Гукюн

Утром Юнги, проводив Чонгука поцелуем у порога спальни, первым делом решает навестить Бао. Он приказывает прислуге накрыть ему завтрак на террасе, а сам спускается на первый этаж и, пройдя через длинный коридор, направляется к комнате, где Бао обычно решает все свои дела.

— Мой господин, — завидев омегу, поднимается на ноги грузный мужчина, все эти дни со страхом ожидающий его визита.

— Не утруждайся, — кивает ему на кресло Юнги, а сам опускается во второе. Он презрительно разглядывает беспорядок на столе, где бумаги лежат прямо на блюде с нарезанными фруктами, а к пятнам от разлитого и подсохшего шербета липнут локти халата альфы. — Уверен, ты знал, что я приду.

— Я ждал, мой господин, — опускает глаза побледневший мужчина.

— Ты и сам знаешь, а если не знаешь, то имей в виду, что ты и твои методы мне отвратительны, — прокручивает кольцо с крупным изумрудом на пальце омега, внимательно смотря на альфу, — но в то же время я прекрасно понимаю, что контролировать штат слуг численностью в двести человек не каждому удастся. Если оставить в сторону твои омерзительные методы, по факту ты делаешь свою работу и выдаёшь результат. Я буду думать о новом управляющем и хочу, чтобы ты об этом знал, а пока ты продолжишь заниматься тем, чем занимался, но если я хоть раз услышу про твои наказания, про то, что ты моришь слуг голодом, — хотя я узнавал, что тебе выдаётся достаточно монет на содержание штата, — то ты вылетишь с работы в мгновение ока. А если господин узнает про то, какую часть выделенных на содержание слуг денег ты присваиваешь, то, возможно, что одним увольнением не ограничится. Ты ведь знаешь, что мой господин добротой не отличается. Я понятно изъясняюсь? — откидывается на спинку кресла Юнги.

Бао, шумно сглотнув, часто-часто кивает.

— Вот и прекрасно, — поднимается на ноги Юнги и направляется к двери. — И ещё, — оборачивается омега на пороге, взглядом сканируя прибитого к креслу Бао, — дети слуг, которые проживают во дворце, помимо еды будут получать и десерты. Если кто-то нарушил правила и виновен, то я хочу участвовать в разговоре с ним и самому решать, насколько его вина доказана и заслуживает ли он наказания.

Гордящийся собой, точнее тем, что даже голос не дрогнул, омега возвращается к себе и просит выслать к нему Чимина. Ему докладывают, что Чимин больше не входит в штат прислуги, и расстроенный парень решает отправиться в гарем, надеясь застать друга там и узнать, что произошло.

Юнги долго выбирает между доставленными ему Биби многочисленными нарядами и в итоге останавливает свой выбор на сшитых из тонкой ткани чёрных штанах и бежевой полупрозрачной блузке с глубоким вырезом. Омега дополняет наряд недавно подаренным Гууком комплектом драгоценностей, позволяет Биби подвести его глаза и, ещё раз оглядев себя в зеркале, идёт вниз.

Стоит Юнги пройти в придерживаемые для него слугами двери гарема, как в помещении моментально наступает гробовая тишина, к которой он уже привык. Юнги медленно идёт к мягкому диванчику в углу, заваленному подушечками, и взглядом сканирует комнату в поисках Чимина. Омеги здесь нет. Юнги опускается на диван, просит бокал вина и с улыбкой смотрит на разглядывающих его парней. Через пару минут вокруг него собираются все омеги гарема, наперебой представляясь и пытаясь урвать хоть секунду внимания. Рин как сидел с Субином у фонтана, так и остаётся на месте теперь уже в полном одиночестве, потому что все окружающие его до этого парни собрались вокруг нового фаворита господина. Юнги быстро устаёт от нежеланного внимания и, решив дальше искать Чимина, поднимается на ноги. Он уже почти доходит до двери, как его нагоняют Рин и Субин.

— Мы можем поговорить? — просит блондин.

— О чём, интересно? — ядовито улыбается ему Юнги. — О том, что украшения, которые на мне, я стащил у тебя?

— Я не хочу говорить о прошлом, — опускает глаза Рин.

— Но будущее строится на костях прошлого, просто так его не забыть, — цокает языком Юнги.

— Я понимаю, более того, знаю, что сделал много глупостей, но я рассчитываю на твоё огромное сердце...

— Не старайся, — взмахом руки останавливает его Мин, — ты мне неприятен, а память у меня хорошая. Не будешь мне палки в колёса вставлять, и я постараюсь помочь тебе найти достойную пару, сделаешь неверный шаг — и я лично буду тем, кто подпишет твой смертный приговор.

— Я не сомневался в твоей доброте и обещаю, что прошлое осталось в прошлом, — улыбается ему Рин.

— Я прошу прощения за то, что позволял себе нелестно отзываться в твой адрес, — бурчит Субин.

Юнги, ещё раз окинув их безразличным взглядом, выходит прочь.

<b><center>***</center></b>

— Ненавижу дворец и дворцовые интриги, — заявляет вошедший в главный зал, где в полном одиночестве ужинает Гуук, Юнги и ленивой походкой подходит к нему.

Альфа откладывает кубок, завороженного взгляда с омеги не сводит. Полупрозрачная бежевая ткань открывает вид на тонкую шею и на словно высеченные из камня ключицы, меж которых покоится новый подарок, но даже блеск драгоценного камня не затмевает красоту парня.

— Я за сегодня так устал, как не уставал, убирая конюшню, — надувает губы Юнги и, обойдя скатерть, опускается на колени мужчины, и сразу обвивает руками его шею. — Зато я, возможно, решил вопрос с Бао.

— Я знаю, — целует его в висок Гуук, губами по щеке водит.

— Что ты знаешь? — щурит глаза омега.

— Всё знаю, — легонько целует в губы. — А чего пока ещё не знаю, всё равно узнаю, поэтому, решая что-то, сперва спроси у меня.

— Но ты ведь сам сказал, что я могу менять всё, кроме гаре...

— Я не про дворец, я про город. Ты собрался в Иблис? — тянется за кубком альфа и, отпив, приставляет его к губам омеги.

— Я узнавал у твоего помощника, сколько школ и библиотек в Иблисе, я не говорил, что выйду в город без твоего разрешения, — обиженно отвечает Юнги, глотнув вина.

