Раскат грома над маковым полем

Пепельница была уже заполнена бычками до отказа, что пепел посыпался на столешницу. Еще одна тлеющая сигарета мигала призрачным огоньком, пока окончательно не погасла. Кресло под Максом скрипнуло, и мужчина поморщился, в который раз думая про себя, что его давно уже пора заменить. Ведь здесь сидел еще его отец. Потянувшись за полупустым графином с терпким коньяком, Громский вылил остатки к себе в стакан. Экран компьютера скучно горел приглушенным светом, где полно было открыто всяких папок с документацией, фотографиями, графиками и прочим дерьмом, которое давно уже нужно было разобрать. И, когда у Максима появилась такая возможность, он резко осознал, что ненавидит все это — офисную работу, сидеть на одном месте несколько часов подряд, пялясь в монитор. Он же привык к полевым действиям, браться за грязную и тяжелую рутину, смывая потом с рук кровь, приводя в порядок оружие и избавляясь от испорченной одежды.

Одним глотком осушив стакан с алкоголем, мужчина поднялся на ноги, ощущая, как те затекли от продолжительного сидения. Расстегнув рубашку на груди на несколько пуговиц, Макс вышел из кабинета. Время уже давно перевалило за полночь, поэтому дело стремительно шло к раннему летнему рассвету. Зарево уже начало понемногу светлеть, и Громского это раздражало. Он прекрасно знал, что подобное просветление могло в будущем помешать той или иной операции, поэтому в дальнейшем придется все продумывать куда тщательнее. Закрыв дверь кабинета, он двинулся вдоль коридора, засунув руки в карманы. Мужчина уже прекрасно знал, что его собственная спальня пустовала, а упрямая девчонка вновь ночевала одна, в комнате для новеньких наложниц. Эта некая традиция осталась еще от отца Громского, когда Влад любил некоторое время держать свежую девочку поодаль от остальных, одарить заботой и вниманием, и с этим чувством важности и значимости впустить в гарем. Странная тактика, однако, весьма действенная.

Макс тихо приоткрыл дверь в комнату Ярославы. Изначально он даже и не планировал входить, но тело само как-то просочилось внутрь: сначала голова появилась в дверном проеме, затем и корпус, а после ноги и вовсе направили его к кровати девушки. За легкими занавесками ночное звездное небо уже начинало бледнеть в предрассветном тумане, превращаясь в невзрачное полотно. Кругом стояла такая характерная утренняя тишина, неизменная себе в любое время года: будь это холодной зимой, когда еще темно даже в семь утра, или же знойным летом. Максим мало уделил внимания видам за окном, его взгляд был прикован к постели, в которой спала Ярослава.

Невероятно крохотная на огромном матрасе. Казалось, девушка не занимала и одну сотую места. Свернувшись в калачик, Яра явно уснула совсем недавно, да еще и в одежде. Сарафан задрался, показывая округлые ягодицы и белое белье, лямки на плечах сползли. Волосы девушки, успевшие отрасти еще сильнее, раскидались по подушкам, хотя сама Яра спала без них. Макс так и застыл рядом с кроватью, взглядом скользя по мирно спящему тельцу. Шина с пострадавшей руки уже была снята, но многие синяки и ссадины еще со времен дома Гарнеевых проглядывались на нежной коже, некоторые были более свежие, наверное, память о катакомбах под клубом Игната.

Одеяло скомкалось где-то в ногах Яры, и Громский не стал его поправлять, прекрасно понимая, что девушка все равно вновь его сомнет в порыве беспокойного сна. Он лишь подошел к окну и плотнее задернул занавески, зная, что ее комната выходила на солнечную сторону, и утром солнце обязательно проберется сюда своими навязчивыми лучами. Ярослава поморщилась во сне, протяжно вздохнула и перевернулась на спину. Не в силах более лицезреть ее в таком беззащитном, но весьма сексуальном виде, Макс приблизился. Задержав дыхание, буквально невесомо коснулся ладонью бедра, дабы, не дай бог, не разбудить девушку. Рука медленно поднялась выше до самой кромки белья, так там и задержавшись. Веки Ярославы задрожали, и она, как будто бы инстинктивно, повернула голову в сторону мужчины, но так и не проснулась. Максим даже ощутил некое разочарование, ведь если бы она в этот момент открыла глаза, он бы смог сделать с ней все то, что так давно посещало его голову, особенно такими бессонными ночами, как эта. Громский аккуратно поправил подол сарафана, прикрывая бедра девушки.

