Гукюн

Вернувшись после ужина к себе, Юнги сразу же раздевается и ныряет в постель. Грызущие его весь день мысли о Чимине и страх, пережитый за жизнь Биби, делают своё дело - вымотавшийся омега сразу же засыпает. Сон длится недолго, Юнги просыпается, почувствовав невесомость, не успевает понять, что к чему, как уже оказывается лежащим в постели Гуука.

— Верни меня в мою комнату! — присаживается на постели Юнги и, сонно потирая глаза, поглядывает на раздевающегося альфу.

— Пусть мы и в ссоре, но спишь ты в моей кровати, — откидывает в сторону одежду и ложится рядом Гуук. Он сразу притягивает пытающегося сопротивляться парня к себе и, зажав в железных тисках, целует в лоб.

— Я обижен вообще-то, — бурчит Юнги, уходя от поцелуев.

— А я на тебя зол, но это всё за пределами этой кровати, — целует теперь уже в нос его альфа. — Тут у нас мир и согласие.

— А вот и нет, — упирается ладонями о его грудь Юнги и пытается оттолкнуть от себя, вызывая этим смех Чонгука, который всё сильнее его в себя вжимает.

— Я тебе уступил, — не отпускает его альфа. — Теперь твоя очередь.

— А чего ты хочешь? — не сразу понимает омега.

— Тебя, — ухмыляется Гуук и получает кулаком в плечо. Юнги недолго борется с улыбкой, которая, прорвав все его барьеры, расползается на лице, и, почувствовав, как слабеет хватка, сам к нему тянется и кладёт голову на его грудь.

— Скажи мне, — набирается смелости омега. — Как бы ты поступил, если бы ты мог помочь близкому человеку, который в отчаянии, но при этом вызвал гнев другого, родного тебе человека?

— Признавайся, что ты задумал? — поглаживает его волосы альфа.

— Просто ответь, не допытывайся, — просит Юнги.

— Если я правда единственный, кто может ему помочь, и он мне настолько дорог, то я бы помог. Второму придётся это понять и смириться, — задумывается Гуук. — Хотя на это всё же сложно отвечать, потому что я не знаю, какие будут последствия моей помощи, и я бы всё тщательно обдумал.

— Ты доверяешь этому, как его звали... — меняет тему омега, который уже услышал, что хотел.

— Сокджину? Нет. Я никому не доверяю.

— И не доверяй, а то я боюсь за тебя, — крепче обнимает его Юнги. — Кстати, я опять завтра поеду встречаться с людьми в городе. Ты ведь знаешь, что я начал строительство новой школы за твой счет.

— Теперь знаю, — усмехается Гуук.

— Так вот это будет школа для омег, — воодушевлённо рассказывает Юнги. — И когда я закончу её строить, я хочу, чтобы ты ещё кое-что для меня сделал.

— Что опять твоя очаровательная голова придумала? — вздыхает альфа.

— Ты тут Бог и закон, поэтому прошу объявить об обязательном образовании для омег в Иблисе и во всей твоей империи, — облокотившись о постель, смотрит на него Юнги. — Нечестно, что альф и в школы записывают, и военному делу отдельно обучают, а омегам только полы драить, варить еду и мужа ублажать.

— Это вызовет плохую реакцию со стороны народа, — мрачнеет Гуук. — Хотя, как будто меня это интересует.

— Так ты сделаешь? — не веря, смотрит на него омега, рассчитывающий долго просить.

Чонгук не прекращает приятно удивлять, и пусть внешне Юнги своё счастье только улыбкой показывает, внутри у него водоворот из чувств, и он в них захлёбывается. Тот, кого он клялся ненавидеть вечность, заменил собой его сердце и стал его домом. Юнги каждый день думает, что всё ещё спит, что всё это иллюзия, и с рассветом она растворится, но он просыпается на его груди, в его руках, с его сонным голосом в ушах и всё равно шепчет про себя «пожалуйста, пусть так будет вечность». Юнги без Чонгука себя не представляет, и пусть вселенная всё это так не задумывала, и двое сломали её устои — омега готов за своего альфу до последнего бороться. Если понадобится, то с целым миром.

— Если ты сейчас оседлаешь меня, то вполне, — ухмыляется Гуук.

— Вы хитры, мой господин, — садится на него улыбающийся Юнги. — И я согласен не из-за твоей уступки, а потому что сам хочу.

Чонгуку этой улыбки достаточно. Юнги, несмотря на все невзгоды и трудности, в большей части которых виноват и сам альфа, способность по-детски открыто и ярко улыбаться так и не потерял. Чонгук ради его улыбки на всё готов, и даже вскрыть грудную клетку и вложить в его руки своё сердце. Хотя это он уже и так сделал.

— Будь осторожен в городе, — придерживает его за бёдра альфа, — я прикажу, чтобы тебе удвоили охрану.

— Нет! — возмущается Юнги. — Наоборот, когда я хожу с толпой — всё внимание на мне, а так двоих стражников мне вполне достаточно. Кстати, я ещё хотел насчёт школы...

— Мы так и будем разговаривать или... — перебивает его теряющий терпение Чонгук, а сам продолжает ладонями мять его ягодицы.

— Ты никогда не насыщаешься? — трётся о его бёдра Юнги.

— Я тебя среди ночи с ложным «любимый, мне плохой сон приснился, трахни меня» не бужу! — смеётся Гуук.

— Это было один раз, и я попросил меня обнять, трахнуть было твоей идеей, — возмущается омега.

<b><center>***</center></b>

Утром Юнги, оставив свой завтрак на полу у бассейна, просит себе мятного чая и, немного придя в себя, спускается к Бао. Альфа вызвал его на очередной разговор с провинившимся подчинённым. Юнги внимательно выслушивает и Бао, и виновного слугу, соглашается со смотрителем, что парень виноват, и заменяет наказание ударами палками на дополнительную работу. После разговора Юнги просит свою накидку и, оповестив стражу, что направляется в город, идёт во двор к Венусу.

— Юнги, — догоняет его сбегающий по ступенькам Биби. — Не надо взбираться на коня, отправишься в город в карете.

