Сборник фанфиков по Снарри

Направленность: Слэш

Автор: Су_Ок (https://ficbook.net/authors/3993922)

Фэндом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер», Гарри Поттер (кроссовер)

Пэйринг и персонажи: Гарри Поттер/Северус Снейп, Северус Снейп/Гарри Поттер, Гарри Поттер/ОМП, Гарри Поттер/Драко Малфой, Драко Малфой, Гермиона Грейнджер, Невилл Лонгботтом, Нарцисса Малфой, ОМП

Рейтинг: R

Размер: Миди, 57 страниц

Кол-во частей: 9

Статус: закончен

Метки: Счастливый финал, Упоминания самоубийства, Упоминания изнасилования, Смертельные заболевания, Повествование от нескольких лиц, ООС, Нецензурная лексика, Мужская беременность, Ангст, Драма, AU, На грани жизни и смерти

Описание:

Я и раньше иногда думал, что было бы, если бы я остался там, в Англии, с Северусом? И сам прогонял эти мысли: плохо было бы.

Не было бы моря, бриза, спокойных радостей с сыном, семьи бы не было, да и я сам наверняка давно бы уже кончился - Магическая Англия и Северус с лёгкостью и энтузиазмом доламывали то, что не смогли сломать Дамблдор и Волан-де-Морт.

                   Глава 1.Гарри

       Сидя на террасе своего дома в Маналапане легче всего размышлять о прошлом. Лёгкий бриз, крики чаек, шум прибоя, закат, «Маргарита».

   О жизни, которой осталось от силы пол-года, думать не хотелось. Волан-де-Морт всё-таки догнал меня: на месте выбитого крестража образовалась опухоль, которая оплела своими черными щупальцами весь мозг. Сначала начало сбоить зрение, потом появился тремор рук и начала шалить магия: то «люмосом» ослепит, то «алохомора» не выходит. Скоро придут боль, галлюцинации и тогда уж легче будет заавадиться, чем терпеть.

Я умел терпеть боль. Но сколько можно? Да и зачем?

Почему-то думалось больше о прошлом, опять полезли наружу ночными кошмарами воспоминания о детстве, о проклятой войне, мысли о великих безумных манипуляторах и их послушных марионетках, о своей роли в этом бесконечном танце со Смертью, и о безрассудной больной любви, которая никак не отпускала из своих безжалостных когтей мое измученное сердце.

Я и раньше иногда думал, что было бы, если бы я остался там, в Англии, с Северусом? И сам прогонял эти мысли: плохо было бы. Не было бы моря, бриза, спокойных радостей с Арленом, семьи бы не было, да и я сам наверняка давно бы уже кончился — Магическая Англия и Северус с лёгкостью и энтузиазмом доламывали то, что не смогли сломать Дамблдор и Волан-де-Морт.

Тогда, 17 лет назад, я сбежал только благодаря злобным гоблинам, сбежал, как подранный, загоняемый на флажки, волк. Друзья и знакомые отвернулись за связь со Снейпом: Уизли с Грейнджер оскорбились отказом жениться на Джинни, у Кингсли на меня были какие-то свои планы, в которые связь Героя с сомнительной репутации шпионом не входила. Андромеда с Тедди уехала в Америку через месяц после победы: с новой власти сталось бы объявить сына метаморфомага и оборотня темным существом или животным, а больше, как оказалось, никого у меня и не было.

Самому Снейпу эта наша связь нужна была, как взрыв в котле Лонгботтома.

Это потом я понял, что все было логичным развитием событий и их бесславным финалом. Я влюбился в мечту, в воспоминание, в остроумного и ехидного гения Принца-Полукровки, первой истеричной любовью подростка, которому так засрали мозги высшим благом, что мне нужно было зацепиться хоть за что-то эгоистичное, личное, мое. Меня не отвратило даже раскрытие тайны личности, убийство Дамблдора только добавило страданий несчастной любви, а на просмотренных воспоминаниях в ночь Битвы мечта слилась с реальным человеком и отключила последние мозги. Глупый, глупый Гарри, мало тебя жизнь пинала?

Я отправил Северуса порталом в Мунго, посмотрел его воспоминания и пошел умирать. Лучше бы я и правда умер там, в лесу, и разбирались бы маги Англии с результатом своего равнодушия к сиротам сами. Если бы я мог все переиграть, если бы я знал заранее, что меня вели на убой, я бы свалил из этого дерьма сразу после смерти Дамблдора или подружился бы с Томом, я бы смог, у нас было много, много общего. Страшно сейчас признавать, но Том был прав, когда говорил, что никто не испытывает ко мне любви, чтобы с готовностью закрыть меня своим телом от его заклятий. А я закрыл собой всех, я умер за них.

Сейчас смешно, но тогда мне было невыносимо больно от того, что Малфои, эти лощенные надменные аристократы, оказались в итоге единственными действительно благодарными людьми.

От Снейпа слова благодарности звучали оскорблениями. Они и были оскорблениями. Но в розовом мареве любовного угара я терпел все, в конце концов, я же полюбил именно эту злоязыкую ядовитую гадину, которая переварила даже яд Нагайны, с чего бы удивляться, что он не клубкопух. Я бы и дальше терпел оскорбления, унижения, тычки и пренебрежение даже в постели. Для меня это было в порядке вещей, привычкой, я не понимал, что это неправильно, что так нельзя. Неизвестно сколько бы это еще продолжалось, наверное, меня бы это уничтожило, я почти уверен в этом, но Снейп перешёл черту: вернувшись под Рождество от Малфоев, изрядно накачанный огневиски, он сначала избил меня до бессознательного состояния, потом связал, и жестоко насиловал почти сутки, вымещая на мне злобу, подробно рассказывая за что он ненавидит тупые пророчества пьяных шарлатанок, Волан-де-Морта, Дамблдора, моего недоброй памяти папашу со всеми мародерами и меня самого за мою щенячью бесполезную любовь, за неуместную дерзость, за такую же неуместную покорность. В какой-то момент сознание мое помутилось от боли и мне стало казаться, что я опять маленький ребенок, это дядя Вернон бьет меня ремнем, насилует и говорит, что я никчемный мальчишка, пиявка, камень на шее.

Семь раз выстоять против Волан-де-Морта в разных ипостасях, но о пощаде молить любимого человека — какая ирония!

Когда Снейп наконец отвязал меня и куда-то усвистал в фирменном вихре мантии, у меня только и хватило сил выползти из негостеприимного дома, окончательно ставшего для меня пыточной, и позвать Кричера. Кричер перенес мою тушку на Гриммо и приказ закрыть доступ в дом от всех абсолютно я отдал уже теряя сознание.

Прометавшись в лихорадке полторы недели, я постепенно начал выздоравливать, но тяги к жизни не было, и я наверняка так и подох бы в этом старом проклятом доме, если бы настырный домовик не дёрнул к родовому гобелену, на котором от моего имени закручивался новый усик с почкой. Это ошеломило до изумления — и мое имя, и новый росток.

А ещё Вальбурга, внезапно ставшая адекватной, подробно объяснила, почему мы все — идиоты и грязнокровки, какой великий дар Магии — мужская беременность, последний случай которой был зафиксирован чуть ли не триста лет назад, и что теперь надо делать, чтобы не вляпаться в дерьмо ещё больше. И я собрался было к гоблинам, но за завтраком Кричер подсунул мне «Ежедневный пророк», заголовки которого пестрели новыми домыслами Риты Скитер в мой адрес, новыми интервью с рыжей семейкой и утверждениями, что меня срочно в Мунго надо сдать, на опыты — не сошел ли с ума наш Герой и Национальное достояние, или Снейп его амортенцией напоил?

Это стало последней каплей.

Снейп-то напоил, только не амортенцией, а какой-то экспериментальной смесью из дневников Слизерина, которые я сам же и переводил с парселтанга для любимого, да еще и редкие ингредиенты покупал. Послушная лабораторная крыска из меня получилась.

К гоблинам я пошел под мантией-невидимкой, хотя, видит Магия, я не знаю, как она оказалась у меня — от Снейпа Кричер меня забрал в одной простыне. Зеленошкурые ублюдки сначала изрядно поглумились, но после продолжительного торга, спасибо Вальбурге за науку, я возместил только треть от ущерба банку, оставив остальные две трети выбивать из Уизли и Грейнджер, которая теперь тоже Уизли.

Мои деньги ещё пригодятся моему ребенку.

Оставшиеся средства я разделил на две части: одну приказал пустить в оборот, а вторую перевести в американский филиал Гринготтса. Гоблины за дополнительную плату помогли и со сменой имени на Тэйрти Спенсер Уэллс, и с маггловскими документами, и с вариантами проживания в Америке. В последний момент я вспомнил про семью тети Петуньи, обменял галлеоны на сто шестьдесят тысяч фунтов и написал прощальное письмо, мол, уехал и не вернусь, спасибо за крышу над головой и корку хлеба. Ещё одно распоряжение касалось могилы родителей: уход и цветы на памятные даты.

Забрав портрет Вальбурги, которая ради такого дела отменила фамильные чары приклеивания, и запечатав дом, я с радостью пересёк пограничный контроль в Хитроу и даже в иллюминатор не смотрел на взлете.

Больше меня в Англии ничего не держало.

***

Первые два года в Америке было сложно. Сначала беременность, во время которой я почти стал сквибом с магическими выбросами — магия не слушалась совсем. Через гоблинов мне нашли целителя, который вел мою беременность, получив разрешение на публикацию наблюдений при условии сохранения тайны пациента: «Вы понимаете, что это уникальный случай! Вы сможете воспроизвести эти записи Слизерина?». Воспроизвести не смог, но воспоминания достать удалось. Увы, записи были неполными, видимо Снейп их как-то доработал или все дело было в коктейле моей крови, но зелья для мужской беременности до сих пор не существует.

Потом родился мой прекрасный Арлен* и сразу стало не хватать сна и отдыха, потому что даже с помощью Кричера я не справлялся. В какой-то момент я рухнул и проспал двое суток. Сначала до меня добрался целитель и устроил мне выволочку, что надо себя беречь и на себе не экономить, потом добавила Вальбурга. Итогом разговора стало оформление домашнего обучения, найм репетиторов и няни для Арлена.

Всё-таки жизнь в Америке с деньгами это не то же самое, что жизнь в Англии без денег.

Следующим потрясением стал тот факт, что я - зельевар-интуит, правда в процессе я не понимаю как и что варю, не умею записать процесс изготовления зелья, но способен на открытия. В Хогвартсе мой талант никогда бы не обнаружили — не в работе по известным алгоритмам и не со Снейпом за спиной. Я мог сварить зелье по рецепту, но только если меня никто не отвлекал. Через своего целителя я познакомился с Марком Гербертом, оформив совместный проект с которым мы начали разработку новых зелий: я творил, Марк фиксировал и раскладывал процесс, иногда даже приходилось использовать колдокамеры для пошагового разбора варки. Особое признание мы получили, заняв нишу зелий для детей — с улучшенными вкусами, минимальными побочными эффектами и удобной формой выпуска. Творческий тандем Герберт-Уэллс наделал немало шума и вызывал неизменные смешки: на конференциях и конгрессах всегда присутствовал только Марк, что порождало очередной виток шуток про «человека-невидимку» Уэллса.

А ещё Марк стал первым мужчиной, с которым я оттаял и перестал шарахаться от секса: Марк был нежен, внимателен, и не пробуждал болезненных воспоминаний, но, увы, был абсолютным пассивом в постели и отношениях. А у меня не было сил на роль сильного партнера. Собственно, это и стало причиной для прекращения интимных отношений, но дружба стала только сильнее. Потом были ещё любовники, но их я уже не подпускал близко: флирт, секс и ничего личного, жизнь в курортном городе эту потребность удовлетворяла в полном объеме.

Спустя десять лет на горизонте появился Драко Малфой, который приехал заключать контракт на поставку детской линейки зелий и покупку лицензии по их изготовлению, и поначалу не узнал меня: во время беременности, а может из-за отсутствия крестража, я внезапно начал расти вверх и вширь, так что физические нагрузки и диета были неотъемлемой частью жизни, а зрение и прическу я изменил при первой же возможности, тогда же срезал и зашлифовал шрам. Но пронырливый Хорек недаром следил за мной шесть лет — узнал по характерным жестам, и глазам, их я прятать не желал. Мы закрыли старый гештальт рукопожатием и с тех пор дружили.

Малфою под Непреложный обет и три бутылки текилы я единственному рассказал все о своей жизни, о причинах отъезда и тайне рождения Арлена. Малфой вытребовал разрешение рассказать это Нарциссе под Непреложный: она искренне волновалась из-за моего исчезновения и со Снейпом не общалась — за то, что не уберег и не любил.

С Драко и Нарциссой мы регулярно виделись во время их визитов в Америку, но встречи свои не афишировали. И вообще человек по имени Тэйрти Спенсер Уэллс был действительно человеком-невидимкой для широкой общественности: скандалов за мной не водилось и никакого интереса для журналистов я не представлял.

***

Я уже написал завещание, подготовил все документы для Арлена и Марка, оставил распоряжения для гоблинов, письмо для Андромеды и Тедди, с которыми всегда поддерживал связь на расстоянии, поговорил с Вальбургой, утешил Кричера, написал письмо Малфою. Мне предстоял только последний, самый сложный разговор с Арленом и Марком. Я хотел убедить их в правильности моего решения: не доводить себя до крайней степени распада личности, а уйти самому, как когда-то я уходил в лес на встречу с Волан-де-Мортом и смертью.

Не успел: приступ боли накрыл с небывалой силой. Так меня и нашел Марк — лежащим без сознания в лучах закатного солнца на террасе моего собственного дома в Маналапане, в подсыхающей луже «Маргариты».

                    Глава 2. Арлен

   Конференция в Глазго обещала быть скучным мероприятием: многочисленные запреты на использование ингредиентов в Магической Англии существенно урезали список тем для презентаций и ещё меньше оставляли простора для практической части. Честно сказать, я ехал на эту конференцию с одной лишь целью — наконец-то познакомиться с самым одиозным зельеваром современности, звездой английского зельеварения, преподавателем, шпионом и орденоносцем Северусом Снейпом, с которым уже полтора года состоял в рабочей переписке.

Переписка была тайной. Папа не подавал вида, но его всего передёргивало от упоминания Англии, а от упоминания имени Снейпа, когда я маленький как-то зачитывал вслух статью из ежемесячника зельеваров, его так перекосило, что больше я не рисковал. Бабушка Вальбурга на расспросы отмахивалась веером и плевала ядом в неблагодарных грязнокровок, погубивших Великую Магическую Англию, а Кричер начинал твердить, что молодому господину не стоит связываться с этими самыми неблагодарными грязнокровками.

Марк знал не больше меня: он познакомился с папой, когда тот был двадцатилетним молодым отцом годовалого малыша, и на связь с Англией указывал только лёгкий акцент. Была ещё тетя Андромеда, но на письмо и телефонный звонок она отреагировала даже экспрессивнее Вальбурги: поганые неблагодарные англичане не стоят даже упоминания всуе.

Сделанный по знакомству запрос в МАКУСА о личности Тэйрти Спенсера Уэллса не дал результатов: в МагАнглии такого человека не было, а в Америке его биография была безупречной и кристально-прозрачной. Из Блэков была известна Андромеда с внуком Тедди, остальные ее родственники погибли в гражданскую войну, которую в Англии называли «Вторая Магическая», или еще раньше, кроме сестры — Нарциссы Малфой, отношения с которой не поддерживает с 1972 года.

Фамилия Малфой стала неожиданным сюрпризом, я знал Драко Малфоя — нашего английского бизнес-партнера, единственного англичанина, которого терпел папа и даже приглашал в дом.

Вообще, меня не особо интересовало прошлое папы. Лет в пять, в разгар отношений папы с Марком, я как-то спросил про маму, на что получил честный ответ, что выносил меня сам папа, я стал результатом эксперимента с непроверенным зельем, второй отец про меня не знает и вряд ли был бы рад новости о существовании сына, поскольку с папой очень нехорошо расстался до того, как он узнал о беременности. Папа рассказывал ровно, не говоря ни единого плохого слова в адрес второго отца, но я видел, что папочке больно и неприятно про это вспоминать. А потом Марк так прочно вошёл в нашу маленькую семью, что я и вовсе перестал нуждаться во внимании других взрослых.

Лишь иногда хотелось найти этого самого второго отца и показать свои достижения, чтобы он понял кого лишился, что таким сыном можно было бы гордится. Но потом вспоминал, что мои успехи — заслуга папочки и Марка, а этот мифический отец никакого отношения к ним не имеет и гордиться тоже не имеет права. А ещё я не понимал, как можно было причинить любящему человеку такую боль, что он помнит ее спустя столько лет.

***

На конференции я представлял новую разработку «Костероста» — в виде мази с анестезирующим свойством. Это поистине был прорыв: как зелье «Костерост» был крайне гадким на вкус, а его компоненты конфликтовали с обезболивающими зельями.

Северус Снейп презентовал новое поисковое зелье, не требующее для использования биологических образцов человека, которого ищут.

После докладов был фуршет, на котором мы наконец-то познакомились лично. Я представлял Снейпа более высоким, и на фотографиях к публикациям у него строгий, я бы даже сказал — суровый, вид. Но маг стоящий рядом со мной был одного со мной роста, с теплыми темными глазами и слегка насмешливой улыбкой. Немного портил внешность выдающийся нос и очень бледная кожа, но он же англичанин, это я со своим круглогодичным загаром на его фоне выгляжу мулатом.

— Расскажите о себе, Арлен. Что-нибудь кроме биографических данных, — попросил Снейп, после расшаркиваний, взаимных любезностей и предложения называть друг друга по имени.

— Ну, что мне 16, и я планирую в этом году получать Мастера, вы и так знаете. Я бы уже получил, но правила Гильдии такие правила: «только после совершеннолетия, молодой человек» — дребезжащим голосом я копирую старичье из Гильдии. Смех у Снейпа приятный, глубокий.

— Да, они не рассчитывали на вундеркиндов!

— Живу с папой во Флориде, ходил в обычную школу, в Ильверморни не поехал — не хотел оставлять папу, да и он слишком привязан ко мне. Волшебству учился у репетиторов. Кроме зелий увлекаюсь дайвингом и немного фотографирую.

— А что сподвигло вас на усовершенствование «Костероста», да ещё и в такой форме? Вы были беспокойным ребенком, часто ломали конечности и терпеть не могли «Костерост»?

— О, нет, я был книжным червем и очень спокойным ребенком, няни удивлялись, что я могу несколько часов просидеть в шезлонге с книжкой, мой предел — разбитая коленка и резанные пальцы. «Костерост» это из-за папы, он как-то сказал, что самым омерзительным зельем из тех, что ему доводилось часто употреблять, был именно «Костерост». Тогда мне и пришло в голову изменить форму. Анестезирующий эффект стал логичным продолжением идеи. А что у вас, это ведь не первое ваше поисковое зелье? Я помню ещё минимум три.