Телефон в его кармане завибрировал, и Громский так же бесшумно покинул спальню, прикрыв за собой дверь. Уже в коридоре он проверил смартфон, прочитывая сообщение на экране блокировки. Не удосужившись ответить отправителю, Макс так же спрятал мобильник в карман и стремительно направился на первый этаж. Весь особняк спал, он не сомневался в этом. Мачеха имела крепкий сон благодаря выпитому алкоголю, Инесса, насколько он помнил, ложилась с рассветом, чтобы потом вылезти только к обеду. Алиса же соблюдала режим, независимо от того, где находилась: в Париже ли, дома или же в гостях у родителей своего жениха. Насчет мелкого своего брата он даже и не переживал, уверенный в том, что малой дрых без задних ног, посасывая большой палец. Единственная, кто действительно мог бодрствовать в такое время, это Эл. Но Громский был бы даже рад, если бы встретил грачиху сейчас где-нибудь в столовой, застукав тем самым за поеданием чего-нибудь вкусного. Прекрасный повод, чтобы потом сыпать шутками.

Однако по пути он так никого и не встретил. И это, наверное, было даже хорошо, потому что любой, кто увидел бы Громского в данный момент, точно бы не смог более заснуть. Макс знал, что был весьма красив, ведь об этом говорила его популярность среди женского пола, даже если собственное отражение в зеркале вызывало лишь ненависть и отвращение. А еще Макс знал, как смотрится со стороны, когда ему необходимо было вновь менять маски, когда ему приходилось становится тем самым Громским, главой клана. А знал он потому что, как-то раз, проводя допрос с пристрастием, это кто-то заснял на телефон из парней его спецгруппы. Видеоматериал, конечно же, был полностью стерт, а тому, кто додумался записать подобное, было доходчиво объяснено, что так делать нельзя. Макс перед тем, как удалить доказательства собственной бесчеловечности, внимательно ознакомился с ними. Впервые у него возникло чувство, будто бы он смотрел на кого-то чужого, на того, кто просто натянул его собственную кожу, вытворяя подобное. Ненависть к самому себе с тех пор росла у него в геометрической прогрессии.

Пройдя мимо пустующей столовой и миновав общий зал, Максим вышел на улицу. В воздухе уже чувствовались отголоски грядущей летней духоты. Поэтому это время года мужчина предпочитал проводить где-нибудь на островах за пределами страны, но, судя по всему, в этот раз придется довольствовать кондиционером и охлажденным пивом. Бросив слегка тоскующий взгляд на своего мустанга, Громский прошел мимо, уходя за поместье, где начинался сад. Дорожка из искусственного камня вела дальше, уводя вглубь территории, где можно было даже потеряться среди многочисленных клумб и ротонд. Макс свернул с нее на неприметную тропинку, что терялась между кустарниками, ведущая прямо к фасаду поместья, где и скрывались злосчастные тяжелые двери в, якобы, винный погреб, который уже давно не использовался по назначению, о чем свидетельствовали старые следы крови на ручках. Подняв тяжелые двери, Громский ступил на старые скрипучие ступени, но современная система освещения среагировала тут же, озаряя спуск холодным светом. Наверное, ступени — единственная старая вещь в этом погребе, до которой просто никак не доходили руки. На стенах то и дело змеились провода, некоторые умело спрятанные в панелях, иные же просто свисающие с потолка. Камеры, работающие круглосуточно, датчики движения, инфракрасные излучатели тепла и еще множество всякой техники. Макс иногда сам задавался вопросом, зачем здесь столько всего напичкано, но его отец всегда пекся о безопасности деятельности семьи. Как говорится: «Лучше перебдеть, чем недобдеть.»

Узкий коридор с лестницей переходил уже в просторный зал, который разветвлялся на несколько коридоров, один из которых вел на подземную парковку, другие же в разные отделения. Многие пути даже являясь эвакуационными, в случае осады поместья, чего, естественно, никогда не случалось и не случится. По крайней мере, Влад Громский был в этом уверен.

Так же засунув руки в карманы, Макс подошел к небольшому командному центру, напоминающему какую-нибудь каморку охранника в любом хосте. С дюжины мониторов, установленных на стене, транслирующие записи камер в реальном времени, панель управления всеми системами безопасностями, напоминающая ту самую панель в кабине пилота самолета. Громский быстро глазами нашел нужный ему монитор, где показывалась трансляция из его одновременно любимой и ненавистной комнаты, в которой проводились все переговоры с потенциальными противниками. Комнатушка была абсолютно пустой, полностью звукоизолированная, дабы вопли не мешали жителям особняка спокойно пить чай на веранде. Посреди стоял стул, к которому уже был привязан человек с мешком на голове.

— Все прошло гладко? — Рому было непросто заметить, когда он подходил сзади, но за годы работы с ним Громский научился слышать парня.

