шуи будет ругаться, вновь присаживается, пытаясь разглядеть что-то через окно напротив.

— Мой господин, — опускается на колени перед чёрным как ночь конём Шуи, сразу поняв, кто перед ним.

— Не трогай моего папу, — с криками выбегает из дома мальчуган с палкой, но омега ловит его и прижимает к груди.

— С таким альфой твоему папе нечего бояться, — впервые за время пропажи Юнги улыбка трогает губы Гуука. Впервые её видят его воины. Она сразу же тускнеет, разбивается о реальность, где возможно у Гуука не будет такого сына, которому бы он доверял любовь всей своей жизни.

— Как тебя зовут, храбрец? — обращается к ребёнку правитель Востока.

— Тай, — хмуро отвечает ребёнок, разглядывая расшитую серебром сбрую коня. — А его? — указывает пальцам на животное.

— Маммон.

Конь бьёт копытами, фыркает, с момента как они вошли во двор ведёт себя беспокойно. Гуук поглаживает животное, просит прощение, что которые сутки изводит.

— Тай, я ищу омегу, он невысокого роста, худенький совсем, в его волосы звёзды зарыты, а губы цвета этих роз справа от тебя. Не видел такого? — опускается на корточки напротив ребёнка Дьявол.

— Нет! — отвечает раньше сына Шуи, и взглядом требует того молчать. — Мы не видели такого омегу.

— Вы уверены? — щурит глаза Гуук, вмиг поймав неискренность в словах омеги.

— Мы видели другого омегу, двое альф приволокли его к реке, вонзили нож в грудь и сбросили в воду, — отвечает Шуи и наблюдает за тем, как мгновенно меняются черты лица мужчины. Недаром его Дьяволом зовут, ведь в его глазах Шуи сам Ад видит.

Воины альфы, услышав слова омеги, в страхе за свою жизнь неосознанно отступают, кровавое небо сменяется чёрным, кажется, даже луна своё место занять не рискует. Резкий порыв ветра заставляет пригнуться к земле цветы и травы, в воздухе отчётливо пахнет кровью. Тай и Шуи дрожа льнут к друг другу.

Гуук прикрывает веки, словно делая паузу, и удерживая на время всю нечисть Ада, которую обрушит на головы несчастных, посмевших сказать, что его омега мёртв и прислоняется к коню, потому что сам тяжесть этой вести вынести не в силах. Воины поглядывают друг на друга, на правителя, который еле на ногах стоит, словно ищет за что бы зацепиться, лишь бы перед войском на колени от горя не пасть. И Шуи это видит. Видит, как на смену вспышке ярости приходит непомерное отчаяние, как тот, кого все зовут Дьяволом в мгновенье ока перед чудовищным горем обычным человеком становится. Вся реальность Гуука срывается с удерживающих её петель и летит на дно реки, туда же, где лежит его омега. Последнюю надежду, вокруг света которой он держал ладони, обжигался о плохие новости, но всё равно огонь хранил, этот омега своими словами тушит. Его маленький Юнги, который носил в себе силу лучших воинов мира — покоится на дне реки. Гуук привык к несправедливости, с того самого дня, как его брата и отца перед его глазами убили, он от мира ничего хорошего не ждал. Но пришёл Юнги, ворвался в его жизнь, как летний ветерок, перевернул душу, сменил приоритеты, забрал сердце и позволил надеяться. Гуук поверил. Принял омегу, как дар, который никогда не заслуживал, обещал оберегать, лелеять, а в итоге позволил чьим-то грязным рукам из него жизнь вырвать, утопить самое прекрасное творение человека на дне грязной реки. Хочется выть. Упасть на колени и завыть в голос. Хочется впервые в жизни узнать, что такое слёзы, и каковы они на вкус. Говорят, они помогают, душевную боль снимают. Гууку они не помогут, ничто не поможет, но пусть Юнги даже на том свете его вой услышит, всю боль, которую альфа сейчас каждой клеточкой организма проживает, прочувствует. Пусть Юнги в том, что Гуук его всем своим огрубевшим, чёрствым сердцем до последнего вздоха любит, знает.

