Мой рокен-н-ролл

В гостинице всё оставалось спокойно. Давид, не зная о том, что происходит в тени его отдыха, наслаждался своей свободой, даже когда смерть всё больше приближалась. И даже когда на горизонте уже не оставалось никаких иллюзий, он всё ещё пытался сохранять спокойное лицо.

А Никита... Никита держал полный контроль, но это не означало, что он чувствовал себя в безопасности. Каждый шаг всё больше приближал его к тёмной черте, за которую он уже не смог бы вернуться.

Никита сидел на берегу, смотря на волны. В его руке был нож, который он только что спрятал в песок. За спиной слегка хрустел песок, когда Давид подошел.

Давид (с недоверием):
— Что ты там делаешь? Уже второй день подряд сидишь, как какой-то таинственный наблюдатель. Что-то не так?

Никита (улыбается, скрывая нервозность):
— Да ничего, просто подумал, что этот пляж как раз идеален для уединения. Просто... размышляю.

Давид (с подозрением):
— Размышляешь? А не слишком ли это большая пауза для отпуска? Что, у тебя тут ещё какие-то неразрешённые дела?

Никита (спокойно, слегка хихикая):
— Да не переживай ты так. Все эти заботы о соседях и неприятные новости — ты лучше наслаждайся моментом. Все эти люди, эти волны, эти небеса... Всё же у нас тут отпуск, не так ли?

Давид (слегка нервничая, оглядываясь):
— Не знаю, Никита. Тут как-то слишком много всего. Сосед исчез, потом ещё люди... И где мы? В гостинице полная тишина, а ты — наедине. Что-то не так, чувак.

Никита (наклоняется ближе, голос меняется на более серьёзный):
— Ты заметил, что всё это совпадает? Люди, которые приближаются к тебе, исчезают. И ты не можешь это отрицать. Ты же видел. Но ты ничего не знаешь. И тебе не нужно знать.

Давид (с дрожью в голосе):
— Ты что, серьёзно? Это не просто... не можно так спокойно к этому относиться. Что происходит на самом деле? Ты что-то скрываешь, Никита.

Никита (слегка наклоняя голову, пытаясь сохранить спокойствие):
— Давид, если ты хочешь узнать больше, тебе лучше подумать, хочешь ли ты действительно знать. Потому что всё это гораздо сложнее, чем кажется. Сейчас это выглядит как просто случайность, но на самом деле... всё гораздо темнее.

Давид (делает паузу, смотря ему в глаза):
— Что ты имеешь в виду? Почему я должен это слышать от тебя, а не от кого-то другого?

Никита (быстро поворачивается, пытаясь не выглядеть слишком нервным):
— Просто доверься мне. Ты не хочешь быть частью того, что происходит за кулисами. Ты хочешь оставить это позади. Ты хочешь, чтобы всё было как раньше.

Давид (перехватывает его взгляд):
— А ты? Ты не хочешь?

Никита (делает шаг назад, его лицо серьёзнее, чем когда-либо):
— Я не могу вернуться назад, Давид. А ты? Ты всё ещё хочешь быть частью этого? Ты не понимаешь, как далеко мы зашли.

Давид (с гневом и сомнением):
— Ты меня пугаешь. И я не знаю, хочу ли я узнать всё это. Но я обещаю тебе, что я разберусь в этом.

Никита (чуть мрачно, с выражением, которое кажется чем-то между жестокостью и разочарованием):
— Ты хочешь разобраться? Ты думаешь, что есть такой путь? Я не знаю, есть ли он. И если он есть — ты не будешь готов к тому, что ждёт тебя.

Роменский начинает всё больше беспокоиться из-за странного изменения в поведении Никиты. Его друг, похоже, стал совсем другим. В его глазах было что-то настолько подозрительное, что это не могло оставить равнодушным никого, даже самого Роменского. Он начал ощущать страх, но не мог понять, почему именно. Никита как будто стал другим человеком, и это не походило на обычные изменения настроения.

Всё изменилось, когда Роменский узнал о новой жертве — девушке, которая вчера подошла к нему на пляже. Она была симпатичной, и казалось, что их встреча должна была быть обычной. Она попросила его дать номер, но он не успел ответить, так как она исчезла, и о ней забыли до утра.

Роменский узнал, что её тело нашли на пляже, а в доказательствах был обнаружен кусок синей одежды. В этой одежде был вырез, который напомнил ему что-то знакомое. Посмотрев на это, он вспомнил, что тот же кусок был на куртке Никиты. А ещё больше — он вспомнил, что Берг вернулся с порванным плащом, и этот кусок ткани был недоступен. Вот тогда он начал понимать всё.

Роменский не мог больше молчать. Он подошёл к Никите, и его голос стал твёрдым, как никогда раньше.

Роменский (с гневом и недоверием):
— Никита, что ты сделал?! Я начал понимать, что происходит. Все эти исчезнувшие люди, всё это... это ты, не так ли? И этот кусок одежды, который ты оставил на месте преступления, я вижу, он твой! Ты не можешь больше скрывать это от меня!

Никита (слегка удивлённо, но сразу начинает отрицать):
— Что ты несёшь, Роменский? Ты опять начинаешь свои паранойи. Это какой-то совпадение! Я ничего не знаю о этой девушке и теле. Это просто случайность.