— Вы правы. Я ищу человека, которого потерял много лет назад, но увы — именно его я и не могу найти, несмотря на то что у меня есть все его частицы, и зелья успешны для поиска других людей. — он улыбается немного печально и грустно, — Зато это принесло мне славу. Но слава это еще не все.

— Простите за возможно неприятный вопрос, но может быть он умер и поэтому вы не можете его найти?

— Я думал об этом, но тогда одно из зелий привело бы меня к его могиле. Если только он не ушел в Арку Смерти. — нервно хохотнул Снейп.

— Арку Смерти? Я слышал об этом артефакте. Но ведь она охраняется, вряд ли к ней есть свободный доступ.
— О, этот человек смог бы. Он знал как к ней попасть. Но надежда, живущая в моем сердце, и кое-какие признаки, говорят мне о том, что он все ещё жив.

— А письма? Вы пробовали ему писать? — меня очень заинтересовало такое таинственное исчезновение, ведь человек, которому это удалось, поистине гениален, или уникален.

— Однажды. Мы… мы не очень хорошо расстались и возможно мое письмо только уверило его в необходимости скрываться. Ответа я не получил. — Снейп не скрывает своей грусти. Надо же, столько лет искать: я помню, что о первом поисковом зелье его изобретения прочитал еще маленьким.

— Печально. Надеюсь, что следующее ваше зелье приведет вас к нему.

— Кстати, о следующем зелье: я бы хотел предложить вам совместный проект. Поверьте, это уникальная возможность — я никогда ни с кем не работал.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не исполнить какую-нибудь шаманскую пляску благодарения Магии:

— Польщён. Всегда хотел попробовать работать с кем-то со стороны. Раньше я работал только с партнером папы.

— Кстати, ваш загадочный отец, хотел бы я с ним познакомиться и обсудить некоторые его разработки, но я никогда не слышал, чтобы он появлялся на конференциях. Я знаком с Марком Гербертом и его партнером — Алехандро, верно? А кто партнер вашего отца, он тоже зельевар?

— Да, верно. Я и имел ввиду Марка, он — творческий партнер папы. В личном плане у папы никого нет. И он не посещает конференции и отказывается от общения с другими зельеварами.

— Но почему?

— Он интуит, и он абсолютно бесполезен в смысле обсуждений зелий: он может создать новое зелье и то, как он это делает, напоминает транс. Но не может записать даже точное количество компонентов, не говоря уже о процессе. Для этого у него есть Марк. Как он сам однажды сказал: «у меня был отвратительный учитель зелий, в его присутствии я не мог заварить даже чай».

— Если бы ваш отец не был американцем, я бы решил, что он учился в Хогвартсе и его фамилия Лонгботтом. И если бы Лонгботтом не был деканом и преподавателем Гербологии в Хогвартсе, конечно. — смеется Снейп.

— Нет, не Лонгботтом, — задумчиво говорю я. О том, что папа мог учится в Хогвартсе и его преподавателем мог бы быть Снейп, я как-то раньше не думал. Зато это могло объяснить папину реакцию на упоминания Снейпа в прессе. Теперь желание согласиться на проект приобрело дополнительную мотивацию — я хотел попасть в Хогвартс и порыться в архивах.

***

Именно поэтому через два дня, отправив папе письмо из отделения Министерства магии в Глазго о том, что задержусь для работы над общим проектом, я стоял перед воротами Хогвартса, восхищённо задержав дыхание.

Легендарный замок на холме поражал воображение монументальностью и величием! Множество башен возвышалось над основными постройками, окруженными зубчатой стеной. Даже под толстым слоем снега были видны остатки осадных укреплений. Я поежился о пронизывающего ледяного ветра — надевать зимнюю мантию было плохой идеей: это местные жители привыкли под килт трусов не надевать, а я дитя тропиков, надо было взять лыжный костюм.

Встретила меня строгая сухощавая молодая женщина, представившаяся Гермионой Уизли, профессором Рун и деканом Гриффиндора. Пока мы шли к замку и поднимались по его невероятным лестницам к кабинету директора, я ловил на себе странные взгляды миссис Уизли, как будто она хотела о чем-то спросить, но в последний момент сдерживалась и ещё сильнее недовольно поджимала губы.

У кабинета директора она всё-таки не выдержала:

— Мистер Уэллс, должна предупредить: к нам редко переводятся студенты вашего возраста, тем более в середине учебного года, и они все равно проходят распределение на факультет.

— О, миссис Уизли, я не студент. Меня пригласил мистер Снейп для совместного проекта.

— Директор Снейп, — очевидно машинально поправила она, — Вот как? Что ж, в таком случае все остальное вам объяснит сам директор.

— Непременно, миссис Уизли, — внезапно раздался строгий голос Снейпа, — спасибо, что проводили мистера Уэллса, дальше я сам. Здравствуйте, Арлен, рад вас видеть!

Миссис Уизли кивнула на прощание и удалилась, звонко стуча каблуками, но перед поворотом коридора обернулась, ещё раз пристально посмотрела на меня и наконец-то ушла. Я передёрнул плечами: неприятная особа.

— Позвольте показать вам замок и ваши апартаменты. Я распорядился подготовить их рядом с моими — это ближе всего к лаборатории и хранилищу ингредиентов, — со мной Северус Снейп был учтив и любезен. Так, неспешно прогуливаясь по коридорам и переходам, он показал мне замок и необходимые помещения.
И по ходу прогулки я понимал, что я попал: от здешнего холода мое восхищение медленно, но верно выпадало в анабиоз, и приезд сюда уже не казался хорошей идеей, надо было приезжать летом, я же превращусь в сосульку от сквозняков ледяных коридоров.

И это школа для детей! Надеюсь, что в жилых помещениях и учебных комнатах все же теплее. Это катастрофа, я тут долго не выдержу!

К ужину мы спустились в Большой зал. Наше появление заставило стихнуть все разговоры и шепотки, только кто-то ахнул в тишине. Северус представил меня, как вундеркинда зельеварения и партнёра в будущей разработке, и преподаватели за столом слегка расслабились, зашуршали, заговорили, я то и дело ловил на себе изучающие взгляды, но я к такому уже привык: когда я первый раз приехал на конференцию полтора года назад, многие присутствующие решили, что это розыгрыш.

Рядом со мной сидел высокий симпатичный мужчина — тот самый Лонгботтом, самый молодой Мастер Гербологии. Ему бы фотомоделью работать с такой фигурой, а он Гербологию преподает.
Он немного застенчиво улыбается мне:

— Позвольте спросить, мистер Уэллс, откуда вы к нам?

— Я из Америки, приехал на конференцию зельеваров, и мистер Снейп предложил поработать вместе.

— Надо же, Северус, — проговорила пожилая милая медсестра, — это первый случай на моей памяти.

— Все когда-нибудь случается первый раз, — недовольно комментирует Снейп, методично разрезая бифштекс.

— Ваши родители тоже американцы, мистер Уэллс? — сухо спросила миссис Уизли.

— У меня только папа. Он живёт в Америке. Он известный зельевар, может быть слышали «Детские зелья Герберта-Уэллса»? Вот он — тот самый Уэллс, — я сознательно не отвечаю на ее вопрос, потому что мне не нравится она. И ее интерес к родителям тоже.
— О, да, а я ещё подумала какая знакомая фамилия! — взрывается восторгом медсестра. — Молодой Малфой такой молодец, что сотрудничает с компанией вашего отца, кто бы мог подумать, что он станет заботиться о детках.

— Малфой не заботится о детях, Малфой заботится только о своем кошельке, — шипит миссис Уизли.

— А мне Малфой кажется приятным человеком, немного заносчивым, и с папой у него прекрасные отношения. Я бы сказал, что они дружат. Папа даже дал ему семейное прозвище. — парирую я. Я не вру, Драко действительно интересный собеседник и папа как-то по-особому тепло к нему относится.

— Драко Малфой и семейное прозвище? Хотел бы я это слышать! — хохотнул Лонгботтом.

— Да, папа зовёт его Хорьком. По-моему, совсем не похож, он скорее песец, такой же белый, хищный и неотвратимый! — я улыбаюсь собственным ассоциациям, потому что песец же. И слышу звон разбитого бокала во внезапно наступившей тишине. Поднимаю глаза и понимаю, что после моих слов все сидят с такими лицами, как будто увидели инфернала в виде любимой бабушки, а Лонгботтом перетягивает платком порезанную руку и смотрит на меня огромными глазами. В них какая-то смесь ужаса и неверия. — Что?

Бледно-зеленый Снейп оттягивает тугой воротничок:

— Прошу меня извинить, мне нужно срочно… отлучиться по делам. Миссис Уизли, прошу вас, позаботьтесь о мистере Уэллсе.

Такая же зелёная миссис Уизли покорно кивает, как болванчик.

Да что такое с ними? Я что, внезапно раскрыл заговор против короны?

Снейп исчезает в чернильно-синем вихре мантии. Остаток ужина проходит в гнетущем молчании. Я ничего не понимаю, кроме того, что сказал что-то недопустимое, как тайный код, известный только посвященным, и это как-то связано с Малфоем.

***

Сопровождающая меня к апартаментам миссис Уизли внезапно останавливается в темном переходе и тихим голосом спрашивает:

— Кто ваша мать, Арлен?

— У меня нет мамы. У меня только папа. Всегда был только папа.

Я не хочу и не буду раскрывать секрет моего рождения. Даже если они знают моего папу, его прошлое, и моего второго отца, они не имеют права лезть в нашу жизнь. Я почти жалею, что приехал сюда, и уже точно жалею, что упомянул о близких отношениях папы с Малфоем. Но не оставляю надежды узнать хоть что-нибудь. Поэтому решаюсь на небольшую ложь.

— Миссис Уизли, скажите, все дети-волшебники Англии учатся в Хогвартсе? Или есть ещё школы?

— В основном все учатся здесь, кроме тех, кто по состоянию здоровья находятся на домашнем обучении.

— А архивы бывших учеников?

— Конечно есть. К счастью, в Битве пострадала только небольшая часть библиотеки. Запретная секция и архивы сохранились полностью. — она говорит с такой гордостью, как будто это ее личная заслуга, — Вас интересует кто-то конкретный?

— Увы, это только предположение: я не знал маму, но у меня есть основания полагать, что она могла учиться в Хогвартсе. К сожалению, ни имени, ни фамилии я не знаю.

— Даже так? А приблизительный возраст?

— Учитывая возраст и характер папы — от 1970 по 1985 год рождения.

— Большой разброс. Будет много работы!

— Я взял максимально допустимые даты.

— Внешность?

— Увы. — я вру: я знаю, что я мало похож на папу, по хорошему от него у меня только глаза и гениальное чутье на зелья, остальное от второго отца. Это я знаю точно, подслушал однажды разговор бабушки Вальбурги с Кричером, что я — «копия этот ублюдок, хорошо, что характером не пошел ни в одного из отцов».

— Знаете, когда вы сегодня стояли рядом с директором, и потом в Большом зале, я подумала, что вы его сын, вы очень похожи. Но ваши глаза… глаза… Как полное имя вашего отца?!

Ничего себе у нее методы, ей бы в аврорат, в допросную, преступники кололись бы без Веритасерума. Сравнение со Снейпом меня напрягает. Неужели он? Экспериментальное зелье по записям Слизерина… Меня продирает мороз по коже.

— Тэйрти Спенсер Уэллс. Я безусловно польщён сравнением меня с мистером Снейпом, я бы хотел такого отца, если бы у меня не было папы.

— О, не обольщайтесь, директор Снейп невыносимый ублюдок!

А вот это, как говорится, упс! Или она легилиментит меня без спроса?

— Вау! А он в курсе вашей характеристики или это такой английский юмор?

— О, он в курсе, уже много лет, и даже признает мое право на это мнение.

— Какие у вас… ммм… специфические отношения. Как вы работаете вместе?

— Нет, это не то… Мы не были вместе, если вы подумали об этом. Я замужем, а мистера Снейпа не интересуют женщины. Да, думаю с 1998 года точно не интересуют, — она встряхивает головой так яростно, что из тугого пучка выбивается прядка, и возникает ощущение, что она вытряхивает из головы лишние мысли. — Я его бывшая ученица, мы воевали на одной стороне, и я знаю о многих его неприглядных делах.

— Но вы работаете вместе?

— Лонгботтом тоже работает, а ведь когда-то его боггарт принимал вид профессора Снейпа. — улыбается она.
— Какой ужас! — англичане определенно удивляют меня. Работать с тем, кто был твоим боггартом и чувствовать себя в его обществе комфортно? Этот Лонгботтом — крутой мужик со стальными яйцами, а выглядит тихоней.

— Да, хорошее было время… — в ее голосе звучит ностальгия.

— Да ладно, Грейнджер, неужели ты вспоминаешь ЭТО как хорошее время? — слегка растягивающий гласные голос Драко Малфоя я узнаю сразу.

                   Глава 3.Северус

    Семнадцать лет я хотел умереть.

С той минуты, как обнаружил остывающее мертвое тело единственной подруги, которую предал. Это я убил ее, пусть рукой моего хозяина, но это я виноват в ее смерти.

И я хотел умереть рядом.

Не учел, что старик жил долго и успел изучить людей: он прочно опутал меня обетами, нацепил такой строгий ошейник, что даже о самоубийстве я мог только мечтать. Не то, что бы я не пытался. Пытался и сам, и с помощью этого ошейника, когда понял, что за попытку навредить себе меня наказывает магия отката. Кровавый Барон, главное привидение Хогвартса, следуя какой-то своей потусторонней логике, сообщил, что будет рад видеть пополнение в лице меня, Слизеринских деканов среди призраков ещё не было. На вопрос почему меня привяжет к Хогу, величественно изрек: «думать надо, когда берешь обязательства. Чему только нынешнюю молодежь учат…», и уплыл в темноту коридоров.

Больше я не пытался.

Если бы мне в детстве больше читали сказок волшебного мира, то я бы знал, что Светлые и Темные эльфы, например, в своей кровожадности и изощренности пыток друг другу не уступали, разница их была лишь в источниках магических сил. А моральные качества — это моральные качества, зависят от личности, а не от цвета магии.

Я не сразу понял, что Светлый не значит «добрый», на этом меня и подловил старик. Я поменял сторону и хозяина, но существенной разницы не ощутил: оказалось, что между круциатусом и орально-церебральным сексом очень мало отличий. Зато сколько сходства: ощущение, что голова вот-вот лопнет от разрывающей ее боли, непреодолимое желание, чтобы эта мука прекратилась, и почти оргазм, когда наконец-то прекращается.

Стремление сдохнуть и ненависть к себе никуда не девались. Они накапливались и накапливались, день за днём, старик щедро добавлял мне вины, пока все это не выплеснулось на ни в чем не повинного ребенка спустя десять лет. На единственную жертву этих мордредовых обстоятельств. Но я так привык лелеять свои страдания, что не замечал чужой боли и несчастий, предпочитая принимать робость за глупость, страх за лень, а защиту памяти родителей за дерзость. Глаза Лили смотрели на меня немым укором с его лица, обличая в предательстве, обвиняя в смерти, презирая за его сиротство. И за это я ненавидел его больше, чем себя.

Из года в год мальчишка влипал в неприятности, я должен был его спасать, ловить, закрывать собой, отпаивать зельями, а старик довольно поблескивал своими стекляшками и прятал кривую ухмылку под ломанным носом. Когда я чуть не сорвался и не заавадил Дамблдора на месте за сообщение, что мальчишка — крестраж Волан-де-Морта и должен умереть, он весь искрился удовольствием. Чертов манипулятор получал удовольствие от моих метаний. Нет, я не привязался к мальчишке, я истово ненавидел его за мою обязанность жить и сохранять жизнь ему до назначенной смерти, за мое бремя провести его по этому пути.

Взамен я выбил у старика разрешение сдохнуть, когда Поттер умрет. Я устал шпионить, лгать и убивать по чужому приказу. Я хотел наконец покоя.

Но именно покоя мне и не досталось. Героический мальчишка не только не сдох сам, но и не дал умереть мне. Его глаза были последним, что я видел, проваливаясь в долгожданную бархатную темноту, его же глаза были первым, что я увидел, вернувшись в сознание в палате св.Мунго. Выгнать его у меня не было ни сил, ни голоса, а целители никак не могли повлиять на этого контуженного авадой безумца, который категорически отказывался покидать мою палату. Его не смущали ни вопли всех Уизли, которые уже мысленно тратили галлеоны из его сейфа, ни суровые выволочки от Грейнджер, ни рокочущее возмущение Кингсли. На Минерву, сурово поджимавшую губы, он вовсе не обращал внимания.

Находясь в полном раздрае от возможности наконец-то распоряжаться своим умом, телом, временем и жизнью без указаний двух хозяев, и не зная как всем этим воспользоваться — я никогда не планировал жизнь, я много лет страстно желал умереть — на внешние раздражители типа постоянно ошивающегося рядом Поттера поначалу не обращал внимания. А когда обратил, то обнаружил, что он занял все пространство вокруг меня, в моей жизни, в моем доме, и претендовал на место в моей постели. Его внезапную страсть ко мне я тоже не понял. Но и не отказал. Я взял, что мне так активно предлагали. Взял все, ничего не отдав взамен.

Тем временем он отбил Малфоев и детей Пожирателей от осуждения и поражения в правах, в прессу просочилась информация о его одержимости моей персоной — и общественность обернулась против него. Скитер билась в экстазе, делая из Героя шлюху, приписывая ему отношения со всеми нами, включая Нарциссу. Он скрывался у меня от журналистов и безумно бесил своим присутствием.

Он старался. Быть полезным, быть удобным, быть нужным. Иногда напоминая своим поведением домового эльфа, разве что головой об угол стола не бился и пальцы утюгом не прижигал, но смотрел этими своими глазищами с такой угодливостью и обожанием, что для полного сходства не хватало только покорного: «Хозяин не должен злиться на Гарри, Гарри хороший эльф».

Меня передёргивало от отвращения.

Авада убила в нем не только крестраж, казалось, что вместе с ним из мальчишки исчезла вся буйная непокорность, дерзость и стремление лезть в неприятности.

Он готовил еду, убирал дом и вообще занимался бытом как заправская хозяюшка, приносил редкие ингредиенты, нашел у Блэков и перевел для меня черновики Салазара Слизерина, он ластился как помойный кот к доброй руке и покорно подставлял задницу. И эта покорность бесила меня ещё больше. А ещё эта покорность провоцировала — хотелось встряхнуть, чтобы зубы клацнули, чтобы огрызнулся, чтобы в безмятежных зелёных болотах опять горел огонь неукротимой ярости. В тот момент я начал понимать мотивы моего отца: такая абсолютная власть над кем-то развращает. И ненависть вновь пустила корни в мою душу, но невозможность испытывать привычную ненависть к нему вернула эту ненависть мне. А себя я отвык ненавидеть.