— Мой омега не выжил — никто не выживет, — говорит спокойно, не угрожает, не повышает интонацию, но звучит так жутко, что у Шуи волосы на затылке шевелятся. Умрут ведь. Все умрут, потому что этот альфа того, кто его человеком делал только что потерял.

— Он ваш омега? — дрожащим голосом спрашивает, поднявший на него глаза Шуи. Спрашивает, но ответа не дожидается, ответ и так теперь уже ясен. — Зайдите в дом, мой господин, — склоняет голову. — Я боялся, что и вы пришли за его жизнью.

Гуук смотрит на него пару секунд, запрещает даже крупице радости в нём вспыхнуть, не хочет отпугивать толику надежды, а потом медленно идёт к двери. Он взглядом останавливает метнувшихся вперёд него воинов, чтобы проверить дом, и толкает легко поддавшуюся, местами прогнившую деревянную дверь.

В освещаемой только одной лампой хижине, на койке у стены, сидит завёрнутый в одеяло омега. Омега, который стал единственным светом в этом мраке, в котором живёт Дьявол, и которого он чуть не потерял. Гуук так и держится за ручку двери, сжимает её так, что кажется, железо мнёт, убеждает себя, что это правда, что он не спит, и на него его Юнги смотрит.

— Прости, что я так долго шёл, — справившись с нахлынувшей на него, как поток горной реки радостью, срывается к нему Гуук, и на колени перед койкой падает.

— Я бы ждал тебя вечность, — улыбается Юнги, и поглаживает ладонью покрывшуюся щетиной щеку. Альфа измождённый, уставший, его лицо осунулось, а в глазах смотрящих пару секунд назад с порога — одна пустота и безнадёжность была. Сейчас в них снова так любимый омегой огонь горит.

— Моя жизнь, моё сердце, мой смысл, — ловит его руку Гуук и подносит к губам, с болью на перевязку смотрит.

— Любовь моя, — перебирает его волосы Юнги, не замечая скатывающихся по лицу слёз.

— Прости, что не уберёг, прости, что позволил кому-то поднять на тебя руку, — приподнявшись, садится рядом и осторожно притянув к себе, обнимает. — Клянусь тебе своей жизнью, я найду их и разорву их плоть зубами.

— И я впервые не буду тебя останавливать, — продолжая мочить слезами теперь уже его грудь говорит Юнги. — Потому что они покусились не только на мою жизнь, но и на жизнь твоего сына.

Гуук вновь опускается на колени, трётся лицом о его живот, крепче в своих руках сжимает, ласковые слова шепчет. Юнги играет с его волосами, перестаёт плакать, и так и сидит зажатый в его объятиях. Гуук чувствует, как захлопнувшиеся с пропажи омеги лёгкие раскрываются, как кислород насыщает его кровь, как дыра меж рёбер вновь заполняется. Его обрубленные крылья вновь прорастают, одно прикосновение к Юнги и потерянная сила возвращается. Гуук её удвоит, потому что он сейчас за двоих отвечает.

— Я так боюсь, что с ребёнком что-то случилось, очень боюсь, — тихо говорит Юнги.

— Он наш малыш, значит, он сильный, — зарывается лицом в его живот альфа. — Главное, что ты жив, и я тебя нашёл.

Чонгук целует его живот через выцветшую рубаху, шепчет малышу, что «отец тебя больше в обиду не даст», и просит быть сильным.

Вошедший в дом вместе с помощником альфы Шуи в шоке смотрит на правителя на коленях у койки.

— Нам пора домой, — встаёт на ноги и нагибается, чтобы взять Юнги на руки Гуук.

— Нельзя, — подбегает к ним Шуи. — Его рана ещё только затягивается, ему нельзя на коня, а у вас нет кареты.

— Слушайся его, — улыбается Юнги. — Я ему жизнью обязан.