— Это ещё с чего? — не понимает омега. — Хочу на Венусе покататься.

— Тебя ведь с утра опять тошнило, и пока мои подозрения не оправдаются, я запрещаю тебе садиться на коня, — твёрдо заявляет Биби.

— Ты не смеешь мне ничего запрещать! — злится омега.

— Я тот, кто отвечает головой за тебя, и если всё подтвердится, и за малыша, которого ты носишь. Если ты и правда ждёшь ребёнка, то на коня тебе нельзя, хоть казнить прикажи, — не отступает Биби.

— Да вы с ума все посходили! — давится возмущением Юнги. — У меня с детства слабый желудок! Ладно, пусть готовят карету, нет сил с тобой спорить, — вздыхает парень.

Юнги уверен, что Биби ошибается, но живот всё равно незаметно поглаживает. Тошнота не показатель, а остальных симптомов, перечисленных Чимином, у него нет. Мысль, что он может ждать малыша от Гуука, заставляет трепетать сердце, но в то же время, несмотря на их идиллию в отношениях, Юнги всё равно немного побаивается реакции альфы.

Закончив встречи и побыв на месте строительства, Юнги по дороге в Идэн заходит в ещё одно место, о котором узнал от омеги, у которого часто покупает парчу. Вернувшись во дворец, Юнги обедает и отправляется в гарем искать Чимина. Кое-как оторвавшись от окруживших его омег, пытающихся осыпать его подарками и получить благосклонность, Юнги сбегает в коридор, а оттуда направляется в комнату друга.

Чимин, как и ожидалось, лежит на кровати и гипнотизирует взглядом стену.

— Я пришёл, — садится рядом с ним Юнги и поглаживает его волосы, — и хочу задать тебе важный вопрос.

Чимин поворачивается на спину и внимательно смотрит на друга. Юнги с болью в сердце разглядывает впалые щеки, бледное осунувшееся лицо и понимает, что от «золотого» мальчика, которого он встретил несколько месяцев назад в конюшне, ничего не осталось.

— Ты правда хочешь от него избавиться?

Чимин поворачивается на бок и, сложив ладони под щекой, прикрывает веки. Ответить на этот вопрос, когда ураган эмоций немного стих, — сложно. В момент, когда он только узнал, этот разбушевавшийся внутри пожар требовал немедленной жертвы, и Чимин, если бы мог, самолично принёс её ему в лице пока только ещё зародившейся жизни. Сейчас от пожара остались только тлеющие угольки и прояснившийся разум помимо мести Ким Намджуну, на алтарь которой он возложит его же ребёнка, показывает ему и другие картины, где этот малыш мог бы стать смыслом, которого у омеги нет.

Чимин разрывается между выбором. Да, он не хочет ребёнка, потому что его отец причинил боль, потому что появись он на свет, и Чимин будет навеки прибит к этому альфе, ведь, сына оставив, не сбежит. Этот ребёнок будет прочной клеткой для Чимина, в которую он сам добровольно зайдёт и закроет за собой дверцу. С другой стороны, он прекрасно понимает, что малыш ни в чём не виноват, и, как бы не старался, ненависти к ещё даже не родившемуся существу не испытывает.

— У тебя есть время до вечера. Подумай, — прерывает его размышления Юнги. — Вечером ты, спрятавшись в моей карете, поедешь со мной в Иблис. Я не могу помочь тебе сбежать, потому что и я получу за это, и всю стражу казнят, но это ради тебя я сделаю.

Юнги уходит, оставив Чимина в одиночестве принимать самое сложное в его жизни решение.

Вечером Чимин, прикрыв лицо, спускается во двор. Юнги отвлекает стражу, и омега проскальзывает в карету, как его слуга, следом за ним в неё же залезает и сам парень. Всю дорогу они молчат, Юнги решил уважать любое решение Чимина и поэтому не давит на него, не хочет делать ему ещё хуже. Самое главное, что Юнги и сам не знает, как бы поступил на месте Чимина, поэтому продолжает разглаживать невидимые складки на своей одежде и поглядывать за шторки.

Юнги просит остановиться на одной из улиц бедного квартала и вместе с Чимином проходит в низкую дверь в стене. Заваленная различным хламом лачуга, свет в которую проникает из маленького окошка на потолке, наводит тоску и угнетает. Юнги старается ни на чём внимание не задерживать, потому что из пропахшей неприятным запахом трав лачуги в памяти ничего уносить не хочется. Юнги чувствует, как нервничает озирающийся по сторонам Чимин, берёт его за руку и молчаливо поглаживает её, понимая, что словами тут особо и не поможешь.

— Я буду с тобой, не бойся ничего, — шепчет омега.

— Наоборот, я хочу один через это пройти, — старается звучать твёрдо Чимин. — Погуляй, займись своими делами, а потом забери меня. Так мне будет легче.

Юнги нехотя кивает, отдаёт Чимину мешочек с золотом и выходит из лачуги. Он бы хотел остаться с другом, поддержать его хотя бы своим присутствием, но главное, чего хочет Чимин. Пак смотрит пару секунд вслед вышедшему другу, а потом послушно следует за позвавшим его омегой. Сегодня всё закончится. Чимин не может стереть его метку, убрать запах и шрамы от его инициалов, но он может избавиться от самого главного, что ему оставил Монстр. Пусть сейчас его глотку дерут невыплаканные слёзы, спазмами сводит челюсть, а кровь от прикушенной щеки наполняет полость рта — он должен.

Юнги возвращается через два часа, и к нему выходит побледневший, пошатывающийся Чимин. Мин усаживает его в карету и всю дорогу обнимает всхлипывающего Чимина, надеясь, что хоть так забирает половину его боли.

<b><center>***</center></b>

Джин остается гостить у Гуука ещё на неделю. После долгих разговор альфы приходят к тому, что за Сокджином будет выслана армия Империи черепов во главе с Хосоком. Визит альфы продлевается именно из-за этого — он ждёт, когда стянутся войска Дьявола. В последний вечер пребывания Сокджина в Иблисе все альфы проводят за городом, обсуждают дальнейшую стратегию. Вернувшись во дворец Гуук приказывает накрыть поздний ужин.

