Глава 10
«Наша жизнь похожа на фильм...
есть начало и есть конец»
автор неизвестен
Спустя две минуты палату заполонили лучшие реаниматологи больницы. Несмотря на то, что я не имею никакого отношения к реаниматологии, я также хотела принять в этом участие, но слезы, застилающие мои глаза, и подступающая истерика не позволяли мне даже сдвинуться с места.
— Дефибриллятор, быстро! — закричал Алекс Итон, поднявшись из приемного отделения на зов своего брата, сразу получая в руки «утюги» и смазывая их гелем. — Двести! — Я услышала звук набирающегося заряда. — Руки! — Все убрали руки от кровати. — Разряд!!!
Удар!
Прямая линия на мониторе всколыхнулась, но тут же вернулась в прежнее положение. Более одного удара нельзя, можно сжечь орган. Если оно не начало работать, то пытаться сделать что-либо – бесполезно... Эда нельзя будет вернуть...
От этой мысли палата начала кружиться у меня перед глазами. Я приложила руку ко лбу и другой оперлась на стену. Увидев это, незнакомый мне сотрудник отделения приобнял меня за талию и подвел к стоящему в углу креслу. Я видела, что он очень хотел вывести меня отсюда, чтобы я не видела бесполезной борьбы за жизнь моего сына, но не стал этого делать. Все знали, что я была слишком упрямой для того, чтобы стоять за дверью, поэтому, заметив, что я не порываюсь принимать участие в действе, разворачивающимся у меня перед глазами, решил оставить все как есть.
Я медленно опустилась в кресло и уставилась ничего не видящим взглядом на братьев Итон и нескольких медсестер отделения, которые продолжали кружить вокруг постели.
— Пять кубиков адреналина, быстро! – крикнул Алекс медсестре, стоящей неподалеку.
— Доктор Вик, мне очень жаль, – сказал Альберт, отходя от брата и направляясь ко мне. — Время смерти двенадцать часов двадцать восемь минут, — крикнул Альберт, глядя на часы и уведомляя остальных.
— Стойте! — сказал его брат, одновременно получая в руки препарат и прицеливаясь в солнечное сплетение. — Это последняя попытка, — сказал он, когда начал вводить адреналин прямо в сердце. Я не сводила глаз с мониторов, которые показывали, что мозг моего сына еще жив.
Ничего не вышло...
Спустя еще минуту мозг Эдварда умер.
— Время смерти двенадцать часов тридцать четыре минуты — констатировала я, едва выдавливая слова сквозь слезы, теперь уже не пытаясь вырваться из объятий истерики.
Этого не может быть! Он еще даже пожить не успел! Это не справедливо! Не родители должны хоронить детей, а дети родителей!
Услышав мои слова, Алекс подошел и стиснул меня в своих медвежьих объятиях.
— Мне жаль, — сказал он, пока его форма впитывала следы моей туши. Но эти слова не значили для меня ровным счетом ничего. Дежурная фраза, которую мы, врачи, годами отрабатываем, чтобы людям, потерявшим близких, казалось, будто нам действительно жаль. На самом деле это было так, но лишь отчасти. Только из-за того, что личное кладбище врача, занимавшегося лечением этого пациента, пополнилось еще на одного человека. Довольно часто случалось, что родственники считали, будто врачи не сделали и половины того, что было в их возможностях. А потому, в таких случаях, довольно часто нас отправляли под суд.
Сейчас я знала, что для моего мальчика было сделано все, что только было возможно. В первую очередь потому, что большую часть этого сделала сама, а потому у меня даже не возникало мысли делать кого-то виноватым. В этой ситуации виновных не было. Точнее был. Один человек. Я. Но даже об этом мне сейчас не хотелось думать.
Все, кто в этот момент находился в палате, стали, словно попугаи, повторять одно и то же. Что им жаль. Что они сочувствуют моей утрате. Это настолько часто, что по итогу все просто слилось в набор букв, который не потерял всякий смысл и превратился в гул на фоне.
Выгнав всех из палаты, я подошла к кровати сына и стала отключать аппараты, продолжая вести свой внутренний монолог.
Это Они его убили! Это Они его забрали! Ведь неспроста же Он показал мне Эдварда в горящем доме! Он убил моего отца... Я убила Его... Все справедливо! Но... Он, зачем-то, забрал моего сына, единственного, по-настоящему близкого мне человека. Конечно, у меня были хорошие отношения с дочерями, но все,— и родственники и соседи – знали и видели, что Эд намного ближе со мной, нежели Виктория и Изабелла...