— Ага, — кивнул паренек, снимая с рук рабочие перчатки. — Огромный он, детина, еле запихнул его в багажник. Нужно было брать минивэн.

— Справился и ладно, — вздохнул Макс, не спуская глаз с монитора. — Что там с игорным домом и отелем?

— Там-то все окей, Игнатьи псы не суются, пока что, — Рома скрестил руки на груди и тоже посмотрел на экран. — В общем, он пока решил, как крыса, бить из-под тишка по-тихой. Пару заправок, которые мы держали, взорвал. Обстрелял ресторан на площади, подкупил пару ребяток наших банкиров, и в банке акции пошли по пизде, в общем. Крысеныш сует палки во все колеса подряд, ждет, пока ты отреагируешь и вылезешь.

Макс нервно передернул плечами, сжимая кулаки в карманах до треска костяшек. Из-за ранения ему приходилось торчать в поместье, восстанавливаться и, собственно, не лезть на рожон, как он привык. А прибытие семьи и вовсе обязывало мужчину теперь нести за них ответственность и организовывать круглосуточную охрану собственной территории. Громского этого неимоверно бесило, буквально выводило из себя. И сейчас, слушая отчет Ромы, Макс держал себя из последних сил, чтобы не разгромить здесь все к чертям собачьим, а затем запрыгнуть в мустанг и не помчаться к Игнату прямо в клуб.

Из-за такой вот вынужденной временной отставки такие дела приходилось вести Роме: выезжать на места встреч, вести переговоры, решать проблемы, держать все под контролем. Все то, что очень любил делать сам Громский. И это был очередной повод для немого гнева, который скапливался у мужчины под кожей, выступая венами на шее.

— Я отреагирую, пусть не сомневается, — сквозь зубы выплюнул Максим. — В любом случае, я уже заебался сидеть здесь на жопе ровно и ждать новостей от тебя. Этот ублюдок стрелял в меня, а теперь думает, что я прячусь от него, что я блядская принцесса, окопавшаяся в своем замке. Пусть так думает, я успею еще развеять все его предположения.

— Думаю, что принцесса в замке здесь Ярослава, а ты — дракон, охраняющий ее милую задницу. К слову, Игнат помешался на девчонке. Знаешь, сколько девиц пропало за последние дни, подходящие под описание Славы? — Рома поддался слегка вперед, чтобы заглянуть в лицо босса, но быстро одернул себя, оставаясь чуть позади. Даже по напряженной спине было видно, насколько Макс был зол.

— Плевать. Я уже одну такую девчонку спас на свою голову, теперь до сих пор не могу отмыться от этого дерьма, — Громский вынул руки из карманов и начал снимать часы с запястья левой руки. — Пойду поговорю с нашим дорогим гостем.

Макс всучил часы Роме так резко и сильно, что парень невольно отступил на шаг назад. Громский не заострил на этом внимание, на ходу закатывая рукава рубашки.

— Не перестарайся, он же живой еще нужен. Может, лучше я?

— Иди отоспись, тебе нужен отдых, — не обернувшись, кинул Макс, исчезая в одном из коридоров.

— Не мне одному, — вздохнул Рома, пряча часы в карман.

Иногда Максиму казалось, что эта самая маска: кровожадного, бесчеловечного и бесчувственного убийцы прирастает к лицу, да даже к самой душе чертовски плотно, и с каждым разом снимать ее становилось все тяжелее и тяжелее. Менять взгляд, заставлять себя улыбаться, казаться расслабленным и беспечным и не кидаться каждый раз к пистолету при виде недоброжелателей. Заставлять себя просыпаться по утрам, брать ответственность снова и снова, нести бремя чужих смертей, погибелей знакомых, не утопая при этом в ненависти и в саморазрушении. Самое печальное, что таким его сделал отец. А отец стал таким после гибели матери. Порочный замкнутый круг смерти, из-за которой страдал кто-то другой. Макс все же ждал, когда он замкнет это колесо Сансары, но каждая рана, каждая пуля оставляла его в живых, словно заставляя воскресать, брать нож и мстить. Однако всему был конец.

Мужчина, прикованный к стулу и с мешком на голове, был необычайно тих. Смиренно ждал своей судьбы, как бы уже смирившись с неизбежным. Макс таких уважал, сразу понимал, что перед ним находился человек, прошедший через многое дерьмо, имевший железную выдержку и не менее железные яйца. Человек преданный, даже такому козлу, как Игнат. Громский не стал церемониться, затягивать долгий и драматичный монолог, запугивая потенциальную жертву, начиная психологическую пытку. Он сходу снял мешок и сразу же, для профилактики, зарядил кулаком по челюсти, приводя в чувства гостя. Мужчина встрепенулся, сплюнул кровавую слюну, проморгался, встряхнул головой и поднял глаза на Громского.