— Пусть ту повозку пригонят, мы подцепим её к лошадям, — приказывает замершему у входа помощнику альфа, и целует зажатую в руке ладошку. — Я осыплю тебя золотом с ног до головы, — обращается он к Шуи.

— Мне не нужно золото, мой господин, — почтительно кланяется омега.

— Что угодно, только попроси.

— Я знаю, что ему нужно, — встревает Юнги и поворачивается к Шуи: — Приходи во дворец вместе с Таем, я буду ждать.

Шуи стелет в повозку одеяло и омегу аккуратно перекладывают в неё. Увидевший Юнги Маммон, громким ржанием приветствует его, а омега просит Гуука подвести коня к повозке и целует своего любимца. Шуи даёт им с собой кувшин отвара, просит, чтобы дворцовый лекарь внимательно следил за раной. До того, как покинуть хижину Гуук дарит Таю свой личный украшенный изумрудами кинжал, и оставляет с ними двух воинов, чтобы их завтра сопроводили во дворец.

— Господин, — окликает альфу Шуи и просит отойти. Гуук подходит к омеге и смотрит на протянутый ему сверток. — Этим кинжалом его ударили, я подумал, вдруг вам он поможет в поиске тех альф.

Гуук берёт кинжал, и ещё раз поблагодарив Шуи, идёт к повозке. Весь путь до Иблиса, альфа проводит с Юнги, который лежит на его груди и слушает рассказы о поисках.

— Война Сокджина подходит к концу, Хосок вернётся, и мы поженимся, — поит Юнги водой Гуук, а омега поперхнувшись кашляет.

— Ты не делал мне предложение, — возмущается Юнги.

— Не буду больше тянуть, поэтому делаю его сейчас, — спокойно отвечает Гуук.

— И? — выгибает бровь омега.

— Что и?

— По твоему, так делают предложения? — злится Юнги. — Может спросишь? С чего ты взял, что я согласен?

— Я люблю тебя, ты любишь меня, у тебя в животе мой ребёнок, неужели ты мне откажешь? — не понимает Гуук.

— Сразу видно, что практики у тебя нет, — вздыхает Юнги. — Я ведь могу отказать.

— Я всё равно на тебе женюсь, — нагибается за поцелуем Чонгук, но получает укус. — Я жить без тебя не могу. Мы больше не будем ничего оставлять на завтра. Я хочу подарить тебе красивую свадьбу, ведь я лишил тебя одной. Но сперва я найду тех, кто так с тобой поступил.

— Тебе не нужно искать, я знаю, кто заказал моё убийство.

— Имя, — моментально мрачнеет Чонгук, в нетерпении смотря на омегу.

— Рин.

— Сегодня же я распущу гарем, а с Рином разберусь. Я виноват в том, через что тебе пришлось пройти, — притягивает его к себе Гуук.

— Мне так часто снилось, что мы с тобой так лежим, что сейчас я боюсь, что снова проснусь, — кладёт голову на его грудь Юнги.

— Это не сон.

<b><center>***</center></b>

Идэн встречает Юнги объятиями. Гуук не разрешает впускать к омеге кого-либо, но Биби и Тэхён по настоянию Юнги всё равно проходят в его спальню, где лекарь осматривает рану, и не покидают её пару часов. Чимин эти дни думающий только о Юнги, о себе и своих проблемах позабыл. Он передвигается только по спальне, уже даже к противному звону цепей на щиколотках привык, подолгу сидит у окна, и всё ждет весточки о друге, который стал самым родным человеком. Сейчас омега тихо плачет в одиночестве, узнав от прислуги, что Юнги просил передать, что как только встанет на ноги, придёт к нему.

Гуук заходит к Юнги после ухода лекаря, и присев на кровать рядом, наблюдает за тем, как он ужинает.

— Лекарь сказал, что всё хорошо, ты идёшь на поправку, и малышу ничего не угрожает, — говорит альфа, жадно поедающему десерт парню.

— Я его достал с вопросами о ребёнке, — хихикает Юнги. — С завтрашнего дня я буду уже вставать на ноги, по лестницам без помощи не спущусь, но хотя бы буду передвигаться.