Внезапно я захотел жить, заниматься исследованиями, съездить куда-нибудь. Но все это хотелось делать в одиночестве. И Поттер, даже тихий и покорный, никак не вписывался в мои планы.

Последней соломинкой, сломавшей мое и без того хрупкое терпение, стал вечер у Малфоев. И если переставший язвить в адрес Поттера Драко меня не слишком удивил, то искреннего беспокойства о «бедном мальчике» от Нарциссы и восхищения силой и духом гриффиндорца от Люциуса я совершенно не ожидал. Я вспылил. Я сорвался. Я наговорил моим единственным близким людям, почти друзьям, гадостей. Меня снисходительно терпели, но потом я оскорбил Поттера, и Нарцисса, благовоспитанная тихая Нарцисса, в буквальном смысле вышвырнула меня из манора. Огневиски в моей крови требовало добавки и отмщения. Добавку я нашел в Кабаньей голове, а месть совершил избив и изнасиловав Поттера.

Ужаснувшись на следующий день содеянному, я малодушно сбежал в Хогвартс — Минерва хотела, чтобы я вернулся к преподаванию в следующем году. А вернувшись из Хогвартса обнаружил выстывший пустой дом. Тогда я вздохнул с облегчением, убрал бардак из спальни и занялся тем, что умел — варкой зелий.

Через неделю пришло письмо от Кингсли с просьбой явиться. Я шел с опасением обвинений в изнасиловании, но Кинга интересовало только где Герой. На что я честно ответил, что понятия не имею. Где-то шляется с дружками.

Со злости я написал Поттеру полное оскорблений письмо, что есть много иных способов добиться внимания толпы, чем многодневный загул.

Ещё через неделю меня вызвали на официальный допрос с Веритасерумом: Поттер пропал, друзья и совы его не находили, на Патронусов он не отзывался, и расскажите-ка, господин Пожиратель, как это так получилось, что вы Героя нашего трахали, и что знаете о его нынешнем местонахождении?

Я ничего не знал, о чем любезно сообщил аврорату и Кингсли лично. Да, Герой сам желал интимной связи, да, добровольно, нет, ушел сам, куда — не знаю, наверное надоело, накануне не ругались, только трахались, о беглых Пожирателях ничего не знаю, на контакт не выходили, угроз не получал, общался только с Малфоями. Врать, говоря только правду, я умел давно, конкретнее вопросы задавать надо, господа авроры.

Вызов меня разозлил. Если бы мне предъявили обвинения в изнасиловании, мне было бы легче это принять. Я знал, что виноват. Не очень понимал, что на меня тогда нашло, я не любил боль и не любил ее причинять. Я бы даже заподозрил Империус, но у меня не было подозреваемых, не было ощущения чужой воли, и я не был до конца уверен, что совершил насилие не по собственному желанию. И трусливый побег, а я воспринимал исчезновение Поттера, как побег, меня злил: Герою не хватает внимания?

В тот же вечер ко мне явился Люциус с тем же вопросом: где Поттер? На Люциуса я наорал: я знать не хотел где их ненаглядный Поттер, пропади он пропадом! Люц только странно на меня посмотрел, пожевал губами и ушел, не попрощавшись.

А на следующий день я нашел палочку Поттера, закатившуюся под кровать. В тот день мне впервые стало страшно. И в тот день я впервые сварил поисковое зелье, благо частиц Поттера по дому было в ассортименте, не говоря о моих запасах — и волосы, и кровь, и сперма. Даже слюну и пот можно было найти при желании: в отсутствии Поттера чистоту поддерживать стало некому, а я как-то забылся за зельями.

Зелье показало ничего. Покрутилось шариком по карте Англии и растеклось лужицей.

Второе зелье на карте мира показало тот же результат — ничего.

Я кинулся сначала к его друзьям, но те ничего не знали: Молли причитала, Джинни злилась, Джордж предлагал выпить и забить, Шестой пыхтел и сыпал оскорблениями — сначала в мой адрес, потом и Поттеру досталось, у Грейнджер дрожали руки, но и она ничем помочь не могла. Лонгботтом Поттера не видел, Лавгуд с мечтательным видом сказала, что Гарри будет лучше там, где он сейчас. Но на вопросы «где он и жив ли?» только нежно улыбнулась и сказала, что у меня слишком много мозгошмыгов.

Ума не приложу, как я ее не заавадил?

Дом на Гриммо не открывался. Я пошел на поклон к Нарциссе — как бывшая Блэк, она могла бы попробовать попасть в него. Нарцисса общаться со мной отказалась, передав через Люциуса свое глубочайшее разочарование и презрение. Люц зло процедил, что Нарцисса и Драко тоже ищут Поттера, но дом на Гриммо их не пускает, а гоблины ехидно скалятся и отвечают, что клиента с именем Гарри Джеймс Поттер у них больше нет.

Его слова придавили меня плитой дольмена. В ушах звенело «больше нет… больше нет…», мозг отказывался принимать, что его больше нет, а сердце вопило, что он жив, жив, он не может умереть вот так, после двух Авад, он всегда выживал!

Я хотел напиться и заглушить эту странную боль в груди, но перед глазами всплыла картинка распластанного Гарри, связанного, в синяках и крови, и я понял, что это не воображение, а память. Пить расхотелось сразу и навсегда.

Через пару дней примчалась Грейнджер с письмом из банка: Поттер погасил свою часть долга за разрушения, но когда он это сделал — зеленошкурые твари не говорили, а на вопросы о Гарри ответили так же, как и Люциусу: «клиента с именем Гарри Джеймс Поттер у нас больше нет». Грейнджер зацепилась за формулировку, вспомнила про наследство и спросила про Блэка, и про Поттер-Блэка тоже спросила, даже про Эванса, но увы, таких тоже не было.

Мы вместе отправились к его тётке, хотя в его там нахождение никто из нас не верил. Петунья была в ярости: накануне с тем же вопросом приходил Лонгботтом. Она швырнула нам письмо и заявила, что деньги не отдаст. От письма руки задрожали не только у Грейнджер. Я вломился в воспоминания Петуньи и замер от ужаса: все, все, что я думал, что знал и что себе навыдумывал о Гарри, оказалось моим величайшим заблуждением. Он не знал ни заботы, ни любви, ни ласки, ни поддержки. Но щедро дарил их другим. Дарил мне, человеку уничтожавшему его.

Если бы я мог, то оживил бы Дамблдора и убил бы его ещё раз, и, видит Мерлин, на этот раз Авадой он бы не отделался. Все эти годы я верил, что Поттер — избалованный, зацелованный в задницу, заносчивый мальчишка, а старик улыбался и говорил «ну-ну, не будь к нему так строг».

Бородатая мразь, что ему стоило сказать, как было на самом деле?

«Как ты могла, Петунья?» — только и смог выдавить я.

«Как я могла?! Это вы подбросили его мне на крыльцо! Это вам было на него наплевать! Это вы что-то с ним сделали, что он сбежал вот так!»

Мне нечего было ей ответить, и мы ушли.

Следующее поисковое зелье опять не дало результата.

Кингсли дал разрешение на публикацию в газетах и на поисковый ритуал. Снова ничего.

И только свежие цветы на могиле Лили в день ее рождения дали мне капельку надежды, что он жив и был здесь.

Я ходил туда два раза в год. В тот год я первый раз пришел туда исповедоваться.
Увы, через год эту надежду у меня жестоко отобрали: посыльный, доставивший цветы, сказал мне, что заказчик — банк Гринготтс.

Но тогда я ещё не знал этого и искал. У меня появилась новая цель, причина чтобы жить. Перепробовав все существующие варианты поисковых зелий, я начал изобретать новые. В конце концов, это принесло мне неплохой доход и славу, но ни на шаг не приблизило к цели.

Я искал его везде, я ездил на каждую конференцию зельеваров в другие страны и, пользуясь всеми возможностями, искал, искал его, моего мальчика с зелёными глазами. В какой момент он стал из «Поттера» — «Гарри» я не знаю, как не знаю, когда я стал думать о нем «мой» и мысленно разговаривать с ним. Наверное, когда я нашел альбом с фотографиями его родителей.

К тому времени я уже знал, что вещей, по настоящему ценных для Гарри, было очень мало. У него вообще оказалось очень мало вещей, они заняли всего одну полку в шкафу, когда я нашел их все, натыкаясь на них в первый месяц то там, то сям в своем же доме — несколько футболок, жуткий вязанный свитер, определенно творчество Молли, пара джинсов, книги по артефакторике и рунам из блэковской библиотеки, старая кожаная куртка, растоптанные кроссовки, палочка и альбом. Что-то даже успел выбросить. Я не мог вспомнить были ли у него другие вещи, но почему-то во мне крепло ощущение, что он ушел чуть ли не голый, раз не взял палочку и альбом. Зимой.

Как он мог их оставить и почему не вернулся? Даже домовика не прислал.

Письма писать я больше не пытался, во-первых, от других я знал, что совы возвращаются с письмами, не найдя адресата, а во-вторых, как можно просить прощения за то, что сделал, в письме?

Умом я понимал, что он давно уже не мальчик, и тем более не мой, что может где-то счастливо живёт с другим человеком, что его наконец-то любят и у него есть семья. И понятно, что я ему не нужен. Но я хотел знать это наверняка, я бы только убедился, что он жив, здоров и счастлив. Несколько раз я обманывался незнакомцами на улицах чужих городов, но казалось, что встретив его даже под обороткой — узнаю сразу, почувствую. Сердце ныло, а память подсовывала воспоминания, мечталось, что он сейчас ввалиться и с порога завопит «я вернулся!», ткнется холодным носом в шею, а вечером сядет перед камином на ковер у моих ног и будет сидеть, прикрыв глаза, тихий, умиротворенный, такой домашний в отблесках огня, и ночью будет жарко стонать, что любит меня.

И чего я тогда бесился? Старый дурак! Второй раз своими руками и поганым языком разрушил свое невозможное счастье и доверие дорогого человека.

Рождество я теперь не любил с удвоенной силой.

***

Когда воспоминания стали совсем невыносимы, на грани видений, я согласился с уговорами Минервы и вернулся в Хогвартс. Не то, чтобы это помогло — в темных коридорах мне точно так же мерещилась его тонкая фигурка и блеск круглых очков. Но было легче убежать от себя в бесконечную работу и деканство. То, что прежде было в тягость, теперь стало спасением. К тому времени в Хогвартсе уже работали Лонгботтом и Гермиона Уизли.

Гермиона, вместе с постом декана Гриффиндора и профессора Рун, переняла привычки предшественниц и даже внешне стала похожа на них — так же недовольно поджимала губы в куриную гузку, была строга и отстраненна с учениками, и вообще выглядела сушёной треской. Она не перестала быть невыносимой заучкой и зазнайкой, но спеси в ней поубавилось, по крайней мере, коллег поучать она перестала достаточно быстро.

С Лонгботтомом, переставшим меня бояться ещё на седьмом курсе, у нас завязались приятные рабочие отношения, почти приятельские, во всяком случае выпить вечером чая под приятную беседу мне всегда было с кем. В конце концов, с главным поставщиком ингредиентов для моих зелий нужно быть вежливым. Впрочем, вариантов у меня не было: после исчезновения Гарри с Малфоями мы общались лишь на светских приемах, и Люциус больше не заходил ко мне выпить пару виски и пожаловаться на придурков из Министерства и Попечительского совета. Даже внука собирался отправить в Шармбатон.

А больше у меня никого не было.

Через два года Минерва сказала, что слишком устала, и отдала пост директора мне, оставив себе только преподавание Трансфигурации.

Поттер до сих пор был негласно объявлен в международный розыск, как пропавший без вести, — Кингсли подсуетился, я традиционно четыре раза в год — на дни рождения Гарри и Лили, на Хэллоуин и на Рождество — варил зелья поиска, и все бы шло как шло, если бы не этот милый, улыбчивый американский вундеркинд с пронзительной зеленью глаз. Такой знакомой зеленью таких знакомых глаз.

А от новости, что загадочный Тэйрти Спенсер Уэллс называет Драко Малфоя — Хорьком, у меня совсем отключился мозг. Презрев все правила приличия, я прервал ужин и ворвался в Малфой-манор без предупреждения. Что бы я делал, если бы Драко не было дома или если бы он не захотел со мной разговаривать, я не знаю, но он был дома. Впрочем, в маноре мы не задержались: узнав, что Арлен Уэллс в Хогвартсе, Драко помчался к нему, как к любимому сыну.

А сейчас со вкусом, чувством и расстановкой поливает нас с Гермионой высококачественным ядом собственного производства. Накопилось у него за много лет, ох накопилось. Единственным утешением от его язвительности стало признание, что Гарри жив и у него все в порядке.

Нет, ну каков Хорек: сам нашел — и никому, ничего, ни словом, ни намеком, присвоил себе уникальную возможность общаться с Поттером.

От мысли, что Малфой может защищать Гарри не просто так, не как друга, а как своего любовника, меня прошибает нервная дрожь, а ревность вскипает ядом на языке.

                   Глава 4.Арлен
 

— Да ладно, Грейнджер, неужели ты вспоминаешь ЭТО как хорошее время? — слегка растягивающий гласные голос Драко Малфоя я узнаю сразу.

— Драко! Рад тебя видеть! Как ты здесь? — я действительно рад. Здесь все такие странные и нервные, что я рад знакомому лицу. Миссис Уизли, которую Драко, видимо, назвал девичьей фамилией, недовольно поджимает губы. Наверное, они учились вместе. Они приблизительно одного возраста.

— Да вот узнал от директора Снейпа, что ты здесь, и решил встретиться, раз ты сам не захотел повидаться, — Драко обнимает меня, похлопывая по спине. Он все так же ослепительно неотразим.

Снейп стоит рядом, чуть позади Драко, мрачной статуей с непроницаемым взглядом.

— Я даже не подумал, что можно. К тому же я был только в Глазго и оттуда сразу в Хогвартс.

— Как папа? Как Марк? Что новенького? — Драко хитро улыбается. «Новенькое» всегда сулит хорошую прибыль, а на прибыль у Малфоя нюх.

— Папа хорошо. Марк отлично, они с Алехандро планируют ребенка. Я модифицировал «Костерост», документы на него будут готовы через пару недель.

— О, «Костерост»! Специально для Тэйрти? со вкусом лесных ягод? — подмигивает Малфой.

— Лучше, с ароматом мяты и лайма, и это мазь!

— Потрясающе! А на вкус? Это же детская продукция!

— Мерлин, Драко, про вкус я не подумал! Обязательно займусь этим вопросом! — кто бы что ни говорил, а Драко Малфой действительно прекрасно разбирается в теме детских зелий и заинтересован не только в их цене. Насколько я знаю, его сынишка Скорпиус с друзьями тоже принимают участие в обсуждениях новинок и их мнение Драко передает моему папе. Иногда мы вносим некритичные изменения по этим замечаниям.
Снейп наконец-то отмирает, прочищает горло и предлагает пройти в его гостиную. Миссис Уизли присоединяется, хотя они трое очевидно взаимно недовольны друг другом. Это какая-то английская фишка, так явно невербально выражать презрение.

В гостиной Снейпа никак. Такое ощущение, что это комната в недорогой гостинице. Два кресла и диванчик вокруг столика перед камином, пара картин с пейзажами, на каминной полке два подсвечника. Все в зелено-бежевой гамме.

Домовик доставляет чай, молочник и пару вазочек с печеньем и булочками.

Я сажусь на диванчик рядом с Драко.

— Ну, — говорит он, приобнимая меня за плечи, и ехидно скалясь в сторону Снейпа, — и что ты тут такого наговорил, что мистер Снейп примчался ко мне за информацией о твоём отце, как ужаленный?

— Драко, я и сам ничего не понял, я только упомянул, что папа называет тебя Хорьком, а я считаю, что ты больше похож на песца. Извини меня, пожалуйста, я как-то не подумал, что это слишком личное и тут у тебя положение в обществе, репутация, — мне стыдно, да.

— Все нормально, Арлен, жаль я не видел эту сцену сам, — Драко веселится, чем сильно удивляет миссис Уизли. — Надо же, песец! Спасибо, что не павлин! Тебе надо наконец-то познакомиться с моим papá, он будет счастлив!

Миссис Уизли улыбается кончиками губ. А вот Снейп все так же сидит с непроницаемым лицом.

— Я просто не понимаю, почему все так отреагировали, как будто я сказал что-то ужасное? Какие-то недопустимые шутки? У тебя ведь не будет проблем?

— Нет, Арлен, это просто давняя история, из тех самых «хороших времён», — Драко показывает пальцами кавычки, — да, Грейнджер? Вам же было весело, когда меня превратили в хорька? — добавляет он жёстким голосом.

Миссис Уизли поджимает губы:

— Уизли, Малфой, я давно уже Уизли. И нет, мне не было весело. И Поттеру тоже. Ты сам знаешь!

— Не надо вспоминать Поттера! Ты потеряла право говорить за него! — Драко зол, да он почти в ярости, кажется, что у него даже волосы искрят. Я отшатываюсь от него: привычный к вальяжно-расслабленному Малфою с вечной иронично-доброжелательной полуулыбочкой, я не ожидал от него такой явной агрессии, кажется, еще одно слово — и он начнет расшвыривать проклятиями. У миссис Уизли дрожат губы и пальцы, а Снейп вообще закрыл лицо руками. — Я знаю, потому что он единственный, кто сказал мне это лично! Он знал меня и мою роль в этой чертовой войне! Он вообще был единственный кто чего-то стоил!

Что блядь тут происходит?!

По-моему, я сказал это вслух.

Потому что Драко откидывается на спинку дивана, а Снейп убирает ладони от горящего лица.

— Тут массовый приступ больной совести и ностальгии по «хорошим временам», Арлен. Ты тут ни при чем, — спокойствие в его голосе пугает больше, чем ярость. Драко определенно получает удовольствие унижая их при мне.

— Но я понимаю, что как-то спровоцировал это… — мне жутко неудобно все это наблюдать: взрослые люди со своей очень-очень длинной и печальной, по всей видимости, предысторией и я, невольный свидетель их выяснению отношений.

— О, успокойся! Я, конечно, польщён, что мое школьное прозвище вызывает столь бурную реакцию, но им пора перестать видеть призраков прошлого и не прилетать ко мне с воплями: «Где Поттер?»

— Поттер? А кто это вообще?

— Преданный Герой проклятой войны. — Драко бушевал, как их личная Немезида, — Человек, которого они использовали, унизили и вышвырнули из своих жизней. А теперь страстно хотят вернуть!

— Драко! — в голосе Снейпа мольба или мне показалось? Поттер — тот, кого он ищет?
— Зачем? Я хочу знать! Зачем тебе Поттер, Северус, унижать некого? Заведи себе любовника-мазохиста и получай удовольствие! Могу дать адрес борделя, если ты сам не знаешь заведения Лютного! — Драко бьет едкими словами, как плетью — хлестко, наотмашь, они буквально съеживаются от его ударов. — А ты, Грейнджер, зачем тебе Поттер? Попросить денег, сколько ты со своим рыжим придурком ещё должна гоблинам? Попроси у меня, я может даже дам. Как вы вообще смеете втягивать в ваше прогнившее болото постороннего человека, этого гениального мальчика?