— Что ж ты никак не сдохнешь, скотина, — прохрипел пленный, показывая в улыбке кровавые зубы.

— Нужно было целиться лучше, Гера, лучше, — Макс встряхнул рукой, которой нанес удар. Этот жест был не от боли или дискомфорта, а, скорее, что-то нервное, инстинктивное. — Ну что, как там поживает Игнатушка? Пакостит, собака такая, да? Ай-яй-яй-яй, нехорошо.

Гера — тот самый из приближенных Игната, человек со шрамом, который так хладнокровно наблюдал за тем, как истекал кровью Макс. Тот самый, кто приволок Яру туда, так же заставляя смотреть на это. Конечно же, Громский предпочел, чтобы на стуле перед ним сейчас сидел сам Игнатушка, но и его час обязательно придет. Пока приходилось довольствоваться тем, что было.

— Шелудивый пес ты, Громский. Тебя ведь отпустили по-хорошему, дали шанс на исправление, а ты затаился, аки змеюка под камнем, и все ждешь повода, чтобы ужалить, — Гера подался вперед на стуле, натягивая узлы, что связывали его руки за спинкой.

— Я ведь могу все зубы тебе выбить, так что заткнись, будь лапочкой, — Макс придвинул ногой второй стул, стоящий в углу и, поставив тот спинкой к Гере, уселся на него, поставив локти на нее. Самое тяжелое во всем этом было не наносить удары, слушая при этом мольбы о пощаде, смотреть, как иногда совершенно взрослые мужики пускали слезы и звали матушку. Даже не так уж и сложно было пытать человека сквозь отвращение к самому себе, как просто заглянуть в глаза напротив сидящему. В такие секунды зрительного контакта Громский представлял себя на этом стуле со связанными за спиной руками, с разбитым лицом и вымотанными нервами, пропахшим собственным страхом. А ему ведь приходилось занимать подобное место, еще в те времена, когда он был такой же верной собачкой Игната, как Гера сейчас. Тогда, в Афгане, в плену ему пришлось похоронить часть себя, позволить врагу вырезать часть себя, чтобы выбраться оттуда уже кем-то другим.

— Хорошо тебя выдрессировали, слушаешься команды. Хороший мальчик, — Макс дернул плечом, опуская глаза в пол. Слишком долго смотреть в чужие глаза в этой комнате он не мог. — Начнем с простого. На кой хер старому извращенцу сдалась Ярослава? Николай подключился? Или ему своих девок не хватает, решил до племянницы добраться?

Гера молчал, при этом демонстративно поерзал на стуле, а затем хмыкнул, слизывая кровь с разбитой губы.

— Николай контактировал с Игнатом, ведь так? Знаешь, я ведь так же служил Ладожескому, Герушка, неужели тебе не хочется говорить со мной об этой сраной должности? — Макс знал, в какой момент стоило перейти уже к выбиванию информации, а когда можно было еще добиться чего-то простым диалогом. Конечно, в случае Геры нужно будет разбавлять побои с разговором, иначе они могли тут застрять до зимы.

Громский поднялся со стула и, размахнувшись, нанес уже второй удар. Геру, судя по всему, это не впечатлило, поэтому Макс продолжил, пока отчетливо не услышал хруст скуловой кости. Гера завыл, дернулся, матерился похлеще сапожника и обмяк, уронив голову на грудь. С каменным лицом Макс отошел от мужчины, лихорадочно сжимая и разжимая руку, с костяшек которой капала кровь.

— Продолжим? — голос Громского отдавал такой сталью, что даже воздух немного вибрировал.

— Можешь прибить меня, сукин сын, я нихрена тебе не скажу, — Гера быстро очухался, что вызвало в Максиме очередную волну уважения. Мужчина поднял голову, где правая часть лица словно бы впала вместе с глазницей, а сам глаз затек и налился кровью. — Слышишь, ублюдок?

— Зря, я очень хороший собеседник. Вот слушаю себя и удивляюсь, почему ты до сих пор мне ничего не рассказал? Я всего-то интересуюсь, как проводит Игнатушка время с братом. Неужели у них такие интимные отношения, а, Гера?

— Вот смотрю на тебя, Громский, — Гера снова сплюнул кровавую слюну и выпрямился, расправив плечи, — и вижу только выродка. Ты всего лишь пацан, который возомнил себя кем-то большим. Думаешь, у тебя большой член? Я вот думаю, что он микроскопический, и вся эта напыщенность — только защита, чтобы все думали иначе.

— Я вот начинаю задумываться, когда такие дяди, как ты, Гера, спрашивают у меня про член. Что, Игнатушка и тебе присунул?