— Только с Биби, — твёрдо говорит Гуук. — Я ему строго наказал, чтобы глаз с тебя не сводил.

— А ещё грозился его убить, — хмурится Юнги.

— И убил бы, если бы не нашёл тебя, — без тени сомнений отвечает альфа и встаёт на ноги. — Ты отдыхай, я приду позже.

— Любимый, — окликает его омега, — я знаю, что Рина ждёт казнь, и признаю, что он заслужил. Пусть умрёт быстро.

— Как скажешь, — улыбается ему альфа и выходит из спальни.

Гуук спускается в главный зал и требует привести к нему Рина. Сбежавшего омегу поймали ещё днём на выходе из Иблиса. Рин учёл всё, но не учёл, что Гуук в побег Юнги не поверит. Так же омега не учёл, что Намджун по приказу Гуука на трое суток закрыл выход из Иблиса.

Рина волокут в зал и бросают у ног восседающего на троне альфы. Стража останавливается позади парня.

— Мой господин, прошу вас, — ползает у его ног заплаканный Рин, — ревность ослепила меня, свела с пути...

— Умолкни, — раздражённо приказывает Гуук и встаёт на ноги. — Мой омега милосерден, — нагибается он к парню, нежно поглаживает его щеку, спускается к губам, проводит по ним большим пальцем, следит за тем, как ластится Рин, как льнёт к нему, — только я нет.

— Умоляю, мой господин, — хватает его руку и подносит к губам Рин. — Смилуйтесь надо мной.

— Я хочу, — отбирает у него руку и смотрит на стражу Гуук, — чтобы вы зашили его рот, а потом отдайте его моим воинам за стеной, скажите, что подарок от господина. Пусть не жалеют. Ты даже кричать не сможешь, — вновь возвращает внимание омеге, — ну или порвёшь свой рот. Твои страдания и боль всё равно не утешат мою злость на тебя, но лишать себя этого удовольствия я не буду. Если он выживет, — идёт к стоящей у дверей страже Гуук, — а я надеюсь, что он после воинов выживет, я хочу, чтобы его прибили кинжалами к воротам, а вот этот кинжал, — достаёт из-за пояса отданный ему Шуи кинжал и протягивает стражнику, — воткнёте ему в сердце. Пусть вороны выклюют его глаза, а кровь соберется под ним лужей. Я хочу, чтобы он сдох в мучениях.

Стража поклонившись идёт к рыдающему омеге.

— Нет, — кричит Рин, пока его выводят из зала, — смилуйтесь, мой господин. Ради всего, что у нас было и могло бы быть, — истошно вопит на весь дворец парень. — Умоляю, не поступайте так со мной.

— Продолжайте искать тех стражников, а как найдёте, вырежете их сердца, пока они живы, и приготовьте мне их, — приказывает он оставшимся в зале воинам и возвращается к трону.

Юнги слышит истошные вопли омеги с первого этажа, и приказав страже захлопнуть его дверь, отворачивается к окну. Юнги его предупреждал, столькое простил, но достаточно. Он угрожал жизни его сына, а ради своего ребёнка Юнги готов самолично любого казнить.

— Я не ложился в эту постель в твоё отсутствие, — притягивает к себе засыпающего омегу, вернувшийся в спальню Гуук.

— А я не просыпался, потому что боялся, что буду без тебя, — льнёт к нему Юнги.

— Всю жизнь буду перед тобой виноват за свою оплошность, что держал во дворце эту крысу, и подверг тебя и нашего ребенка опасности, — тихо говорит альфа.

— Главное, что мы теперь вместе.

— Он шевелится? — косится на живот омеги Гуук.

— Никто и не подозревает что я беременный, — смеётся Юнги, — как он будет шевелиться, он совсем кроха.

— Мне уже не терпится его увидеть, — задирает его ночную сорочку и продолжает гипнотизировать взглядом немного выпуклый живот.

— А кого ты хочешь — альфу или омегу? — опираясь на здоровую руку, присаживается на постели Юнги.