Месть... Я знаю, что Им движет месть, но...
В этот момент мне было абсолютно все равно, что может произойти со мной в ближайшем будущем. Если мне будет суждено умереть, то пусть так оно и будет. Но не сегодня. И не в данную минуту.
Все знают, что человек умирает столько же раз, сколько теряет дорогих ему людей. Сегодня наступила моя четвертая смерть. Или пятая? Я уже сбилась со счета... Отец, мать, брат... Мое собственное прошлое и прошлая я, которая умерла, стоило мне перебраться в Штаты...Теперь настал черед и моего сына. Одной из трех самых важных частичек моей души...
Я поставила стул рядом с кроватью Эда, обняла его и разрыдалась еще сильнее от понимания того, что если бы я среагировала быстрее, то, возможно, у него был шанс выжить. Если бы я не отпустила их на ту чертову вечеринку... Если бы не мое прошлое... Слишком много «если»... Время вспять никто не вернет... На это не способен даже сам Бог...
Еще грустнее мне стало, когда я поняла, что спасла огромное количество людей, но не смогла спасти собственного сына. От чувства вины перед ним мое сердце буквально начало разрываться на части, и спустя полчаса, немного успокоившись, я взяла в руки белую простыню, чтобы накрыть его тело. Стоило расправить ее, как мне показалось, что этот простой кусок ткани стал в моих руках гораздо тяжелее, чем должен быть. Скорее всего, причиной этому является груз потери, съедающий мою душу изнутри... Когда его тело было накрыто, я не могла выпустить ткань из своей хватки. Это было очень тяжело сделать, но обратного пути не было. Казалось, что сделать это сейчас, значит предать моего ребенка навсегда. Хотя уже и слишком поздно думать об этом. Все равно он теперь ничего не понимает и ничего не чувствует...
Отпустив материю, я развернулась в сторону двери, вытерла слезы, оставляя последние следы туши на белоснежном рукаве собственного халата, покинула палату. Оказавшись в коридоре, я отправила туда санитаров и направилась в ординаторскую своего отделения.
Теперь, когда я более-менее пришла в себя, меня волновала уже другая проблема: как сообщить дочерям о смерти брата и как пережить потерю любимого сына с минимальными последствиями для собственной семьи...
Когда я сидела в ординаторской и пыталась переключиться от собственных мыслей на работу и занималась просмотром, заполнением и подготовкой выписок, то услышала, как дверь тихонько приоткрылась и так же тихо закрылась.
— Доктор Вик, я слышал о вашей трагедии. Примите мои соболезнования, — сказал, прокашлявшись, доктор Мэтью Райт, главный врач нашей больницы, входя в ординаторскую хирургов. — Если вам необходимо, можете уйти прямо сейчас и взять отгул на столько, сколько вам потребуется.
— Спасибо большое, но у меня через два часа операция и нужно идти готовиться, – ответила я, продолжая переводить бумажные платочки. К этому часу от моего утреннего легкого макияжа не осталось ни единого следа.
— Забудьте про операцию. Если вам нужно уйти – уходите, — решительно сказал он. — На операцию, я думаю, можно поставить другого хирурга. Неделю-другую поработают без вас.
— Хорошо. Спасибо, — сказала я, вытирая остатки размазанной туши и медленно поднимаясь с дивана.
Мы вместе вышли из ординаторской и подошли к посту.
— Анжела, у нас есть хирурги, свободные на полчетвертого дня? – спросила я, стараясь держать голос под контролем.
— Да. Доктор Ларс, — ответила она, быстро пробежав глазами по спискам.
— Хорошо. Будь добра, сообщи ей, чтобы вышла вместо меня на операцию. Я беру отгул на три дня.
Подтверждая мои слова, Мэтью кивнул.
— Хорошо, — сказала Анжела, не отрываясь от бумаг.
— А можно узнать, почему только три дня? Может, все-таки, стоит взять хотя бы неделю? — спросил доктор Райт, приподняв бровь.
— Потому что если я проведу дома больше времени, то сойду с ума, — едва слышно ответила я.
— Хорошо. Это ваше дело. Если что-либо понадобится, вы знаете, где меня найти, — сообщил док, направляясь к выходу из моего отделения.
Как добралась до дома, не помню. Весь путь я была будто в прострации. Все действия были механическими. Я не знала, сколько времени провела в пути, сколько простояла в пробке на выезде из центра в мой район. Но к тому моменту, как моя машина была уже припаркована на подъездной аллее, солнце уже начинало клониться к горизонту, хотя освещение все еще было дневным.
