Глава 11. Дом на деревьях
За воротник моего комбинезона проникла шустрая ледяная струйка.
Ой! Еще одна!
Вода растекалась по груди, бежала по кубикам пресса, скапливалась в ликерной рюмочке пупа, чтобы оттуда продолжить свое увлекательное путешествие в гущу паховых зарослей, где притаился страшный зверь ху-ху, бойтесь этого зверя, рано созревшие красные шапочки, беспечно идущие к своим бабушкам через лесные чащобы...
Тьфу ты! Струек стало две! И вторая течет по лбу, по скулам и тоже норовит за шиворот.
Я выругался в голос и окончательно проснулся.
Уселся. Шею ломило — как всегда бывает, когда мне приходится спать на чем-либо, помимо моего ортопедического матраса, набитого перегородками грецкого ореха, который я выменял у Самогона на редкий артефакт «снежинка».
Так-так... Где это мы?
На спальном мешке с эмблемой «Справедливости», давно почившего клана, к которому я много-много лет назад принадлежал, растеклась холодная лужа в форме озера Байкал. Волосы мокрые. Шея мокрая. Я поднял глаза.
По крыше, которая находилась в метре от меня, неистово барабанил дождь. Крышей последний раз занимались, как видно, довольно давно. Она успела прохудиться, причем по закону подлости — сразу в нескольких местах надо мной...
Какое счастье, что дождь пошел лишь под утро! Хрен поспишь под такую барабанную дробь. И ладно бы снились тонущие красные шапочки с бюстом не меньше третьего размера, но ведь вместо них всякие мысли в голову лезут. А с ними ненужные сожаления, страхи, воспоминания о Лодочнике!
Грянул гром. Затем еще раз, да так близко, что у меня заложило уши.
Я поморщился — болела голова.
Просачиваясь в комнатку, струи воды барабанили по половым доскам и, когда им это надоедало, споро ускользали в щели между ними, устремляясь к объятой ненастьем земле.
Земля находилась в десяти метрах под нами.
Да, в десяти метрах.
Потому что остаток той памятной ночи, когда пал Речной Кордон, мы с Тополем провели в доме на деревьях, некогда принадлежавшем сталкеру по прозвищу Нашатырь.
Я просидел не менее двадцати минут, флегматично вслушиваясь в осенний дождь.
Дождь был вездесущ — тарабанил в крохотное стеклянное окошко, швырял горсти капель в дверь, атаковал старую крышу.
Меж тем в моем мозгу медленно всплывали многочисленные подробности вчерашнего дня. Вот мы с Лодочником мчимся на чудо-лодке, паря над черными водами Припяти. Вот нас сцапали военсталкеры. Вот мы в капонире, стены которого плесень исписала причудливыми узорами. Наконец, бойня, кровь, мясо, истошные крики нечеловеческой боли и неутоленной ярости...
Помню, как, бросив разрушенный трамплином грузовик, мы бежали к пристани, как нелепо и страшно в сиянии ожившей «пирамиды» погиб Лодочник...
Потом мы с Тополем обнаружили, что пройти к схрону Кабула, как я собирался, никак не получится. И что идти надо дальше.
Самым тяжелым оказался последний участок маршрута — окрестности мертвого города Припять, где кишмя кишели зомби. Пришлось уложить с полдюжины, хотя мы и уклонялись от столкновений как могли. Ситуация осложнялась тем, что мне, и без того теряющему сознание от усталости, приходилось не только нести рюкзак, где имелись запасы на двоих и два спальника, но и понукать Тополя, которому досталось побольше моего — он получил касательное ранение головы.
Но мы все же добрались до рощи великанских грабов. И даже нашли То Самое Дерево — граб, чья феноменально густая крона, дополненная переродившимися, пышными паразитами-омелами, скрывала дом, о самом существовании которого в Зоне знали человек пять, не больше. Дом, который построил Нашатырь.
Я выстрелил в едва заметную мишень на первом ярусе ветвей. С третьего раза попал. Повинуясь немудрящей автоматике, нам на голову свалилась веревочная лестница. Я попробовал ее рукой. И, убедившись, что за прошедший год она осталась такой же крепкой, полез первым. Я знал наверняка, мой пример заставит обмирающего от боли Тополя шевелиться...
