•Сборник

— Минхо, у меня новость, но перед этим... глянь, что у меня! — Т/и протянула другу плюшевого зайца, белоснежного, как первый снег. — Он так похож на тебя, что я не удержалась и купила. Держи, это тебе.

— Т/и, ну я же не ребёнок, — пробурчал Минхо, но игрушку всё же взял.

— Ой, ну не начинай, Мин! Он не простой!

— Да обычный плюшевый заяц.

— Уверен? Тогда нажми ему на лапку.

Минхо пожал плечами и выполнил просьбу.

«Минхо-я, ты же знаешь, что я люблю тебя?Не скучай тут без меня! Хорошо?»— прозвучал тихий, записанный голос.

Минхо смотрел на мягкого зайца, сжимая его в руках. Его пальцы непроизвольно сжали лапку еще раз, и голос девушки вновь, такой теплый и знакомый, прозвучал, как удар в грудь. Он замер, чувствуя, как что-то внутри него сжимается, будто кто-то взял его сердце в кулак и сжал до боли. 

— Что это значит? — его голос прозвучал тише, чем он ожидал, почти шепотом. 

Она стояла перед ним, ее глаза уже блестели от слез, которые она пыталась сдержать. Ее губы дрожали, когда она произнесла: 

— Я уезжаю. 

Минхо почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он хотел что-то сказать, спросить, закричать, но слова застряли в горле. Вместо этого он просто смотрел на нее, пытаясь понять, как это вообще возможно. 

— Куда? — наконец вырвалось у него, и он ненавидел себя за то, как это прозвучало — слабо, неуверенно. 

— В другой город. Учеба. Возможность, которую нельзя упустить. — Она говорила быстро, словно боялась, что если остановится, то не сможет продолжить. 

Минхо сжал зайца сильнее, чувствуя, как его пальцы впиваются в мягкий материал. Он хотел сказать, что это неправильно, что она не может просто взять и уехать, что он не может представить свою жизнь без нее. Но вместо этого он просто кивнул, словно это было единственное, что он мог сделать. 

— Ты вернешься? — его голос дрогнул, и он ненавидел себя за это. 

Она посмотрела на него, и в ее глазах была такая боль, что он почувствовал, как его сердце разрывается на части. 

— Я не знаю, — прошептала она. 

Что-то внутри Минхо сломалась. Он хотел обнять ее, удержать, не отпускать, но вместо этого просто стоял, сжимая зайца, который теперь казался таким же одиноким, как и он сам. 

— Я буду скучать, — сказал он, и его голос звучал так, будто он уже прощался. 

Она улыбнулась, но это была печальная улыбка, которая только усилила боль в его груди. 

— Я тоже, — прошептала она, и в ее голосе была такая нежность, что он почувствовал, как слезы подступают к глазам. 

Она повернулась, чтобы уйти, и Минхо почувствовал, как что-то внутри него кричало, умоляя ее остаться. Но он не сказал ни слова, просто смотрел, как она уходит, оставляя его с зайцем, который теперь казался единственным напоминанием о ней. 

— Не уходи, — прошептал он, но она уже была слишком далеко, чтобы услышать.

Она ушла, оставив после себя лишь пустоту и эхо ее слов. Не обернулась, ведь тогда, она бы точно осталась. А она не может этого допустить. Ни в коем случае.

Минхо стоял, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Заяц в его руках казался тяжелее, чем когда-либо. Он смотрел на дверь, через которую она ушла, и в голове крутилось лишь одно: «Не уходи». Но она ушла.

Он опустился на диван, не выпуская зайца из рук. Пальцы снова нащупали лапку, и ее голос, такой родной и любимый, снова заполнил комнату. «Минхо-я, ты же знаешь, что я люблю тебя? Не скучай тут без меня! Хорошо?» Он закрыл глаза, позволяя слезам течь по щекам.

Как он может не скучать? Как он может продолжать жить без нее рядом?

Прошло несколько минут, прежде чем он нашел в себе силы встать. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Город жил своей жизнью, не замечая его боли. Люди спешили по своим делам, смеялись, разговаривали. А он стоял здесь, один, с разбитым сердцем и плюшевым зайцем в руках.

Внезапно он осознал, что не знает, как долго ее не будет. Год? Два? А может, навсегда? Эта мысль пронзила его, как удар ножом. Он должен что-то сделать. Он должен поговорить с ней, узнать ее планы, попытаться ее уговорить. Но что, если она уже все решила? Что, если он уже ничего не может изменить?

Минхо сжал зайца в руках, словно пытаясь найти в нем утешение. Он знал, что это глупо, но сейчас это было единственное, что у него осталось. Он прижал игрушку к себе, закрыл глаза и прошептал:

— Я буду ждать. — Прозвучало тихо, словно предсмертный взлет бабочки, с такой опустошающей сердце тоской в каждом слове, с такой хрупкой, едва теплящейся надеждой.

А Т/и разрывалась от невыносимой боли, осознавая, что дарит ему пустые слова, зная, что пути назад нет.

Она не вернется.

Нет-нет. Дело было вовсе не в учебе, как Ли наивно полагал.

Мягкий, но тихий от горя голос в подаренной игрушке прощался навсегда. И бедный юноша, еще не подозревающий, что эта девушка, девушка его сердца, угасает, сломленная безжалостной болезнью, так и не узнает правды... пока не станет слишком поздно.