— Зачем тебе это? — хмурится Гуук. — Я подарил тебе Идэн, но я не дарил тебе Иблис, поэтому убери свои красивые пальчики от моего города.

— Вы очень жадный, мой господин, — уходит от поцелуя омега и задирает подбородок. — Я просто хотел, чтобы все дети города могли посещать школы, потому что дети слуг, которые проживают в Идэн, в школы не ходят. А омег в твоём городе родители сами в школы не зачисляют, в Мирасе такого не было. Ты не можешь уделять внимание всему, и я хотел тебе помочь, но не хочешь — как хочешь, — фыркает Юнги и тянется за виноградинкой.

— И ты вот так легко сдался, — смеётся Чонгук.

— Нет, я просто решил закрыть эту тему, и потом всё равно сделать всё по-своему, ну, отшлёпаешь ты меня за это, переживу, — пожимает плечами и в следующую секунду задыхается от настойчивого поцелуя Юнги.

— Хорошо, будешь выходить в город, но, минимум, с десятерыми стражниками, я хочу заранее знать, поэтому всегда меня предупреждаешь. Ещё какие-нибудь пожелания будут? — впечатывает его в себя альфа и зарывается лицом в ключицы.

— Да, я хотел спросить, но это скорее лично мне нужно, — откидывает голову назад, обнажая ему горло Юнги. — В Мирасе, когда мы с отцом ходили на охоту, я впервые увидел водопад. Это было настолько красиво, что я до сих пор не могу его забыть. На крыше левого крыла дворца у тебя разбита оранжерея, там гаремные омеги часто прохлаждаются. Есть ли у тебя такие мастера, которые могут создать искусственный водопад с крыши вниз? Как-то наладить такую систему? Идэн был бы прекрасен, а я бы там жил, — мечтательно вздыхает омега.

— Надо поговорить с мастерами, не знаю. Если ты очень хочешь, я подумаю, — улыбается ему Гуук. — А теперь тебе надо спать, я разбужу тебя до рассвета, мы поедем на охоту.

— Уже? — загораются глаза Юнги. — Ты не представляешь, как я счастлив! А ты не идёшь со мной спать?

— Нет, мне надо поговорить с Намджуном.

— Кстати, — перестаёт радоваться Юнги, — я знаю, что не могу вмешиваться в дела второго правителя, но мой друг Чимин, омега, который принадлежит ему, и он...

— Юнги, — перебивает его Гуук. — Ты уже сам сказал, ты не можешь вмешиваться.

— Он забрал его из прислуги, запер, убил, я ничего о нём не знаю... — отчаянно просит омега.

— Юнги.

— Чонгук, пожалуйста, забудь о водопаде и обо всём остальном, попробуй на него повлиять, он ведь твой друг...

— Иди к себе, — леденящим душу тоном приказывает альфа.

В комнате вмиг лютая стужа, в открытые окна сквозняки врываются, свечи гасят. Будто не этот же альфа Юнги только мгновенье назад обнимал и горячими поцелуями обжигал. Юнги бы многое ему сказал, может, даже истерику бы закатил, чтобы своё получить, но перед ним сейчас не его альфа, а Дьявол, тот самый, про которого он раньше от отца слышал, и тот самый, которого Гуук зовут. Юнги надо дождаться возвращения Чонгука, а пока он сбрасывает с себя его руки, встаёт на ноги и, ничем не выдавая свой страх, направляется в свои покои.

— Ты слишком мал ещё, — слышит в спину омега. — Ты многого не понимаешь, и если обидишься, я подожду, когда остынешь, потому что ты сам должен к этому прийти, и у твоих желаний должен быть предел.

— Как скажете, мой господин, — не оборачиваясь, отвечает Юнги и, проглотив обиду, покидает зал.

<b><center>***</center></b>

Юнги отшвыривает с кровати уже вторую подушку и, резко приподнявшись, принимает сидячее положение. Уже второй час ночи, и три часа как он вернулся в свою спальню, а уснуть не получается. Серебристый свет луны заливает комнату, отбрасывает причудливые тени на стены, на пару с грызущими Юнги мыслями мешает ему спать.

Чонгук прав. Юнги не знает, что его бесит больше: то, что альфа отказался даже говорить об этом, или то, что он прав. В глубине души Юнги понимает, что слишком многого хочет, что Намджун ровня Гууку, его брат, друг, и он не полезет к нему из-за омеги, но обидно всё равно. Если бы Юнги мог справиться с Монстром сам, то он бы альфу и не просил, но он тут бессилен, а о судьбе Чимина приходится только догадываться. Завтра, когда они поедут на охоту, Юнги даже разговаривать с Гууком не будет, в его сторону не посмотрит, будет игнорировать, холодом ему отомстит. Не надо было омегу так пугать и обратно в начало их знакомства возвращать. Не надо было опять этим леденящим душу взглядом на него смотреть и так грубо на место сажать.

Юнги поворачивается на бок, подтягивает к себе единственную оставшуюся на кровати подушку и, обняв её, наконец-то засыпает. Он недовольно похныкивает во сне, когда у него отбирают зажатую в руках подушку, но сразу перестаёт, почувствовав, как его прижимают к мощной и уже родной груди. Юнги даже глаз не открывает, удобнее устраивается и, обняв его, собирается дальше спать, как слышит:

— Вставай, чертёнок, нас ждут долгие дни охоты, и лучше выйти до жары.

Юнги, который проспал всего два часа, с трудом сползает с кровати и рассматривает принесённую прислугой для него одежду. Он благодарен Гууку, что тот не стал настаивать, как и отец, на том, что омега будет просто наблюдателем, и сейчас Юнги по внешнему виду ничем от остальных охотников не отличается. На нём сшитые из плотной кожи штаны, ноги от колен до лодыжек закрыты наголенниками, котта, надетая поверх рубашки, из плотной ткани, которая доходит до середины бедра, и пристежные рукава к ней.

— В твоём распоряжении ножи, кинжал, лук и рог. Если потеряешься, труби, и я тебя найду, — зашнуровывает на нём тунику альфа, пока Юнги с восхищением рассматривает затянутого в чёрную кожу воина. Гуук всегда выглядит так, что у омеги дух захватывает, но сейчас, одетый как охотник, он сшибает с ног своей силой и исходящей из него волнами харизмой. Юнги, кажется, даже облизывается.