— Ну как ты, Костя? — спросил я, когда Тополь наконец проснулся.
Левый глаз моего боевого товарища напух и стал похож на пельмень. Его левый висок украшала плотная нашлепка из спекшейся крови шириной с ладонь. Волосы на голове были всклокочены и спутаны, а на затылке — так и вовсе обожжены.
— Как? Да бывало и хуже, — задумчиво процедил Тополь.
— Это когда еще? — недоверчиво спросил я.
Какая бы ни случилась передряга, она каждый раз кажется мне единственной и неповторимой. Небывало трудной. И беспрецедентно опасной! Такое свойство характера, наверное. А вот у Тополя такого свойства нет.
— Когда? Да хотя бы помнишь, возле Госпиталя, когда мародеры нас на дыбах над канализационным коллектором подвесили... Что-то им нужно было... А, чтобы мы их к своему схрону отвели... У меня потом суставы два месяца крутило. Никакие пилюли боль не брали. Вылечился, только когда к Болотному Доктору сходил. И голову Михая, предателя, ему пообещал...
История, о которой вспомнил Тополь, имела место пять лет назад. Тогда мы были победнее и, соответственно, понахальнее. Не один раз алчность бесплатно закидывала нас в такие мрачные дыры, куда мы теперь и за большие деньги-то не сунемся...
— А я думал, — сказал я, — ты имеешь в виду тот раз, когда Слон на минах анфоровских по неосторожности подорвался. А ты в старинный капкан угодил...
— А-а... Я тогда был уверен — точно кони двину... Оказалось, ерунда. А вот тебя тогда здорово приложило.
Я покачал головой — после того случая я полгода не смотрелся в зеркало. Ждал, когда ожоги подзаживут.
Как ни крути, у нас с Тополем была богатая совместная история. Которая однажды чуть не закончилась. Но вчера вроде бы началась вновь.
— Лечиться будешь? — Я потряс в воздухе флягой.
— Буду... Ч-черт, до чего же мне этот дождь на нервы действует...
В обычном своем состоянии я счел бы остро необходимым подковырнуть Тополя за дождебоязнь.
Ведь сталкеры делятся на две категории. Первая — те, которые ходят по Зоне в дождь, научились это делать виртуозно и получают от этого удовольствие. И вторые, которые дождь ненавидит, а все его преимущества (в виде четко оконтуренных аномалий и относительного безлюдья) считают несущественными.
Такие ни за что не пойдут по Зоне сквозь плотную завесу водяных струй, будь они даже в самом расчудесном защитном экзоскелете. Их, видите ли, одолевают дурные предчувствия.
Обычно сталкеры первой категории не выносят сталкеров второй. Но у нас с Тополем все было мирно. Хотя я был из «категории один», а он — из «категории два».
Несколько раз мне даже удавалось заставить упрямого Тополя наплевать на свои «предчувствия». Но куда чаще Тополь брал верх.
Тополь вернул мне флягу и достал аптечку. Наморщив свой высокий лоб, он принялся накладывать едко пахнущую мазь на неглубокую рану над виском. Рядом с порезом красовался синяк немалого размера.
Тополь казался таким несчастным... В общем, я решил, что дальше тянуть некуда.
— Костян... Я, собственно... Зачем к тебе вчера пришел-то?
— И зачем? — Тополь оторвал взгляд от раны и посмотрел на меня своими большими глазами старого сенбернара.
— Чтобы... хм... Извиниться.
— Извиниться?
— Да. За тот случай. Ну, в мае. Когда я, ну... твою Женьку шлюхой назвал.
— А, вот оно как...
— И за то, что машину твою требовал... Пьяный... И за то, что жлобом тебя называл. В общем, — тут мой голос предательски дрогнул, — я не очень знаю, как это нужно делать. Потому что никогда и ни за что обычно не извиняюсь, оно как-то и без этого прокатывает. Но... в общем... прости меня за все, дружище! И пусть меня накажут Хозяева Зоны, если я сейчас тебе вру!
Тополь отвел глаза и вперился в затянутый паутиной (нормальной паучьей паутиной, не «паутинкой»!) угол нашего двухместного гроба на деревьях.
Он думал о чем-то. Что-то решал.
«Вот выхватит сейчас пистолет, всадит в меня обойму со злости — и прав будет!» — идиотские мысли так и лезли в мою голову.