Они сидели, оплеванные его ядом, а я все отчётливее понимал, что использованный ими Поттер и мой папа — скорее всего один и тот же человек. Его боль и нежелание говорить о прошлом, его тайна — до 19 лет его будто не существовало, защита со стороны Драко и как все в Хогвартсе всполошились от одного незначительного намека. Снейп ищет какого-то человека, пропавшего много лет назад, а миссис Уизли находит сходство между мной и Снейпом. И что же получается, Северус Снейп — мой второй отец? И поэтому так злится Драко — он все эти годы знал, хранил тайну, а я чуть все не разрушил.

Мне надо уезжать отсюда как можно скорее, иначе правда выплывет наружу!

Папа мне этого не простит! Он столько лет скрывал даже от меня свою первую личность, и держал в тайне ото всех обстоятельства моего рождения… Я просто не могу все разрушить.

Жаль, конечно, я бы хотел узнать Северуса Снейпа получше, не как возможного отца, а как профессионала.

— Я хотела попросить у Гарри прощения. Я не поддержала его, когда он в этом нуждался. Я бросила его одного. А он бросил всех нас. — с горечью и обидой говорит миссис Уизли.

— О, Грейнджер, как трогательно! Он вас бросил, ну вы просто Гензель и Гретель! — Драко в притворном ужасе всплескивает руками в их сторону, он наслаждается этим представлением, он сегодня прима. — Опять во всем виноват Поттер! Продолжай в том же духе и лет через сто пятьдесят я, так уж и быть, скажу куда отнести букет асфодели.

— Он мертв? — у Снейпа белеют плотно сжатые губы.
— Упаси Мерлин и даруй ему долгих лет жизни! — почти весело отвечает Драко. — А что? Тебе бы полегчало? Ты же этого хотел? Ты этого добивался, когда… — Драко внезапно замолкает. И зло смотрит на Снейпа. Кажется, что если бы он мог, он бы проткнул Снейпа насквозь. Но он только указывает на него пальцем. — Ты знаешь, что ты сделал. Этому нет прощения. Только такой гриффиндурок, как Поттер, вообще мог влюбиться в тебя! К счастью, у него хватило мозгов сбежать! И я бесконечно этому рад!

— Ты же ненавидел его больше всех на свете! — шипит миссис Уизли.

— Ты умная, Грейнджер, но ты такая дура! Я всегда хотел дружить с ним! Я простил ему Сектусемпру, а он спас меня от помешательства, я не выдал его Волан-де-Морту в маноре, а он спас меня из Адского пламени. Он мой заклятый друг! Был и будет!

— И вытащил вас всех на суде.

— На суде он нас вытащил, потому что моя мать солгала Волан-де-Морту, что он мертв. А этого ублюдка он любил, — Драко делает великолепный жест: он одновременно отмахивается от нее и обличающе указывает на Снейпа. Я заворожен, наверное этому учат только аристократов.

— Он действительно умер тогда за всех нас, — еле слышно говорит миссис Уизли.

Я сижу тихо, как мышь под веником. Это не может быть мой папа, нет-нет, он тихий, спокойный человек, а этот их Поттер… Он действительно сражался с Темным Лордом, умер, как-то выжил и победил?! Черт, надо было лучше учить новейшую историю, особенно зарубежных стран.

— Может быть, мы прекратим воспевать подвиги мистера Поттера? — хриплым голосом спрашивает Снейп.

— А ты мог бы быть хоть немного благодарным? Впрочем, я слишком многого хочу от человека, который унижал другого только за фамилию. — в ехидстве Драко нет равных.

— Прекрати, Драко, ты ничего не знаешь!..
— Ошибаешься, Северус, — имя Снейпа от Драко звучит как ругательство, — я слишком много знаю. Так много, что я хотел бы этого не знать! Впрочем, угрызения вашей совести меня не касаются, оснований для вашей встречи с Поттером я не вижу, даже беспокоить его не буду этой ерундой. Информации, что он жив и счастлив, и так много для вас. Оставьте его в покое, наконец! — Драко поднимает руку, останавливая возражения. — Время позднее, позвольте откланяться. Грейнджер, не до скорой встречи! Арлен, надеюсь, ты посетишь нас перед отъездом, мои родители будут рады познакомиться с тобой!

— Конечно, Драко. Извини за этот вечер, я правда не знал, что одно слово может вызвать такую реакцию. И я хочу рассказ про павлинов. До встречи! — я тоже считаю, что давно пора отдыхать. — Миссис Уизли, мистер Снейп, я тоже пойду. День был… насыщенный. Спокойной ночи!

Уффф, надо будет завтра найти в архиве личное дело этого Поттера и сравнить колдографию с папой. Или спросить в библиотеке подборку газет? Если он Герой войны, то должны же изучать его биографию?

Ох, папа-папа, неужели это ты?

***

Утром за завтраком у миссис Уизли покрасневшие глаза — то ли плохо спала, то ли плакала. Снейп сухо сообщает мне, что ждёт меня в лаборатории после обеда, до этого он занят делами школы. Про вчерашнее они молчат. Ну и я молчу. Я не выспался из-за того, что поздно лег и слишком рано встал. И меня дела мистера Поттера не касаются, верно?

Но все равно иду в библиотеку. Там старенькая библиотекарь мадам Пинс на вопрос о Гарри Поттере выдала мне подшивку газет, учебник новейшей истории и несколько книг о Гарри Поттере в детстве. Я решил начать с учебника — там было меньше всего информации. Впрочем, все это я мог и на карточке шоколадной лягушки прочитать: Мальчик-который-выжил, дважды победитель Волан-де-Морта, самый молодой участник Турнира Трёх волшебников в 14 лет, кавалер ордена Мерлина первой степени в 17 лет.

С чёрно-белой колдографий смотрел измождённый паренёк лет 15, в круглых очках и воспалённым шрамом на лбу. Мда, Герой… И папа на него совсем не похож.

В газетах было странное. То герой, то не герой, то псих, то государственный преступник, то опять герой. На фото либо испуганный малыш лет 10, либо тот измождённый паренёк, всегда в очках и со шрамом.

А вот это интересно: связь с Снейпом, вроде бы неподтвердившаяся амортенция и исчезновение. Несколько месяцев поисков и домыслов. Потом упоминания только на годовщину победы — и опять то герой, то сбежавший гомосексуалист.

Прекрасная страна Англия! Я бы от таких новостей тоже сбежал.

Книги были откровенной глупостью, сказками для малышей.

Я устало потёр глаза, давая им отдых, и откинулся в кресле.

— Не верь этой чуши, что про него пишут. Гарри был совсем не таким. — открываю глаза: Невилл Лонгботтом. — Привет. Можно присесть?

— Да, конечно. Я сам понял, что тут полная ерунда написана. Я вчера только услышал его имя и вот, захотелось узнать побольше. Крутой парень!

Невилл рассматривает свои руки, сцепленные в замок, потом начинает говорить, как будто через силу, подбирая слова:

— Он не был крутым! Вернее был, но не в том смысле. Я жил с ним в одной комнате шесть лет. Я считал его своим другом, но я не был другом ему. Рядом с ним всегда были Уизли — Гермиона и ее муж Рон. Гарри был очень скромным, я бы сказал — скрытным. Он был героем, но совсем этого не хотел, он хотел семью и тихую жизнь. А я хотел быть похожим на него — сильным, решительным, смелым. Он был героем и там, на вершине, ему было очень одиноко. Полностью его понимала, наверное, только Полумна Лавгуд. Когда случилось все это дерьмо после Победы, когда он исчез, никто из нас не понял сразу, что мы потеряли. Но я думаю, что мы потеряли его ещё тогда, когда младенцем выкинули в маггловский мир.

— Младенца?

— Гарри рос у магглов. У своей тетки по матери. Ему было чуть больше года, когда Волан-де-Морт убил его родителей. Гарри там ненавидели. Вся его жизнь — сплошные боль и унижения. Я был у его тетки, когда он пропал, он оставил им деньги, много денег, и письмо с благодарностью за корки хлеба и крышу над головой. Никто из нас не знал его. Не верь тем, кто скажет, что был ему другом.

— А Снейп?

— Снейп — ублюдок. Он унижал Гарри много лет. Я не знаю, как получилось, что Гарри жил с ним после войны — зелье это было, или любовь? Гарри мог любить его. Потому что он был очень одинок, а от него тогда отвернулись все, кроме Снейпа. И, наверное, Малфоев. Драко Малфой что-то знает, но тайны Гарри он будет беречь пуще собственных. Это Гарри называл Драко Хорьком, поэтому вчера все так напряглись.

— Да, мне вчера объяснили. И миссис Уизли тоже назвала вчера Снейпа ублюдком, и Малфой. Мне так странно все это. Вы все его так ненавидите. Я приехал сюда работать с ним, это большая честь для меня. А попал в центр какого-то скандала, который сам же и спровоцировал, как оказалось.

— Приехал работать — работай, не обращай внимания. Снейп был ублюдком всегда. И будет после. И мы все будем ненавидеть его за то, что он делал Гарри, как бы он не изменился после. Потому что себя ненавидеть не хочется. Это одна из постоянных величин, константа нашего мира.

— О, я понял, это всё-таки шутки для внутреннего пользования.

Лонгботтом ушел, а я остался рассматривать колдографии. И чем больше я их рассматривал, тем меньше находил сходства между Поттером и моим папой: рост, фигура, очки, шрам. Я хорошо помню фотографию со мной маленьким, она стоит у нас на каминной полке: я, совсем кроха, умещаюсь чуть ли не на одной его ладони. Да на одного моего папу таких Поттеров три штуки надо!

После обеда я пошел в лабораторию к Снейпу. Он спокойным, даже равнодушным, тоном зачитал некоторые его опыты для очередного зелья поиска и обозначил условно-запрещенные ингредиенты. Я в свою очередь предложил заменить ингредиенты из этого списка на другие, более редкие, но точно допустимые. Мы даже провели пару опытов взаимодействия этих компонентов в основе.

В целом мне очень понравилось с ним работать. Он приводил интересные примеры из своей исследовательской деятельности и даже из случаев школьной жизни, точными и едкими комментариями рисуя полную картину.

Поздно вечером раздался стук в дверь лаборатории, Северус пошел открывать:

— Профессор Лонгботтом, проходите-проходите, поставьте на стол, мы тут с мистером Уэллсом опыты ставим.

Я обернулся к двери, убирая рукой волосы со лба, и увидел застывшее лицо Лонгботтома. Снейп стоял к нам спиной, перебирая на столе принесенные им травы и не видел этой восковой маски. Я удивлённо поднял бровь, Лонгботтом вздрогнул, пробормотал что-то вроде «привидится же…», извинился и выскочил за дверь.

Чёртовы психованные англичане с их боггартами! Я так заикаться начну!

Утром за завтраком Лонгботтом ерзал, и, кажется, хотел мне что-то сказать, но меня отвлекла министерская сова. Письмо из Америки. От Марка: «…отец в больнице… …ты должен срочно вернуться…». У меня так дрожали руки, что я едва мог прочесть отдельные строчки.

Сердце рухнуло куда-то в желудок.

— Плохие новости, Арлен? — Снейп обеспокоено заглянул мне в лицо.

— Да, очень. — надо собраться, надо к папе! — Простите, Северус, но я вынужден прервать нашу работу над проектом. Дела семьи требуют моего срочного возвращения в Америку. Скажите, я могу отправить от вас сову Драко Малфою?

— Да, конечно.

Через пятнадцать минут я написал Драко письмо с извинениями и сообщением, что папа в больнице. Я не знаю, какие у них на самом деле отношения, но думаю, что папа не рассердится из-за того, что я рассказал Драко что он в больнице.

На выходе из совятни меня перехватил Снейп:

— Арлен, я могу быть чем-то полезен?

— Я не знаю, Северус. Марк написал, что папа в больнице, и что я должен немедленно вернуться. Должно быть что-то серьезное. Папа бывает небрежен в опытах, но раньше меня не вызывали, если дело касалось каких-то мелочей.

— Пойдём, тебе надо успокоится, тебя всего трясет. Если хочешь, я могу проводить тебя в Министерство. Ты же переместишься порталом?

— Наверное. Не знаю. Его же надо заказывать заранее?

— Да. Тогда тем более понадобится моя помощь.

Мы быстро упаковали мои вещи, благо я их даже не успел распаковать до конца. И камином переместились в Министерство магии, где встретили взвинченного Малфоя. Портал нам получить не удалось даже объединив силы и угрожая международным скандалом. Не было какого-то важного чиновника, чуть ли не самого министра, для получения портала вне очереди. В процессе Снейп споил мне дозу Умиротворяющего бальзама. Или полторы.
В итоге Драко плюнул и сказал, что ради моего папы готов лететь на самолёте. Снейп удивленно поднял бровь и заявил, что летит вместе с нами, мол, три гения-зельевара хорошо, а четыре лучше. Мне оставалось только покорно кивнуть: я устал, напсиховался и мне надо было к папе.

В какой-то момент мне стало страшно его потерять. Мне всего 16 лет, я хоть и гений, но я люблю своего папу. И мне не важно, какие тайны в его прошлом, это его прошлое, его тайны, а если Драко молчит и кусает губы, то наверное ничего страшного не произойдет, если Снейп поедет с нами.

                    Глава 5. Северус

    Знал ведь я, что Драко Малфой    может дать фору своему papá, которого Волан-де-Морт назвал «мой скользкий друг», но то, что он вывернулся и умудрился не сказать нам ничего о Тэйрти Уэллсе, переведя разговор на Гарри и вываляв нас с Грейнджер в гиппогрифьем навозе, я понял только глубокой ночью, когда мысленно восстановил весь наш разговор. Хотя и разговором это назвать сложно. Драко получал удовольствие, говоря нам в лицо, что мы оказались мерзавцами, большими мерзавцами, чем он, с которым Гарри враждовал шесть лет, — в отличие от нас Малфой не прикидывался его другом и любовником.

Я даже восхитился его увертливости. Но это ни на йоту не приблизило меня к разгадке личности Тэйрти Уэллса и местонахождению Гарри. Драко не подтвердил, но и не опроверг, что Гарри и Тэйрти — один и тот же человек. А Арлен не подозревал о существовании человека по имени Гарри Поттер. Да и зачем это шестнадцатилетнему мальчику, для которого Англия до сих пор была чужой северной страной?

Как бы то ни было, мои душевные метания никак не должны повлиять на отношения с Арленом. В конце концов, мало ли таких зелёных глаз? И он совсем не похож на Гарри. Может быть, похож на мать? Гарри был копией отца, но глаза были такие же как у Лили. На мать…

Я внезапно вспоминаю, что у Арлена день рождения в начале сентября, я обманул себя сам в глупой надежде: Гарри не может быть его отцом. Если только он не встретил мать Арлена пока жил со мной. А он тогда почти не выходил из дома. Но может это была случайная, разовая связь, раз мать Арлена с ними не живёт?

Понимая, что опять принимаю желаемое за действительное, я забылся коротким сном только перед рассветом.

На следующий день я занят с утра и мне неловко перед юношей за вчерашний скандал. Драко был прав: мы не имели права вмешивать его в свое прошлое.

Закончив с делами школы, я хотел извиниться перед Арленом и, узнав у школьного эльфа, что тот в библиотеке, направился к нему. Но в библиотеке был Невилл Лонгботтом, и он рассказывал Арлену про Гарри. Я стоял за стеллажами и знал, что сейчас крайне неподходящий момент для объяснений и извинений. Я действительно вел себя с Гарри как ублюдок, и не было ни дня за эти семнадцать лет, два месяца и одиннадцать дней, когда бы я не раскаивался в этом.

Настроение было испорчено и даже наши вполне удачные опыты над основой для нового поискового зелья не сильно его улучшили. Юный Уэллс действительно был вундеркиндом, он тонко чувствовал малейшее изменение в зелье и мог объяснить причину этого изменения. Я никогда прежде не получал такого удовольствия от общения с кем-либо, удовольствия от общения с человеком, которой воспринимает твои идеи даже не по слову — по движению руки. От острого приступа зависти к его отцу и Марку Герберту меня отвлек Лонгботтом.

А утром Арлен получил письмо. От того, как побледнел он от этого письма, у меня сжалось сердце, я испытывал необъяснимое волнение за него и за незнакомого мне, таинственного Тэйрти Уэллса. И я не мог не воспользоваться случаем, чтобы познакомиться с ним.

Не в последнюю очередь сыграло свою роль беспокойство Драко Малфоя: последний раз в таком состоянии я видел его на шестом курсе, когда Нарцисса была заложницей в собственном маноре, Люциус в Азкабане, а у Драко было невыполнимое задание от Лорда — так волнуются только о самых важных в жизни людях. Любопытство всегда было моей слабостью. Поэтому, отправив из Министерства письмо Минерве с просьбой заменить меня несколько дней, я решил лететь с Драко и Арленом в Майами.

По прилету неожиданности от Драко не закончились: началось с того, что он скинул пиджак, как-то весь расслабился, закатал рукава рубашки и сам сел за руль автомобиля.

Драко Малфой за рулём маггловского авто, спешите видеть!

Потом он привычно поехал в Маналапан, где был дом Уэллсов и больница, а Арлен бронировал гостиницу, используя какой-то непонятный прибор и маггловские способы связи. И гостиницу он бронировал только мне — Драко планировал жить у Уэллсов. Это тоже неприятно кольнуло: так просто останавливаться у друзей, по умолчанию, мало кому позволено.

Меня в дом приглашать явно не собирались даже в гости.

На следующий день мы, с присоединившимся к нам Марком Гербертом, отправились в больницу. Марк нашел Тэйрти Уэллса три дня назад без сознания на террасе его дома, и вызвал магический аналог 911. Тогда-то он и узнал, что у Тэйрти уже почти год есть браслет онкобольного, который он прятал под чарами. Рак мозга.

И на данный момент Тэйрти в сознание ещё не приходил.

Американский госпиталь сильно отличался от больницы св.Мунго, такого сочетания магических чар и экранированной маггловской техники в Магической Англии точно не использовали.

Лежащий на больничной койке бритоголовый громила с татуировками не мог быть Гарри Поттером.

Но это был он.

***

Он не приходит в себя ещё сутки.

Сутки, которые, кажется, всем нам были даны для осознания отношения к этому человеку. Арлен стремительно теряет уверенность в себе и становится обычным шестнадцатилетним подростком, у которого смертельно болен отец. Он совершенно не может совладать с паникой, поочередно цепляясь за всех нас, плачет и просит о помощи. Знать бы, как ему помочь?..

Малфой тоже паникует, но старается не подавать вида, и что-то решает для себя: его внутренняя борьба отражается на его лице. Он заботится об Арлене: следит, чтобы тот вовремя питался, приносит ему прохладительные напитки и утаскивает его от кровати Гарри домой, спать.