— Жаль, что ты там не сдох, Громский, очень жаль.

— Дорогой мой Гера, — Максим приблизился к нему и присел на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне. — Одной маленькой пульки недостаточно, чтобы убить меня.

Громский поднялся на ноги и отошел, встав спиной, чтобы морально подготовиться к очередной порции ударов. Только вот ответ пленника заставил Макса спустить цепи, которые он так усердно держал, дабы не выпустить наружу своих страшных, темных зверей.

— А твоему папаше хватило и одной. Прямо промеж глаз.

Ромы не было рядом, чтобы остановить его. Здесь вообще никого не было, кроме них двоих. Только бездушная камера под потолком, безмолвно записывающая все происходящее. Громский даже опомниться не успел, как стул, на котором он сидел ранее, полетел в стену, отчего у него сломалась спинка, так сильно он его пнул. В такие моменты, когда Макс после приходил в себя, он постоянно сравнивал это чувство с тем, словно бы кто-то угоняет у тебя автомобиль. Будто бы кто-то чужой садиться за руль машины, и она уже ведет себя по-другому, так и он отдавал управление кому-то иному, незнакомому, беспощадному. Вопреки ожиданиям Геры, Макс не кинулся на него сходу, нанося рандомные и бесчисленные удары, превращая его лицо в кровавое месиво, нет. Громский приблизился и навис так, словно огромная грозовая туча, накрывшая город перед разрушительным штормом. Наклонившись и уперевшись одной рукой в плечо Геры, Максим несколько секунд вглядывался в лицо пленника. Гера — стойкий солдатик, что было видно сразу. Наверняка, это не первый раз, когда его закрывали в подвале и пытали, о чем свидетельствовал уродливый шрам на лице. И Макс привык иметь дела с такими, похожими на него, ведь он прекрасно знал, что слабое место есть у каждого, как и у него самого.

— Интересно, как ты посмотришь на это, — прошипел сквозь зубы Максим, молниеносно пальцами врезаясь в глазницу Геры, которая уже была сломана из-за удара.

Гера тут же завопил и задергался так, словно сидел на раскаленных углях. Громскому не впервой приходилось вытворять подобное, поэтому его движения уже были хирургически точными, как у Эл во время операции. Пальцами он достаточно быстро обхватил глазное яблоко, но намеренно затягивал процесс, дабы нанести больше боли. И самым противным было — резко дернуть обратно, чтобы выдернуть глаз из глазницы, порвав нервные окончания, при этом брызнув чужой кровью себе на лицо. И в этот момент, Макс точно знал, что наступал самый апогей человеческой агонии, многие сразу же отключались. Но Гера остался в сознании.

— Что ж, смотреть уже, видимо, не так удобно, да? Ну, ничего, пиратская повязка на глаз тебе пойдет, дружище, — Громский уронил на пол глазное яблоко и демонстративно на него наступил, раздавливая то в кашицу.

— Блядский ты выродок, сука, я убью тебя... — тяжело дыша, при этом роняя слова так, словно те весели по тонну каждое, хрипел Гера, наклонившись на стуле. От падения на пол его спасали только веревки. — Убью, блять, слышишь?

— Хотел бы я на это посмотреть.

Рома как чувствовал, что нельзя оставлять Громского один на один с пленником. Поэтому парень вернулся назад, как только зашел в поместье. Он понимал, что, вероятнее всего, разъяренный босс будет беситься еще сильнее от непослушания, но важность того, чтобы пленник остался жив — была колоссальна. За то время, пока Рома дошел до общего зала в доме, а затем повернул обратно и спустился в погреб, прошло около семи минут. Недостаточно, чтобы разговорить такого крепкого орешка, как Гера, но вполне достаточно, чтобы убить.

Первым делом Рома подлетел к мониторам, клацая на кнопки на панели управления, пока картинка на экране не стала показывать то, что он боялся увидеть. Комната допроса выглядела, как обычно, при этом внутри находился один лишь пленник. Гера по-прежнему сидел на стуле, одно только не было ясно: без сознания или без дыхания? Дабы это выяснить, нужно было спуститься туда, что Рома и собирался сделать. Только он столкнулся с Громским, который возвращался оттуда в мрачном настроении.

— Что?! — рявкнул Макс, увидев здесь парнишку и то, как он смотрит. — Не ссы, живой он. Слепой на один глаз, но живой.

— Узнал что-нибудь? — совладав с собой, бесстрастно спросил Рома.

— Только то, какое я дерьмо. Потом с ним закончу.

— Может, я? — вновь рискнул предложить парень.

— Нет, — категорично отказал Макс. — Проследи, чтобы не сдох там. И все.

