Малолетка||Кощей

Аня сидела в качалке "Универсама", изящно закинув ногу на ногу. Дым сигареты вился вокруг её пальцев, когда она слушала Виталика — или "Деда", как его звали в кругу своих. 

Рядом расположились его люди: самый крупный, которого все величали "Гена",да и это не кличка была а имя, и кудрявый "Фишер" — прозвище закрепилось ещё с детства, когда мать, отчаявшись усмирить его энергию, отдала парнишку в шахматный клуб. 

— Ну что, Анют, — Виталик откинулся в кресле, его голос звучал спокойно, но в глазах читалась стальная серьёзность. — Будешь моих пацанов латать — в деньгах не обижу. А доверяю тебе, как себе. Знаю тебя с пелёнок, да и отца твоего уважал. Так что не подведешь. 

Аня кивнула, нервно затягиваясь. Пепел с сигареты осыпался на пол, будто символизируя что-то безвозвратное. 

— Пацаны у меня правильные, — продолжил он, будто улавливая её мысли. — Тебя в обиду не дадут, да и сами не тронут. У нас тут порядок — как в армии. 

Он взглянул на часы, затем в сторону двери: 

— Сейчас с тренировки подойдут — познакомлю. 

Аня лишь молча кивала, но внутри всё ещё не укладывалось. Она — студентка-медичка, дочь бывшего офицера — теперь будет работать на бандитов?

Но когда дверь распахнулась, и в помещение вошли крепкие, потные от тренировки парни, она поняла — пути назад нет. 

Её выбор был сделан.

И теперь оставалось только играть по их правилам.

Виталик поднялся с кресла, и к нему сразу подошел кудрявый парень. Их рукопожатие было коротким, крепким, словно обмен паролями. 

— Всё провёл, — бросает кудрявенький парень, скользя взглядом по Ане. 

Дед кивает, затем обходит качалку, пожимая руки каждому. В помещении — человек пятьдесят, не меньше. Все молодые, от мальчишек лет пятнадцати до крепких парней под двадцать пять. Их взгляды синхронно перемещаются с Виталика на Аню, оценивающе, но без дерзости. 

— Это Аня, — наконец разносится его хрипловатый голос. — Прошу любить да жаловать. Ангелом у нас будет — чтоб вы, падлы, не подохли раньше времени. А вы её... — он делает паузу, и в воздухе повисает немой приказ, — берегите. Узнаю, что кто за её юбкой бегает — отошю без разговоров. 

Зал отвечает одобрительным гулом. Аня встаёт, и первый боец уже тянет к ней руку. Его глаза — холодные, изучающие — бегло сканируют её с ног до головы, но рукопожатие почти галантное: 

— Кощей. 

Один за другим они подходят — крепкие ладони, короткие представления, кивки. "Рейнджер", "Боцман", "Цыган"... Кликухи отпечатываются в памяти. Аня кивает каждому, лицо — спокойная маска, но внутри всё сжимается. 

Это уже не просто знакомство. 

Это присяга. 

И назад дороги нет.

—Шутку хочешь? — неожиданно спросил Цыган, его карие глаза блеснули озорным огоньком.

Аня повернула голову к парню, развалившемуся на соседнем диване, и слегка пожала плечами:
— Давай.

Он наклонился к ней, прикрыв рот ладонью, будто собирался поведать государственную тайну:
— "Иду себе, никого не трогаю..." — прошептал он с серьезной миной, — "...так начинался каждый рассказ безрукого мальчика."

Аня неожиданно фыркнула — шутка была до глупости плоской, но с детства у нее была привычка смеяться даже над самыми дурацкими приколами. Ее смех, звонкий и искренний, рассыпался по качалке, как горсть монет.

Цыган сиял — ему удалось развеселить эту неприступную красотку, а ведь после слов Деда ни у кого и мысли не было к ней подкатывать. Именно этот запрет и делал Аню еще более желанной — недоступное всегда манит сильнее.

Он ловко поймал падающую с губ Ани сигарету, прежде чем пепел осыпался на ее юбку, и этот жест — одновременно заботливый и фамильярный — заставил ее улыбнуться еще шире. В этот момент где-то в глубине души она поняла: эти парни, несмотря на всю их брутальность, будут оберегать ее как зеницу ока.

Но не из страха перед Дедом.

А потому что она — первая за долгое время — рассмешила их по-настоящему, без фальши и подобострастия. И в этом жестком мире, где все строилось на силе и власти, такая искренность ценилась дороже золота.

***

— Ань, Аня, проснись! 

Юля трясла подругу за плечо. Аня сморщилась, приоткрыла глаза — в комнате резал свет, за окном еще стояла кромешная тьма. 

— К тебе, — прошептала Юля. 

Аня села на кровати, провела ладонью по лицу, наконец подняла взгляд. Источник ледяного воздуха был очевиден — окно распахнуто настежь. Она, еще не до конца проснувшись, подошла к окну и выглянула. 