Мне кажется, или это немного не отцовская забота?

Кажется, из нас всех проще всего Марку: он пережил главный страх, когда нашел Гарри без сознания, и у Марка есть Алехандро, есть та поддержка, которую не знает никто из нас. Они очень красивая, гармоничная пара — оба высокие спортивные брюнеты, отличаются лишь тем, то Алехандро — итальянец, а Марк больше скандинавского типа. Я вижу, как Алехандро инстинктивно загораживает собой Марка, насколько оберегающие, даже слегка покровительственные, его жесты, как они переплетают пальцы в поисках тепла.

И я завидую.

И немного недоумеваю: как Гарри, про которого Арлен сказал, что у него никого нет, сказал привычно и как само собой разумеющееся, мог изо дня в день почти десятилетие видеть их нежность и заботу друг о друге и не страдать от этого? Ведь Марк — его бывший любовник. Неужели в их отношениях нет ревности?

Я наблюдаю за всеми больше по привычке, отстранено, и пытаюсь разобраться в себе.

Умом я понимаю, что Гарри на эти семнадцать лет не застыл хрупким человечком в капле янтаря, а развивался как личность: я испытал бы большое разочарование, если бы он не изменился. Но я никак не предполагал, что разница будет настолько ошеломляющая, и сердце мое разрывалось от этого противоречия.

Я сидел у его койки, рассматривал его накаченные мышцы, бугрящиеся под татуированной кожей, рассматривал татуировки — пламенеющее солнце на левом плече, такое же разноцветное колибри на правой груди над соском, на самом соске — след от прокола, правый бицепс обвивает кончик хвоста какой-то твари, расположенной на спине. Присмотревшись, понимаю, что вытатуированый хвост закрывает собой кривой шрам от клыка висилиска. Гарри очень не любил свои отметины, поэтому, видимо, свёл и шрам на лбу. Или просто удалил яркую примету?

В левом ухе две серьги: одна металлическая, вторая — с изумрудом, в левой же брови штанга. Я пересчитывал новые его шрамы, удивлялся пятнам от зелий на длинных пальцах.

Я не знаю этого человека и я боюсь его узнавать. Это не Гарри, как бы я ни хотел обратного — это не Гарри: этого человека зовут Тэйрти Спенсер Уэллс и я с ним не знаком.

И я не знаю, что мне делать с этим прозрением.

***

А потом он приходит в себя и узнает меня сразу, едва я открываю рот. Почему-то очень обижает, что он называет меня галлюцинацией, и это словно возвращает меня на двадцать лет назад, когда я не мог удержаться от высказывания гадостей в его адрес. И только какая-то нечеловеческая реакция Малфоя спасает от катастрофы.

Малфой опять шипит на меня рассерженной гадюкой, Малфой рычит на меня, как мартовский низзл на соперника:

— Если ты, сссукка, хоть словом, хоть действием, хоть намерением обидишь его, я тебя акулам скормлю, ты понял меня, Снейп?

— Драко, я…

— Я слышал твою интонацию! Если ты посмеешь опять сделать ему больно, то тебя даже некроманты не найдут. Я доступно объясняю, Северус?

Что-то такое мелькает в глубине его стальных глаз, дрожит в еле сдерживаемой ярости, в кулаках, которыми он сгреб мою рубашку на груди так, что она трещит на спине, и я не могу удержаться от провокации:

— А он в курсе, Малфой?

Драко моментально понимает о чем я спрашиваю. Он даже слегка ослабляет хватку.

— Нет. И я не советую тебе при нем это обсуждать.

— А что так, Драко, Герой тебя отшил?

— Нет. И тебя это не касается.

— Тогда почему? Возможности у тебя были. — не знаю почему, но мне важно это знать. Драко дружит с ним, по моим прикидкам, лет десять, знает его тайны, живёт в его доме, Драко заботится о нем, об Арлене, хорошо знаком с Марком и Алехандро, знает тут все. Драко угрожает моему здоровью и жизни и я знаю, что это не пустые угрозы — он действительно может уничтожить меня, если Гарри будет больно. Но при этом они не вместе.

— Я — Малфой.

Я жду продолжения молча, только вопросительно поднимаю бровь.

— Я не буду вторым, — цедит Драко сквозь зубы, и выпускает мою рубашку из захвата.

Он уходит обратно в палату, а я едва не сползаю по стене: что-то я староват для такого напряжения. И я пытаюсь понять, что же на самом деле Малфой имел ввиду — ему брезгливо, что не он был у Гарри первым, или что Гарри любит кого-то другого?
***

Следующие дни не приносят радости — Гарри почти не приходит в себя или приходит на очень короткое время. Иногда он вполне вменяем, а иногда бредит, чем очень пугает Арлена.

Впрочем, мы все не вполне вменяемы.

Мне пришлось на день вернуться в Англию, уладить дела с Хогвардсом и написать заявление на отпуск по семейным обстоятельствам. Кингсли пришлось пойти мне на встречу: я угрожал просто уволиться и уехать. Про Гарри я ему не сказал.

Я вернулся в Маналапан. С Марком, Арленом и всей командой целителей мы устроили мозговой штурм — какие методы и зелья могут помочь. Гарри, конечно, сильно навредил сам себе, скрывая так долго информацию.

Возможно, будь у нас побольше времени, то мы могли бы найти решение. Но именно его нам и не хватало. Оставалось уповать на удачу, но самый удачливый сукин сын в мире, способный к тому же на чистой интуиции сварить нужное зелье, сейчас валялся без сознания на больничной койке.

Меня по прежнему разрывало от противоречий. Диссонанс восприятия Гарри однажды ночью привел меня к его кровати: ночью не видно разницы между желаемым и действительным, и мне кажется, что это все ещё мой зеленоглазый мальчик. Меня прорывает, и пусть он меня не слышит, я говорю ему о том, что любил его все эти годы, как жалел, что потерял его, как жил мечтой его найти. Мне кажется, что это важно, что я должен был ему сказать о своей любви, что он хотел бы это слышать. Понимание, что я опять не успел, опять опоздал, опоздал не на минуты, а на семнадцать лет, давит на меня, как и понимание, что эта исповедь эгоистично нужна только мне.

Я осознаю, что я тут не нужен, ему не нужен, я призрак прошлого, галлюцинация.

Но уйти, уехать обратно в Англию тоже не могу.

Мне придется остаться и поговорить с ним в полном сознании. Но в такие редкие минуты с ним всегда рядом Малфой: Дракон оберегает свое сокровище.

А потом приезжает Нарцисса и привозит с собой какое-то умиротворение. Почему-то кажется, что теперь у нас найдется решение, и Гарри будет жить. Неожиданно, но она даже не обливает меня презрением, просто принимает мое присутствие, как факт, сосредоточив все свое внимание на Арлене. Бедный ребенок совсем расклеился после разговора с отцом: Гарри почему-то казалось, что я могу отобрать у него Арлена, и это неприятно ранило. Я не хотел быть монстром в глазах Гарри, а тем более его сына, но я им был. Не меньше ранило какое-то напряжение, появившееся со стороны Арлена: он вроде бы и хотел продолжать общаться, но совершенно точно меня опасался. Как будто я действительно мог его отобрать у отца.

Я не питаю надежды, что у нас с Гарри есть будущее вместе, его не может быть: мы слишком далеко ушли друг от друга по этой дороге, мы и тогда-то рядом были больше вынуждено, чем по собственному желанию. Вернее, он был рядом потому что хотел и любил, а я двигался по инерции. А теперь я люблю и хочу быть рядом, но ему это уже не нужно. Моя глупость разрушила наше возможное "долго и счастливо", оставив только долго.

В последние дни я все больше сомневаюсь, что он вообще вернется в сознание надолго, последний его приступ был сильнее обычного, он перед этим сильно вымотался эмоционально: он всегда тяжело переживал предательства, а сейчас считал, что его предали последние родные люди.

Это могло отбить у него мотивацию жить.

Мотивацию вернуться.

***

Мне было интересно работать с Марком Гербертом, и пусть у нас ничего пока не получалось с лекарством, удовольствие от совместной работы я получал колоссальное. Марк действительно идеальный партнёр в работе: он скрупулёзно фиксирует каждое движение в лабораторном журнале, каждое изменение температуры, каждое вливание магии, но — увы — новые идеи он подаёт редко и на основании известных приемов. Арлен более универсален, но он слишком погружен в свои переживания и слишком остро воспринимает каждую неудачную попытку создания зелья, которое сможет уменьшить щупальца опухоли настолько, что ее смогут удалить. В идеале нам бы создать зелье, которое вообще удалит ее, но это уже из области мечты.

Я пользуюсь моментом, когда Арлена в очередной раз забирает Нарцисса, и мы остаёмся с Марком вдвоем:

— Марк, расскажите мне про Тэйрти, пожалуйста, что он за человек?

Марк ненадолго задумывается, а потом начинает рассказывать:

— Мы познакомились в осенью двухтысячного, маленькому Арлену нужны были специальные зелья, да и у Тэйрти со здоровьем были проблемы. Если вы заметили, у него специфический состав крови. Я не знаю, кто ставил на нем такие жестокие опыты, но яд и кровь реликтовой змеи и слезы феникса с остатками многочисленных зелий в крови — это совсем не то, что ожидаешь увидеть у двадцатилетнего парня. Иногда я думал, что он сбежал из лаборатории сумасшедшего ученого-маньяка, какого-нибудь Франкенштейна, знаете, все эти шрамы… А потом мы стали жить вместе, и я узнал, что его мучают кошмары, и догадался, что он бежал от войны. И он настоящий параноик, до сих пор Тэй незваных гостей может ненароком приложить тяжелым и заковыристым. Потом будет извиняться, конечно.

— Вы всегда жили в Маналапане?

— О, нет, мы все изрядно поколесили по Америке. Мы познакомились в Бостоне, там жили три года, потом Тэй захотел путешествовать, Арлен уже был достаточно взрослый, чтобы выдержать длительную поездку. Тэй купил дом на колесах и мы поехали по Великим озёрам, но после Миннеаполиса повернули обратно на восток - Тэй соскучился по морю. И вдоль восточного побережья приехали в Майами. Там жили ещё два года, потом Тэй купил дом в Маналапане. Пару лет назад они с Арленом путешествовали на запад, а потом вдоль западного побережья на север и через всю страну от Сиэтла обратно в Майами, четыре месяца получал от них только открытки и редкие смс.

— А мать Арлена?

— Ее я никогда не видел, — качает головой Марк, — даже не знаю жива ли она. Думаю, что мертва. Тэй не любит говорить про рождение Арлена, это причиняет ему боль.

— А ее имя? — я хочу разгадать эту загадку: и Гарри, и Арлен — сильные маги, значит, и мать Арлена была волшебницей. Но я знаю всех, с кем общался Гарри в то время, — никто из девушек не ждал ребенка.
Марк отрицательно качает головой:

— В документах Арлена её имени нет, это я знаю точно, только Тэйрти. Иногда во сне он зовёт Гермиону. Возможно, это она?

— Это не она. Я знаю Гермиону. Она была его школьной подругой и замужем за его другом, и детей у нее нет.

— Вот как? — отношение Марка ко мне моментально меняется, он весь подбирается, как зверь перед прыжком, — Вы же не просто так приехали? Кто вы ему?

— Я — его прошлое. Я был его профессором в Хогвартсе.

Марк кивает, словно получил подтверждение каким-то своим мыслям, а потом зло говорит:

— Вы тот, кого он так любил. И у вас хватает наглости быть тут?!! Браво, мистер Снейп, браво, я и раньше слышал, что вы ублюдок, но считал, что это преувеличение завистников.

Да что ж такое, у них что, других эпитетов для меня нет?

— Почему вы решили, что это я? — я не отрицаю, мне интересен ход его мыслей.

— Он на вас слишком бурно реагирует. И из-за женщины, которая подарила ему ребенка, он не мог бы стать таким, — продолжает Марк.

— Каким - таким?

— Циничным, недоверчивым, настороженным. И его не интересуют женщины, совсем, только мужчины.

— Но Арлен — его сын, значит одна женщина всё-таки была?

— Его. Если бы я не знал, что это невозможно, то решил бы, что Тэй выносил его сам. И он не любит никого, кроме Арлена. Иногда мне кажется, что он просто больше не способен. Даже когда мы были вместе, он мог быть заботливым, внимательным, страстным, но эта его нелюбовь ощущалась так остро, что в конце концов это разрушило наши отношения.

— Вы любите его. — я не спрашиваю, я утверждаю, это не удивляет, его хочется любить, и имя тут не важно. К нему тянет, как магнитом.

— Люблю я Алехандро, а Тэйрти мне давно брат, семья, родной человек. И если вы опять сделаете ему больно, я найду способ вам отомстить.

Мне смешно: я опять получаю угрозы за то, чего я не собираюсь делать, от человека, который любит, но не претендует.

Нас прерывает Алехандро, который, видимо, слышал последние фразы, потому что молча кивает мне в знак приветствия, берет Марка за руку, целует запястье, а потом шепчет: «Спасибо, любимый!».

Я ухожу, я здесь лишний, и мне надо поговорить с Гарри. И обдумать состоявшийся разговор, что-то меня в нем насторожило.

Но у Гарри опять Драко, и они… что я, Мордред меня забери, только что видел?

Вот ведь пронырливый Хорек!

                  Глава 6.Гарри

   Сознание возвращалось рывками, мутными пятнами и ритмичным шумом прибоя. Кто-то тормошил меня, звал и плакал.

Когда очередная попытка открыть глаза мне всё-таки удается, я на мгновения слепну от яркости так, что успеваю подумать «всё-таки умер», пока глаза привыкают к свету и фокусируются на реальности. Реальность «радует» потерянным лицом Марка, зареванным Арленом и злым Хорьком.

— Хорееечек! — тяну я, — Ты откуда?

— Оттуда, — зло цедит Хорек, — Опять решил сдохнуть без меня?

— Ну вот ты, я ещё не сдох, радуйся! — улыбаюсь я. Я рад его видеть.

— Есть чему? Ты когда собирался сообщить всем нам о своем диагнозе? Дай-ка угадаю, — Драко паясничает и постукивает себя пальцами по нижней губе. И я его за это люблю, с ним будет легче пережить предстоящий разговор, он поймет. — Ни-ког-да! Ты, сука, тянул бы до последнего, а потом сдался. Ты так хорошо умеешь это делать!

По-моему, я поторопился, подумав, что с ним будет легче. Нихера не будет! Взбешённый Хорек сейчас всем накрутит хвосты, поднимет на уши всех, до кого дотянется, и не даст мне красиво уйти в лес. Кончусь биомассой на больничной койке, когда они разрешат и решат отключить аппараты!

Это злит. Я так устал. Я хочу уйти. Отпустите уже меня. Все свои стадии я давно прошел в ускоренном режиме за одну ночь, я давно в принятии, я не любим судьбой, жизнью, любимым человеком. Дайте мне умереть!

Закрываю глаза, когда в палату заходит врач. Консилиум над живым трупом меня не возбуждает ни в каком виде. Пытаюсь очистить сознание и сосредоточиться хотя бы на звуке кардиографа. Получается плохо, в окклюменции я полная бездарность. Тем более сейчас. Интересно, а слуховые галлюцинаций должны были начаться раньше или позже зрительных?

— Док, а док, а какие галлюцинации должны начаться раньше — слуховые или зрительные? А то у меня слуховые в наличии, — открываю глаза, — а, нет, все в порядке, зрительные тоже есть.

Стоящий в дверях Снейп совершенно определенно моя галлюцинация.

— Галлюцинация, Поттер? — шипит он.

— У меня рак, а не сумасшествие, с галлюцинациями разговаривать не буду, — объявляю я и снова закрываю глаза.

— Вы… вы… — раздается хлопок двери и приглушённый голос Хорька за дверью — он яростно что-то шипит, но слов не разобрать, не парселтанг.

Рядом всхлипывает Арлен.

— Папочка… Прости меня, папочка, я не знал, я не хотел… Только не умирай!

— Малыш, ну что ты, успокойся, малыш. Драко сейчас всех построит, вы быстренько придумаете лекарство от рака и я буду как новенький!

— Шутишь, да?! — ребенок мой шипит не хуже Драко. Когда только успел научиться? — А что я буду делать без тебя? Ты обо мне подумал? О Марке? А Драко, ты ему что, письмо написал?

У меня умный мальчик.

Я краснею от внезапного стыда — написал. А мог бы и нет, кстати, пусть спасибо скажет, что написал. Потом.

Сил спорить нет. Вообще нет никаких сил.

Снова уплываю в разноцветное марево под шум прибоя.

***

От следующего пробуждения хочется сразу вернуться обратно в бессознательное, потому что галлюцинаций, в виде раскаивающегося, плачущего и шепчущего просьбы его простить Снейпа, мне не надо. Они мне не нравятся. От них больно. Очень больно. До слез. Снейп шепчет, что любит, что я его любимый мальчик, что у них все получится, они найдут способ меня спасти. Снейп гладит меня по руке кончиками тонких пальцев. Он никогда не трогал так нежно.

Отчаливаю в темноту, пахнущую мятой и полынью. Где мой Харон?

Не знаю, чем они меня накачали, но больше не надо. Пожалуйста.

***

Мутный водоворот из видений, яви, глюков, споров, шума прибоя и запахов закручивает меня, выкручивает и не выпускает из мягких лап. В какой-то момент прихожу в себя от слов Драко, что я грязнокровка и идиот.

— А ты настоящий Блэк, Хорек, Вальбурга будет тобой гордиться, вы даже говорите одинаково.

— Вальбурга мной гордится! Потому что только у меня хватило мозгов поговорить с ней о происходящем. Ты, Поттер, идиот, и целители тут криворукие ветеринары: у тебя не рак мозга, а обширный магический откат!

— В смысле откат? — от удивления сознание мое проясняется. — Начни сначала.

— С начала начнёшь ты. И расскажешь, как ты стал Повелителем Смерти.

— Хорек, ты взбесился? Или мескалина обожрался с горя? Какой Повелитель смерти?

Малфой сжимает пальцами переносицу, у него вид человека, вынужденного общаться с зеленым горошком. Впрочем, ощущаю я себя вполне овощем, даже рукой пошевелить не могу.

— Поттер, напомни мне, как ты победил Волан-де-Морта.

— Экспеллиармусом, потому что я был хозяином Бузинной палочки, а ему она не подчинялась и не могла пойти против настоящего хозяина. Дамблдор обезоружил Грин-де-Вальда, ты обезоружил Дамблдора, я обезоружил тебя. — я упорно пытаюсь сосредоточиться на этой рекурсии — Палочку Волан-де-Морт забрал из гробницы Дамблдора, но она его не слушалась и он решил убить Снейпа, так как считал, что это Снейп обезоружил Дамблдора. Кстати, перестань называть меня Поттером. Хватит с меня галлюцинаций в виде Снейпа.