Наконец Тополь посмотрел на меня в упор. Его глаза были сухими, воспаленными.
— Ты это... насчет Женьки прав оказался. Она помимо меня с Кашей и его братом жила. Так что я за это на тебя уже не злюсь. А вот насчет машины ты и впрямь тогда немного перебрал. Думаю, все дело в том, что тот вискарь, который мы с тобой пили, был немножечко того. Вот у тебя крыша и поехала.
— «Того» — в смысле поддельный?
— Ну да. Ряженый. Но это классно, — видно было, что каждое слово дается Тополю с трудом, как и мне, — что ты счел нужным передо мной извиниться. И даже на Речной Кордон за мной приехал. Но только...
— Что только?
— В общем, я тебя уже простил. По большому счету, мы оба виноваты были.
— Вот как? — Я, не скрою, офигел.
— Ну да... Не нужно было так нажираться. В нашем возрасте глупо это — нажираться, как пацанам. Вот, соответственно, и результаты...
«А ведь Речной Кордон что-то в нем и впрямь изменил», — подумал я.
На самом деле по части «нажираться» Тополь всегда был профессором. И вот же — какие песни запел! Не хуже моей школьной учительницы Людмилы Ильиничны по прозвищу Моралистка! Впрочем, если посмотреть на эту тему отстраненно, Костя был прав — с загулами до бессознательного состояния и впрямь надо бы заканчивать. Ибо...
— А можно спросить? — робко произнес я.
— Спрашивай.
— Почему ты, если давно меня простил, четыре месяца в «Лейке» не показывался? В военсталкеры ушел?
Тополь наморщил лоб, сдвинул брови и замолчал. Я бы употребил литературное клише «повисла пауза», если бы не уверенность, что Тополь намеренно ее «повесил».
Минуты три мы сидели в тишине. Дождь, уже обессилевший, лениво колотил по дряхлой крыше нашего скворечника.
Я думал о Нашатыре, хозяине скворечника. Нашатырь любил промышлять именно в этом районе. Причем охотился он почти исключительно за «каменными цветками», которых в здешних местах было хоть задницей ешь.
Работал Нашатырь в одиночестве. В свободное же время писал — не то художественную книгу, не то мемуары в толстой тетради с клеенчатой обложкой. Бывало, зачитывал мне из этой тетради, были там даже стихи...
Вспомнил я и о том, как Нашатырь пропал без вести три года назад.
Это было зимой, в канун Нового года. Мы дважды ходили его искать в окрестностях ЧАЭС, откуда его ПДА в последний раз посылал сигнал подтверждения. И оба раза — с нулевым результатом.
Кто-то из «монолитовцев», с которыми общался на тему Нашатыря по нашей просьбе Любомир, сказал, что и впрямь видел его тело у северного входа на территорию АЭС. И что следы насилия на теле явственно указывали на то, что сталкером собиралась отобедать оголодавшая псевдоплоть. Эх, Нашатырь-Нашатырь... Какой сталкер был! А пропал как заяц.
Впрочем, кто как, а я лично никогда «монолитовцам» не верил. С чего бы мне верить про псевдоплоть и Нашатыря? Уж больно Нашатырь опытный был, чтобы стать добычей переродившейся свиньи...
— Я в «Лейку» к тебе не приходил, потому что хотел понять, какая она, другая жизнь, — наконец ответил Тополь.
— Как ты думал это понять, брат?
— Ну, «Лейка» и все наше шевеление вокруг нее — это как бы и есть моя «основная жизнь». Ходишь за хабаром, продаешь его Хуаресу, потом пивцо потягиваешь, знакомишься с барышнями... В Ялту отдыхать ездишь, там гудишь в казино или на катере рассекаешь... Это и есть «основная жизнь». Так вот к тому моменту, как мы с тобой поссорились, у меня такое чувство вызрело, что меня от этой основной жизни уже порядком тошнит, просто выворачивает! Упаси Черный Сталкер, меня тошнило не от тебя конкретно. И не от Женьки, хоть она и дрянь. И не от «мохито», который смешивает Любомир, хотя в нем, как на мой вкус, слишком много мяты. И даже не от необходимости все время пересекать Периметр, трястись за свою шкуру, выцеливать обнаглевших бюреров и воевать со случайными снорками...