Если бы не Диас Чимин бы даже из комнаты не выходил. С момента возвращения из Иблиса он целыми днями сидит у себя, почти ничего не ест и радуется только визиту Юнги. Диас настаивает раз в день показываться в гареме и омеге приходится на пару минут выходить в люди. Благо, Намджун очень сильно занят предстоящим походом и гостем, поэтому не беспокоит восстанавливающего здоровье парня. Сегодня стены особо сильно давят, сдвигаются на омегу, грозясь впечатать в себя. Чимин понимает, что даже открытое настежь окно не спасает, и натянув на себя одежду, несмотря на поздний час, спускается вниз. Он прогуливается меж деревьев в саду, как услышав шум, подходит к ограждению, обвитому плющом и всматривается во двор. Чимин видит вернувшихся во дворец альф. Среди них и тот красивый незнакомец, вытащивший его из бассейна. Он восседает на вороном коне, его доспехи блестят под многочисленными фонарями, а точенный профиль намертво прибивает к себе всё внимание. Долго рассматривать альфу не удаётся, потому что Чимин видит вышедшего вперёд на Дамире Намджуна и сразу садится на землю, надеясь, остаться незамеченным. Намджун для омеги как затмение, всё собой накрывающее. Чимин его до дрожжи боится, как бы не храбрился, подбородок не задирал, его тяжелый взгляд никогда не выносит, то, как под ним кости трескаются и позвоночник сгибается, всегда отчётливо слышит. Альфы скрываются во дворце и только тогда омега выдыхает. Погуляв ещё час, Чимин возвращается обратно во дворец, и собирается пройти к себе, как его нагоняет Диас.

— Срочно переодевайся, господин ждёт тебя в главном зале.

— Нет, пожалуйста, только не это, — прикрывает веки Чимин, и оказывается втащенным в комнату, где его уже ждёт прислуга, с новым нарядом в руках.

Через пару минут собранный наспех омега, понуро плетётся в сторону зала. На Чимине белая тонкая блузка из струящегося шёлка, такого же цвета короткие штаны, запястья обвивают золотые браслеты, в ушах поблёскивает серьги-гвоздики с подвеской в форме капли. Он останавливается на пороге, набирает в лёгкие побольше воздуха, и подняв глаза видит, как на разбросанных по ковру подушках восседают Намджун, Хосок, тот самый незнакомец, и любуются танцующими омегами. Чимин поклонившись альфам, не задерживая ни на ком взгляда, проходит к Намджуну и покорно опускается на подушки рядом.

Сокджин не смотрит. Пытается. Сперва он подумал, что в двери вошёл спустившийся на землю ангел, и сильно удивился узнав, в нём спасённого из воды омегу. Всё же, он невероятно красив. Этот омега будто соткан из тончайших золотых нитей, он ходит не касаясь ступнями пола, словно парит в воздухе, его один секундный взгляд из-под тяжелых ресниц, обрамляющих невероятные по глубине глаза — у Сокджина в самом сердце отпечатался. Странно было бы думать, что у него обычный альфа из дворца, еще страннее было бы не ставить ему метку. Сокджин бы сразу поставил, чтобы все знали. Намджун видать так же думает, и теперь Сокджину только со стороны смотреть. Даже если бы Сокджин не встретил его тогда у бассейна в момент, когда омега буквально на его руках на куски разваливался, он бы всё равно под всей этой красотой и горделивой осанкой эту бездонную боль бы разглядел. Омега такой же подавленный, крылья переломаны, за спиной их тяжелым грузом волочит, они в совсем ещё свежих брызгах крови, на лбу раны от короны с шипами зияют, он всё так же смотрит сквозь, не то чтобы ни за что не цепляется, даже не пытается. Он садится рядом с Намджуном — в Сокджине все органы тугой веревкой обводятся, сжимаются. В огромной зале с открытыми окнами весь кислород вмиг улетучивается, вместе с собой и всех присутствующих забирает, потому что Ким Сокджин кроме него ничего не видит.

Это незнакомое чувство наполняет альфу, злит, заставляет чаще к кубку прикладываться, перестать на себя беду в лице Монстра накликивать. Хосок что-то спрашивает, Сокджин раздражённо отвечает, сразу исправляется, извиняется. Всё твердит себе, «не смотри», но как не смотреть, если слева от Намджуна солнце покинув небесный свод, сидит, пусть и не греет, его самого бы кому согреть, но светит так, что слепит. Сокджин с бурлящим вулканом в себе не справляется, как земля такую красоту выдерживает, не понимает. Омега не просто меченный, так ещё и принадлежит Ким Намджуну, хотя так и должно быть. За таких как этот парень драться надо, даже умереть будет не страшно, потому что один его взгляд в свою сторону — этого будет стоить. Ким Сокджин наследник империи Чин впервые считает себя недостойным. Тот, кто считал всех недостойными. Но и Намджун этого омеги не достоин, потому что иначе в этих глазах вместо угольков звёзды бы горели. Жизни в них нет, зато есть огромное желание умереть. Сокджину нельзя, не надо, не подходит, но он с ума от раздувающегося внутри интереса и желания поближе быть сходит. Надо собирать войска и бежать из Иблиса не оглядываясь, потому что Ким Сокджин ранен прямо в сердце, и если не покинет дворец и не выкинет его из головы — рана будет смертельная. Ангел принадлежит Монстру, пусть Сокджина за методы рукопашного боя и зовут Зверем, и он с честью может вызвать его на бой, но драться с Монстром — это драться с самим Дьяволом и стать пищей Ворона. Без шансов.

Чимин взгляда не поднимает, сидит уставившись в свои колени, даже за кубком не тянется, не говоря уже о еде. Намджун кладёт руку на его бедро, разговаривает с Хосоком и поглаживает омегу. Буквально выпотрошенный после переживаний последних дней Чимин ничего не чувствует, даже злости, продолжает гипнотизировать ковёр и ждёт, когда можно будет уйти к себе. Ожидания омеги не оправдываются, потому что из-за скатерти он встаёт вместе с альфой и следует за ним в его спальню.