***

Этим утром я проснулась невероятно решительной. Мне казалось, что я буквально смогу все на свете, но пока мне хотелось лишь поговорить с Максимом, чтобы прояснить многие важные для меня моменты. По крайней мере, мне точно нужно было это сделать до тех пор, пока мой пыл не ослаб. С таким настроем на победу я порхала на завтрак, и даже не растерялась и не расстроилась, завидев на веранде Карину, а не Крис с Эл.

— Присаживайся, Мирослава, — махнула рукой мачеха Максима, даже не взглянув на меня.

— Ярослава, — с нескрываемым раздражением поправила я, присаживаясь напротив нее. 

— Как себя чувствуете?

— Ужасно, — вздохнула она, откинувшись на спинку стула. — Голова просто раскалывается. Мне необходимо залечить это вином.

— Но разве вам не плохо именно от вина? — кивком поблагодарив служанку за принесенный завтрак, скептически уточнила я.

— Милочка моя, — хмыкнула женщина, принимая с подноса служанки бокал вина. — Я — красивая и уважающая себя вдова, я могу хоть все свои болячки лечить одним лишь вином. Станешь когда-нибудь такой же и поймешь.

Я искренне не хотела становиться такой же, но отвечать на это ничего не стала. По крайней мере меня уже радовал факт того, что я завтракаю только с Кариной, а не с Инессой в придачу. Алису, как ни странно, вообще практически не было видно. Думаю, она продолжала учиться, заперевшись в своей комнате наверху. А вот отголоски проснувшегося Эдварда уже были слышны по всему дому, поэтому я и поспешила ретироваться на веранду. Завтрак в виде овсянки пришелся мне по вкусу, а чудное какао и вовсе подняло настроение еще сильнее. Из меня так и исходили волны уверенности, поэтому, пожелав Карине доброго дня и хорошего здравия, я направилась в дом.

Почему-то я была уверена, что Максим уже не спал. Если он спал вообще, конечно. По пути я мысленно репетировала свою речь, приводя просто железные аргументы, представляя, как мужчина будет честен со мной во всем. Я даже и припомнить не могла, когда вообще была такой воодушевленной своим решением? Да, наверное, никогда. Но я успела и правда многому здесь научиться, поэтому пришло время быть твердой в своих намерениях до самого конца.

В общем зале сидела Крис и пила чай, кажется, а, может, и кофе. Я так была рада, что сходу подбежала к ней, но только достаточно приблизившись, поняла, что девушка не в духе. Она даже не пила свой напиток, а просто бездумно пялилась на дно кружки, да и выглядела девушка так, словно только-только вылезла из кровати.

— Крис? — аккуратно позвала я, но она не реагировала с первого раза, на что мне пришлось дотронуться до ее плеча. — Крис!

— Слава? — девушка вздрогнула и чуть пролила напитка себе на руку, слава богу, что там был не кипяток. Тряхнув кистью, она оставила от себя чашку. — Доброе утро. Прости, я задумалась о своем, не заметила тебя.

— У тебя все хорошо? — аккуратно спросила я, присаживаясь рядом.

— У меня-то хорошо, — невесело улыбнулась Крис, зарываясь пальцами в явно еще нерасчесанные волосы. — Рома пришел с утра, выдернул Эл. Не нравится мне это.

— Кто-то снова ранен? Макс?..

Кристина не успела мне ответить, поскольку в дом зашел Громский. Мы с девушкой сразу же вытянулись по струнке, всматриваясь в фигуру мужчины. По мере того, как он к нам приближался, у меня почему-то холодело все тело. Я уже издалека видела эти пестрые пятна крови на его рубашке, руках и лице. Макс снимал рубашку на ходу, протирая при этом шею и подбородок, но этим лишь усугублял положение, сильнее размазывая кровь. Первая моя мысль, смотря на его испачканный бинт на торсе — у него открылось кровотечения, отчего я, собственно, уже и подорвалась с места. Но холодный, пронзающий до самых костей взгляд мужчины, а затем и брошенные им слова, пригвоздили меня обратно к дивану:

— Это не моя кровь, уймись.

Я могла лишь молча смотреть на него, пытаясь увидеть за этой стенкой привычного мне Максима Громского, а не чистокровного убийцу из клана Громских, который точно сейчас стоял передо мной.

— Где Эл? Что случилось? — у Кристины получилось куда лучше взять себя в руки, нежели у меня.

— Потом, — отмахнулся мужчина, кинув ей в руки свою испорченную рубашку. — Сожги.

— Макс... — попыталась она добиться от него хоть какого-нибудь ответа, на что спровоцировала Громского:

— Блять, я же сказал: потом!