— Твой костюм красивее моего, — борется со смущением будучи пойманный Гууком омега.

— Ты и без костюма красив, — усмехается альфа. — Одна просьба, прошу быть осторожным. Мы охотимся так же, как и воюем, и все должны подчиняться тому, кто ведёт. Любое неподчинение может стоить тебе жизни.

Юнги кивает и идёт вслед за альфой во двор, где собралась малая часть сопровождающих правителя на охоту воинов. Помимо воинов омега насчитывает и десяток слуг, которые грузят в повозки шатры, утварь и всё необходимое в пути. Юнги подходит к ожидающему господина Маммону и, поздоровавшись с ним, поглаживает коня.

— Посмотришь, как я охотиться умею? — целует коня в лоб омега.

— Я запрещаю тебе целоваться с кем-либо, кроме меня, — нарушает идиллию остановившийся позади Гуук.

— Вам, мой господин, придётся смириться, — хихикает омега. — Его я полюбил раньше, чем вас... Ой, — прикусывает язык Юнги, поняв, что сказал лишнее, но поздно, Гуук всё слышал.

Альфа ничем не выдаёт своё ликование. Неловкая пауза заканчивается поцелуем в макушку, а потом Гуук приказывает конюху привести коня. Юнги всё так же зол на себя, что сболтнул лишнее, что язык его не слушается, но забывает обо всём на свете, завидев приковывающего внимание всех находящихся во дворе коня изабелловой масти.

— Красив, правда? — спрашивает Гуук, и Юнги зачарованно кивает, не в силах увести взгляд от коня.

— Он меняет цвет, я сам был этому поражён. Когда пасмурно — он отливает серебром, когда солнечно, он словно молочного цвета. Мне из-за этого коня пришлось войну развязать, но он того стоит, потому что мой омега достоин всего только лучшего, — поглаживает животное Гуук.

— Это мне? — не веря, спрашивает готовый визжать от счастья Юнги, а потом прыгает на шею замершего, как статуя, альфы.

— Прости, забылся, — отходит от него ругающий себя за вторую оплошность Юнги.

— Я рад, что ты доволен, — улыбается Чонгук и, повернувшись к своим, приказывает выдвигаться. — Охота будет скромной, так как не запланированная, обычно мы выходим на охоту численностью не меньше десяти тысяч, а эта охота только для тебя. Поэтому заранее слуги не высланы и условий особых не будет. Пройдёшь со мной настоящую охоту. Как назовёшь коня?

— Я назову его Венус.

— Почему именно так? — спрашивает Гуук.

— Потому что любовь, — коротко отвечает омега и с помощью конюха взбирается на коня.

Вся процессия, следуя за имперскими знаменами Гуука, покидает сперва Идэн, а потом Иблис, за стенами которого к ним присоединяются остальные люди альфы. Юнги двигается рядом с Гууком по центру, окружённый многочисленными воинами.

— А ты не боишься за свою безопасность? — спрашивает омега альфу. — Очень часто правителей убивают именно на охоте.

— Сейчас я охочусь с парой сотен человек, и поэтому Хосок всю охоту будет держаться поблизости, — терпеливо отвечает Гуук. — Я смел, но не безумен.

До предполагаемого места охоты караван добирается на восьмой день. Для Юнги путь проходит интересно. Оказавшись запертым столько месяцев в пределах дворца, он будто впервые видит природу, греется под солнцем, бегает по лугам, подолгу лежит на траве, благо на дворе конец лета, а по ночам засыпает, слушая журчание воды и сверчков. Единственное, что отличает его от остальных воинов, это то, что Чонгук не разрешает садиться с ними вокруг костра во время еды, и омега кушает в шатре один, так как альфа ужинает со своими воинами. К Юнги относятся с уважением, при разговорах с ним никто глаз не поднимает, и любая его просьба сразу же выполняется.

На рассвете начнётся охота. Гууку донесли, что территория оцеплена и даже обведена верёвками, и с солнцем он первым выдвинется за добычей. Люди Гуука ещё во второй день пути разделились, и большая часть направилась вниз по реке. Они создали вокруг лесного массива живое кольцо, которое эти дни сужалось, загоняя зверей в центр, где и начнётся сама охота.

Юнги встал раньше альфы, уже сидит на коне и поглядывает на разговаривающего с воином Гуука. Ему не терпится начать охоту, он дразнит готовящихся к охоте собак и мысленно торопит Гуука.

— Помни, ты должен быть осторожным, — наконец-то взбирается на Маммона Чонгук и, пришпорив коня, срывается с места. Юнги и все остальные выдвигаются за ним.

Чонгук всё время вслушивается, запрещает кому-то шуметь, сканирует взглядом местность в поисках зверя. Юнги, который вместо того, чтобы сконцентрироваться на охоте, большей частью наблюдает за альфой, поражается тому, что Гуук напоминает ему хищника, вынюхивающего свою жертву. Внезапно Гуук останавливает Маммона, заставляя и других натянуть поводья, и, подняв руку, подаёт своим людям знак, который Юнги, конечно же, не понимает. Альфа кивает в сторону зарослей в двадцати метрах, и в следующую секунду туда спускают шестерых псов, и Юнги испуганно вскрикивает, увидев, как оттуда вылетает крупный вепрь, который, раскидав бросившихся на него псов, уносится в лес. За животным срываются уцелевшие собаки и охотники. Псы нагоняют кабана в чаще леса, и Юнги, натягивая поводья, в ужасе смотрит на то, как вепрь вспарывает клыками живот одного из псов. Вепрь не сдаётся, продолжает раскидывать псов, словно не чувствует боли от укусов, и становится всё свирепее. Юнги достаёт лук, не понимая, почему альфы не стреляют, но Гуук, заметив это, запрещает и спрыгивает с коня.

— Ты самоубийца, — испуганно смотрит омега на доставшего кинжал и подбирающегося к зверю альфу.

— Он достойно боролся за свою жизнь, пустить в него стрелу с безопасного расстояния — не уважать его силу.

Чонгук медленно подбирается к занятому собаками зверю, рассчитывает траекторию. Юнги в шоке смотрит на своих спутников, надеясь, что кто-то Гууку поможет или образумит, но воины, кажется, привыкли к безумству господина и внимательно следят за ним, при этом держа копья и лук наготове. Юнги соскальзывает с коня, намереваясь сам помочь альфе, и, достав кинжал, только делает шаг, как замирает от приказного чонгуковского «не подходи».