Чимин не сопротивляется, никак не реагирует, пока Намджун его раздевает. Откидывает голову назад, когда альфа целует его в подбородок, спускается к горлу. Сам обхватывает его руками, когда тот приподняв, укладывает на постель, водит руками по его спине, разводит ноги, расслабляется. Стеклянным взглядом потолок разглядывает, промаргивается, видя, как с каждым толчком разноцветные узоры смешиваются в один, и показывают омеге голову распахивающего пасть и готового его поглотить чудовища. Он слышит, как бьётся массивная спинка кровати о стену, и с каждым стуком биты собственного сердца замедляются, жаль, что окончательно не умолкают. Чимин чувствует голод Монстра под своими ладонями, он под кожей перекатывается, наружу рвётся, через сильные, чуть ли не ломающие рёбра объятия, о себе заявляет, мелькает в бликах пламени отражающихся на дне чужих глаз. Омега его силе поражён, но не напуган, он сам сжимает его бёдрами, выгибается, зарывается пальцами в его волосы:

— Вы безумны, мой господин. Вы больны. Позвольте мне вас вылечить, — обхватывает ладонями его лицо, убирает пальцами свесившуюся вниз чёлку.

— Как? — касается губами его губ Намджун. — Это не лечится.

— Лечится. Я уйду и это пройдёт. Что не мелькает перед глазами, то...

— Нет, — рычит Намджун и штиль в его глаза на чёрную бурю сменяется, Чимин треснуто улыбается и отворачивается к окну. — Никогда, никуда, никому. Я тебя не отпущу.

<b><center>***</center></b>

— Вот когда ты станешь воином, о котором я мечтал, тогда я подумаю, — задирает нос Юнги и тянется за виноградом. Омега сидит на любимом месте — коленях своего альфы, пока тот ужинает. Гуук пробыл с альфами час и ушёл ужинать с Юнги, потому что из-за забот, связанных с приездом Сокджина, видит омегу только в спальне и сильно соскучился.

— Я просто предложил тебе занять омег посла, а не брак, — кусает его щёки Чонгук. — Так я всё ещё не воин, о котором ты мечтал? — хмурится.

— Я переутомляюсь, — театрально вздыхает омега. — Юнги строит школы, новый парк в центре для детишек, работает с прислугой, следит за Бао, улаживает разборки в гареме, контролирует своего альфу, чтобы он не забывал кушать и хорошо спал. Это всё слишком тяжело. Юнги устал. Мой ты воин, мой, — обвивает его шею руками и улыбается в поцелуи. — А если серьёзно, то я попрошу Тэхёна, и мы займём омег посла. Никаких проблем. Кстати, если тебе нужно что-то от их альфы, расскажи, и поверь мне, я смогу вбить это в их голову, и ты получишь то, чего хочешь. В конце концов, все вопросы решаются в постели, и они на своего альфу отлично повлияют.

— Чушь, я сам принимаю решения, — усмехается Гуук.

— Конечно, — ослепительно улыбается ему Юнги. — Я просто хочу помочь.

— Ладно, мой помощник, я вышлю их к тебе и расскажу, что мне нужно, но пока я хочу подарить тебе кое-что, — альфа кивает помощнику, и тот возвращается через пару минут с вдетым в роскошные ножны коротким мечом. Чонгук вынимает меч из ножен и протягивает удивлённому омегу. Юнги берёт в руки меч, рукоятка которого инкрустирована изумрудами и бриллиантами и почти полностью сделана из золота и слов не находит. Он рассекает мечом воздух, примеряет к руке, а потом прошептав «спасибо», крепко обнимает альфу.

— Ты сам выбрал чем его украсить, надеюсь ты останешься довольным, — обхватывает пальцами его подбородок Гуук. — Мой мастер сильно удивился, когда узнал, что меч для омеги, но ещё больше он удивился, когда я сказал, что он не для обычного омеги.

— А для какого омеги? — не может нарадоваться подарку Юнги.

— На клинке есть надпись.

Юнги приближает к лицу клинок, и прочитав, смотрит на альфу:

— Жизнь Дьявола. Почему здесь так написано?

— Потому что ты — моя жизнь. В тебе она хранится. Пока ты есть, меня ничто не сломит, и я всегда найду дорогу домой.

— Я ненавижу тебя, — убирает меч в сторону и кладёт голову на его плечо Юнги. — Я ненавижу тебя за то, что ты сделал меня от себя зависимым. Ненавижу, что продолжаешь это делать. Ненавижу, что вошёл в мою жизнь, что заменил мне всё, что сам тобой же оставленные раны залечил, каждую сверху поцеловал. Ненавижу тебя, мой Дьявол, — прислоняется лбом к его лбу, — так сильно, что без этой ненависти я умру.

— Я ненавижу тебя больше, — убирает челку с его глаз Чонгук. — Ненавижу потому что всё, что слетает с твоих губ — моя единственная вера и правда. Ненавижу, потому что мечтал завоевать вселенную, но нашёл её в человеке. Отныне ты — моя вселенная, — проводит большим пальцем по мягким губам. — В каждой из жизней, в каждом из миров я буду находить тебя. Наша история начинается здесь, но она никогда не закончится, пусть даже пройдут столетия. Я построю для тебя дворец, назову его твоим именем, им же назову следующий самый большой город, который завоюю, все будут знать об омеге, которого полюбил Дьявол. Я увековечу нас так, что даже спустя века, мы будем жить. И пусть всё вокруг меняется, одно останется неизменным — ты всегда будешь моим.

Следующий день Юнги и Тэхён весело проводят с омегами гостя у бассейна, потом в гареме, где слушают песни, вкусно ужинают и завершают день в купальне. После отбытия гостей, Чонгук хвалит Юнги, а Хосок Тэхёна и омеги довольные собой, решают отныне помогать своим альфам с дипломатией.