От этого девушка тоже вмиг присела обратно, и мы с ней только и смогли проводить поднимающегося наверх мужчину непонимающим взглядом. Крис только покачала головой, когда Макс скрылся из поля нашего зрения, а, затем, отбросив от себя его рубашку, подскочила на ноги и ушла куда-то на улицу, покинув дом. Я не стала идти за ней. Я просто пялилась на элемент гардероба Максима, что сейчас скомканный валялся у моих ног. Чья это кровь? Почему даже у себя дома Максим мог заниматься подобным? Как же много я, оказывается, не знала. Как я и боялась, мой запал потух сразу же после данной сцены. Я вяло подняла с пола рубашку и сама семенила наверх, дабы передать кому-нибудь из прислуги эту тряпку. Уверена, они-то точно знают, что с этим делать.Уже позже, подавленная и даже расстроенная, на пути в свою комнату я столкнулась с рыжеволосой наложницей, которая несла в руках корзину с чистой одеждой. Направлялась она именно в сторону спальни Максима, и у меня аж руки затряслись от понимания того, что она будет делать. Рабыня хмыкнула мне прямо в лицо, проходя мимо и, уверена, намеренно задевая плечом. Меня буквально током прошибло от нарастающего негодования, ведь внутри все клокотало и билось так, как бывает в маленьких деревушках перед извержением вулкана.

— Стой, — я сама не верила, но мой голос вдруг стал стальным и приказным. — Дай мне это. Можешь быть свободна.

Что ж, я, можно сказать, сама нарывалась на что-то явно нехорошее. Я видела состояние Максима, и он точно не был настроен ни на какой разговор, а, наверное, только на то, для чего и нужна была наложница — удовлетворение. Возможно, я буквально добровольно подставлялась, но очередная мысль, что там, с ним будет именно она, выводила меня из себя и толкала на такие глупости. Может, я совершала ошибку, но, по крайней мере, я хоть чего-нибудь да добьюсь от мужчины.

— Что-что? — удивилась девушка, встав вполоборота.

— Ты слышала, — я подошла к ней и забрала корзину. — Свободна.

— Ну-ну, — наложница, на удивление, без лишнего сопротивления отдала мне вещи и даже отошла на шаг назад. — Чем быстрее он тебя трахнет, тем скорее ты займешь место среди нас. И тогда-то я тебе все патлы пообрываю, принцесска.

Так же высокомерно улыбнувшись мне, она ретировалась в другом направлении, заставив меня в тысячный раз пожалеть о своем решении. Руки вдруг затряслись пуще прежнего, отчего корзина с одеждой показалась неимоверно тяжелой. Но я быстро пресекла эту напускную панику, убеждая себя, что Громский меня не тронет. Это был единственный ультиматум, который заставил меня сдвинуться с места.

В его спальне уже стоял терпкий запах алкоголя вперемешку с тошнотворным металлическим оттенком. Взглядом я быстро нашла открытую бутылку спиртного на столе, а на полу смазанные следы крови, ведущие в ванную комнату, из которой уже валил пар от горячей воды и, кажется, запаха табака. Я неловко застыла на месте, ощущая себя до одури неуместно, пока Громский не рявкнул из ванной:

— Роза, блять, шевелись! Иди сюда, живее!

От такого тона желание сразу же отпало идти туда, но я, собравшись с духом, переступила порог уборной. Макс сидел по пояс голый на бортике ванны, которая набиралась, кажется, кипятком. Мужчина, естественно, курил, попутно смывая кровь с правой руки. Весь его вид кричал о том, что я попала в лапы к какому-то зверю, добровольно зашла в клетку и закрыла за собой дверь. С каких пор я стала такой безрассудной?

— Какого хуя стоишь? Разд.... Яра? — Громский не сразу понял, что я — это, собственно, я. 

Только когда повернулся ко мне и сразу же замолк, долго всматриваясь, будто бы я походила на призрака или видение. — Где Роза?

— Она так нужна тебе? Я подумала, что могла бы помочь, — я старалась говорить, как можно спокойнее и обыденнее, дабы не выдать своего внутреннего ужаса.

— Тогда ты очень хреново подумала, солнце. Зря ты пришла, Ярослава. Лучше съеби и позови сюда Розу, — он вновь отвернулся, выпуская долгую струю дыма через нос, пытаясь смыть кровь с ладони.

— Нет, — я поставила корзину на пол и, скрестив руки на груди, встала столбом. Хотя что-то внутри мне и подсказывало, чтобы я и правда ушла.

— Блять, — выдохнул он, качнув головой. — Не понимаю тебя: то ты шугаешься меня, смотреть не можешь на меня, а то решила добровольно прийти. Ты хоть понимаешь, что я наложницу зову, чтобы она мне не спинку терла, бестолочь? Хочешь, чтобы я тебя вместо нее выебал, я не пойму?