— Даже не думал об этом, потому что мне это не важно. Всё, что важно — это то, что родишь мне его именно ты.

— Если будет альфа, хочу, чтобы был на тебя похож, такой же красивый, сильный, но пусть будет менее жестоким, — удобнее располагается в его руках Юнги. — Если будет омега, то пусть тоже будет похож на тебя, потому что ты сильнее меня, а сила в этом мире важнее всего.

— Неправда, — целует его в лоб Гуук. — Ты такой же сильный. Если омега будет похож на тебя, то мне придётся воевать со всеми землями вокруг, ведь за такой красотой столько желающих выстроятся.

— Тебе лишь бы с кем-то повоевать, — фыркает Юнги. — Может ещё рано имена придумывать, но если будет альфа, я хочу его назвать твоим именем.

— Чонгук? — удивлённо смотрит на него альфа.

— Нет. Гук.

— Тогда омегу назовём Юн, — не задумывается Гуук.

— Договорились.

— Кстати, утром придёт Шуи, — зевает Юнги, и Чонгук аккуратно укладывает его на подушки.

— Я готов исполнить любое его желание.

— Подари ему дом в Иблисе, свою печать, делающую его неприкосновенным, место на базаре, и уволь Джасема с поста смотрителя главного базара, — выпаливает омега.

— Даже спрашивать не буду причем тут Джасем.

— И правильно, доверься мне.

— Сделаю, — целует его Гуук и тоже ложится.

Следующим утром, спустившийся в главный зал с помощью Биби Юнги, принимает Шуи и Тая. Юнги приказывает накрыть гостям стол и сам следит за тем, чтобы Тай досыта поел. Шуи сперва отказывается от предложения вернуться в Иблис и подарков Гуука, так как боится проходить через всё пережитое снова, но Юнги говорит о печати Гуука и особом положении, и не сдержавшийся омега плачет.

— Для меня никто никогда ничего не делал, — с трудом успокоившись говорит Шуи.

— Ты спас мне жизнь, а самое главное спас жизнь моего ребёнка, а я помогу твоему, — обнимает его Юнги.

<b><center>***</center></b>

Чимин пару минут массирует свободные на время от кандалов щиколотки и опускается в небольшой закрытый бассейн. Личная купальня Намджуна — единственное место, где омеге разрешено находиться, кроме спальни. Чимин расслабляется, отдаётся воде, которая ласкает тело, и даже не реагирует на открывшиеся позади него двери. Судя по глубоко поклонившимся слугам, который следят за омегой, в купальню вошёл Намджун. Чимин из-под полуприкрытых век следит за подошедшим к ванне альфой, белые волосы которого убраны назад, открывая тёмные глаза, голодный взгляд которых не сулит ничего хорошего. Намджун опускается на корточки, смачивает руку в воде, и смотрит на кандалы, отброшенные в сторону.

— Если вы хотите меня трахнуть, то самое время, после бассейна на меня опять нацепят ваш подарок, и вам будет не совсем удобно. Всё для вас, мой господин, — язвит Чимин, несмотря на присутствие прислуги.

Намджун усмехается, поднимается на ноги и начинает стаскивать с себя одежду. Раздевшись догола, альфа входит в воду, и подплывает к омеге.

— Если я захочу тебя трахнуть, мне даже кандалы не помешают, — притягивает его к себе Намджун и впивается жадным поцелуем в губы. — Твой запах изменился, — хмурится альфа, оторвавшись от губ.

— Рядом с вами цветы увядают, вот и мой запах меняется, — Чимин продолжает обеими руками держаться за бортик, а Намджун приподняв его под ягодицами, заставляет обвить себя ногами. Он мнёт под водой его ягодицы, царапает поясницу, трётся о него своим возбуждением, показывает, как сильно по нему оголодал. Это первый раз после ночи с Сокджином, когда Намджун пришёл к нему. Чимин вонзается ногтями в мраморное покрытие бортика, пытается вспомнить ту ночь и ласки правителя Чина, но напор Намджуна вытесняет из головы все мысли, альфа заставляет концентрироваться только на себе.

