4 глава
Джун только вернулся из мечети.
На столе — перевод Корана с закладкой.
В руке — чашка с каркаде, который он начал пить так же, как Айша.
Вдруг — звонок.
Неожиданный. Неизбежный.
«Appa (아빠)» — отец.
— Алло?
— Мы у входа. Открой. — холодный, твёрдый голос.
— Ты… здесь?..
— Я не стану повторять дважды, Джун.
---
В холле отеля.
Вошёл мужчина в дорогом костюме. Седые виски. Суровые глаза. Вокруг — трое охранников.
— Мой сын, — произнёс он, словно с насмешкой. — Ты молчал три дня. А потом мне сообщили: ты ходишь в мечети. С бедными. Поклоняешься чужому богу.
Джун сжал зубы.
— Я… просто ищу путь.
— Ты нашёл слабость. Не путь.
Отец подошёл ближе, положив руку на стол рядом с Кораном.
— Что это, Джун? Бумага? Иллюзии?
Джун взял книгу и спокойно убрал её в сумку.
— Нет. Это слова Того, Кто простил меня, когда ты отвернулся.
Отец ударил кулаком по столу.
— Ты мой сын. Не какой-то арабский нищий, не верующий мечтатель. Ты — Ким Джун! Ты — наследник!
— Нет, отец. Я человек. И впервые — я живу.
Наступила тишина. Такая, что даже охранники отвели глаза.
— Ты откажешься от всего, ради женщины в хиджабе? — выплюнул отец.
Джун поднял взгляд:
— Я ничего не знал о ней. А теперь — учусь всему через неё. Но дело не в женщине. Дело в том, что она живёт с верой, а я — всё это время умирал без неё.
Отец тяжело дышал. В его глазах — ярость. Не за потерянную власть. А за непонятный страх:
> Что сын вдруг перестал быть ему послушным.
— Ты больше не мой сын, если продолжишь этот путь.
Джун ответил не сразу. Но уверенно:
— Тогда я впервые стал человеком, если ты отказываешься от меня.
---
Позже, у себя в номере.
Джун открыл окно. Дул вечерний ветер.
Он молча провёл пальцем по кожаной обложке перевода Корана.
А потом набрал сообщение Айше:
> «آسف، لا أستطيع المجيء اليوم. والدي هنا. ادعي لي.»
(ʾĀsif, lā astaṭīʿ al-majīʾ al-yawm. Wālidī hunā. Udʿī lī.)
Прости, я не смогу прийти сегодня. Мой отец здесь. Помолись за меня.
Она ответила почти сразу:
> «سأدعو لك، إن شاء الله. اثبت.»
(Saʾadʿū laka, in shāʾ Allāh. Ithbat.)
Я помолюсь за тебя, ин ша Аллах. Держись.
---
И впервые — он не чувствовал себя одиноким.
Следующим утром отец Джуна снова пришёл в отель. Но на этот раз — не с угрозами, а с предложением.
Он сел напротив сына в лаунже отеля, заказал дорогой кофе, и спокойно произнёс:
— Я не глуп. Я не враг. Ты просто сбился с пути, и я пришёл, чтобы вернуть тебя.
Джун ничего не ответил.
— Я уже договорился с Хонг-групп. Возвращайся — и через месяц ты станешь вице-президентом.
Он достал конверт.
— А это — контракт на 5 миллионов долларов. Подпишешь — забудем про твою поездку.
— И душу тоже забудем?
Отец прищурился.
— Что ты можешь найти здесь, среди пыли и молитв?
Джун медленно поднялся со стула.
— Того, чего не было в вашем доме. Покой. Смысл. Тишину.
— И… веру.
Он развернулся к двери, но отец бросил напоследок:
— Ты сожалеешь, Джун. Пройдёт год — и ты вернёшься ко мне, прося прощения.
— А если и так… пусть я вернусь — но уже с душой.
Поздняя ночь. Номер в отеле.
На столе — ноутбук, планшет и тетрадь, исписанная корейскими буквами, а под ними — старательная транскрипция арабского алфавита. Джун сидел, склонившись, с наушниками в ушах. Из динамиков звучало:
> — Alif… Baa… Taa…
Он повторял за диктором шёпотом, будто боясь, что кто-то услышит.