<b><center>***</center></b>

Хосок и армия империи выдвигаются на день раньше Сокджина. Ким стоит во дворе Идэна и терпеливо ждёт, когда будут готовы повозки для дальнего пути. Он благодарит хозяина за гостеприимство и помощь, и обещает первым делом после отвоевывания империи приехать сюда. Сокджин всё тянет, смотрит по сторонам, хоть мельком покорившего его ангела увидеть мечтает, чтобы хотя бы в воспоминаниях его с собой унести, но поняв, что тянуть больше некуда, идёт к коню.

Через двенадцать часов в пути, войска альфы останавливаются на привал в устье реки, наспех собирают переходной шатёр, любящему походные условия Джину, и начинают жарить мясо для ужина. Сокджин умывшись в реке, только поднимается к костру, как слышит крики со стороны повозок и через пару минут к нему волокут его ангела.

— Что ты здесь делаешь? — в шоке смотрит на него альфа.

— Я всё объясню, только прошу не возвращай меня обратно, — стряхивает с колен прилипшие листья Чимин.

— С ума сойти, — прикрывает лицо ладонями Сокджин, прекрасно понимая, к каким последствиям может принести поступок омеги, и смирившись, приказывает отпустить паренька.

— Можно мне воды, и я всё расскажу, — просит обессиленный Чимин. — Мой господин, — поспешно добавляет.

Сокджин кивает воину и просит положить в миску еды для омеги. Через пару минут Чимин жадно ест мясо, запивает его водой, а Сокджин наблюдает.

— Так ты всю дорогу просидел в повозке? Это же столько часов без еды и воды.

— Не только всю дорогу, — утирает рот рукавом омега. — Я взобрался в повозку ещё до рассвета, и это почти сутки. Меня поэтому и обнаружили, я хотел воды выпить, вылез, но поймали.

— Ты ведь понимаешь, что я верну тебя во дворец, — трёт переносицу альфа. — Ты не просто омега сбежавший из Идэн, ты омега Ким Намджуна. Если я тебя не верну, а он узнает, то будет война.

— Выслушай меня, — откладывает миску, наевшийся Чимин, и встав с пенька, обходит костёр. — Считай, ты меня не видел. Я просто на рассвете уйду, вы мне нужны были, чтобы из дворца выйти и подальше от города отъехать. Дальше я сам по себе.

— Тебя столько моих людей увидело, как я это скрою? Ты шутки шутишь, но то, что ты сделал — очень серьёзно, — злится альфа.

— Я сбегу, прошу, — молит его омега, — не возвращай меня Монстру.

Сокджин переворачивает длинной веткой головешки и долго молчит, обдумывает, как катастрофы избежать. Вариантов нет — этот парень принадлежит правителю, и он должен его вернуть, потому что меченый омега может быть причиной войны, а ему войны с родным папой сейчас хватает. Чёртов паренёк, Сокджин только начал отвлекаться, загрузил себя предстоящей битвой, а тут снова он, и внутри альфы всё переворачивается. Неужели он сам не чувствует, как действует на Сокджина, когда как альфа даже смотреть на него долго не может, сам себя на расстоянии держит. Этот омега — омут, а Сокджин не из тех, кто намочив ногу, на берегу останется, если нырнёт, то уже с головой.

— Можно мне к реке умыться? — прерывает его размышления омега.

— Иди, — кивает альфа.

Как Сокджин и думал, парень вымыв руки и лицо, пару минут прогулявшись на берегу, срывается на бег. Альфа поручает своим людям его нагнать, а сам продолжая злиться на него, идёт в шатер. Омега и часу в степи не продержится, его звери сожрут, а если они не успеют, то его торговцы заберут, и тому, кто больше заплатит, продадут. Пусть даже парень меченый, с такой красотой на нём отлично нажиться можно. «Жаль только, что глуп», — думает Сокджин, и стащив с себя доспехи и жилет, проходит к сундуку.

Чимина втаскивают в шатёр два воина, и опустив на ковёр, уходят. Сокджин разливает вино в железные чащи и протягивает одну омеги.

— Я бы сбежал, и твоя бы голова не болела, и я бы свободу обрёл, — обиженно говорит парень, но чашу принимает и, пригубив, возвращает.

— Степь страшна и опасна, ты бы не выжил, — отложив чаши, подходит к нему альфа. — Располагайся здесь, утром я решу, как нам поступить. Ты, конечно, мне забот прибавил. Как тебя зовут?

— Чимин. Отпусти меня в степь, — смотрит ему в глаза омега. — Просто отпусти. Если суждено — выживу, если нет — пусть меня волки разорвут. Прошу тебя. Я обратно во дворец не хочу.

— Я не могу, — уводит взгляд Сокджин.

— Поверь, он про меня забудет, — прекрасно знает, что сам себе врёт Чимин. — Он не узнает ничего, и ты не будешь виноват в том, что я сбежал. В Идэн есть только один человек, который будет меня оплакивать, но и он успокоится поняв, что я обрёл свободу.

— Я не могу отпустить тебя в степь, потому что не хочу, чтобы ты погиб.

— Ты совсем мне чужой человек.

— Да. Так и есть, но может твоё счастье ещё впереди, может ты его ещё обретёшь. Хотя я не знаю, что такое счастье для тебя.

— Быть от него вдали, чтобы между нами непроходимые реки и горы стояли, чтобы он не мог до меня дотянуться, — треснуто улыбается Чимин. — Моя свобода от него и есть моё счастье.

— Игрушки быстро наскучивают господам, и ты ему надоешь, — улыбается его словам про свободу альфу и любуется красивым лицом.

— Мы истинные, — опускает глаза омега.

— Всё равно. Истинность не приговор, столько случаев любви между не истинными. Вдруг, ты ещё встретишь своего альфу или он омегу, который заставит о тебе забыть.

Чимин прыскает в кулак. Сокджин любуется глазами-щелочками, растрёпанными волосами, ниспадающими на них, тем как часто он облизывает губы и от мысли каковы они интересно на вкус, чувствует, как тянет в паху. Наверное, как вишни, думает альфа, хотя вишни в его краях всё же кислые, скорее, как персики, такие же сочные и сладкие, или такие же душистые и вкусные, как дыни. Сокджин хочет разгадать эту тайну и перестать об этом думать.