— Вы бы простили мне измену? — решает испытать судьбу Чимин, злящийся на насильно заполняющего собой всё пространство в голове Намджуна.

Альфа ухмыляется, и резко тянет его за бёдра на себя, руки омеги соскальзывают с бортика, и он падает в воду. Чимин не может двигать, зажатыми в руках Намджуна ногами и отчаянно барахтается в воде, пытаясь вынырнуть. Он уже начинает захлебываться, когда Намджун обхватив его под поясницей, приподнимает над водой, и прижимая к себе, смотрит прямо в глаза.

— Не провоцируй меня, — на заднице омеги горят следы до боли сжимающих её рук.

— Вы не ответили, — откашлявшись, цепляется за него Чимин.

— Я бы тебя за неё не убил, к твоему огромному сожалению, — скалится Намджун и проводит языком по его губам. — Но убил бы того, кто настолько безумен, что пошёл бы на такое.

Разговоры на этом заканчиваются. Чимин теперь вместо камня в его плечи вонзается, зарывается в его плоть ногтями, оставляет на его спине уродливые узоры, но вытащи он хоть кинжал и исполосуй его — Намджун не заметит, потому что в его руках его одержимость, горячая, красивая, дурманящая, рядом с ним даже боль меркнет. Прислуга стараясь не оборачиваться на выливающуюся за бортик воду, незаметно покидает купальню, и прикрывает двери, оставляя двоих вариться в котле страсти, щедро приправленной изысканной, чистейшей без каких-либо примесей <i>ненавистью</i>.

<b><center>***</center></b>

Андэ не устоял перед объединённой армией Сокджина и Гуука и пал на пятый день битвы. Чжу, который не ожидал помощи Дьявола Сокджину, в войну не вмешался, и потерял дислоцированных в империи войска. Столица восторженно приветствовала законного правителя. Сокджин приговорил папу к казни через повешение, но омега её не дождался и выпил яд. Хосок оставил Сокджина приводить в порядок империю, а сам вместе с войсками отправился домой в Иблис, к братьям и любимому омеге. Возвращение воинов Иблис праздновал пиршеством.

Уже вставший на ноги и самостоятельно передвигающийся Юнги берёт на себя подготовку праздничного ужина в Идэн, и весь день стоит над головой Бао. Тэхён двор не покидает, всё на ворота поглядывает, в нетерпении ждёт Хосока. Омегу разрывает от предвкушения встречи, он специально провёл два часа в купальне, где после ванны, в его кожу втирали ароматные масла, а волосы смачивали в горячем молоке, заставляя блестеть на солнце. Он надел свой лучший наряд и любимые украшения, подаренные альфой, и спустившись вниз, нервными шагами ходит вокруг фонтана.

Стоит Хосоку на Хане войти во двор, как Тэхён бежит на террасу, и схватив ожидающий его на подносе кубок, протягивает его альфе. Хосок принимает кубок, нежно касается пальцами его ладоней и сделав глоток, возвращает. Тэхён знает, что здесь перед всеми — это максимум контакта, который между ними возможен, и поклонившись, пропускает альфу во дворец. Хосоку сперва надо увидеть Гуука и Намджуна, а омега подождёт его в спальне. Но Тэхён ошибается, потому что Хосок сокращает ступеньки между ними, и притянув его к себе, прижимает к груди. Растерявшийся омега не сразу обнимает в ответ, а потом сцепляет руки на его спине в замок и глубоко вдыхает любимый запах. Хосок отпускает его, и погладив по щеке, идёт в главный зал к братьям.

Через полтора часа общения с ними, Хосок наконец-то поднимается к себе, и не дав ждущему его Тэхёну, даже рта открыть, валит его на кровать.

— Мне надо бы сперва искупаться с дороги, но я так скучал, что если не полежу пару минут на твоей груди, то умру, — обнимает его Хосок и продолжает покрывать поцелуями лицо. — Я с твоим именем на губах рвался в бой, из-за тебя с него и вернулся.