Вепрь затихает, заметив приближение человека и, обернувшись к нему всем туловищем, начинает яростно рыть землю. <i>Зверь против зверя.</i> Чонгук ловко уходит в сторону от ринувшегося на него вепря и, не дав ему повернуться, вонзает кинжал в шею и следом сразу же в бок. Через пару секунд агонии вепрь притихает.

С отцом Юнги охотился на мелкую дичь, такого крупного зверя он вообще видит впервые, а ещё, учитывая, как легко кабан убил троих собак, омега сильно испугался за Чонгука, поэтому сейчас сидит на коне и облегчённо выдыхает. Воины забирают тушу и сразу же выдвигаются дальше. На протяжении следующих двенадцати часов, которые пролетают незаметно, жертвами охотников становятся ещё восемь кабанов, два оленя и, самое главное, медведь, битва с которым продолжалась полтора часа и за которую Юнги, кажется, поседел. Огромный хищник, рёв которого заставил Юнги пожалеть о желании охотиться, поражал своей выносливостью и силой. Загнанный к скале медведь перебил семерых гончих, двух борзых и одного алана, ранил трёх охотников и, ринувшись в сторону коня Юнги, напугал его чуть ли не до потери сознания. До омеги медведь не дошёл. Гуук вонзил копьё прямо в сердце хищника и изо всех сил удерживал его на месте, не позволяя тяжёлому зверю навалиться на него, ждал, когда он уже испустит дух от ранений, получаемых от других охотников. Юнги никогда не забудет этот поединок и никогда больше не выедет на охоту, потому что последний взгляд хищника навеки опечатался в его сознании. Юнги не хочет быть тем, кто врывается на чужую территорию и топит в крови, пусть даже речь сейчас о звере.

Когда они добираются до шатра, то Юнги уже спит на Маммоне, придерживаемый альфой. Венуса ведут за ними. Чонгук аккуратно снимает выдохшегося и напуганного омегу с коня и, расположив на подушках в шатре, собирается вернуться к своим людям.

— Ты теперь меня никогда на охоту не возьмёшь? — удерживает его за рукав проснувшийся Юнги.

— Возьму конечно, — усмехается альфа.

— Но я же испугался, — не понимает Юнги. — И честно говоря, я сам больше не пойду, мне было очень жаль животных, которых мы убили, и собак тоже.

— Так это твоя первая охота, все боятся делать что-то в первый раз. А жалость на охоте не уместна, раз уж начал, надо довести до конца, или станешь ужином своего ужина, — смеётся Гуук.

— И ты точно не считаешь меня трусом? — не отстаёт Юнги.

— Напротив, я считаю тебя очень сильным, — поглаживает его волосы Гуук.— Ты испугался, но ты сорвался помогать мне, пусть это и была огромная глупость, ведь у тебя не хватило бы сил проткнуть его шкуру кинжалом, но ты показал свою смелость, а ещё показал, что тебе важно.

— Конечно важно, — хмурится Юнги. — И именно поэтому я буду сильно скандалить, когда ты в следующий раз решишь отправиться на охоту. Я еле пережил эти сутки, боясь, что тебя разорвут.

— Отдыхай, — целует его в лоб альфа и возвращается к разделывающим у костра добычу воинам.

Юнги беспробудно спит несколько часов, а проснувшись, набрасывается на свежеприготовленное на огне мясо убитого его альфой кабана, любезно принесённое ему слугами. В шатре жарко и душно, Юнги пропах лесом и потом. Он пару минут ходит по шатру и, поняв, что от желания окунуться в реку не избавиться, подняв полог, видит собравшихся у костра воинов. Осмелев, Юнги просит стражника вызвать Гуука и в нетерпении ждёт господина.

— Как ты себя чувствуешь? — первое, что спрашивает Гуук.

— Хорошо, но буду ещё лучше, если ты разрешишь мне хотя бы разок окунуться в реку. Я потный, грязный, вода бы сняла эту сонливость, — просит Юнги.

— Я видел тебя в Идэн, купающимся в пруду, и очень хотел бы увидеть эту картину ещё раз, но для этого мне нужно будет ослепить сотню своих воинов, — усмехается Гуук.

— Ты подглядывал! Так я и знал, — заливается краской омега.

— Кто бы устоял? И потом, чего я не видел, поздно стесняться.

— Спустимся вниз по реке, вокруг тьма тьмущая, никто ничего не рассмотрит, — настаивает Юнги.

— Ладно, я возьму воинов, если обернутся — выколю им глаза, ты будешь виноват, — соглашается альфа.

Гуук с Юнги в окружении двух десятков воинов спускаются к реке. Люди альфы создают живую цепь, вглядываются в темноту, предупреждая любую опасность, а Юнги, уверенный, что против слов Гуука никто не пойдёт, стаскивает с себя одежду. Омега, оставив одежду на берегу, идёт к реке и медленно входит в прохладную воду. Гуук стоит на берегу и, как завороженный, следит за тем, как вода поглощает словно светящееся под лунным светом красивое тело, и не может отвести глаз от того, кто словно сошёл к нему с небес. Юнги ныряет с головой, в блаженстве прикрывает веки и позволяет воде ласкать тело и смыть всю усталость. Наслаждающийся купанием омега на берег больше не смотрит и внезапно чувствует, как сильные руки обнимают его со спины.

— Не устояли, мой господин, — довольно улыбается Юнги, положив голову на его грудь.

— С тобой это невозможно, — Гуук разворачивает его лицом к себе и, приподняв под ягодицами, заставляет обвить ногами свой торс.

Юнги обхватывает ладонями его лицо и сам целует первым. Пусть губы всё ещё болят от совсем недавних поцелуев, а вода ещё не успела запах альфы с него смыть, хотя ни одна река его не смоет, потому что Гуук под кожей, Юнги всё равно жадничает. Он задыхается, но от губ не отрывается, целуется так, будто это в последний раз, распаляет альфу своим голодом, заставляет сбросить все условности. Чонгук долго и не сдерживается, ни себя, ни Юнги не мучает. Он трахает его прямо в воде, заставляя её кипеть от их страсти, а Юнги глушить свои стоны, вгрызаясь зубами в его плечо, лишь бы воины на берегу не услышали, не обернулись, не стали жертвами желания омеги искупаться.