Под общагой стояли пятеро. Знакомые лица "универсамовцев", все в крови, в синяках, дышат тяжело. 

— Щас! — крикнула она в ночь, резко развернулась. 

В коридоре остановилась у соседней комнаты, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. На койках спали парни-медики. Она подошла к ближайшему, тряхнула за плечо: 

— Подъем, солдаты! Вить, помоги по-братски. 

Те сначала мычали, протирая глаза, но когда Аня в двух словах объяснила ситуацию, шестеро мужиков оживились. Через минуту в коридоре разматывали пожарный рукав — кинули в окно, начали поднимать покалеченных бойцов одного за другим. 

Когда последний переступил порог, парни переглянулись, пожали друг другу руки — мол, справились — и разошлись по комнатам. 

Аня окинула взглядом "гостей". 

— Че случилось-то? — спросила она, доставая аптечку. 

Первым перед ней встал Кощей. Она усадила его на кровать, нахмурилась, рассматривая рассеченную бровь. 

— Конфликт был, — буркнул он. 

— Ну понятно, не просто так вы среди ночи объявились, — она смочила вату спиртом, без предупреждения прижала к ране. Он даже не дрогнул. — Спрашиваю, из-за чего драка началась? 

Кощей приподнял голову, поймал ее взгляд: 

— Не бабских ушек дело. А то еще перепонки полопаются, а нам ты здоровехонькая нужна. 

Аня нахмурилась еще сильнее и со всей силы вдавила вату в рану. Казалось, сейчас хрустнет кость — но он сидел неподвижно, только пальцы впились ей в бедра, сжимая так, что должны были остаться синяки. 

Они смотрели друг другу в глаза — оба с каменными лицами, оба причиняя друг другу боль.

Тишину комнаты разорвал ее сдавленный шепот сквозь стиснутые зубы: 

— Ты совсем... — она швырнула окровавленную вату, схватила новую, щедро залила спиртом и снова вжала в его рассеченную скулу, — ...обалдел? 

Спирт шипел в ране. Его пальцы впились в ее бедра еще сильнее — будто пытались сломать кости. Но голос, когда он заговорил, звучал почти игриво: 

— Понежнее можно? 

Её глаза вспыхнули.

— А ты что, нежный слишком стал, чтоб я тебе тут на ранки дула? — она рявкнула так, что даже за стеной кто-то беспокойно перевернулся. 

Кощей замолчал. Руки не убрал — нет, это было бы признаком слабости. Но пальцы чуть разжались, будто говоря: "Ладно, беру назад".

Аня выдохнула, продолжила обрабатывать рану — уже без садистского нажима, но и без особой осторожности.

Когда она закончила, то просто шлепнула его по плечу — мол, готово. Ни благодарности. Только он поймал её запястье на долю секунды — и этого было достаточно. 

Комната наполнилась напряженным молчанием, когда следующий боец опустился перед Аней. Его пальцы, грубые и неуверенные, легли на её бёдра — робкая попытка найти опору от боли. 

В тот же миг воздух взорвался:

— Ахренел!? — их голоса слились в едином рыке. 

Кощей даже сам не понял, почему вскипел — она ведь не его женщина
. Но что-то древнее разума сжало ему горло при виде чужих рук на ней. 

Парень мгновенно отдернул ладони, будто обжёгшись. Теперь он сидел, покорно скулив, пока Аня вычищала ему рану, но уже без права даже дышать в её сторону.

Аня работала молча, лишь уголок рта дёрнулся в едва уловимой усмешке. Она поняла этот порыв Кощея был прорывом ревности.

И когда следующий боец подошёл, он уже держал руки строго перед собой — наученный горьким опытом. 

Кощей лишь хмыкнул, закуривая. 

Юля наблюдала за происходящим с растущим недоумением, её брови всё выше поднимались к линии чёлки. Когда последний боец был перевязан, её взгляд прилип к тёмным отпечаткам пальцев на бледной коже подруги. 

— Ань... — она осторожно коснулась её плеча, — тебе... не больно? 

Аня лишь отмахнулась, собирая окровавленные бинты. Только теперь, закончив с последней раной, она наконец разглядела четкие синеватые отпечатки на своих бёдрах — будто кто-то выжег их раскалённым железом. 

— Кощей, — её голос прозвучал ледяной сталью, — ты совсем дебил? 

Тот театрально склонил голову, изображая галантность кабацкого мушкетёра:

— Виновен, мадам. Приношу глубочайшие извинения. 

— Пошли отсюда! — она рявкнула так, что даже самые стойкие пацаны невольно дёрнулись. 

Повторяющаяся история:
Тот же путь по коридору. 
Те же удивлённые взгляды студентов. 
Только теперь вниз — где ночь, пахнущая снегом и кровью, примет их обратно в своё лоно. 