— Спасибо, что вернулся, — обхватывает ладонями его лицо Тэхён. — Позволь мне поухаживать за тобой.

Через полчаса Хосок сидит в ванне, а Тэхен массирует его плечи и помогает смыть с себя пыль и усталость. Одним купанием дело не ограничивается, и несмотря на то, что Хосок опаздывает на ужин, созванный в честь него же, он не насытившись любимым телом, Тэхёна не отпускает.

<b><center>***</center></b>

Длинные скатерти способные уместить до двести человек, расстелены на лужайке перед дворцом. Уже глубокая ночь, но развешанные на деревьях сотни фонарей так освещают двор, будто бы на дворе день. Прислуга еле успевает менять блюда, вино льётся рекой, музыканты сменяются старцами, которые под струнные инструменты декламируют предания о великих завоеваниях предков. Омеги правителей присутствуют на пиршестве, но сидят отдельно от своих альф.

Даже с Чимина по приказу Намджуна сняли кандалы, и нарядив, спустили вниз. Чимин шепчет Юнги, что выкупил себе свободу тем, что не орал и не сопротивлялся, пока его трахали. Юнги усиленно старается не смеяться над тоном, которым омега это всё говорит, но всё равно прыскает в кулак, и поймав взгляд Гуука, украдкой шлёт ему воздушный поцелуй. Тэхён весь вечер глаз со своего альфы не сводит, не верит, что наконец-то с ним вместе заснёт. Друзья над ним в шутку издеваются, напоминают, что он только как час покинул купальню.

В эту ночь обитатели Идэна разбредаются по своим покоям только на рассвете. Завтра будет объявлена дата свадьбы правителя, и Иблис начнёт усиленно готовиться к событию столетия.

<b><center>***</center></b>

— Семья — это слабость, — чешет за ухом огромного пса, морда которого измазана в крови Чжу. — Самая большая глупость, которую может допустить правитель — это позволить кому-то занять его сердце и затуманить разум.

Альфа переступает через обглоданную человеческую руку, отброшенную собакой в сторону, и идёт в сад. Его правая рука и помощник Бохай, следует за ним. Чжу тридцать лет. Он бывший полководец имперских войск, ныне сам глава одной из крупнейших северных империй. Высокий, подтянутый мужчина, с острым, как лезвие взглядом, носом с горбинкой, густыми чёрными волосами, заплетёнными в толстую косу за спиной и коротко стриженной бородой.

— Ваш план с империей Чин был бы удачным, если бы Дьявол не вмешался, — останавливается рядом с нюхающим розы альфой Бохай.

— Я не расстраиваюсь, — стирает пыль с лепестков пальцами мужчина. — Да, я не ожидал, что Сокджин метнётся к нему за помощью, и тем более не ожидал, что Дьявол поможет, но так даже хорошо. Я не показал ему свои силы, не вмешался в бой, создал иллюзию своей слабости, и обязательно сделаю ему сюрприз. В этих землях должен быть один правитель, одно имя перед которым должны дрожать все, и оно отнюдь не «Гуук». Я заберу его дом, вырву его сердце, и он превратится в ничтожество, которое я раздавлю как таракана.

— Мы нападём на «Империю черепов»? — не веря смотрит на него Бохай.

— Мы нападём на Иблис, — прищурившись, чешет бороду Чжу. — Но сперва мы соберём вокруг себя все ближайшие государства, и двинемся на Юго-восток. Наши союзники ударят по империи именно оттуда, три правителя сразу же сорвутся оборонять границы, будучи уверенными, что все наши силы там, а мы ударим по Иблису. Гуук без дома и семьи уже проигравший, ему не за что будет воевать. Поэтому, пусть пока развлекаются и празднуют. Мой человек доложил, что Дьявол готовится к свадьбе, меня конечно же он не пригласит. Обидно, — хмыкает Чжу. — Я вырву его наследника из живота его омеги и прибью к воротам, а потом познакомлю его с его отцом, голова которого будет висеть рядом. И после всего этого — праздновать будем мы.