— От чего тогда?
— Да от всего этого вместе! Это как коктейль из рома с колой. Тебе может до смерти осточертеть ром с колой. И ты даже смотреть на эту коричневую жидкость в стакане не сможешь без отвращения. Но к самой коле или к самому рому у тебя, возможно, никаких претензий и не будет.
— И ты решил найти другую жизнь, которая была бы не похожа на эту самую «основную жизнь», и поэтому устроился служить на Речной Кордон? — проявил догадливость я.
— Ну, если бы я действительно хотел устроить себе Другую Жизнь, я бы уехал в Магадан, пошел пахать на золотые рудники, женился на учительнице младших классов по имени Зина, она родила бы мне двух деток — мальчика и девочку, — и жил бы я себе поживал в двухкомнатной квартире посреди спального района этого самого Магадана. А так, на Речном Кордоне, это была лишь «в чем-то другая жизнь», а не сама «другая жизнь». Понимаешь?
— В общих чертах, — кивнул я. — Ну и как, успешно это ты... на Речном Кордоне?
— С одной стороны, вроде да. Я хотел перемен — я перемены получил. Но с другой стороны, на Речном Кордоне оказалось скучновато.
— Французы заманали?
— Они, родимые. Лягушатнички... Бонжур-тужур, мерси-вуаси... В шары свои как начнут играть — хоть святых выноси. Я тупее игры в жизни не видел! Или вот вино пили все время — за завтраком, за обедом, за ужином. А мне лично — что от этого вина? Оно мне не впирает, между прочим. Так, пустая трата времени... Все равно что компот хлебать! Или вот, бывало, как примутся губу катать, кто и что себе купит, когда из армии уволится! А я слушаю все эти губозакатайки и думаю: вы сначала доживите до увольнения, а потом уже и будете онанизмом заниматься, так ведь и сглазить можно... Но молчал, конечно. А ведь прав был, как теперь выясняется.
— Приставали? — спросил я встревоженно, припоминая читаную в газете статистику, согласно которой двадцать процентов мужчин Франции во время социального опроса признались в том, что хотя бы один раз имели гомосексуальный контакт. «А сколько же процентов не признались, промолчали?» — ужасался по этому поводу я.
— Да нет. Они нормальные были. Только скучные очень...
— А наши?
— Да и наши занудами оказались — в карты разве что неплохо играли. Но самое мерзкое — это ощущение, что ты просто занимаешь чье-то место. Что на твоей должности должен работать какой-нибудь Петя Сидоренко, Олесь Прохорчук или Джамаль Абдуллаев, молодой честный парень, который хочет добра, которому характер свой ковать надо... А мне чего характер ковать? У меня он уже и так... чугунный! — Тополь посмотрел на меня не без самодовольства.
— Что есть, то есть, — согласился я с «чугунным» характером. — Но, кстати, заметь, будь на твоем месте тот самый молодой парень, условный Петя Сидоренко, он бы вчерашнюю ночь вряд ли пережил. Так и остался бы там лежать на крыше капонира. Навсегда.
— С этим я спорить не буду. — Тополь степенно кивнул.
— То есть я очень вовремя явился. Потому что ты и сам уже собрался уходить, верно?
— Думаю, еще пару месяцев я на чистом мазохизме протянул бы... А кстати, что тебя-то, кроме мук совести и желания мириться, ко мне привело? Ты что-то там про озеро упомянул во время допроса. Это правда была? Или так?
На какие-то доли секунды мне захотелось рассказать Тополю все. Про визит Рыбина-в-штатском, про контейнер КМПЗ, затерянный невесть где на берегах Янтарного озера, про секретность и про мегагонорар, обещанный мне за то, что контейнер этот в «Лейку» невредимым доставлю.
Но потом меленькое благоразумие взяло верх.
Мне вдруг показалось: если я скажу всю правду, Тополь точно откажется. Придумает какой-нибудь предлог, разведет философию вроде этой, про «основную жизнь» и «другую жизнь», и... откажется. В конце концов, он ранен, он устал, имеет право. И я решил, что пора вытаскивать из рукава главный козырь.
— Повод был, конечно. Мне тут Синоптик на одну штуку наводочку дал. Незабесплатно, как обычно. И я подумал, что... ты мне не простишь, если я тебе о ней ничего не скажу.
