15 глава.Зоря моя последняя
Его пальцы разжались — медленно, нехотя, будто против собственной воли.
Аня метнула на него взгляд — две секунды, не больше. В этих глазах, таких знакомых, всё ещё читалось столько... слишком много.
Она рванула прочь, не могла больше смотреть.
Хотелось — о, как же хотелось! — послать к черту все обиды, все ссоры, все недоговорённости.
Притянуть его к себе.
Прижаться губами к этим вечно язвительным уголкам рта.
Забыться.
Но внутри кололо — противно, терпко, как после плохого вина.
Как после ужина, который ещё долго будет напоминать о себе утренней горечью на языке.
И она бежала.
Бежала от него.
От себя.
От этого проклятого чувства, которое, казалось, уже никогда не отпустит.
Аня шла быстро, сжимая кулаки, чтобы не дать слезам скатиться по щекам. Улица была пустынной, лишь редкие фонари бросали жёлтые пятна на асфальт.
И вдруг — плавное торможение, скользящий звук шин.
Рядом пристроился чёрный «Мерс», окно опустилось.
— Ты, красавица, чья будешь?
Голос — густой, с явным кавказским акцентом.
Аня метнула взгляд: мужчина не русской внешности, плотный, с тяжёлым взглядом. В Казани такие были только из одной группировки — той, которую даже местные пацаны обходили стороной. "Горячая кровь", как говорил Григорий Иванович.
— Я с Кощеем хожу, — буркнула она, шмыгнув носом.
Мужчина вдруг широко ухмыльнулся, открывая дверь.
— Так ты нам как раз и нужна.
Лёд пробежал по спине.
"Зачем сказала?! Господи, ну дура!"
Она попятилась, но было поздно.
Из машины вышли ещё двое — такие же крупные, с быстрыми, цепкими руками.
Дальше — как в тумане:
Резкий захват.
Ловкий бросок на заднее сиденье.
Аня напряженно сидела на заднем сиденье, удивленно осматриваясь. Ее не били, не связывали – даже руки оставались свободными. Но сердце бешено колотилось, будто пыталось вырваться из грудной клетки.
— Тебя как зовут?
Вопрос водителя заставил ее вздрогнуть.
— Аня, — выдавила она сквозь сжатые зубы.
Мужчина посмотрел на нее через зеркало заднего вида. Его спутники тоже уставились – изучающе, без злобы, но с каким-то странным любопытством.
— Не бойся, мы девчонок не трогаем, — сказал тот, что сидел справа. — Только твой женишок нашего парня убил.
Аня почувствовала, как в горле пересохло.
— Он вашего убил... а вы меня берете? Кровь за кровь? — голос ее дрогнул, но не от страха, а от ярости.
Третий мужик хмыкнул:
— Нет, девку мы не тронем – не по понятиям это. А вот твоего женишка... можно.
В груди у Ани резко кольнуло.
Теперь все стало ясно.
Почему она отмазывала его в отделе.
Кого он убил.
Не просто кого-то.
Чурку.
И теперь они используют ее как приманку.
Потому что знают – Костя приедет.
И тогда...
Она сжала кулаки, чувствуя, как страх сменяется холодной решимостью.
Он приедет.
И они его убьют.
А она...
Она только сейчас поняла, что до сих пор любит этого дурака.
И это может стать его смертным приговором.
Аня собрала волю в кулак, прежде чем задать следующий вопрос. Голос её звучал тише, но чётко:
— А кого именно убил?
Водитель резко сжал руль, костяшки пальцев побелели.
— Брата моего.
В этих словах было столько сдержанной ярости и боли, что Аня невольно сглотнула. Но страх уже начал сменяться странным спокойствием — тем самым, что накатывает, когда понимаешь: хуже уже не будет.
Она медленно перевела дыхание и спросила, глядя прямо в зеркало на водителя:
— Извините… а вы кто по национальности?
В салне воцарилась напряжённая тишина. Все трое резко повернулись к ней — изучающе, почти недоверчиво. Но Аня не дрогнула. Сидела прямо, сжав ладони на коленях, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
Наконец третий, сидевший сзади, хрипло бросил:
— Чеченцы.