— Я — не галлюцинация, — голос Снейпа звучит откуда-то со стороны, но я его не вижу, только горько-мятный запах бьёт мне в ноздри — так пахнет умиротворяющий бальзам. И Снейп.

Я откидываюсь на подушке:

— Ну вот, опять! Драко, я не знаю почему, но у меня такие яркие глюки, как будто я опять на пятом курсе и в моей голове проходной двор для Дамблдора, Волан-де-Морта и Снейпа, поэтому я прошу тебя, пожалуйста, перестань называть меня Поттером, это как-то провоцирует мой мозг, а появление Дамблдора в обнимку с Томом я точно не переживу.

— Северус, если ты не заткнешься, я вышвырну тебя отсюда и скажу охране тебя не пускать. — Малфой смотрит на меня виновато, — Прости, Поттер, это правда не галлюцинации.

— Хорек!!! Ты скользкая слизеринская гадина, как ты обошел Непреложный? — я разочарован в нем, я привык ему доверять, а он… он… — Предатель!

Мне так больно. Мне давно уже не было так больно, курса с четвертого. Слезы сами текут у меня из глаз. Драко стоит с виноватым видом и молчит. Молчи, сука! Как ты мог, Драко, как ты мог? Я считал тебя другом…

Я не могу больше терпеть все это дерьмо.

— Пошли вон! Оба! Убирайтесь. Я больше не подыхаю! Довольны? Проваливайте откуда явились. И забудьте ко мне дорогу!

Я поворачиваюсь на бок, выдирая датчики, которые тут же начинают истерически пищать, и засовываю голову под подушку. Я в домике.

Я не хочу об этом думать, не хочу думать… не думать! Хорек-предатель… не галлюцинации… как он мог? сколько можно надо мной издеваться? не думать… не думать… больно, почему так больно?.. опять ложь, опять предали… ненавижу… не думать…

— Мистер Уэллс, прекратите истерику и дайте мне восстановить систему. Вы слишком слабы, мне надо прикрепить на вас датчики и ввести лекарства, — строгий голос целителя врывается в мои попытки уйти в глубину.

— Отвалите, я не сдохну.

— Мистер Уэллс, при всем моем уважении, вы ведёте себя как избалованный ребенок.

А вот это смешно, док, смешная шутка, ха-ха.

— Отвалите, сказал. И выключите это орущее дерьмо.

— Мистер Уэллс…

— Папа, пожалуйста… — Сопротивляться Арлену я не могу, я виноват, я его напугал, так напугал, бедный мой мальчик.

Я выпутываюсь из-под подушки и одеяла. Мой ребенок, уставший, несчастный, с кругами под глазами. Я тяну его за руку к себе, мне нужно его обнять.

— Папа, прости меня. Не ругай Драко, это я виноват. — Ничего не понимаю, но пусть. — Это из-за меня приехал мистер Снейп. Я не знал, что так получится. Ты простишь меня? Папа?

Где он только нашел этого… Мерлин, они познакомились! Снейп приехал из-за него! Что же делать? Я не могу потерять моего сына, я не отдам его!

— Я тебя не отдам, слышишь, Арлен, я люблю тебя, ты мой сын, только мой, — горячечно шепчу ему в ухо.

— Папа, ты простишь меня?

— За что, родной? Ты ни в чем не виноват. Это прошлое. Не нужное прошлое. Ты мой сын, только мой, понял?

Арлен — счастье мое неожиданное. Я дал ему все что мог, чего мне самому хотелось бы в детстве, я проживал каждый день детства вместе с ним, закрывая в себе зияющие раны от недолюбленности, пренебрежения, голода, холода и боли. Я гордился им, его успехами, его упорством, его гениальностью.

Он — мой!

— Пап… — я целую его в лоб и отстраняюсь, глядя в глаза. Я ошибся. Он уже не только мой. Даже его у меня отбирают. Как же больно…

— ПАПА!.. — ГАРРИ!.. — ТЭЙ!!!

***

Темно. Хорошо. Тихо. Не больно.

Не больно.

Тихо шуршит камнями прибой. Как я люблю этот звук.

Откуда тут море?

***

Не хочу открывать глаза.

Сквозь густые запахи больницы пробиваются другие, живые, из внешнего мира. Нежный запах магнолии и апельсинов — это открыли окно; трава и море — так пахнет Арлен, опять с утра ел креветки; кедр, мускус и перец — это Марк, он приходил давно, аромат его туалетной воды почти выветрился. Неуловимо знакомый аромат морозных хризантем. И этот, яркий, будоражащий — имбирь, кардамон и можжевельник.

— Гарри! — ага, это Хорек. Ну сколько ещё?

— Не называй меня Гарри, Малфой. Мое имя Тэйрти Спенсер Уэллс. Гарри Поттер сдох в 1998 году. Дважды. Свали!

— Тэй, пожалуйста. Я виноват. Я не остановил Снейпа. Но я ничего не говорил про тебя. Я клянусь тебе! — он наклоняется ко мне близко-близко, у него приятная туалетная вода и мягкие волосы, и шепчет мне в самое ухо, — Он не знает про Арлена, я не сказал. Но он что-то подозревает.

Выдыхаю ему в ответ:

— Достаточно, что знает Арлен. Он сам догадался про Снейпа.

— Прости, я не смог это остановить…

— Какого черта он вообще припёрся?

— Он испугался за Арлена. Мы оба испугались. А потом и за тебя. Снейп почти не спал две недели, все тебя караулил.

Две недели?!

— Сколько я уже здесь?

— Марк нашел тебя 18 дней назад.

Плохо. Это плохо. Это очень-очень плохо. Мой сын общается со Снейпом уже три недели. Приблизительно. И что теперь с этим делать? И надо ли?

— Сколько мне осталось, Драко?

— Если будешь продолжать вести себя как придурок, то месяца полтора, максимум два.

Мало, до дня рождения Арлена ещё почти полгода. И пока он несовершеннолетний по магическим законам, Снейп может заявить права на опекунство и никакое мое завещание его не остановит. Если догадается сварить зелье определения родства или сдать анализ на ДНК.

Вот дерьмо!

Я не хочу, чтобы мой сын попал в зависимость от Снейпа, я там был и мне не понравилось.

— А есть варианты?

— Не вести себя как придурок?

— Драко!

— Тэйрти!

— Туше! Иди сюда, мой вредный Хорек! — Драко наконец-то расслабляет лицо и плечи, садится ко мне на постель, почти ложится рядом, утыкаясь лбом мне в плечо.

— Ты всех напугал, придурок! — шепчет он. — Особенно Марка. Он решил, что тебя убили. Говорит, ты лежал в луже, она показалась красной, он подумал — кровь, а оказалось — коктейль. Кровавая Мэри?

— Маргарита — улыбаюсь я.
— Чёртовы бабы! — фыркает Малфой.

— Так что там с палочкой и откатом?

Малфой устраивается поудобнее, почти прижимаясь ко мне своим гибким телом. Он стал настоящим красавчиком: аристократическая тонкость осталась при нем, равномерно обросла тугими жгутами мышц, он — хлыст, он — эсток. Он обманчиво мягок и безукоризненно вежлив с посторонними, в прошлом осталась нервная злобность — ему больше не приходится опасаться за свою жизнь, и довольство расслабило черты его лица. Он похож на Люциуса, каким я его помню, и не похож одновременно.

И он более открыт с теми, кому доверяет. Вряд ли многие могут похвастать тем, что видели Драко Люциуса Малфоя босиком, перемазанного до ушей соком манго и дыни, руками разламывающего лангустинов, клеящего девиц в барах и пьяного до синих пикси. А я могу.

Когда я первый раз увидел его тонкие щиколотки, я так залип от этого зрелища, что только понимание, что Малфой не оценит моих поползновений, остановило меня: он натурал, у него жена и сын где-то во Франции. Додумать, почему они во Франции, когда сам Драко в Англии, мне мешает болезненный тычок в бок:

— Тэй, я кому тут объясняю?

Злой Хорек нависает надо мной. Близко, серые глаза, вокруг зрачка голубые пятнышки, а ресницы у него оказывается длинные, просто на кончиках очень светлые, кожа на острых скулах нежная, с пушком. Я машинально облизываю губы.

От двери слышится какой-то звук, мы оба оборачиваемся в тут сторону, и Драко отскакивает с моей кровати каким-то немыслимым прыжком, которому позавидовал бы сам Барышников*.

В дверях стоит Снейп. У него очень сложное лицо.

Я отворачиваюсь всем корпусом.

Я не могу его видеть.

Я жалок: я готов подставить спину под удар, только бы не смотреть на него.

Я знал, что ничего не прошло, ничего не кончилось. Горело, не давало дышать и скручивалось расплавленным свинцом в желудке. За семнадцать лет я привык к этой постоянной изжоге. Но встретиться с ним вновь оказалось выше моей выносливости, за пределами моего самообладания.

Я боялся, что помани он, позови, пообещай эти оставшиеся полтора-два месяца с ним — и я пойду, пойду как крыса за дудочкой, как баран под нож.

Потому что любил эту злобную тварь до сих пор.

Не простил, но любил.

***

Я благодарен Драко за то, что он не оставляет меня со Снейпом один на один, и не уходит из палаты.

— Гарри, пожалуйста, нам нужно поговорить. — я никогда не слышал, чтобы Северус говорил таким тоном, с такими просящими интонациями.

Я молчу. Я понимаю, что это ребячество и разговора не избежать, но я буду молчать, пока могу это выдержать.
— Гарри, когда я ехал сюда, я ехал помочь Арлену и познакомиться с Тэйрти Спенсером Уэллсом. Я подозревал, что это можешь быть ты, надеялся на это с того момента, как увидел Арлена, и я так рад, что это ты.

У меня леденеет внутри — он понял? понял или нет? Малфой отвернулся от нас к окну, но напряжённая спина и вцепившиеся в подоконник пальцы выдают его волнение.

— Гарри, я так виноват, я столько лет искал тебя… Я знаю, что мне нет прощения, я совершил то, за что нельзя простить, я даже не прошу его. Я… Мне, наверное, просто надо было знать, что ты жив и в порядке… Арлен… Он чудесный мальчик, твой сын, я чувствовал, что должен ему помочь. И он не знал, что у нас было прошлое.

— Он мой сын, мистер Снейп. И ты прав — у нас было прошлое. — меня немного отпускает. Он понял? Или не понял? Понял, но не признал сыном? Я боюсь спрашивать…

— Гарри…

— Мое имя Тэйрти Спенсер Уэллс, Арлен — мой сын, а вы — почти забытое прошлое. Не думаю, что у нас есть ещё темы для разговора, — я почти благодарен ему, что он не повторяет свой ночной монолог. Я бы не смог держать ровный тон, если бы он сказал хоть слово о любви.

— Ты позволишь мне остаться и помочь?

— Зачем?

— Я не прошу прощения, Га… Тэйрти, но я хочу сделать хоть что-то, для искупления вреда…

Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться ему в лицо, надо же как завернул, «для искупления вреда». Он бы блядь ещё денежную компенсацию предложил, за неудобства испытанные мной в процессе нашего взаимодействия. Сюр какой-то!

Но это значит, что он не знает. Не знает! О, Мерлин, спасибо тебе!

— Лекарства от рака не существует. А ставить на мне эксперименты — благодарю покорно, наэкспериментировался, найдите для ваших зелий другую лабораторную крысу.

У окна отмирает Малфой:

— Если бы ты слушал меня, Тэй, а не устраивал истерики… — он делает пару глубоких вдохов-выдохов. — Это не рак. Я поговорил с Вальбургой: она считает, что это откат, за то, что ты собрал Дары Смерти, но не соединил их.

— Малфой, ты чокнулся, если считаешь бредни портрета и старую сказку за реальность, — он что, блядь, издевается? Я выжил, потому что Волан-де-Морт убил во мне свой крестраж.

Я кошусь на Снейпа: он сидит с задумчивым лицом, как будто высчитывает вероятность насколько это может быть реальным вариантом.

— Ты грязнокровка и идиот!..

— Повторяешься, Хорек…

— Тэй, заткнись, или я наложу на тебя Силенцио! Если бы ты воспитывался в чистокровной семье, то знал бы, что магические сказки всегда имеют реальную основу. И я знаю, что у тебя еще в школе была мантия-невидимка. Палочку ты отобрал у меня. Где она и где Воскрешающий камень?

— Я не воспитывался в волшебной семье, Малфой. И я не поеду в Англию. Даже за Воскрешающим камнем.

— Хочешь сдохнуть? — Малфой шипит почти на парселтанге. — Если ты не поедешь добровольно, я все расскажу Арлену и Марку, мы тебя усыпим, спеленаем и отвезем в Англию в багажном отделении.

Почему-то от этого мелкого шантажа становится смешно. Он знает прорву моих секретов, от намека на раскрытие которых я бы помчался в Англию быстрее собственного визга, но выбрал самый невинный способ манипуляции. Он бы ещё топнул ножкой и протянул, как в школе «Мой отец узнает об этом!».

— Ты ошибаешься, Драко, это не откат, это рак. И это было жестоко. Я не хочу умирать, никогда не хотел, но я смирился с тем, что мне осталось мало времени. И я хочу умереть не здесь, беспомощный и в памперсе. Я хочу уйти сам. В своем доме. На своей, мать ее, террасе, глядя на закат. Со стаканом чертовой Маргариты в руке. Ты поможешь мне, Драко? Ты сделаешь это для меня?

Малфой смотрит на меня больными глазами, кусает губы и чуть не плачет. Но кивает, кивает, соглашаясь. На Снейпа я не смотрю.

Я закрываю глаза.

Спасибо, Драко!
Арлен

Глава 7. Арлен

Драко Малфой меня подбадривает весь полет, он верит в то, что «выкрутится, всегда выкручивался, он вообще живучий твой дурной папашка, не дрейфь, мелкий!». Но новость о диагнозе и — самое страшное — вид отца в больничной палате, опутанного чарами и датчиками, выбивает всех из себя.

Я цепляюсь за Драко. Ему тоже нехорошо, он весь посерел и как-то сразу осунулся. А мистер Снейп… у него лицо, такое лицо… как у ребенка, которой нечаянно разбил любимый аквариум, и теперь с ужасом смотрит, как среди осколков медленно умирают золотые рыбки. Голос не слушается его, и я читаю по губам: «Гарри», — и последний кусочек паззла в моей голове со щелчком становится на место.

Драко спасает меня от позорной истерики: сначала он накачивает меня успокоительным, а после и вовсе утаскивает меня от постели папы и от мистера Снейпа, Северуса. Он привозит меня домой, и я вою, скорчившись на диване, а он сидит рядом и успокаивающе гладит меня по голове и спине, пока я не забываюсь тревожным сном.

***

Утром мы молча завтракаем. А потом Драко спрашивает о неприятном:

— Что ты знаешь о своем рождении?

И я выкладываю ему все. И про честность папы, и про запрос в МАКУСА, и про мои догадки в Хогвардсе, и про вчерашнее подтверждение реакцией Снейпа.

Злость, а затем удивление на лице Драко сменяются на какое-то уважение, и кажется он чему-то даже рад.

— Арлен, — говорит он, — Снейп не знает, что он твой второй отец. Он очень плохо поступил с твоим папой. Очень-очень плохо. Поверь, не я должен тебе рассказывать подробности, просто поверь — это не то, что должен знать ребенок о прошлом своих родителей. Но он может воспользоваться этим, если узнает. Поэтому, пожалуйста, ради твоего папы, не говори о том, что знаешь, Снейпу. Не говори ему, что он твой отец.

И я не говорю. Я даже не хочу говорить о своих догадках папе, но он все равно догадывается, что я знаю. У него звериное чутье. А еще мне так ужасно плохо из-за того, как расстроился папа, когда увидел Северуса.

Когда-то давно я мечтал, что отец нас найдет, вернется к нам, что мы будем жить вместе, что папа перестанет грустить и тосковать, перестанет искать взглядом. Но даже с Марком у него не изменился взгляд, папа умел веселиться, шутить и быть невероятно милым, но глаза где-то в глубине у него всегда были грустные.

И самое страшное сейчас было в том, что, когда он увидел Северуса, его взгляд изменился. Не грусть там была. Там была паника, почти ужас: он не боялся умереть, но боялся Северуса. Или того, что Северус мог сделать с ним.

Или со мной.

И я сторонюсь Снейпа. Мне уже все равно, что он мой второй отец: мой храбрый, сильный папа боится того, что может принести с собой этот человек. Я бесконечно жалею, что стал причиной его приезда. Я виню себя за свое любопытство, мне стыдно за восхищение человеком, который причинил папе столько боли и может причинить еще. Если бы не эта проклятая переписка и конференция, я был бы рядом с папой, когда ему стало плохо. И никакие доводы Драко, что в этом нет моей вины, на меня не действуют.

Меня не было рядом, когда папа во мне нуждался. А теперь он умирает.

И я не знаю, как я буду жить без него.

Мне шестнадцать, и у меня умирает папа.

***

Мы варим зелья, но у нас ничего не выходит. Все впустую, все бестолку. Теперь я знаю почему врачам не рекомендуют лечить близких людей — чувство собственного бессилия, никчемности, невозможности противопоставить хоть что-то злому року приводит к депрессии быстрее, чем собственная болезнь.

Однажды вечером мы сидим дома, Драко молча пьет виски, я слышу, как постукивает лед в его хайболе, и я спрашиваю его, как папа мог так долго скрывать, что он болен? Не то, что бы он знал ответ, наверное, мне просто нужно с кем-то это обсудить.

Он долго прислушивается к шуму прибоя, доносящемуся из открытого окна, и я уже не надеюсь на ответ, когда он начинает говорить:

— Когда я был маленьким, мама читала мне сказку, про храброго маленького мальчика, который победил злого страшного волшебника. И я всегда хотел подружиться с ним, с этим храбрым мальчиком. Я был избалованным наследником аристократической семьи и ни в чем не знал отказа. И так случилось, что первый отказ я получил от того самого мальчика. Он отказал мне в дружбе и это положило начало нашей глупой вражде на долгие годы. Я не соврал миссис Уизли, когда сказал, что я всегда хотел с ним дружить, что он мой заклятый друг. — Он немного молчит, как будто вспоминая. — Просто тогда я еще не знал, что дружба с ним — это вечная прогулка по краю, на грани жизни и смерти. Но по краю нельзя гулять просто так: бездна манит, бездна зовет заглянуть в нее. Твой отец заглядывал в нее семь раз и это те, о которых он знает точно. В «самом безопасном месте на Земле», — Драко показывает пальцами кавычки, — на каждом шагу его поджидали неприятности, и он никак не мог оставить их без внимания, или заставить их ждать. А еще он готов был отдать жизнь за тех, кого считал друзьями, за тех, кто в него верил. И он ее отдал. Снейп тогда раскрыл ему страшную тайну: для того, чтобы опять победить ужасного злого волшебника, храбрый маленький мальчик должен умереть. Пройдя через любовь и предательства, он узнал цену своей жизни и хотел только одного — покоя. В ту ночь твой отец перестал бояться смерти и пошел к ней навстречу в темный Запретный лес. Смерть не ждала его там, поэтому храбрый маленький мальчик вернулся и победил. Но покоя он хотеть не перестал.