Я быстро кинула взгляд в сторону двери, как бы выдавая свои мысли о побеге. Макс, естественно, мои помыслы понял и злобно хмыкнул, кивая, как бы соглашаясь со всем. Однако я почему-то была уверена, что ему не бездушный секс нужен был, а простая человеческая теплота и поддержка, чтобы справиться с тем, что он там натворил. И я очень хотела показать ему это.

— Я могу раздеться, ты же все равно все видел. Но до белья, — решила поставить условие, чтобы хоть как-то заполнить это молчание и шум воды.

— Так я же все видел, в чем смысл тогда? — выгнул он бровь и кинул взгляд на меня из-под упавшей на лоб челки. — Ладно, хрен с тобой, делай, что хочешь.

Несмотря на уверенность своих слов, я буквально заставила себя снять сарафан и с силой остановила себя от того, чтобы по привычке закрыться от него руками. Лифчик пока что надежно скрывал грудь, а трусы хоть немного отделяли меня от полной наготы. Громский пока не поворачивался, и мне казалось, что он делал это намеренно, чтобы я привыкла к такому своему положению рядом с ним.

Немного помявшись на месте, я сама приблизилась к нему, чтобы оценить его состояние. На удивление, на мужчине не было ни единой ссадины, кроме тех шрамов, что уже затянулись рубцовой тканью. Я опустила глаза на марлю и поняла, что она была запачкана чужой кровью, отчего меня хватили мерзкие, холодные мурашки прямо по позвонку.

— Чья это кровь? — мне, на самом деле, не хотелось знать ответа.

— Какая разница? — Громский, наконец, отмыл свою руку, и та раскраснелась от горячего напора. Ею же он притянул меня ближе, побуждая встать между его ног, оказаться практически вплотную прижатой к его телу. Максим прижался носом к моей макушке и втянул носом запах. — Тебе деваться теперь некуда. Отмоешь меня в любом случае, ясно?

— Хорошо, — покорно кивнула я.

— Серьезно? Ни малейшего сопротивления? А если я полезу к тебе с намерением трахнуть, что ты делать будешь, м?

— Тогда ты потеряешь ко мне интерес, поскольку я перестану быть девственницей, и отправишь в свой гарем. А там девушки изуродуют мне лицо, и тогда ты в конец избавишься от меня, — выпалила я на одном дыхании, примерно так представляя себе дальнейший сценарий.

Макс, положив руки мне на плечи, отстранил от себя, чтобы заглянуть в глаза. Мне уже было неловко и не по себе, поэтому я не смогла поднять головы, просто сверлила взглядом его татуировку на животе в виде револьвера.

— Интересно. Думаешь, я следую принципу «презерватива»?

— Что? — непонимающе уставилась я на него.

— Одноразовая девушка для секса, как и одноразовый гондон. Раз больше не девственница, то больше не пригодна. Ну, знаешь, использованный гондон ты уже не натянешь на член во второй раз, так и с девушкой, получается? Ты так думаешь? — губы Громского исказились в поистине паршивой ухмылке.

— Я понятия не имею, о чем ты сейчас. Я услышала это от наложницы. Они ведь все были девственницами, когда попали к тебе? А теперь просто твои рабыни...

— Блять... — Макс убрал от меня руки и зарылся пальцами в волосы. Сигарету он уже давно убрал, как только я к нему подошла, но я буквально кожей ощутила желание мужчины снова закурить. — Этот гарем набирал еще мой отец. Со дня его смерти я не брал ни одну новую девушку. Отец набирал молоденьких, но не все были невинны, поверь мне.

— То есть...

— То есть, тебе напиздели, а ты уши развесила, — Макс потер ладонями лицо и хмыкнул.

Я определенно была уже красная, но, скорее, не от стыда, а от того, что здесь было душно из-за пара. Ванна уже наполнилась практически до краев, и Громский выключил воду. Выпрямившись, он начал раздеваться полностью, на что я спешно отвернулась.

— Я все еще могу дать шанс тебе уйти и позвать кого угодно из наложниц, — послышалось позади вместе с шуршанием одежды.

— Я помою тебя, мне не сложно, — отозвалась я, неловко заламывая пальцы.

— В обморок не упадешь?

— Не знаю...

— Тц.

Когда позади послышался всплеск воды, я, набравшись духу, обернулась. Пока я лишь видела голову мужчины, которую он откинул на спинку ванны, и его руки, покоящиеся на бортиках. Вся его поза кричала о том, как он устал. Облизнув сухие губы, я приблизилась.

— Заметь, ты сама этого захотела.