— Почему ты смеёшься? — наконец-то отрывает взгляд от его губ альфа.

Чимин развязывает узел на жилете, и скинув его на пол, оттягивает ворот рубахи.

— Я ношу не только его метку, на мне вырезаны его инициалы. Кому я нужен такой, насквозь пропитанный его запахом, с отпечатками его зубов и рук, с его мощью? Кто осмелится пойти против него, когда как ты даже отпустить меня струсил? — спрашивает Чимин, пристально смотря в его глаза. — Я реалист, так что никто. Поэтому мне легче убежать и скитаться, пока она не заберёт меня, чем верить в то, что прискачет прекрасный принц и спасёт меня от чудовища. Мы не в сказке живём, и принцы у нас тут только по титулу. Поэтому, эта ночь — моя свобода, я не буду бояться этой ночи, не буду думать, ни о чём, — подходит к нему омега, и протянув руку, касается его щеки. — Помоги мне.

— Всё может быть, жизнь ведь непредсказуема, — хмурится альфа. — Кто-то обязательно протянет тебе руку помощи, а пока свобода дорого может тебе обойтись.

— Не пугай мёртвого смертью.

— Ты не представляешь, чего ты стоишь, — повернув лицо, касается губами его ладони альфа. — Ты словно солнце, и даже в роскошном Идэне, где всё сверкает, ты всё равно самый яркий свет, — протягивает руку со страхом, не реакции омеги боится, а того, что убирать не захочет. Поглаживает его гладкую щеку, Чимин даже не дергается наоборот, веки прикрывает, щекой о его руку трётся. Чимин как зверёк оголодалый до ласки, каждое прикосновение внутри вибрацией отдаёт, тянуться заставляет. Он даже имени этого альфы не знает, ничего, кроме восхищения его внешностью к нему не чувствует, но он касается и в омеге ледяные плиты от казалось бы навеки замерзшего сердца откалываются, таять начинают.

— Обними меня, — одними губами шепчет, лбом к его груди прислоняется, и Сокджин больше не думает. Он полностью этому пропитанному отчаянием голосу отдаётся, притягивает его к себе, впечатывает в грудь, и так сильно обнимает, что отпечатки Намджуна на омеге алым пламенем вспыхивают, но Сокджин их прикосновениями гасит, к каждой ладони прикладывает. Он его ребра сквозь ткань считает, по спине проводит, ласкает. Дыхание становится прерывистым, воздух накаляется, ложная надежда бьёт в голову, уводит почву из-под, иначе с чего это вдруг Чимин на шкурах лежит, его обнимает, горло под поцелуи подставляет. Его губы слаще всех фруктов и ягод, они по сладости с финиками конкурируют, Сокджин целует его и окончательно с разумом прощается. Целует и оставляет в прошлом, которое наступило до прикосновения к ним, все свои принципы, свою веру, свои страхи. Сокджин обращается с ним нежно, никаких резких движений, никакой боли, зверь рвётся сгорает в нетерпении, но тщательно цепями обмотан, потому что омега перед ним наизнанку вывернут и каждый миллиметр его плоти кровоточит и болит. Сокджину всего его вылизать, поцелуями, как обезболивающими покрыть. Душу его не залечить, но ласку и покой пусть и на одну ночь он дать сможет. Взамен альфа всё равно большее возьмёт, взамен он впервые ощущение свободы почувствует. Свобода Сокджина от омегиной отличается, и она в первую очередь от самого себя, от правил придуманных из-за прошлого, от веры, что всё может быть только по одному сценарию и нежелания рассматривать и другой вариант. Чимин к теплу тянется, не верит, что можно и так, что можно без боли, можно хотеть, он обвивает руками его шею, раскрывает губы, когда альфа его целует, переплетает с ним язык. Пальцы по его щеке через горло к ключицам, плечам ползут. Сокджину сладко, Чимину больно. Эта боль не такая, как с Намджуном, это едкая, разъедающая глаза боль того, что так же с истинным не будет, хотя должно было, хотя все эти легенды, сказания отцов - именно это и обещали. Чимин рос с верой в это, что же в жизни могло пойти не так, что заботу и ласку он получает от того, кто ему судьбой предназначен не был. Где он ошибся, что обжёгся уже два раза, что от обоих альф, повстречавшихся на пути получил только холод и боль? Врут те, кто говорит, что шанс есть всегда. Некоторые ошибки ничем не исправить. И пусть сегодня ошибается Чимин. Он не в силах с этими эмоциями справится, плачет, всхлипывает, альфа его слезы сцеловывает, а омега «не останавливайся, прошу» молит. Эта ночь - это борьба с путами вчерашнего прошлого, где от взгляда Монстра его ничьи прикосновения и поцелуи не спасут. Чимин это знает, он из себя эту впившуюся в запястья кандалами, сросшуюся с мясом проволоку чужой одержимости с каждым его толчком выдёргивает, слезами без остановки по лицу катящимся, яд Намджуна вымывает. Метка на ключицах будто шипит и пенится, на её месте кожа расходится, обнажает пульсирующую красную плоть, но Чимин не останавливается.

Ветерок врывающийся через полог кожу холодит, альфа его всего под себя подминает, сознание орёт об опасности, но омега его глубокими поцелуями давит. Сокджин обещал, клялся никогда никого меченого даже на одну ночь не звать, а тут не просто ложе с ним делит, чувствует, как эти пальчики его грудь разорвав, к сердцу тянутся и нет бы отрубить их, не позволить, он его в пол впечатывает, позволяет себя до боли кусать, толкается и толкается. Все слова данные себе рушит, сам себе врага создает, рассудок теряет. Чимин идёт ко дну уже который месяц, а сейчас за его плечи, как спасительное бревно цепляется, с каждым поцелуем вдох делает, вкус свободы чувствует. Сокджин на миг отстраняется и Чимин вновь на самое дно бездны летит, в густой черной жиже с головой тонет.