— Он вернулся, потому что он — Повелитель Смерти! — хриплый голос Вальбурги Блэк звучит громом с небес. — Что опять натворил этот глупец?

— Приветствую, Леди Блэк, мое почтение. — Драко встает с кресла и отвешивает бабуле поклон, — Этот глупец заболел маггловской болезнью от которой нет лекарств. Что вы имели ввиду, назвав его Повелителем Смерти?

Леди присаживается в нарисованное кресло и обмахивается кружевным веером:

— Твоя мать рассказывала плохие сказки своему сыну, иначе ты бы не задавал таких глупых вопросов, мальчик.
— Я знаю сказку про Дары Смерти, но при чем тут Тэй?

— Бузинная палочка была в твоих руках, мальчик, и после этого ты говоришь, что знаешь сказку?

— Тэй собрал все Дары? — Драко поражен, его как будто молнией шандарахнуло, даже волосы заискрили. А я совсем не понимаю, о чем речь.

— Он стал их владельцем, но не собрал воедино. Их надо соединить. Ты же знаешь Знак? — Драко кивает. — Тэйрти должен соединить их. Тогда Магия перестанет толкать его в бездну.

— Вы считаете, что это не рак? — я не могу поверить, что есть простое решение. Нет, не простое, конечно, и плата будет большой, но папа будет жить.

Здесь, в Америке, индейские шаманы и местные бокоры клали болт на Статут, папа общался с некоторыми из них в наших путешествиях, и с детства приучал меня к сезонным ритуалам, и к тому, что магия по сути эгрегор. И нет ничего удивительного, что для соблюдения какого-то замшелого ритуала из сказки отцу надо было соединить древние артефакты в один, они сами притягиваются, и мало кто может этому противиться. Меня пугают мысли, какую личную мощь прятал мой папа, если сопротивлялся этому притяжению столько лет. Или он все тратил на сопротивление, а сейчас устал и это выразилось в болезнь?

Драко нервно отбивает стаккато по столу своими отполированными ногтями.

— Арлен, где палочка твоего отца?

— Не знаю. Может в больнице, а может в кабинете. Ты же знаешь, он ею мало пользуется.

— Действительно, зачем палочка человеку, который предпочитает изображать эльфа: когда хочет — делает всё руками, и говорит, что это успокаивает, а когда надо — просто щелкает пальцами.

— Кричер, — зову я.

— Что нужно молодому господину от старого Кричера? — скрипит старый эльф.

— Кричер, где волшебная палочка моего отца?

— В нижнем ящике стола в кабинете, молодой господин.

— Спасибо, Кричер, можешь идти.

Мы идём в папин кабинет, где я достаю палочку. И Драко долго задумчиво ее изучает. Потом говорит:

— Это не та палочка. И вообще не твоего отца. Где он ее взял?

— Это палочка Хэстер Блэк, она хранилась в Доме Блэков. — поясняет появившаяся на картине с натюрмортом Леди Вальбурга.

— А где его палочка?

Леди Вальбурга пожимает плечами:

— От неблагодарного полукровки он вернулся без палочки.

Неблагодарный полукровка — Северус Снейп?

— А мантия-невидимка?

— Мантия у папы, наверное, в шкафу висит.

Драко смотрит на меня с непередаваемым выражением лица, прикрывает глаза ладонью и тихо смеётся:

— Ну да, он таскался в этой мантии шесть лет по Хогу, влипая то в василисков, то в акромантулов, то в драконов, и сейчас он вполне может оставить висеть ее в шкафу. А сокровища Форт Нокса хранить в кладовке. Это же Поттер! Хорошо. Мантия есть. А камень?

— Понятия не имею, о чем ты спрашиваешь.

— Леди Блэк, вы видели Воскрешающий камень?

— Нет, молодые люди.

— Кричер?

— Старый Кричер не знает о каком камне спрашивает молодой господин, — старый пройдоха подслушивает нас из-за дивана.

— Придется спрашивать Тэйрти, — вздыхает Драко.

— Ты думаешь, он оставил палочку и камень в Англии?

— Да. И это катастрофа! Он не поедет в Англию. Он предпочтет сдохнуть здесь, — Драко расхаживает по гостиной, периодически дергая себя за кончики волос, — Как его уговорить? Как?

— А Снейп? Он нам не сможет помочь?

— Только навредить. Он как раз один из тех, из-за кого Тэй не поедет. Ладно, что-нибудь придумаем.

Но у нас ничего не выходит: как только папа понимает, что Северус не плод его воображения, он срывается в истерику, плачет, что не отдаст меня, и у него случается приступ, от которого он впадает в беспамятство почти на неделю.
***

А потом приезжает мать Драко — великолепная Нарцисса Малфой. Я теряюсь от ее красоты и абсолютно материнской нежности, с которой она относится ко мне. Мне непривычна ее обволакивающая забота, она ненавязчива, как аромат ее духов — снег и хризантемы, но в то же время повсюду.

Она моментально находит общий язык с Марком и Алехандро, как кошка узнает всю округу, вытаскивает меня сопровождать ее на экскурсии и надменно-вежлива со Снейпом. Про него она не говорит, зато с удовольствием рассказывает о том, каким шалуном был в детстве Драко Малфой, и как он забавно враждовал с моим папой, о чем регулярно жаловался ей в письмах.

По-моему, Драко благодарен ей, что она не привезла эти письма с собой. И альбом с его детскими колдографиями тоже.

Драко снова пытается поговорить с отцом, но возвращается от него абсолютно разбитым.

Я сижу на верхних ступеньках лестницы на второй этаж и подслушиваю его разговор с Нарциссой. Я не хочу идти вниз: мне стыдно, что я реву, как маленький ребенок, сначала мне надо успокоится.

Но то, что я слышу, явно этому не способствует: папа попросил Драко помочь ему умереть, как он хочет. Я закусываю руку, чтобы не кричать.

Драко говорит, что он согласился.

Тон Нарциссы моментально понижает температуру воздуха вокруг:

— Ты ему пообещал, ЧТО?

— Я согласился помочь уйти. Он хочет сделать это здесь, в доме, на террасе. Со стаканом Маргариты в руке.

— Ты дал ему Непреложный?

— Нет! Конечно, нет! Это же Тэй, я только согласился…

— Ты только согласился? — голос ее становится тихим и вкрадчивым, у меня от него мурашки по коже. И я слышу то, от чего мне хочется заткнуть уши и уползти в самую дальнюю и темную комнату. — Ты пообещал человеку, которого любишь, что поможешь ему умереть?..

— Мама!!!

— Ты даже не сказал ему… Драко!

— Он до сих пор любит Снейпа. Ты бы видела, как он реагирует на Северуса. Я не могу! Я не хочу, чтобы он знал…

— Это не уничтожит тебя больше, чем его смерть. И ты даже не даешь себе шанса, сын.

— Зато это не разрушит нашу дружбу. И я буду рядом с ним до конца.

— Мой сын — безумец! Такой же чокнутый, как твоя тетка Белла! Когда он хочет это сделать?

— Он… мам… он не назвал срок…

— Ты не только безумец, но и болван, — я ничего не понимаю, но я отсюда чувствую улыбку Нарциссы, — даже если бы дал ему Непреложный, то с такими условиями ты можешь помочь ему умереть лет через двести. Поэтому прекращай наматывать сопли на кулак и быстро соображай, как уговорить этого упрямца поехать в Англию. А потом, когда вы решите проблему с Дарами, — ты расскажешь ему! Или это сделаю я. Ты понял меня, сын?

— Да, мама.

***

Я чувствую, что эти тайны разрывают мне мозг и тупо сбегаю гулять по городку. Мне надо отвлечься, мне надо развеяться, иначе я натворю глупостей. Я встречаю своих школьных товарищей и на несколько часов мне даже удается забыть, что все плохо. Ребята рассказывают последние новости, рассказывают про подружек, мы до темна купаемся в океане и пьем пиво.

На обратном пути домой в уличном кафе я вижу Снейпа. Мы почти прошли мимо, когда он заметил меня:

— Арлен, добрый вечер! Вернее сказать, доброй ночи! Почему вы не дома в такой час?

Я совсем не хочу оправдываться перед ним, но и привлекать внимание не стоит:

— Я уже иду домой. Мы с ребятами засиделись на пляже.

— Вы что, пили?

— Пиво.

— Я провожу вас домой.

Я вижу, что мои приятели, которые уже успели отойти довольно далеко, возвращаются за мной:

— Спасибо, мистер Снейп, я дойду с ребятами.

— Я настаиваю. — говорит Снейп, и цепко хватает меня за локоть.

— Эй, мистер! Лапы убрал! Он несовершеннолетний! Мы вызовем полицию! — Мои друзья, наученные опытом курортного городка, налетают на Снейпа, как рой ос.

— Спокойно ребята, это мой знакомый, — меньше всего мне сейчас нужен конфликт с кем-то из них или разборки с полицией, — Мистер Снейп, я дойду с друзьями. Отпустите мою руку, пожалуйста!

— Я настаиваю, Арлен. Вы пьяны! Даже ваш отец не напивался в этом возрасте…

Упоминание папы сбивает с меня остатки спокойствия. Как он смеет говорить о моем папе?!

— Я — не мой отец! И вы не сделаете мне больно! Я восхищался вами, а вы… Сделайте одолжение, пропадите еще на семнадцать лет из нашей жизни! И оставьте папу в покое!

Я выдираю локоть из его пальцев, и мы с ребятами убегаем. Снейп остается стоят у кафе и, оглянувшись, я вижу его озадаченное лицо.

***

Смятение и чужие тайны не отпускают меня, и утром я иду к единственному человеку, который меня сейчас сможет выслушать. Мне не нужен совет, мне просто надо выговориться.

Алехандро деликатно оставляет нас с Марком вдвоем.

Мы сидим на балконе их виллы, отсюда такой же прекрасный вид, как с нашей террасы.

И я рассказываю Марку все.

Всю историю Гарри Поттера, которую узнал из газет и по обрывкам разговоров. Рассказываю про Снейпа — и Марк подтверждает мою догадку, что он — тайная и больная любовь папы, Марк тоже успел с ним поговорить и сделать выводы. Рассказываю про эти артефакты, которые могут быть причиной папиной болезни. И про Драко. И про его обещание.

Мне нравится Драко. Он нравится нам всем. И когда он рядом, из папиных глаз почти уходит та тоска. Не совсем, но ее точно меньше.

Наверное, я был бы не против, чтобы он бы рядом с папой.

Да мне вообще все равно, кто будет с ним рядом, лишь бы папа был жив.

— Видят боги, если бы это решило проблему, я бы отравил Северуса Снейпа собственноручно. — говорю я Марку.
А он смеется в ответ:

— Я тоже, Арлен, я тоже.

***

Целители говорят Драко, что папу в таком состоянии нельзя перемещать, переезд в Англию его убьет. Для такого путешествия папу надо либо стабилизировать, либо усыплять напитком Живой смерти, но и это высокий риск.

А еще кто-то должен взять ответственность.

Я несовершеннолетний. И официально у него нет других близких родственников, впрочем, неофициально их тоже нет. И официального партнера.

Поэтому все, что мы можем, — ждать, когда он придет в себя. И надеяться, что нам удастся убедить его поехать в Англию за этими проклятыми артефактами. Или хотя бы рассказать нам где они, чтобы кто-то из нас за ними съездил.

Нервы у нас ни к черту, не помогают даже ударные дозы умиротворяющего бальзама.
Мы продолжаем ставить эксперименты, и Снейп со мной больше не пытается заговорить на темы, не касающиеся зелий. Он только все время смотрит на меня и о чем-то думает.

***

О чем он думал, мы все узнаем, как только папа приходит в себя:

— Тэйрти, это было зелье Салазара? Почему ты не сказал мне?

— Убирайся к Мордреду, Снейп, это мой сын! — на папу страшно смотреть, его буквально трясет. Я ненавижу Снейпа: он убивает папу. Драко перемещается так, чтобы быть почти между ними, и только Нарцисса смотрит на все с любопытством энтомолога.

— И мой. — кивает Снейп. — Ты должен был мне сообщить.

— Какого дьявола тебе надо? Семнадцать лет назад ты очень подробно объяснил мне, что не желаешь меня знать, что ненавидишь все, что со мной связано, и что ты со мной сделал… Как бы ты отнесся тогда к новости об общем ребенке, который тоже носил бы фамилию Поттер? А теперь ты заявляешься сюда и считаешь, что я должен — тебе? или что это все можно как-то компенсировать? как ты сказал — искупить?

— Я уже говорил тебе, что я виноват и мне нет прощения. Но это ведь все меняет… Я… Я хотел бы быть рядом с сыном, узнать его… попытаться…

Папа горько усмехается:

— Это ничего не меняет. Впрочем, можешь попытаться — и объяснить, по какой причине ты семнадцать лет не знал о его существовании. И я даже не буду мешать сыну объяснять куда тебе идти после этого.

— Пап, я знаю. Я догадался сам… — я не хочу этого унижения для них двоих, мне и так противно, Драко был прав: это не то, что должен знать ребенок о своих родителях. И жалко папу, ему больно, я вижу эту привычную боль в его глазах, когда он смотрит на Северуса, только сейчас ее еще больше, так много, что я боюсь.

— И что ты скажешь? — Мне становится не по себе, сейчас от моего слова зависит слишком многое, ведь от моего решения папа может перестать бороться, он почти перестал, он просил Драко помочь ему умереть. А сейчас я должен придумать как заставить его жить? Все смотрят на меня, как на Верховного судью — и я должен огласить приговор.

— Пап, для меня это не важно. Важно, что я есть, верно? И мы с тобой хорошо жили вдвоем. Но ты же любишь Северуса, до сих пор любишь. — мне очень больно это говорить, потому что я вижу лицо Драко, как он закусывает губу и закрывает глаза, как он силой заставляет себя оставаться на месте. — Я не прошу тебя дать ему шанс, вернуться к нему, или что-то в этом роде. Но я прошу тебя дать нам шанс попробовать узнать друг друга, всем нам. Ты… Пап, ты отказываешься бороться, ты хочешь бросить меня… одного?.. — я все-таки не выдерживаю. Мне так страшно. Так страшно, что я останусь один, останусь без папы. Нарцисса обнимает меня, позволяя расплакаться ей в плечо.

— Ты не будешь один. — Снейп говорит сухим, ровным голосом. — Я подам документы на опеку.

Он не продолжает фразу, но всем понятно, что он имеет ввиду: «после смерти папы». И от этого становится тошно. Теперь я тоже знаю, почему его все называют ублюдком.

— Черта с два, — папа злится, — черта с два, Снейп! Он — мой сын! И тебе придется сильно постараться.

— Дааа, — тянет Снейп, — и что ты сделаешь? Красиво сдохнешь со стаканом Маргариты?

Драко судорожно дергается, но его удерживает хрупкая ладошка Нарциссы. Она хитро подмигивает и артикулирует «Молчи!». Я смотрю на ехидно ухмыляющегося Снейпа, и на папу, который недовольно жмурится, закусив губу.

А потом папа показывает Снейпу два средних пальца!!!

— Манеры, как я вижу, совсем не изменились, мистер Поттер! — Снейп доволен, как будто взял джек-пот в Вегасе.

— Еще раз назовешь меня Поттером, и я тебе все зубы выбью, — ласково говорит папа.

И улыбается.
Нежно-нежно. Как большая белая акула.

Глава 8. Гарри

Трудно жить в окружении гениев. Слишком они умные. Даже умереть спокойно не дают.

Сначала Снейп разгадал секрет рождения Арлена, как он позже признался, по трем случайным фразам — моей, Марка и Арлена. Все-таки он свой Орден Мерлина не за красивые глаза получил. И надавил на мое самое больное место, которое опять угадал безошибочно: возможную зависимость сына от него.

Разозлил до состояния «вижу цель, не вижу препятствий», и меня всего захватил такой азарт помешать ему, какой я не испытывал со времен наших занятий окклюменцией.

Потом Нарцисса устроила мне разнос, что я безответственный мальчишка и оставляю ребенка на Снейпа. Взывала к разуму и напомнила, что семья должна быть превыше всего. И что семья всегда поможет, а я тут опять геройствую в одиночку, забыв о близких людях, которые хотят и могут помочь. Мне стало стыдно: она не побоялась Волан-де-Морта, а я тут решил красиво уйти. За «красиво уйти» мне влетело отдельно.

А еще принесла мантию-невидимку и убедила-таки, что история с Дарами не сказка и не шутка. Хотела даже Луну Скамандер, бывшую Лавгуд, вызывать для моего вразумления, но я сдался раньше, от моего мозга и без мозгошмыгов мало что осталось. «Терапия мантией» — я накрывался ею по ночам — дала результат: щупальца опухоли уменьшились, и я поверил окончательно, что мне придется ехать в Англию, опять собирать Дары.

Как только я смог вставать, Арлен и Марк потащили меня в лабораторию — пусть и в кресле-каталке, но варить я мог. Северус был на подхвате и, по-моему, его таки заткнули Силенцио, потому что он молча наблюдал за мной и только записывал. Иногда хмыкал. Иногда просто сидел рядом, ничего не делая, жадно следил за каждым моим жестом, за каждым движением. Зелье, которое я варил с добавлением собственной крови, должно было дать мне время на поиск Даров.

Тем не менее, я понимал, что поговорить со Снейпом мне все-таки придется, и поговорить спокойно. Не только он за мной наблюдал, я за ним тоже, и видел, что он изменился за эти годы. Исчезла желчность, исчезла нервность, даже сарказма поубавилось. Он стал осторожнее в формулировках, и шутки были хоть и изрядно приправлены иронией, но стали беззлобными, без чувства оплеванности после.

А еще я постепенно привыкал к нему, при виде него у меня перестали трястись руки и колотиться сердце, я перестал отворачиваться и замирать на полуслове, когда он входил в комнату. И раскаленный колючий ком внутри постепенно остывал и сворачивался, и болело меньше.

Я наблюдал, как он общается с Арленом, с Марком и Алехандро, как откидывает голову назад, отдыхая, как улыбается, не ухмыляется, а именно улыбается, не стесняясь, искренне, и почти полное отсутствие в его гардеробе черного цвета тоже меня расслабило: тот зловещий образ из моих ночных кошмаров, в которых я переживал ночь насилия снова и снова, всегда был в черном. Человека в льняном летнем костюме и сандалиях на босу ногу я не боялся.

В то же время я с удивлением отмечал, что моя любовь к нему хоть и не прошла, но переродилась в какую-то иную форму: я любил его, но быть с ним уже не хотел. Да что там, меня от одной мысли о близости с ним передергивало, пусть я и думал, что страх секса в любых позициях и вариациях давно пережил. Я его любил, но я его не хотел, и даже память о том, какой восторг испытывал от близости с ним в прошлом, не побуждала меня прикоснуться к нему или позволить ему нарушить мое личное пространство.