— Ты никогда не устаёшь? — надрывно выпаливает Юнги, скользя ладонями по мокрым плечам.

— Остановлюсь — умру, — толчки только глубже, хватка всё сильнее, на белоснежной коже омеги самые красивые цветы мира распускаются.

Юнги сам насаживается на его член, который без смазки двигается тяжело и доставляет ощутимый дискомфорт, но омега балансирует на грани болезненных ощущений и чистого дикого удовольствия, которое для него сейчас словно любую боль притупить может. Они занимаются любовью на природе, делят одно дыханье на двоих, становятся единым целым и заставляют луну быть свидетелем их самого интимного момента. С Чонгуком всегда хорошо: с ним лес — дворцовые покои, земля — самая мягкая перина, грязная река — лучшая купальня. Неважно, где и в каких условиях, важно, что обнимает его именно Гуук. Важно, что ни с кем, кроме него, Юнги не чувствует себя в абсолютной безопасности и под защитой.

Юнги кончает первым, не успевает в себя прийти, как Чонгук, толкнувшись ещё разок, тоже изливается, а потом шепчет «будет больно» и, не дав омеге опомниться, вонзается клыками в его ключицы, вырвав из него вскрик, который сам же глушит, приложив ладонь к его губам. Юнги чувствует, как вибрирует тело, зажатое в его руках, видит в глазах зверя торжество, ведь он на лоне природы официально забрал себе своё, поставил всех перед фактом. Чонгук слизывает капли крови, целует место укуса, а потом, поднявшись к губам, просит прощение за боль.

<i>Хочешь спастись от Дьявола, заставь его себя полюбить.</i> Юнги на этом не остановился — он и сам его полюбил. Между ними отныне не просто чувства, а кровь, она тонкой нитью на их запястьях соединяется, и они ей навеки друг к другу привязаны.

— Ты поставил мне метку, — выдыхает ошарашенный омега.

— Я говорил тебе, что здесь будут следы моих клыков, — поглаживает место укуса альфа.

— Но ты не сказал главные слова, — обиженно бурчит Юнги.

— Иногда слова не нужны, — смотрит прямо в душу Гуук. — Они вообще не нужны. Пообещай я вырвать своё сердце ради тебя и вырви его, что бы ты предпочёл? Я предпочту второе.

— Теперь я твой омега? — стыдится своего предыдущего заявления Юнги.

— Ты был моим с самого твоего появления на свет. Ты для меня задуман, зачат, рождён.

— А ты только мой альфа? — щурится Юнги, пока Гуук на руках выносит его из воды.

— Только твой.

Юнги верит. Ему не нужно клятв, обещаний, доказательств — Гуук в себе сомневаться пока ни разу не заставлял.

Омега с трудом натягивает на себя липнущую к телу одежду, и они вместе с сопровождением возвращаются в лагерь, где Юнги заканчивает ночь в объятиях того, кого любит. С утра вся процессия выдвигается обратно в Иблис.

<b><center>***</center></b>

Хосок обещание, данное сонному омеге, выполняет. На следующий день Тэхён впервые видит центр Иблиса в сопровождении альфы. Они много гуляют, Тэхён поражается красоте города, внимательно слушает рассказы Хосока про строительство и возвращается во дворец счастливым и довольным. Радость омеги удваивается, когда Хосок заявляет, что он может сам спокойно выходить гулять в Иблис, конечно же, в сопровождении стражи. Такой небывалой доброты Тэхён не видел ни от одного господина и искренне благодарен Хосоку за это. Начиная с того дня, он сам выходит в город в окружении стражи, а по выходным обязательно посещает большой базар, где, покупая что-то себе, не забывает и про маленькие подарки Юнги.

Сегодня, хотя Тэхён и не планировал, он снова собирается в город, потому что ему просто необходимо развеется и сбежать от давящих на него стен. Утром Хосок сказал ему то, что не желал бы слышать ни один омега от своего альфы. Тэхён упомянул в разговоре, что у него, кажется, приближается течка, а Хосок, продолжая рассматривать новое оружие, безразлично заявил, что сожалеет, но эти дни он должен проводить в соседнем городе. Тэхёну стоило огромных усилий, чтобы не показать альфе, насколько сильно задели его эти слова, и он всё ждал, когда тот уйдёт, и можно будет перестать из последних сил удерживать на месте расходящуюся на лице маску безразличия. Устав предаваться грусти, парень переоделся и, вызвав стражу, отправился в центр Иблиса.

Гуляние особого удовольствия не доставляет, потому что Тэхён мысленно всё равно возвращается к короткому диалогу с Хосоком и никак не может его забыть. Устав от бесцельной прогулки, он заворачивает на базар и решает пройтись меж рядов, надеясь хоть так отвлечься от грызущего его червя сомнений. Несмотря на то, что день будний — базар кишит торговцами и покупателями. Туда-сюда носятся носильщики, с каждого прилавка слышны крики зазывающих торговцев, нос чешется от забившегося в него запаха разнообразных специй. Тэхён, устав от нависающих над душой мужчин, просит стражу остаться у фонтанчика в центре базара, а сам проходит в закрытую часть, где под куполами осели торговцы украшениями и дорогой парчой. Тэхён не боится потеряться, уверенный, что и сам спокойно найдёт дорогу ко дворцу, да и вряд ли Хосок раньше ночи вернётся, если вообще вернётся. Даже если омега задержится, он уже не думает, что альфа, бросив дела, ринется его искать, поэтому, оставив беспокойства, решает насладиться прогулкой, чем возвращаться туда, где его, возможно, и не ждут. Он медленно ходит мимо прилавок, любуется растительными орнаментами под куполами над головой, проводит руками по струящимся тканям, рассматривает поблескивающую утварь и ковры. Проходя мимо рядов, заваленных различными тканями, Тэхён останавливается у одного из прилавков и долго рассматривает представленный на нём товар. Наконец-то взгляд омеги привлекает нужная парча, Тэхён протягивает к ней руку и, оставшись довольным качеством, спрашивает цену.

— Отличный вкус, — потирает руки худощавый небольшого роста торговец. — Эта парча достойна омег правителей.

— Я и есть омега правителя, — подносит ткань к глазам омега.

— Ну да, а я Гуук, — противно хихикает альфа.

— Я омега господина Хосока, — хмурится Тэхён, уже решив, что ничего у него не купит.