Я посмотрел на Тополя со значением.
Мне хотелось, чтобы он сам догадался, что я имею в виду.
В наступившей ошеломляющей тишине — дождь прекратился, в воздухе пахло отсыревшим деревом и шампиньонами — я услышал, как в большой голове Тополя скрипят от натуги его большие мозги.
— Про «звезду», что ли? — наконец спросил Тополь. Его глаза лучились неподдельной детской надеждой.
— Про «звезду»! — радостно подтвердил я.
— И где она?
— Да за Янтарным озером. В районе скважины номер девять.
— Серьезно, что ли? Два раза там был и никакой «звезды» не видел!
— Видел... Не видел...Ты же знаешь, Синоптик — надежная фирма.
— «Звезда Полынь»... Круто! Вот это круто, да! — всплеснул руками Тополь и улыбнулся глупо-счастливой улыбкой школьника, которому пообещали на день рождения железную дорогу самой дорогой модели.
— Так что, если хочешь, можешь туда хоть сейчас отправляться.
— Отправляться... Ты имеешь в виду — одному отправляться? — недоуменно спросил Тополь.
— Ну да. — Я сделал лицо скромняги.
— Ну уж нет. Я если пойду, то только с тобой. Один — один не пойду. Тем более за озеро.
— Если так, то я с удовольствием! Я был уверен, что ты так скажешь. Готов идти практически когда угодно.
— А точнее? Когда? — спросил Тополь, нетерпеливо потирая руки.
— Да вот сейчас позавтракаем — и пойдем. Если ты не против.
— Что ж... — причмокнул Тополь, как бы пробуя мое предложение на вкус. — Как говорили древние римляне, кто дает скоро, тот дает вдвойне! Но только подожди... — вдруг опомнился он. — Ты говоришь, это возле Янтарного. Значит, нам еще дня два туда топать. И дня три потом выходить. А это в свою очередь означает, что еды нам надо много...
— Не переживай, провианта я нагреб с запасом. — Взглядом я указал на свой необъятный рюкзак. — В основном концентраты, конечно... Но есть и неплохое вяленое мясцо! Воды нафильтруем — и будем живы.
— То-то я думаю, чего ты вчера волочился, как беременная самка бегемота? А оно вон что... Вяленое мясцо мешало!
Я ухмыльнулся. Не впервой мне было страдать за свое комфортолюбие и встречать грудью иронические выпады в адрес своей запасливости.
Пока Тополь заклеивал лейкопластырем стертые до мозолей ноги, я сообразил нам горячий завтрак: две чашки наваристого горохового супа с булочками, гуляш и крепкий черный кофе с лимоном. Все это мы с аппетитом умяли, а кофе выпили.
Мы сидели друг напротив друга возле низенького столика, который был намертво прикручен к полу в центре дома — как видно, Нашатырь тоже был не против поесть культурно.
— А можно вопрос, Костя?
— Ну.
— Что за польза от этой «звезды Полыни»? Ты мне уже сто раз обещал рассказать.
— Стоит дорого. Для начала.
— Что стоит дорого — я знаю. Это и мне тоже нравится. А еще?
— А еще — про нее всякое говорят. Как-то она там изменяет физические свойства пространства-времени... Что-то с метрикой там...
— С метрикой? Ты ничего не путаешь?
— Ну да. То есть нет, не путаю. Еще легенды ходят, что «звезда» как-то с воронками связана.
— Ну, эти легенды я тоже слышал.
— Вот и все. Да разве тебе мало, что это один из самых редких артефактов Зоны? — Костины глаза блестели полоумным блеском.
— Почему мало? Мне — достаточно. Главное, чтобы тебе мало не было!
Затем мы долго и нудно перепаковывали вещи (я достал еще один рюкзак, взятый специально для Тополя, и переложил в него часть поклажи).
Через полчаса мы, сбросив вниз веревочную лестницу, спустились из тайного убежища. Отовсюду капало, грабы зловеще постанывали, стылые травы распространяли тревогу и неуют.
Тополь, наш дождефоб, зябко поежился.
Я сориентировался. Бросил на Тополя ободряющий взгляд, и, взяв курс на юго-восточную опушку Рыжего Леса, мы пошли.