Конец декабря 1982 года

Аня, сжав губы, обрабатывала раны, стараясь дышать ровно. Руслан сидел неподвижно, стиснув зубы, — не для того, чтобы скрыть боль, а чтобы не показать слабость перед девушкой. В качалке собрались почти все. За пару недель в «Универсаме» Аня уже разобралась, кто есть кто. 

Кощей, с которым у них шла своя война, молча терпел, когда она с нажимом прижимала вату к его ране, будто пытаясь продавить её до кости. В ответ он сжимал ей бедро чуть выше колена так, что синяки потом не сходили неделями. Но руки выше — не заносил. Уважение, пусть и своеобразное, между ними было. А вот остальные пацаны то и дело норовили подкатить: то на свидание позвать, то подарочек вручить. 

Но стоило Деду бросить взгляд — или, того хуже, Кощею это заметить — как все их напор куда-то испарялся. Аня не понимала, почему, но когда он смотрел на таких «ухажёров», казалось, взгляд его прожигает насквозь. Да и статус у него был — в суперах ходил, авторитет имел. Побаивались. 

А вот к ней сам он не приставал. 

Закончив перевязку, Аня откинула вату в сторону и устало выдохнула: 

— Иди, спортсмен. 

Последнее слово прозвучало с лёгкой насмешкой. Руслан кивнул, поднялся и тихо бросил: 

— Спасибо. 

Она опустилась на диван, грациозно закинув ногу на ногу, и окинула взглядом зал. На ринге шёл поединок — кто-то с кем-то, но ей было неинтересно. Достала сигарету, чиркнула зажигалкой и, откинувшись на спинку, затянулась, закрыв глаза. Дым струился медленно, почти лениво. 

Но едва она расслабилась, как чьи-то пальцы резко выдернули сигарету у неё из губ. Аня вспыхнула, глаза распахнулись. 

Над ней стоял Кощей. 

Он невозмутимо потушил её сигарету в пепельнице, а она, нахмурившись, процедила сквозь зубы: 

— Это что за хрень? 

Кощей хмыкнул, прикурил свою и ответил коротко: 

— Тебе нельзя. 

Аня опешила, скрестила руки на груди: 

— С чего вдруг? 

— А я так сказал. 

Голос его был спокоен, но в нём чувствовалась сталь. 

— Кощей, ты совсем охренел? — рявкнула она, снова чиркая зажигалкой. 

Но он молниеносно выхватил и эту сигарету, затушил. Аня вскочила, не сдержалась — резко замахнулась. 

Шлёп!

Звонкая пощёчина прокатилась по качалке. Все обернулись. 

Кощей даже не моргнул. Медленно, словно ничего не произошло, усадил её обратно на диван. 

— Корону сними и послушай, — голос его был тих, но каждое слово падало, как гиря. — За курево списать могут. Но раз ты у нас мадам — силой с тобой бороться никто не станет. Я по-человечески сказал: не кури. Нельзя. 

Он наклонился чуть ближе, и в его глазах мелькнуло что-то предостерегающее. 

— Если меня сейчас не послушаешь — Дед придёт. А у него сегодня жена с отпуска возвращается. И она, между прочим, стерва ещё та. Не дай бог, он её встретит злой — тогда всем достанется. Так что лучше меня послушай и судьбу не испытывай. 

Пауза. 

— Да и некрасиво это… Девушке курить. 

Аня сжала губы. Глаза её сверкали, но слова она не нашла. 

Кощей выпрямился, затянулся и медленно выпустил дым в потолок. 

Тишина в зале повисла тяжёлой пеленой.

----
— Дебил! — Аня с раздражением швырнула окурок в пепельницу, скривив губы в недовольной гримасе.

Юля, развалившись на соседней кровати, лениво подняла бровь:
— Ань, ну сама же согласилась на эти правила.

— Ты думаешь, этот Виталик просто так меня отпустил бы? — Аня нервно провела рукой по волосам. — Но этот Кощей... гад! Последний фраер! У меня просто слов нет, от него прям тошнит!

Уголки губ Юли предательски дрогнули:
— Ну что ты... Он же хоть симпатичный...

— Что?! — Аня вспыхнула, как спичка. — Этот урод?! Да ты что, с глазами дружить надо!

Юля не сдержала смеха, наблюдая, как подруга пылает от возмущения, её щёки залил яркий румянец, а глаза сверкали.

Аня всё ещё горячилась, размашисто жестикулируя и роняя резкие слова в адрес Кощея. А в это время... 

Тот самый "последний фраер" лежал у себя дома, раскинувшись на потертом диване. Руки за головой, сигарета в зубах — дым кольцами уплывал в потолок. Взгляд — расфокусированный, будто сквозь бетонные плиты что-то разглядывал. 

Мысли путались, как провода под ногами: то вспомнит, как она сегодня швырнула ему в лицо сначала колкие слова а потом и ударила, он провел рукой по красной щеке, то представит, как искры в её глазах вспыхивают, когда она злится... 

Кощей усмехнулся сам себе, затянулся. 

Вот ведь чертовка.

Даже врагом быть — так с огоньком.