Рассвет встречает Чимина одного под покрывалом. Омега одевшись, выходит из шатра, смотрит на пасущихся лошадей. Сокджина нигде нет. Чимин осторожно пробирается к реке, но его замечают. Омега окунается в воду прямо в штанах, и купаясь, понимает, что учитывая, ждущих на берегу воинов, ему опять не сбежать. Вернувшись в шатёр, он находит на полу поднос с лепешкой, сыром, водой, и одно яблоко. Омега завтракает, и взяв в руки яблоко, собирается на выход, как видит, вошедшего внутрь Сокджина.

— Доброе утро, — опускает глаза, сам не знает почему смутившийся Чимин.

— Доедай, и поедешь обратно в город, — холодно говорит альфа.

Чимин роняет яблоко на пол, и бесцветным взглядом наблюдает за его коротким путешествием по ковру.

— Но ты... — набирает в лёгкие побольше воздуха Чимин. — Ты сказал, всё может быть, и кто-то протянет мне руку, кто-то поможет. Ты меня убеждал в этом. Это был не ты? — поднимает на него глаза полные ещё невыплаканных слёз.

— Не я, — тихо говорит альфа и убирает взгляд.

Сокджин проснулся до рассвета, пару минут любовался спящим парнем, а потом одевшись, вышел наружу. Альфа сел у давно потухшего костра, и долго любуясь просыпающимся солнцем, думал. Чимин засел в голове с самой первой встречи, а сейчас уже по всему телу кровью разносится. Сокджина его боль притягивает, ладони чесаться заставляет, лишь бы что-то сделать, лишь бы забрать его у чудовища, но прояснившийся после ночи мозг, всё против показывает. Один мальчишка, к которому у него даже не любовь, а минутное помутнение, не может поставить под риск всё будущее альфы. Чимину удалось то, что никому доселе не удавалось — вызвать интерес, но даже этот интерес не стоит войны с Монстром. Первая встреча, несколько дней в думах, и одна ночь — это страсть, симпатия, но точно не любовь. Сокджин сейчас слишком слаб, его будущее не определенно, его империя на две части расколота и этот поход будет или последним, или даст альфе второй шанс. Сейчас с такими силами ему с Намджуном не справится, не одолеть, забрать его омегу — подписать себе смертный приговор. И не только себе. Чимина за побег накажут, тут без вариантов, но его не убьют. Если он останется с ним, то не просто сам погибнет, и его с собой заберёт. Ни одно, пусть даже самое сильное увлечение, этого не стоит. Нельзя. Сокджин приказал прислуге сварить набор из трав, который уберёт его запах с омеги, и растереть им его, ведь иначе Намджун Чимина точно убьёт. Сейчас он скрепя сердцем, пусть даже под его взглядом себя ничтожеством чувствуя, должен его отпустить.

— Хорошо, — проглатывает собравшийся в горле ком Чимин и, встав на ноги, натягивает жилет. Он долго завязывает на нём узлы, о чем-то думает.

— Прости меня, — еле слышно произносит так и не осмелившийся поднять глаза Сокджин.

— Да, — кивает Чимин. — Обязательно. Попросишь о прощении у моей могилы. Потому что он меня убьёт, — договаривает, и резко срывается на выход.

Чимин слышит, как за ним несутся воины, ноги о камни и выжженную солнцем траву режет, не оглядывается, бежит что есть силы — от прошлого, от настоящего, от того, что показалось. Его толкают в спину, он падает лицом на жесткую траву, царапает щеки, ладони до крови раздирает, истошно кричит на всю степь, разгоняя птиц и пугая лошадей, заставляет холодеть кровь в жилах воинов.

— Ты меня убьёшь, — смотрит на Сокджина Чимин, пока его к повозке волокут. — Ты меня убьёшь, а не он.

<b><center>***</center></b>

Сокджин отправляет Чимина в Иблис с десятерыми воинами. Сам альфа вернуться в город не успевает, на границах империи его уже ждёт Хосок. Сокджин поручает воинам пристально следить за омегой в дороге, обещает, что, если он сбежит или с ним что-то случится, наказать всех десятерых, и продолжает путь к тому, что осталось от его империи. Чимина с повозки спускают только по нужде, держат под круглосуточным надзором.

Уже на подступах к Иблису, омега понимает, что как бы он не осознавал масштаб той катастрофы, которая его ждёт — он не боится. У Чимина словно сломалось чувство страха, ведь он тот, кто смотрел в глаза Монстру. Как бы его Намджун не наказал — ему не страшно, потому что у физической боли есть свойство — она проходит, а потом всё начинается заново. Намджун пичкает его этой болью с самого знакомства, взамен Чимин поит его своей нелюбовью, и когда-то эта покрытая колючками и вымоченная в яде нить судьбы, которая их связывает, порвётся, и Чимин обретёт свободу, пусть даже под слоем земли. А сейчас он ничего не боится, самое страшное он уже видел.

Намджун узнал о побеге омеги только к ночи того же дня. Альфа отказывался верить и семь раз приказал прислуге обыскать весь дворец и прилегающие постройки. Сомнений не осталось — омега не на территории Идэна. Намджун места себе не находил, приговорил к казни всю стражу дворца, обещал кожу со всех живьём самолично содрать. Гуук казнь отменил, приказал следить за другом, а сам отправил людей искать беглеца в Иблис.

Намджун разъярён, не справляется со своей злостью на омегу, и Чонгук поручает своему верному помощнику Винху внимательно следить за альфой, чтобы тот не натворил глупостей.

— Прошу, скажи мне, что ты тут не причём, — прислоняется к косяку двери в спальню Юнги Гуук.

— Я не знаю, где он, — устало отвечает Юнги, который лично обыскал все любимые места Чимина. — Я сам в шоке, что он пропал.

— Ты же не лжёшь мне? — нахмурившись смотрит на него Гуук.

Омега отрицательно качает головой.

Юнги не знает, что думать, сильно переживает за друга, и не понимает, почему тот не поделился с ним планом побега. Весь дворец знает о побеге, учитывая число вовлечённых в поиски слуг и воинов. Гаремы не расходятся спать, почти до рассвета обсуждают побег фаворита Монстра. Юнги спальню не покидает, потому что в ответ на каждое услышанное оскорбление в адрес Чимина, хочется махать кулаками.