На экране — YouTube-видео «Арабский язык для начинающих». Рядом — приложение с Кураном, где он снова и снова открывал одну и ту же суру, что висела в лавке Айши:
> "فَإِنَّ مَعَ الْعُسْرِ يُسْرًا"
"Воистину, после трудности — облегчение."
— Фа-инна… ма'а… аль-усри… юсра…
Он запинался. Ошибался. Но продолжал.
Иногда он смотрел на экран телефона, где был её голос, записанный втайне — как она читала аяты в лавке. Его пальцы дрожали, когда он включал запись. В этих звуках была музыка, которой он не знал раньше — музыка, в которой не было лжи.
> "Ты должна слышать, как ты читаешь," — подумал он.
"Это звучит... как покой. А я всегда жил в шуме."
---
Несколько дней спустя. Айша снова сидела в лавке, занята делами.
— السلام عليكم.
(Ас-саляму алейкум.)
Голос заставил её поднять глаза. Это был Джун.
И… он сказал это сам. Без телефона. Без перевода. Немного с акцентом. Неуверенно. Но… по-арабски.
Айша удивлённо посмотрела на него.
Он не стал объяснять. Просто улыбнулся.
И только ночью, в отеле, он записал в дневнике:
> «Я выучу её язык. Не потому что должен. А потому что… это мой путь к ней. К её миру. К её Аллаху.
Даже если она никогда не узнает.»
Полдень. Лавка наполнялась запахами жасмина и мятного чая. Айша аккуратно раскладывала новые ткани на полке, когда услышала тихий стук в дверь.
Она обернулась — Джун. Он вошёл молча, опустив взгляд, как обычно. В руках — пакет с хлебом и фруктами.
— السلام عليكم.
(Ас-саляму алейкум.)
— وعليكم السلام.
(Уа алейкум ассалям.) — автоматически ответила она.
Айша занялась разбором товара, думая, что он как всегда сядет тихо в уголок, попьёт чай, и будет слушать. Но вдруг, услышав её раздражённый вздох, Джун сказал:
— أنتِ متعبة؟
(Anti taʿbānah? — Ты устала?)
Её рука застыла. Она резко повернулась.
— ...ماذا قلت؟
(Mādhā qulta? — Что ты сказал?)
Он чуть смутился, но кивнул:
— Anti… taʿbānah. — Ты… устала?
Айша широко раскрыла глаза. Без переводчика. Без подсказки. Он понял, что она вздохнула от усталости, и сказал это по-арабски.
— كيف…؟
(Kayfa…? — Как…?)
Он виновато опустил взгляд, затем достал из внутреннего кармана маленькую тетрадь. Открыл. Внутри — страницы, исписанные его корейскими буквами, под которыми были арабские слова. Старательный, неровный почерк.
— I’m learning. Alone.(Я учусь. В одиночестве.) — произнёс он тихо по-английски.
— I want… to understand you. Without apps. Without machines.(Я хочу… понять тебя. Без приложений. Без машин.)
Айша смотрела на него, не веря. Сердце стучало. Она взяла тетрадь. Провела пальцем по неровным строчкам:
> Alhamdulillah
Ana uḥibb al-ṣidq
Allah yahdī man yashāʾ
|Альхамдулиллях — Хвала Аллаху.
|Ана ухиббу ас-сидк — Я люблю |
|правдивость (или: Я люблю честность).
|Аллах яхди ман яшаʼ — Аллах
|наставляет (на прямой путь) того, кого
|пожелает.
Она закрыла глаза и прошептала:
— يا الله...
(Ya Allah… — О, Аллах…)
— Не бойся, — вдруг сказал он по-арабски, с трудом, но искренне:
— لا تخافي.
(Lā takhāfī.)
Это было первое, что он выучил специально для неё. И она знала — эти слова были подарком, а не пустым жестом.
Айша не знала, что сказать. Поэтому просто произнесла:
— جزاك الله خيراً.
(Jazāk Allāhu khayran. — Пусть Аллах вознаградит тебя благом.)
Он не ответил. Но в его глазах промелькнул свет — тот самый, что бывает у человека, нашедшего дорогу во тьме.