— Не вижу, точнее, не чувствую метки, — кривит рот мужчина. — Ты, дорогуша, может, и сидишь в его гареме, но я говорю про омег правителей, не про тех, кого на одну ночь вызовут, если вызовут, и забудут, а про тех, кто носит на себе их метку и делит с ними не только ложе, но и жизнь, так что не обманывай себя. Покупаешь?

— Вы — отвратительный человек, — отбрасывает на прилавок парчу омегу, собираясь уйти.

— Потому что спустил тебя с небес на землю? — зло смотрит потерявший из-за своего длинного языка покупателя альфа. — Зачем врать незнакомцу? Есть деньги —покупай.

— Что здесь происходит? — слышит за спиной Тэхён и, обернувшись, удивлённо смотрит на Хосока.

Мужчина, завидев господина, моментально падает на колени за прилавком.

— Ничего, — тихо отвечает омега, — я парчу покупал, но передумал.

— Что ты говорил моему омеге? — приобнимет парня Хосок, пристально смотря на постукивающего от страха зубами альфу.

— Ничего, простите, молю, — отвечает не смеющий поднять глаза с пола торговец.

— Сворачивай лавку, пока я её не свернул, — цедит сквозь зубы альфа и за руку выводит Тэхёна с базара.

Хосок сажает омегу на Хана и, сам взобравшись на коня, в окружении стражи выдвигается в сторону Идэна. Всю дорогу они молчат. Тэхён радуется, что сидит спиной к альфе и тот его блестящих от обиды глаз не видит. Хосок чувствует настроение парня и сам не давит. Он услышал слова торговца и понимает, что омегу они задели. Во дворе дворца Тэхён слезает с коня и сразу же направляется в свои покои, Хосок следует за ним.

— Не хочешь мне ничего сказать? Ты молчал всю дорогу, — альфа останавливается напротив стаскивающего с себя легкую тунику парня. — Почему так поздно, и ты не вернулся во дворец? Почему ходил без охраны?

— Они были невдалеке, я хотел побыть один, — складывает одежду омегу, отказываясь смотреть на альфу. — Я бы пришёл до ночи. Не думал, что вы вдруг так рано вернётесь и будете меня искать.

— Что за странное заявление? — хмурится Хосок и, схватив его за плечи, всё же заставляет остановиться и смотреть на себя. — Ты на меня обижен? Это из-за слов про течку? Я ведь сказал, что у нас на носу война, я сильно занят, но я не сказал, что не приду.

— Мой господин, с вашего позволения, я бы хотел провести эту ночь один, — медленно снимает с себя его руки Тэхён, смотрит прямо в глаза, то, что он на грани срыва, ничем не выдаёт.

— Я твои желания уважаю, — холодно отвечает Хосок и выходит прочь, громко хлопнув дверью.

Стоит ему выйти, как Тэхён, которого моментально обуревают тяжёлые мысли, валится на постель. А что, если Хосок вызовет другого омегу? Что, если Тэхён сам только что из-за обиды лишил себя своего альфы? Хосок — господин, и пусть сознание твердит, что Тэхён не имеет права ему что-то указывать или даже обижаться, но слова торговца до сих пор в ушах звенят. Он ведь сказал правду. Даже во дворце у Тэхёна нет того уважения, которое есть у того же Чимина, который с желаниями своего альфы не считается и может позволять себе говорить, что ему вздумается. Вся реальность Тэхёна — это еле удерживаемая на тонких нитях иллюзия, где Хосок его любит и выберет своим омегой. Только иллюзиям суждено растворяться на рассвете, и омега больше питаться ими не в состоянии. Он лежит сейчас съедаемый не только обидой, но теперь ещё и ревностью, еле держится, чтобы в гарем не сорваться, не проверить, вызвал ли Хосок кого-нибудь или дворец покинул, но терпит. Он сам себя в кровати прибивает, «не смей» шепчет. В этот раз Тэхён к нему не пойдёт, будет в одиночестве от его нелюбви умирать, но такого отношения не потерпит. Хосок сам его нашёл, сам забрал и сам заставил чувствовать себя особенным, очень жаль, что понятие «особенности» для них оказалось разным.

<b><center>***</center></b>

Юнги вплывает в главный зал гарема на следующий день после прибытия с охоты. Он, схватив с блюда у фонтана грушу, ловя на себя шокированные взгляды, вальяжной походкой идёт к подушкам у внутреннего бассейна. Только Юнги на них опускается, как вокруг него собираются омеги всех трёх правителей и наперебой поздравляют с меткой. Среди поздравляющих и Рин с Субином. Поблагодарив всех за поздравления, Юнги встаёт с места и идет к сидящему на диване в углу и пристально за всем наблюдающему Биби.

— Не буду тебя поздравлять, потому что, как по мне, его метку ты носишь с момента прибытия в Идэн, с того самого «я под этого урода не лягу», — смеётся Биби. — Ты прибыл уже с его отпечатком на себе. Так же, как и он вернулся из Мираса другим.

— Не философствуй, утомил, — усмехается Юнги.

— Как ты понял?

— Что? — внимательно смотрит на него омега.

— Ты знаешь, о чём я, — лукаво улыбается Биби.

— Впервые я это почувствовал после наказания за побег, — потупив взгляд, рассказывает Юнги. — Я чувствовал его постоянное присутствие, пока раны заживали, но моя ненависть к нему глушила всё остальное, и я даже мысли об этом себе запрещал. Окончательно я понял намного позже. Когда мы лежали, разговаривали, кушали, даже сейчас я с каждой минутой всё больше это понимаю, и это даже пугает.

— Не нужно бояться, тем более ты не из пугливых, раз уж ты вошёл в этот омут, то ты в нём с головой утонешь, но не сбежишь. А что конкретно ты понял?

— Я понял, что мы с ним одно целое, — легонько улыбается омега. — Понял, что всю жизнь мечтал именно о нём, как бы странно это сейчас и не звучало. Наше подсознание ведь само даёт установку, оно рисует нам образ, который мы считаем для себя самым подходящим. Часто мы, не встретив этот образ в реальности, начинаем убирать какие-то штрихи, из которых его и составляли, отказываем себе в чём-то, делаем этот образ более реальным, как я сделал с Джисоном. Мы быстро устаём, не выносим давления и перестаём стремиться к реальности, в которой бы нашли этот идеал, а меняем его, подгоняем под то, что уже получили. Ведь никакой искры с Джисоном у меня не было, но я подумал, он воин, а я мечтал о воине, он неплох собой, так почему бы и нет. И я бы совершил эту ошибку, я бы выбрал самый лёгкий вариант, я бы отказался от образа, придуманного пару лет назад, только потому что мне казалось, что ему не суждено сбыться. А теперь я благодарен судьбе, что она сыграла со мной в такую злую шутку, и мы нашли друг друга. Гуук и есть тот изначальный образ, который я носил в себе столько лет. Я люблю его.