— Я знаю, где он, — идёт к закончившему обсуждать дела с военачальниками Гууку Винх. Намджун стоит у окна темнее ночи, и пусть он физически присутствовал на встречи, ни одно слово из неё не запомнил.

— Единственный вариант омеге покинуть Идэн — это выйти с кем-то из других фаворитов. Раз уж ваш омега и омега господина Чона клянутся, что непричастны, то фаворит господина сбежал с Ким Сокджином.

— Что ты такое говоришь? — рычит на него Намджун.

— Спокойно, — откладывает карты и обходит стол Гуук. — Он прав. Когда-то мой сбежал с торговцами, покидающими Идэн.

— Я убью его! — глаза Намджуна наливаются кровью. — Я заставляю Ким Сокджина выплюнуть своё сердце, если он забрал моего омегу. Я его уничтожу.

— Успокойся, — зло приказывает Гуук. — Может Ким и сам не в курсе, что у него беглец спрятался. Подождём до следующего вечера. Если Сокджин умён и обнаружил гостя, он его вернёт, если нет, то бери меч и иди рубить головы, я за тобой, ибо увести чужого меченого омегу — непростительный проступок.

— Это-то и странно, — опускает глаза Винх, — Сокджин любитель девственников. Не думаю, что он забрал вашего омегу.

<b><center>***</center></b>

Вечером следующего дня ворота открываются и впускают внутрь вымотанного длинной дорогой и терзаемого мыслями Пак Чимина. Омегу до дворца провожают двое воинов империи Чин, остальные остаются у ворот.

— Что и требовалось доказать, — смотрит вниз во двор с балкона Гуук.

Готовящийся ко сну Юнги, окончательно запутавшись в слишком большом для кровати покрывале, в пятый раз выругивается и спрыгнув на пол, босиком, в одной ночной сорочке, бежит на балкон, посмотреть о чём говорит его альфа.

— Чимин... — выдыхает в шоке омега.

Чимин стоит во дворе перед фонтаном, вокруг него понемногу собираются слуги, все, у кого есть балконы с комнат готовясь к зрелищу, удобнее располагаются. Омега бледный, его ведёт из стороны в сторону, он двигается дальше, пытаясь дойти до лестниц, но вырастающая перед ним прислуга не даёт пройти.

«Бесстыдник», «неблагодарный», «позор Идэна» слышит Чимин, всё равно не оставляет попыток скрыться в каменных стенах. Внезапно толпа расходится, липнет к ограде по краям, и разгоняемая воинами, возвращается к своим делам, оставляет в центре белоснежного двора омегу и идущему к нему воина, правителя, Монстра, Смерть. Чимин крепится, сжимает ладони в кулаки, подбадривает себя, лишь бы лицом в грязь не удариться и не лечь под его ноги.

— Вы скучали, мой господин... — улыбается омега и прикладывает ладонь к обожжённой пощёчиной щеке.

— Ты опозорил меня перед всем дворцам, — нависает сверху, взглядом полосует, заставляет от напряжения зубами стучать, — сделал посмешищем.

— Вам нужно смириться, что наши желания не совпадают, — улыбается кровавой вымученной улыбкой и виснет над полом, подхваченный за горло.

— Шутки со мной шутишь, — скалится альфа, Чимин в его глазах ранее не виданное безумство видит, впервые о побеге жалеет, — а я ведь говорил, что ты мне даже без конечностей мил будешь, — Намджун отпускает омегу, который не в силах удержать равновесие, тяжелым грузом валится на пол, и достаёт меч, в отражении клинка которого Чимин себя видит.

<b><center>***</center></b>

— Пусти, — кричит Юнги, пока Гуук втаскивает его обратно в комнату и толкает на кровать. — Он убьёт его. Он убьёт моего друга, — толкает альфу и вновь бежит, но его как пушинку хватают и вжимают в подушки.

— Не смей, — шипит Гуук. — Я запрещаю.

— Мне плевать, — Юнги кусается, бьёт его лбом, ногами. — Мне плевать на твои приказы, пусти меня!

— Ты не выйдешь из этой комнаты, — отпустив его, поднимается на ноги альфа. — Не посмеешь, иначе мне придётся тебя наказать.

— Ты не понимаешь, — безумно смотрит на него омега. — Ты правда не понимаешь, что там внизу мой друг и чудовище, которое его убьёт.

— Ким Намдджун — правитель, — встряхивает его за плечи Гуук. — И он волен распоряжаться со своим омегой так, как хочет! В конце концов, твой дружок заслужил.

— Ненавижу! — рычит Юнги и, размахнувшись бьёт его в лицо. Проскользнуть к двери, воспользовавшись замешательством альфы, не удаётся, его снова хватают, и до боли сжав запястья, тянут на себя. — Ненавижу тебя, и твои долбанные устои, и правила. Я дорвусь до Чимина, или клянусь, я спалю этот дворец и сгрызу твою глотку, — бьёт кулаками его в грудь.

— Мне пришлось очень сильно постараться, чтобы не сломать твою руку, — медленно выговаривает, холодом в своём взгляде заставляет омегу на миг притихнуть. — Не смей больше никогда поднимать её на меня.

— Сейчас я готов поднять даже меч, — кричит на него от обиды Юнги.

— Прости, мой маленький, но мне придётся тебя запереть, потому что твоя детская выходка может привести к расколу империи, а я этого не допущу. Стража, — кричит Гуук и в комнату вбегают двое мужчин. — Закройте его в камере внизу, и пока я не вернусь, не выпускать.

— Ты не посмеешь, — кричит Юнги. — Не посмеешь! — его волокут к лестницам, он вырывается, бежит к Гууку, но его хватают, не дав добежать, и уже заставляя вытирать собой каменный пол, тащат вниз по коридору. — Я не прощу тебе этого. Я не прощу тебе Чимина!

Гуук поправляет одежду, слизывает кровь с губы, и выдохнув, идёт во двор, продолжая глохнуть от повторяющегося в ушах «я тебя не прощу».