Прятал от себя правду
Я сидел на стуле у её койки и ловил себя на том, что не могу оторвать глаз от монитора над её головой. Писк сердечного ритма успокаивал и одновременно сводил с ума. Дана лежала бледная, с сухими губами, тонкие пальцы безвольно лежали на белой простыне. На запястье — катетер, из прозрачной трубки медленно капал раствор. Врач сказал: «Дезинтоксикация. Капельницы, сорбенты, витамины. Плюс наблюдение в течение минимум двух суток».
Я кивал, будто всё это понимал, хотя на самом деле слышал лишь отдельные слова: «жидкость», «печень», «сердце». Он ещё добавил, что будут делать анализы каждые несколько часов, следить за электролитами, возможно подключат кислород, если станет хуже. Для меня это звучало, как инструкции по спасению космонавта, а не хрупкой девушки, которая ещё недавно покоряла сердца фанатов и выступала на концерте
Слева от меня сидела Настя вцепившись руками в пластиковый стаканчик с водой — она, кажется, боялась, что если отпустит, всё это окажется сном. Справа Ира без конца поправляла одеяло, хотя оно никуда не сползало. Их тревога была громкой, внешней. Моя же словно застряла где-то внутри груди и распирала изнутри, не находя выхода. Иногда созванивался с Темой, но не говорил ничего ведь держал обещание перед Даной что никому не расскажу, Артёму и Улансу мы сказали что на отдыхе, это было первое что пришло в голову. Уланс конечно был немного зол, но ничего, он перенес обучение на права и всю возню с документами, а что то даже сделал сам
Медсестра привычно сменила систему, тихо постучала по трубке, проверила скорость капель. «Организм нужно очистить, вывести токсины, восстановить баланс. Главное — сейчас она под присмотром, всё будет стабильно». Она говорила спокойно, даже мягко. Каждый раз когда приходили врачи Дана держала мою руку, этот раз был не исключением, в тот момент мне показалось, что в мире больше ничего нет: ни запаха лекарств, ни белых стен, ни холодного света ламп. Только её рука и мой страх.
Я пытался объяснить себе, что это просто дружба. Что я волнуюсь так, потому что она как сестра моему другу, потому что знаю уже многое о ней, её смех, её упрямство. Но чем дольше сидел рядом, тем отчётливее понимал: это уже не просто «волнуюсь». Это рвёт меня изнутри, заставляет представлять худшее, а потом облегчённо выдыхать, когда монитор над ней ровно отбивает такт её сердца.
И мне вдруг стало страшно — не за неё, а за себя. Потому что, возможно, я впервые начал понимать, что значит по-настоящему любить.
Врач остановился у её кровати, пробежал глазами по записям и, словно заметив нас впервые, заговорил спокойным, но твёрдым голосом:
?: — Сейчас главное — вывести всё лишнее из организма. У неё стоит капельница, это поможет очистить кровь и восстановить силы. Завтра будут повторять. Дадим лёгкие препараты для печени, витамины, много жидкости. Несколько дней придётся побыть под наблюдением — мы должны убедиться, что сердце работает ровно и дыхание не сбивается. Обычно на восстановление уходит от трёх до пяти,семи дней.
Я кивнул, хотя внутри всё протестовало: «Несколько дней» звучало как целая вечность. Но, глядя на его спокойное лицо, я понял — так и должно быть. И, может быть, впервые за день почувствовал хоть какое-то облегчение.
Наступал вечер. За окном садился августовский закат — и казалось странным, что где-то там жизнь продолжает идти своим чередом, люди спешат домой, включают чайники, смеются, а мы сидим здесь и держим за руку Дану, боясь, что она снова отключится
?: — вообще так нельзя но может остаться только один, — мягко сказала медсестра, заглянув внутрь. — Остальным придётся уходить, уже поздно.
Ира тяжело вздохнула, посмотрела на Настю, и они обе поднялись. Их шаги по коридору звучали тише, чем обычно — словно они боялись потревожить её сон, ведь Дана незаметно уснула. Я же остался, не отпуская руку Даны. В груди было странное чувство: тревога ещё не ушла, но поверх неё проступало что-то другое, более яркое и упрямое.
Я смотрел на её лицо, на медленно подрагивающие веки, и понял, что всё это время прятал от себя правду. Я не просто боялся потерять подругу. Я боялся потерять её — ту единственную, без которой вдруг стало немыслимо жить.
Я остался один в палате. Снаружи в коридоре слышался шорох шагов и редкие голоса медсестёр, но здесь царила тишина, нарушаемая только ритмичным писком прибора. Я сидел, всё ещё держа её за руку.
Вдруг Дана слегка пошевелилась, губы дрогнули, а я наклонился ближе.
Д: — Ты… тут? — еле слышно. Голос был хрипловатым
— Тут, — ответил я сразу, сдавленным шёпотом. — Никуда не ухожу
Она медленно открыла глаза — усталые, затуманенные, но всё равно такие знакомые. Несколько секунд смотрела на меня, будто проверяя, не сон ли.
Д: — Прости… — выдохнула она.
Я резко качнул головой:
— Не надо. Просто лежи спокойно, всё остальное потом.
Её пальцы чуть крепче сжали мою ладонь.
Д: — Я боялась, что… ты ушел..— она запнулась, а глаза затуманились слезами.
— Не смей, — перебил я и попытался улыбнуться, хотя голос предательски дрогнул. — Я не уйду, понялa? Не переживай
Она смотрела на меня ещё мгновение, будто искала в моих словах правду. А потом тихо улыбнулась — совсем чуть-чуть, но от этой улыбки у меня сжалось сердце.
Д: — Спасибо, — сказала она и прикрыла глаза.
Через пару минут дыхание её выровнялось, она уснула. Я сидел, не отводя взгляда от её лица, и думал о том, что если она вдруг исчезнет — я не смогу этого пережить. И в то же время впервые позволил себе признаться: я чувствую к ней больше чем дружбу или какие либо рабочие отношения, но только сейчас это ударило с такой силой. Я впервые такое ощущал
Я провёл рукой по её волосам, осторожно, боясь разбудить, и шепнул так тихо, что сам едва услышал:
— Пожалуйста, живи. Ты нужна мне больше, чем всё на свете..
И снова в палате осталась только тишина, ровный писк прибора и мои собственные мысли, в которых не было больше ни сомнений, ни вопросов. Было только одно — я не имею права её потерять.
---------------------------------------------------------
Я не могу тебя отпустить,
Ты - моя надежда, моя сила,
В твоих глазах хочу я жить,
Чтоб ты меня всегда любила.
---------------------------------------------------------