Я вышла из автомобиля и, медленно перебирая ногами по асфальту, направилась к крыльцу.
— Девочки! Вы где? — закричала я, входя в дом и сбрасывая обувь.
— Мы на кухне! — крикнула Виктория. — Иди сюда!
Зайдя на кухню, я увидела, что дочки разбирают пакеты из магазина. И, как всегда, списка было не больше чем на два пакета, а девочки умудрились закупиться на четыре. Пакеты занимали все стулья, стоящие вокруг стола, а потому я подошла и привалилась бедром к столу.
— У меня есть очень... Важные новости, — начала я, хлюпая носом и пытаясь подобрать слова. — Пойдемте в гостиную.
— Девочки, — вновь попыталась начать я, когда все сели на диван. — В общем, — мне было тяжело произнести эти слова, ведь если это сделать, то все станет явью, а мой мозг до сих пор не хотел в это верить, — Эдварда с нами... больше... нет. — Из последних сил пытаясь сдерживать слезы, я с трудом смогла завершить собственную мысль.
— Когда? — спросила Белла едва слышным шепотом, раскрыв рот от шока.
— Пару часов назад. Он частично вышел из комы, когда я была в его палате... Несколько раз сжал мою руку, а потом... Ничего не смогло помочь... — После этого, сбросив с себя шоковое оцепенение, дочери разрыдались, а мои последние слова превратились в жалкий мышиный писк.
Успокоив детей и себя, я поняла, что обязана позвонить их отцу. Несмотря на то, что два года назад он отказался от всех нас, известие о смерти сына не должно обойти его стороной. Каким бы тяжелым не был бы сейчас этот поступок.
Я вышла из гостиной и, подойдя к тумбе с домашним телефоном, набрала по памяти старый знакомый номер.
— Лесли Тейлор слушает! — раздалось в ответ после четвертого гудка.
— Лес, привет. Это Джо, – собравшись с силами, произнесла я.
— Зачем ты звонишь? Я же сказал еще два года назад, нам не о чем больше говорить! — едва сдерживая крик, ответил он.
— Хорошо! В таком случае, можешь не появляться на похоронах сына! — закричала я, в порыве ярости бросая трубку.
Когда я осела на пол, ощутила, как меня вновь накрыла волна истерики.
Никто не может довести тебя до нервного срыва так, как ты сам.
Когда волна пошла на спад, и я снова оказалась в состоянии встать и заняться хоть какими-нибудь делами до приезда ритуального агента, чтобы отвлечь себя, услышала звонок. Я встала и подняла трубку, опираясь плечом о стену, за которой находился небольшой чулан под лестницей.
— Джоанна Вик слушает! — продолжая всхлипывать, ответила я.
— Джо, что произошло? — раздался в трубке обеспокоенный голос моего бывшего мужа.
— Думаю, ты слышал, что случилось в минувшую пятницу. Эдвард спасал своих сестер и сильно пострадал, — начала я, вытирая нос рукавом собственной кофты. — Пару часов назад, когда я была в палате, его сердце остановилось... Ничего не помогло его спасти, — рассказала я со слезами на глазах.
— Какой ужас, – произнес он. Звук был приглушен. Возможно, в этот момент Лес зажал рот рукой. — А когда будут похороны?
— В четверг.
— Хорошо. Я сам займусь всеми делами, касающимися похорон.
— Мне ничего от тебя...
— Я его отец!!! Про «мне ничего не надо» я не хочу даже слышать! — перебив меня, прикрикнул Лесли.
— Ладно, — согласилась я. Сейчас у меня не было ни малейшего желания спорить с кем-либо. Проще было сдаться и отдать борозды правления ему, чем отстаивать свою точку зрения.
— Мне приехать?
— Смотри сам. Через три часа, — если точнее, в семь вечера, — приедет агент, — равнодушно ответила я. Хотя в глубине души надеялась, на то, что он, все-таки приедет.
— Ты меняла адрес? – поинтересовался он. На фоне слышались какие-то посторонние звуки. Видимо, Лес уже собирался выезжать.
— Нет, — коротко бросила я.
— Хорошо. Скоро приеду, — дрожащим голосом сказал мой бывший муж.
— Ждем, — произнесла я, кладя телефонную трубку. В ходе разговора я даже не заметила, как оказалась на пуфике, стоящем возле этой самой тумбы. Поднявшись, я крикнула, что было сил: — Девочки! Скоро приедет ваш отец!