От этого признания легче не стало.
Аня кивнула и замолчала.
Больше вопросов не было.
Только одна мысль, повторяющаяся, как молитва:
"Костя… не приезжай."
Через двадцать минут черный «Мерс» плавно въехал в ворота загородного особняка. Двухэтажный дом, дорогие иномарки во дворе, пара скромных «Лад» у гаража — видимо, для «дел».
Аню вывели из машины, не грубо, но и не мягко — как вещь, как разменную монету.
Она окинула взглядом двор. Здесь наверняка закопано не одно тело. И скоро, возможно, к ним добавится еще одно — Кощеево.
Её провели внутрь. Интерьеры говорили о деньгах, но не кричали о них — дорогая мебель, ковры, массивные люстры. На второй этаж поднялись по широкой лестнице.
Дверь открылась, и Аня увидела его.
Мужчина лет пятидесяти, седая борода, золотая цепочка на шее. Он сидел в кожаном кресле, курил, и глаза его...
Темные. Но теплые.
Как у Кости.
Аня невольно застыла.
— Садись, не бойся, — раздался грубоватый голос с горным акцентом. — Сейчас накормят, напоят. Жених твой приедет — и отпустим.
Его тон был почти отеческим, что пугало еще больше.
Аня молча кивнула, опускаясь на диван.
Они говорили "отпустим".
Но она знала — это ложь.
Костю здесь ждут.
И не для разговоров.
Старик медленно поднялся, поправляя цепочку на груди.
— Сейчас ему позвоним. Предупредим,— произнес он на ломаном русском и вышел, оставив Аню одну.
Она закрыла глаза, на миг ощутив хрупкое спокойствие. Но слишком ненадолго.
Дверь скрипнула.
Аня вздрогнула, ожидая увидеть очередного охранника.
Но вместо этого...
В комнату робко вошла маленькая девочка. Лет четырех-пяти, не больше. Темные волосы, большие глаза — как у ангела,хоть и с горбинкой на носу, выдавшей ее происхождение.
Девочка без страха забралась на диван рядом и устроилась, будто знала Аню сто лет.
— А тебя как зовут? — спросила она наивно, по-детски растягивая слова.
Аня невольно улыбнулась.
— Аня. А тебя?
— Зара.
Сердце Ани сжалось.
"Зоря моя последняя..."
Мысль пронеслась, горькая и страшная:
А вдруг эта девочка станет последним, кого она увидит перед смертью?
Но маленькая Зара, ничего не подозревая, устроилась ближе и доверчиво положила голову Ане на плечо.
Как будто так и надо.
Как будто они не враги.
Как будто здесь не готовится убийство.
Аня осторожно обняла ее, чувствуя, как что-то внутри переворачивается.
Этой девочке она не враг.
Но ее отцу...
Ее отцу Аня и Костя уже никогда не смогут стать своими.
***
Тишину в качалке разорвал резкий звонок телефона. Дед, хмурясь, швырнул недокуренную сигарету на пол, раздавил её каблуком и медленно подошёл к аппарату.
— Слушаю.
— Ало, Виталик. Ты мне Кощея к трубке позови.
Голос в трубке — грубый, с густым горным акцентом.
Дед на секунду замер, затем безмолвно отстранил трубку и обвёл взглядом зал. Его глаза остановились на Косте, который сидел, развалившись в кресле, и затягивался сигаретой.
— Тебя, Кость.
Кощей резко поднял голову. По лицу пробежала тень — что-то не так. Он встал, неспешно подошёл, взял трубку.
— Слушаю.
— Кощей, девчонка твоя у нас. Забирать будешь?
В груди у него что-то оборвалось.
— Ты чё с ней сделал, урюк? — голос стал низким, опасным, как рычание перед атакой. — Я приеду сейчас. И поубиваю вас всех нахер, чтоб ваши горбатые носы только могила видела!
Тишина в трубке.
Потом — тихий смех.
— Ждём, орёл.
Щелчок.
Гудки.
Кощей стоял, сжимая трубку так, что пластик затрещал.
Дед молча наблюдал.
Все в зале замерли.
Они уже поняли.
Костя едет на смерть.
И, возможно, забирает их всех с собой.