— Обожаю жизнь за такие выкидоны, — хохочет Биби. — Берегись Рина и компании. Я вижу, как они твои ноги лобызают, но не верь им.

— Не сомневайся, я держу их под наблюдением.

<b><center>***</center></b>

— Метка! Ты видел? — влетает в покои Рина Субин.

— Тише, — шипит Рин, запирая за ним дверь.

— Я не могу тише, меня распирает от злости, — нервно ходит по комнате омега. — Ты должен был её носить, а я должен был быть вторым фаворитом! Эта выскочка всё испортил.

— Ну-ну, успокойся, — взяв его за руки, заставляет опуститься на постель рядом Рин. — Мы не можем решать за господина, он так захотел, нам остаётся смириться.

— И что? Так и будем просто жить в гареме, ожидая старость? — не веря, смотрит на него Субин.

— Тут сложно, — тяжело вздыхает Рин. — Мне-то найдут достойного альфу, и я создам с ним семью, а ты, бедный мой мальчик, — поглаживает его по голове, — ещё какое-то время тут побудешь, и тебя отдадут первому же воину. Новый омега господина первым делом уберёт из гарема самых красивых и начнёт с тебя. Такова твоя судьба.

— Нет! Я так не хочу! Мы не можем смириться, — вскакивает на ноги Субин.

— Мы тут бессильны, — утирает невидимую слезу Рин. — Таково желание господина, а мы должны ему подчиняться. Конечно, если бы я был фаворитом и носил метку, то выбрал бы тебе самого лучшего альфу Иблиса.

— Это ведь можно исправить, — вновь опускается на постель разбитый Субин.

— У господина новый омега, он молод, красив, полон сил. Господин в нём души не чает. Хотя... — понуро отвечает Рин. — Забудь, тоже не вариант, — машет рукой.

— Скажи, что? — настаивает Субин.

— Вот если бы омега господина бы заболел или, не дай высшие силы, плохо упал и дух испустил, то да, я бы вновь занял своё место, но это всё пустые разговоры, он здоров и внимателен, так что пойдём лучше в зал, будем пользоваться его благами, пока можем, — Рин выходит из спальни, оставив задумавшегося Субина внутри, и, прикрыв за собой дверь, ехидно улыбается.

Крючок заброшен, осталось рыбке быть пойманной.

<b><center>***</center></b>

Чимин из отведённой ему комнаты не выходит. Лежит на животе и смотрит в окно, в котором ничего, кроме неба, не видно. Еду омеге приносят прямо в спальню, в день несколько раз заходит Диас, молит привести себя в порядок и выйти в гарем. Чимин даже не отвечает, просто отворачивается, всем своим видом показывая, что общаться не желает, и Диас вновь уходит ни с чем. Чимин больше Хошина не оплакивает, а только себя. Хошин спит в сырой земле вечным сном, а Чимин, который в отличии от него давно уже мёртв, всё равно дышит и о покое только мечтает.

Снова скрип двери, шаги, Чимин даже не оборачивается, уверен, что это опять Диас с нравоучениями, но сделав очередной вдох, резко присаживается и отползает к изголовью. Намджун то ли уходит куда-то, то ли пришёл, омега надеется на первое. Альфа одет в чёрную кожу, начищенные доспехи поблёскивают, он смеряет его острым, как лезвие, взглядом и делает шаг, заставляя омегу дёрнуться в поисках спасения.

— Не убегай от меня, не убежишь ведь, — останавливается прямо у кровати, продолжая вспарывать взглядом ещё не зажившие раны.

Чимина от одного его голоса передёргивает, желание выпрыгнуть в окно слева с каждой секундой только увеличивается.

Ещё один шаг, Чимин бросается в противоположный угол, альфа ловит его за щиколоток и, собирая под ним покрывало, тянет на себя и сразу же вдавливает в простыни.

— Ненавижу! — кричит Чимин, отчаянно отбиваясь, даже по лицу попадает, но Намджун больно скручивает его руки над головой и нависает сверху.

— Скажи ещё, — обжигает горячим дыханием губы.

— Ненавижу! — освободив руку, бьёт о его доспехи омега и морщится от боли.

— Ещё, — лбом ко лбу прислонившись, прямо в глаза смотрит, топит его в своей густой, расползающейся по коже чёрной жижей одержимости, заставляет Чимина её комьями глотать. Омега всё равно сопротивляется, выплёвывает её ему в лицо вместе с вечным, отныне вышитом на Намджуне тупыми иглами:

— Ненавижу.

— Я от тебя без ума, — выдыхает альфа, водит языком по ранке на губе, сильнее вдавливает в себя, в одной руке запястья вновь соединяет, второй — по телу шарит, залезает в штаны и мнёт грубо ягодицы. Чимин пытается уйти от прикосновений, но альфа настойчив и силён, он кусает его губы, насильно целует, его собственная кровь не останавливает, чиминовская точно не остановит. Намджун берёт тараном, всё на пути сносит, и пусть даже это кости и плоть Чимина — и их в порошок сотрёт. Отчаяние с каждой секундой невыносимее, но омега даже не думает плакать, хотя хочется до песка, под веки забившегося, а он ведь думал, что все слёзы за прошедшие сутки выплакал.

— Хватит сопротивляться, я устал делать тебе больно, — покрывает поцелуями его скулы Намджун. — Ты мой. И я буду тебя наказывать, буду брать насильно каждую ночь, рано или поздно ты всё равно смиришься, я всё равно тебя сломаю. Хочешь, чтобы я снова тебя привязывал?

Чимин качает головой.

— И я не хочу, — ещё раз поцеловав в губы, поднимается на ноги. — Я принёс тебе кое-что, — Намджун достаёт из-за пояса золотой браслет, усыпанный бриллиантами.