Роменский (заворожённый, но уже с явными обвинениями в голосе):
— Совпадение? Ты хочешь, чтобы я в это поверил? Вчера ты был с нами, а теперь снова исчез и вернулся с порванным плащом. И этот кусок ткани точно не был тут раньше. Я всё понимаю. Почему ты молчишь? Почему ты не можешь объяснить это нормально?!

Никита (оживляется, но старается оставаться спокойным):
— Слышишь, Роменский, это не твое дело. Ты не можешь меня обвинять без доказательств. Если я что-то и знаю, то это не твои проблемы. Отпусти меня!

Роменский (срывая голос, разъярённый и потрясённый):
— Отпусти меня? Ты хочешь, чтобы я остался с тобой, когда ты убиваешь людей? Это что, какой-то злой сон? Отвечай мне, Никита! Что с тобой случилось?! Кто ты теперь?! Что ты делаешь?!

Никита на мгновение остановился, как будто размышляя, стоит ли объяснять ситуацию. Он понимал, что сколько бы он ни пытался отрицать, всё больше людей становились подозрительными, и его секрет вот-вот раскроется. Но ему не было куда отступать. Дела зашли слишком далеко.

Никита (с спокойной улыбкой, которая могла быть даже жестокой):
— Ты хочешь знать правду? Ты действительно хочешь услышать? Ты не поймешь, Роменский. Я не тот человек, которым был раньше. Это стало частью меня, и ты уже не сможешь это изменить. Может, лучше молчать, чтобы твоя жизнь осталась целой?

Роменский (чувствуя, как сердце бьется в груди, и каждое слово Никиты кажется для него ударом):
— Ты меня просто... предал. Я думал, мы друзья. Я думал, ты был нормальным, а не таким чудовищем, каким оказался.

Никита на мгновение замолчал, потом, как бы успокаиваясь, сказал, почти шепча:

Никита:
— Всё, что ты можешь сделать, это наблюдать, как всё разваливается вокруг тебя. Это был твой выбор, Роменский. А теперь будет поздно.

Никита (снимает руку с плаща и успокаивается, его тон меняется на более мягкий):
— Давид, ты не понимаешь, почему я это делаю. Я не хочу тебя пугать... Ты для меня значишь всё. Я пообещал матери, я пообещал сестре, что защищу их. Я — тот, кто охраняет свою семью. Это не просто так... Это — всё ради тебя, ради нас.

Давид (со слезами на глазах, его голос ломается, он тяжело дышит):
— Как это может быть ради нас? Ты убиваешь людей, Никита... Как ты можешь сказать, что делаешь это ради меня? Это не защита! Это... это... что? Я не могу это понять!

Никита (медленно подходит ближе, его глаза смягчаются, но в них всё ещё остаётся тёмная глубина):
— Ты не понимаешь, Давид. Если я не сделаю это, то всё, что мы строим, всё это разрушится. Я даю тебе то, чего не было у меня — безопасность, спокойствие. Я сделаю всё, чтобы тебя не коснулись эти люди, чтобы мы оставались вместе. Ты и я, мы — семья.

Давид (плача, прячет лицо в футболке Никиты, его голос переполнен эмоциями):
— Я не могу так жить, Никита... Это забирает всё. Мне страшно, мне больно. Ты не можешь так просто решать за нас, за меня, за других. Почему всё так, почему я не могу быть с тобой, не боясь... почему?

Никита (мягко прижимает его к себе, его руки обвивают Давида, пытаясь успокоить):
— Я знаю, что ты боишься. И я тоже боюсь, но мы с тобой сильнее. Мы должны быть сильными. Я пообещал ей, что буду защищать тебя, твоих близких, и я сдерживаю слово. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за того, что я делаю. Это единственное, что я могу сделать для нас.

Давид (горько, но пытаясь сдержать слёзы, погружается в его объятия):
— Я не знаю, смогу ли я это принять, Никита... Это так тяжело. Я не могу отпустить тот образ тебя, которого я хотел видеть... Ты был другим. Я не хочу быть частью всего этого.

Никита (шепчет, держит его ближе, уверенный в своих словах, хотя в его глазах читается сомнение):
— Ты не понимаешь... Это ради нашего будущего. Я делаю это, чтобы мы могли быть вместе. Я хочу, чтобы ты был со мной, а не просто был рядом. Я хочу, чтобы ты мог спокойно спать ночью, зная, что я сделаю всё, чтобы ты не пострадал.

Давид (снова заплакал, его голос разрывается, и он прижимается к Никите с последними силами):
— Я... Я не хочу потерять тебя. Но я боюсь того, кем ты стал. Я не могу это принять, не могу видеть тебя таким... Почему ты так изменился?

Никита (оставляя руку на его спине, пытаясь успокоить его):
— Я изменился, потому что мир вокруг нас меняется, и ты этого не можешь избежать. Я не хочу, чтобы это было тяжело для тебя, но если я не буду делать всё, что могу, ты и все остальные окажетесь в опасности. И ты, Давид, должен быть моей поддержкой. Без тебя я не смог бы это сделать. Ты — мой компас.