— Протяни руку, — требует альфа, следя за тем, как омега натягивает на себя сползшие его усилиями штаны. — Ему не затмить твоей красоты, ничему её не затмить, но я собрал эти камни в трёх частях света, ты для меня четвёртая часть, самая неизведанная, но самая поразительная.

— Думаете купить меня побрякушками, мой господин? — косится на браслет Чимин.

— Нет, унижаю тебя, — скалится альфа, — заставляя носить ещё что-то от меня. Метка, инициалы, мой запах, мой подарок, когда-то и мой ребёнок.

— Я лучше умру.

— Я не позволю тебе умереть, вытяни руку, не испытывай моё терпение, — раздражённо требует Намджун.

Чимин понимает, что сопротивлением ещё сильнее взбесит Монстра, а взглядом его точно не убить, поэтому сжав зубы, вытягивает руку, и альфа смыкает браслет на его запястье.

— Снимешь его, я тебе руку отрублю, ты мне и без неё мил будешь, — разворачивается и идёт на выход Намджун.

Чимин даже не смотрит на браслет, заваливается на бок, стараясь унять дрожащее в страхе перед ночью сердце.

<b><center>***</center></b>

Хосок не приходит. Тэхён места себе не находит, но сам в его покои не идёт, холодную войну продолжает, не позволяет себе переступить через принципы. На второй после ссоры день он ужинает с Юнги и, прогулявшись по саду, проверив все им посаженные цветы, направляется в купальню. По голосам во дворе он понял, что альфы вернулись, но, как и раньше, прятаться в коридоре в ожидании Хосока и поцелуя не стал. Омега уверен, что если Хосок к нему что-то чувствует, то его это определённо заденет, ведь это их негласное правило — целоваться, как только альфа возвращается в Идэн. Тэхён скидывает с себя всю одежду, пока слуги готовят ванну, и уже собирается в неё окунуться, как двери распахиваются и вошедший в купальню Хосок требует всех её покинуть. Альфа в доспехах, меч висит на поясе, он, видимо, даже к себе ещё не поднимался, а сразу пришёл к нему. Хосок останавливается напротив не смущающегося своей наготы парня и, усмехаясь, спрашивает:

— Война не закончилась?

— Кто я такой, чтобы воевать с вами, мой господин, — учтиво отвечает ему омега.

Хосок скользит жадным взглядом по обнаженному телу, слышит утробный рык зверя, готового в любой момент сорваться, и, притянув омегу к себе, проводит носом по щеке и, спустившись к губам, глубоко целует, буквально вдавливая его в себя.

— Не провоцируй зверя, не лишай его поцелуев.

— Буду, может, хотя бы он скажет то, на что вы так и не осмелились, — тихо отвечает Тэхён, царапая ногтями железные доспехи.

— На что ты намекаешь? — выгибает бровь Хосок.

— Ни на что, — делает шаг назад омега. — Позволите принять ванну?

— Хорошо, — цокает языком Хосок. — Я умею ждать.

Альфа уходит, а Тэхён, опустившись в воду, сам себя с тем, что не сломался, поздравляет. Один ноль в пользу омеги.

<b><center>***</center></b>

Юнги провожает день на ставшей в последнее время любимой крыше, заваленной лежаками, откуда открывается прекрасный вид на часть двора и сад, и наблюдает за садящимся солнцем. Вчера приходили высланные Гууком мастера, слушали омегу и рассматривали место для искусственного водопада, но взяться за работу отказались. Гуук обещал прислать ещё.

— Так здесь правда будет водопад?

Юнги вздрагивает от неожиданно появившегося на крыше Субина и вновь возвращает взгляд во двор.

— Пока ещё под вопросом. Ты откуда узнал? — подозрительно смотрит на остановившегося рядом парня Юнги.

— В гареме слышал, говорят, ты Тэхёну рассказывал идею.

— Мне кажется, водопад бы украсил Идэн, — улыбается Юнги. — Прямо вот из-под наших ног считай он будет начинаться, но я без понятий, как такое можно создать.

— Пять этажей ниспадающей воды, попросил бы что-нибудь поинтереснее, — фыркает Субин, смотря на убирающих двор слуг.

— Что? Драгоценности? — мрачнеет Юнги.

— Почему бы и нет? Их бы точно тебе сразу доставили, — хохочет Субин, поворачиваясь к Юнги, и задумывается.

Решение приходит внезапно. Субин все эти дни думает о словах Рина и сильно разочарован в так рано сдавшемся друге. Рин, конечно же, спокоен, потому что на улице не останется, а Субина ждёт или нищета, или не понятно какой муж, которого ему могут подобрать из-за жалости. Субин не может позволить какому-то омеге-выскочке испортить всю его жизнь. На крыше никого нет, те, кто внизу, наверх не смотрят, значит, можно будет незаметно скрыться. Один толчок, и Субин вновь получит роль второго фаворита, а этот омега будет кормить червей. Субин не виноват, Юнги надо было послушаться Рина, а не привлекать внимание господина. Он сам выбрал смерть. План кажется идеальным.

— Я всё же буду надеяться, что мастера такой механизм придумают, и Идэн превратится во дворец, который будет у всех на устах, — поглядывает на ставшего почти вплотную Субина Юнги.

Омега напрягается от такой странной и явно не сулящей ничего хорошего близости и только хочет отступить, как чувствует сильный толчок в плечо. Юнги, который рядом с Субином и Рином никогда не расслабляется, реагирует молниеносно. Он за долю секунды разворачивается к нему лицом, собираясь спрыгнуть с парапета на крышу, но Субин вновь подаётся вперёд и толкает его в грудь. Юнги инстинктивно тянет его за рубашку на себя, пытаясь удержать равновесие, и, получив кулаком в живот, сам бросается на крышу, а его отталкивает. Юнги жмурится, отказываясь следить за коротким полётом парня вниз, и открыв глаза, в шоке смотрит на распластанное на белом мраморе тело.

Юнги отшатывается от парапета, не переставая слышать звук бьющегося о землю тела, беспрерывно проигрывающегося в ушах, и, так и сжимая меж пальцев кусок оставшейся от рубашки Субина ткани, оседает на пол. Снизу доносятся крики, начинается суматоха, а Юнги, прижав к груди колени, продолжает повторять про себя «я не хотел» и размазывает обагренными в чужой крови ладонями слёзы по лицу.

<i>Второй раз Мин Юнги убил в возрасте семнадцати лет.</i>