Впрочем, мы оба держались друг от друга подальше и никаких намеков на какие-либо интимные отношения со стороны Северуса не поступало, за что я был ему очень благодарен.

Единственным, кто устранился от этой суеты, был Драко. И меня это не на шутку напрягало.

Нет, он по-прежнему был рядом, и был рад, что я иду на поправку, но что-то было не так. Я даже предложил ему поехать к жене и сыну, мне было неудобно, что он уже полтора месяца здесь, но он только странно посмотрел на меня и что-то невнятно буркнул.

Я расценил это как отказ уезжать.

***

В Англию мы решили лететь самолетом. Я не желал ставить в известность Министерство Магии о своем визите даже под именем Тэйрти Уэллса. В конце концов, я даже в Хогвардс могу не заходить, мне нужно только на край Запретного леса, на ту полянку.

А палочку из гробницы Дамблдора мне достанет Снейп.

Англия встретила нас неприветливо: май в Лондоне это не май в Майами, это гнусный серый дождь и долбанный холод. В доме на Гриммо была полная разруха, поэтому мы с Арленом сняли двухместный номер в Хилтоне на соседней улице*, оставив Кричера наводить порядок в доме.

Снейп звал нас сразу в Хогвардс, но я не особо горел желанием общаться с бывшими друзьями. Предложение Нарциссы и Драко воспользоваться гостеприимством Малфой-манора мы тоже отклонили, вряд ли я бы ужился с Люциусом на одной территории, но мы пообещали, что почтим визитом перед отъездом.

Пока в Магической Англии шли очередные празднования моей победы над Волан-де-Мортом, мы с Арленом гуляли по маггловскому Лондону, смотрели на конную гвардию, любовались на БигБен и Вестминстерское аббатство, в конце концов я в Лондоне был таким же туристом, как и мой сын. Иногда к нам присоединялся Драко. Здесь он опять превратился в зализанного аристократа, в дорогущем элегантном костюме, скучного и чопорного. Он был все так же хмур и замкнут, и после пары отказов обсуждать причину, я решил оставить его в покое, в конце концов, я чувствовал себя виноватым, что отнимал его у семьи.

***

Мы сидели в кафе на Пикадилли, ноги гудели после долгой прогулки. Драко отошёл освежиться, Арлен повертел солонку, скрутил фигу из салфетки и отведя взгляд в сторону, спросил:

— Пап, а как ты относишься к Драко?

— Я люблю его, он мой друг. — я даже не задумывался над ответом, но вопрос меня удивил. Я замечал, что Арлен как-то странно поглядывает на Драко, и Драко вел себя скованно… Нет, он не мог, не может быть…

— Хм… — ребенок замолчал, над чем-то размышляя.

— Ты скажешь, чем вызван вопрос, или мне додуматься до плохого и идти его убивать?

— Что? Нет! Я спросил, как к нему относишься ты! — сын одновременно возмущен и смущен моим предположением.

— Я? — я уже хотел уточнить при чем тут я, когда до моего усталого мозга дошло. — О!

— Весьма лаконично, — хмыкает ребенок. — Но я рад, что ты понял. Подумай об этом, пап.

Я подпер щеку кулаком и задумался, но не о Драко, а о том, что надо разобраться со своими чувствами к Снейпу, разобраться с Дарами и закрыть для себя Англию уже навсегда. А Драко… У Драко жена и сын, зачем мне о нем думать, о злых серых глазах, от колючего взгляда которых мне так грустно…

Оказывается, он уже давно сидит напротив и даже о чем-то успел спросить.

— Драко? За что ты злишься на меня?

— Я злюсь не на тебя, Тэй. Это семейное.

— С Асторией и Скорпиусом все в порядке?

— А? Да, конечно, что с ними может быть не в порядке? У Астории новый любовник, а у Скорпиуса новый пони. У них все отлично!

— А у тебя?

— А у меня ни любовника, ни пони.

Арлен издает какой-то задушенный звук, вроде «щсвернус» и сбегает от нас. Драко вертит в руках многострадальную солонку. Я осторожно накрываю его руки своими, отбираю солонку, и застываю от захватывающего контраста его длинных пальцев и узкой аристократической ладони с моей загорелой лапищей.

— Тебе нужен любовник? — я поглаживаю его запястье большим пальцем.

— Мне даже пони не нужен, — горечь в его голосе я буквально чувствую на вкус.

Я отпускаю его руки. Болван! Куда полез? Собирай Дары и вали в свою Америку, не порть человеку жизнь!

Драко успевает перехватить меня за пальцы.

— Мне не нужен любовник. Мне нужен любимый человек, Тэй. Мой человек. — он смотрит на наши руки и отдергивает свою. — Мне пора, пришли мне сову, когда соберётесь в Хог.

И уходит, а я просто сижу и смотрю, как он исчезает в толпе. Его светлые волосы как сияющий огонь маяка.

Арлен плюхается напротив:

— Он сказал?

— Что?

— Значит, не сказал, — разочаровано тянет сын. — Ну ладно, потом скажет.

— Это что за тайны? — меня злит, когда вокруг творится непонятное и все ходят с многозначительными рожами. — Что он должен был сказать?

— Ну, пап, не моя тайна, он должен сам. А ты должен был уже догадаться. И, знаешь, по-моему, ты слишком зациклен на Северусе. Пора уже перестать думать о нем и закрыть эту тему.

— Тебе не кажется, что это немного не твое дело?

— Не кажется. Потому что это касается и меня тоже. Я хочу, чтобы ты перестал страдать по прошлому и дал шанс будущему. Чтобы был стимул жить, а не ковырять старые раны.

— Когда ты успел так повзрослеть?

— Я всегда был вундеркиндом, помнишь? — ребенок веселится. А я обещаю подумать над тем, что он мне сказал. И над странным поведением Драко тоже.

***

В Хог мы попадаем через несколько дней. Чтобы не привлекать внимание, аппарируем сразу к Хижине Хагрида. Снейп уже ждёт нас возле нее.

Он отдает мне Бузинную палочку. Вот так просто.

Я тру висок от внезапно прострелившей боли.

Мы углубляемся в лес. Я предупреждаю, что надо быть осторожными, тут ещё полно акромантулов. Драко передёргивает плечами, он никогда не любил этот лес. На меня накатывают воспоминания первого курса, второго, третьего, четвертого… Блядь! Сейчас желание Люциуса зарубить тварь, ранившую ребенка, я полностью разделяю.

Грёбаный старый мудак, как можно было допускать такое в школе, полной детей?

— Хагрид в деревне, но, если ты хочешь встретиться со старыми друзьями?.. — Снейп всё-таки сильно изменился. Раньше ему бы и в голову не пришло думать о моих желаниях. О моих друзьях, к которым он всегда относился с неизменным презрением. Малодушно думаю о том, что с таким Северусом, внимательным и предупредительным, я мог бы жить.
— Нет, спасибо. — видеть Хагрида уже не хочется. А остальных и не хотелось. — Но нам с тобой надо будет поговорить.

— Вы уже на Гриммо?

— Да. Я открою доступ. Завтра к ужину. — Кричер навел порядок на первых двух этажах, а больше нам не надо.

— Когда ты будешь проводить обряд? — Драко делает вид, что интересуется между прочим, но я вижу, что ему действительно любопытно. И он хотел бы присутствовать, но знает, что это лишнее, тем более в чужом родовом доме. Хотя он тоже наполовину Блэк и дом его любит. Но не создаст ли это дополнительные связи и обязательства?

Надо идти к гоблинам, лучших знатоков ритуалов и историй в Англии сейчас не найти. Мне все равно надо в Гринготтс, давно не был.

— Пока не знаю. Как бы не пришлось ждать до Литы. Завтра с утра пойду к гоблинам, хочу уточнить у них. И про ритуальный зал — боюсь в доме Блэков этого лучше не делать, мало ли какие спецэффекты продемонстрируют настолько древние игрушки. — я размышляю вслух, и все со мной соглашаются. — Ладно, нам здесь надо найти камень, небольшой черный камень, с трещиной и рисунком Даров смерти.

Арлен оглядывается удивленно: под ногами толстый слой хвои, перепрелых листьев и переплетения корней. Пробует Акцио — и конечно же ничего у него не выходит.

Я отхожу назад за деревья, закрываю глаза и пытаюсь пройти снова тот путь. Мне мешает день, шум леса, посвисты птиц и разговор Драко и Арлена вполголоса, они обсуждают как лучше начинать поиски.

Я стою и стараюсь вызвать воспоминания о той ночи. Ночи моего поражения и моей победы. В какой-то момент меня окутывает тишина — кто-то из них применил на меня чары. Так действительно легче сосредоточиться. Я немного поворачиваюсь на месте, ловя за хвост ускользающую память: впереди был костер и Волан-де-Морт, справа сидел привязанный к дереву Хагрид, вон за теми деревьями растаяли силуэты родителей… Я делаю пару шагов вперед и опускаюсь на колени — где-то здесь. Просеиваю между пальцами палую листву и иголочки. Пару раз натыкаюсь на мелкие камешки, но не то, не то! Расширяю круг поиска, рядом опускаются на корточки мои спутники и тоже начинают искать.

Есть! Арлен нашел камень!

Он смотрит на него с любопытством, но ему некого вызывать и потому никаких движений он делать не пытается. Я перевожу взгляд на Драко — он качает головой. На Снейпа, но и он поджимает губы и тоже отказывается брать камень.

Вот и ладно!

Забираю камень себе, и голову сжимает обручем боли, как при средневековой пытке. Мордреда и мать его Моргану, я почти ослеп и дезориентирован от пульсирующего в черепе огня!

Меня подхватывает Снейп и аппарирует на Гриммо. Следом вваливаются Драко и Арлен.

***

Северус вливает в меня Укрепляющее, и меня непреодолимо тянет в подвал дома, в ритуальный зал.

Как в трансе я режу ладони атамом и затягиваю катрены воззвания к Магии, вокруг меня взвивается магический вихрь, вспыхивают свечи, выставленные в нишах и по периметру комнаты, черный алтарный камень начинает пульсировать, наливаться багрянцем, как будто внутри раздувается костер из уголька — Белтейн уже закончился, но костры еще не угасли. Над алтарем в воздухе зависает Бузинная палочка, вращаясь в вихре вокруг своей оси, как веретено, и на это веретено нанизывается Воскрешающий камень, моя верная помощница — мантия-невидимка — вращается вокруг палочки и камня, заворачиваясь и постепенно образуя серебристый кокон.

Северус, Драко и Арлен замерли в дверях, глядя на вытворяемое магией, я, тоже не в силах отвести взгляд от этого завораживающего зрелища, продолжаю повторять привычные катрены. Вращение кокона становиться все быстрее, серебристые всполохи мантии сливаются в один светящийся овал, и я зажмуриваюсь, предчувствуя вспышку. Она бьет по глазам, даже сквозь закрытые веки опаляя болью, и в левую часть груди бьет молотом.

Тьма обрушивается на меня.

***

Прихожу в себя в гостиной под причитания Кричера. Во рту пустыня, в голове звенит, по тушке знатно оттоптались гиппогрифы.

— Кричер! Мерлина ради, заткнись и дай попить!

— О, очухался! Как ты себя чувствуешь! — Снейп неприлично жизнерадостно скалится, нависая надо мной. Кричер протягивает стакан с водой. Мерлин, как же хорошо, чистая, прохладная, такая вкусная вода! Выпиваю и прошу еще стакан воды.

— Как будто фестрал лягнул! Есть повод для радости?

— Еще какой! Судя по диагностике — в мозгах у тебя пусто, хотя у большинства людей…

— Заткнись, Северус! Я помню, что мозг сложный и многослойный орган у всех, кроме меня. Спасибо. Память проверили, работает.

— Да? Что последнее ты помнишь?

— Вспышку в ритуальном зале. Что-то не так?

— Нет, все так. Ты назвал меня Северусом. — Снейп поджимает губы и уходит из сектора обзора. Пффф, и что это сейчас было? Он что, обиделся?

Сбоку раздается весёлый голос Драко:

— Вот всегда знал, что с Поттером поведешься — плохого наберешься. У меня новая татушка, Тэй! И опять меня не спросили, надо ли она мне!

— У всех татушки, — хихикает мой сын, — пап, это ты виноват!

Я сажусь на диване:

— Показывайте!

Драко сдвигает полу расстёгнутой рубашки в сторону — на левой груди, чуть повыше розового соска, у него Знак Даров. У Арлена такой же. Смотрю на Снейпа — он согласно кивает головой. Дергаю воротник рубашки, отрывая пуговицы, — и у меня тоже.

За-ши-бись! И что это значит?

Впрочем, изменения коснулись не только нас — старый особняк тоже основательно встряхнуло и подлатало. Я с удивлением осматриваю бывшую серую гостиную: она оказывается небесно-голубая.

***

В Гринготссе радостный поверенный Рода Блэк потирает лапы: наконец-то я явился пред его хитрые глазенки. Сходу озадачиваю его случившимся, дела подождут.

Он довольно скалится, над чем-то раздумывает и потом притаскивает мне древний свиток на гоббледуке. Смиренно прошу перевести сведения из него. Конечно за доплату, зеленошкурые жадины.

Из свитка следует, что собравший Дары и вернувший их хозяйке получает ее благословение, силу и возможность встречи с ней по собственному выбору. То есть, теоретически можно жить вечно, но я помнил, что Игнотусу это в конце концов надоело. Что ж, я по крайней мере избавлен от необходимости передавать этот дар сыну — Арлен уже им владеет.

И Северус с Драко тоже. Неплохой бонус за нервотрепку!

Потратив еще несколько часов в банке на финансовые дела, я наконец-то выхожу на ступени и подставляю лицо весеннему солнышку и ветру. Как же хорошо!

Осталось последнее дело — и домой!

***

За ужином рассказываю Арлену, Северусу и Драко, что означает этот знак. Драко ежится, а Снейп довольно улыбается. Арлен относится к этой информации индифферентно, он еще слишком молод и никогда не знал страха собственной смерти, для него это долголетие — пустой звук. Но кое-что его все-таки интересует:

— Это значит, что мы вместе будем жить столько, сколько захотим?

— Вместе не обязательно, но да — столько, сколько захотим.

— Хорошо. — кивает Арлен.

— Я бы хотел общаться с сыном. И с тобой, если ты не возражаешь. — Снейп говорит мягко, но чувствуется, что позиции свои он будет отстаивать.

— С сыном — не возражаю. И я тоже не возражаю. Общаться. — Снейп насмешливо прищуривается, и я считаю нужным уточнить. — Северус, я говорю прямо, первый и, надеюсь, последний раз, чтобы не было недоразумений потом: я не вижу тебя в своей жизни, как любовника и партнера. Ты — прошлое, второй отец моего сына. Поэтому, каковы бы ни были твои планы до этого, не трать свое время и усилия на изменение моего мнения.

— Что ж, я рад, что наши желания в этом направлении совпадают. И, Тэйрти, нашего сына! — Снейп салютует мне бокалом эльфийского.

Я салютую в ответ и отпиваю глоток из своего бокала, и чувствую, как разливается тепло по венам, расслабляя сжатые в ожидании нападения мышцы: я даже не подозревал, что был так напряжен во время этого короткого разговора. Мы все были напряжены.

Ужин постепенно перетекает в дижестив у камина и в вечер воспоминаний, в основном моих безумных приключений в школе. Драко уточняет их и комментирует со своей точки зрения, Снейп возмущенно порыкивает на истории наших сумасбродств, Арлен едва не поминутно ахает и смотрит с недоверием: ему, домашнему ребенку, трудно понять, как могут быть дети настолько предоставлены сами себе без надзора. Мне и самому сейчас трудно это понять, отцовство сильно изменило мою точку зрения на многие события моего детства и юности.

***

На следующий день мы отправляемся в Малфой-манор на обед. Поздней ночью у нас с Арленом самолет в Майами, а я не хотел бы нарушать данное Нарциссе обещание посетить их.

Люциус, вопреки моим ожиданиям, в семейном кругу оказывается вовсе не скользкой ледышкой, а весьма темпераментным господином с отличным чувством юмора. Арлен напоминает Драко про какую-то историю о павлинах, и Драко рассказывает нам почему в марте к нему примчался Снейп.

Люциус хохочет:

— Песец, ну надо же, песец!

Нарцисса тоже посмеивается в платочек, а потом шепотом поясняет Арлену, что «павлин» говорили про Люциуса. Люциус немедленно принимает суровый вид.

После обеда Нарцисса тянет меня гулять в сад. Мы прогуливаемся по дорожкам, говорим о планах на будущее, я приглашаю их всех вместе к нам — ее с Люциусом, и Драко с Асторией и Скорпиусом. Нарцисса качает головой и улыбается:

— Астория не поедет, они с новым мужем ждут ребенка. А Скорпиус с удовольствием. Мы обязательно приедем!

— С новым мужем? Драко что-то говорил про любовника…

— О, они только планируют свадьбу, но Драко не возражал против развода, так что все в порядке, документы он подписал, как только вернулся.

— Оу, так он поэтому такой напряженный.

— Не только. Но про это он тебе расскажет сам. Потом.

Мы еще некоторое время гуляем, разговаривая о пустяках. А потом Драко провожает нас в Хитроу. И смотрит нам вслед, пока мы проходим контроль.

А я смотрю в иллюминатор на взлете. Возвращаться теперь не страшно.

Глава 9. Гарри (вместо эпилога)

Сидя на террасе своего дома в Маналапане легче всего размышлять о жизни: лёгкий бриз, крики чаек, шум прибоя, закат, «Маргарита».

О прошлом, которое наконец-то отпустило, перестало выжигать чувства, рвать связи и присыпать пеплом эмоции. О прошлом, подарившем чудесного ребенка, семью и надежду на будущее, долгое-долгое будущее.

О настоящем, в котором солнце, ветер, море и благополучие.

В котором сын и его второй отец шумно вваливаются в дом, вернувшись с очередной зельеварческой конференции, и хвастаются присуждением звания Мастера нашему сыну — за расшифровку записей Слизерина и доработку зелья мужской беременности под новые стандарты и допустимые ингредиенты.

С нынешним Снейпом довольно легко общаться, прошлые обиды остались в прошлом, а новых конфликтов нам удается избегать.

О настоящем, в котором бывший любовник с нынешним партнером приходят в гости с радостной новостью о том, что это зелье действительно работает, и я скоро опять стану крёстным отцом. И я бесконечно рад за них, потому что они заслуживают счастья!

В котором старый друг, шлепая босыми пятками по натертому деревянному полу, приносит свежий улов с рыбного рынка и спелые, истекающие соком, фрукты.

И я опять залипаю на его тонкие щиколотки, на хрупкие запястья, на светлые трепещущие ресницы и сияющие нимбом волосы.

Дать шанс будущему?

***

Драко садится рядом с моим креслом прямо на выбеленные солнцем доски террасы, скрещивает длинные ноги в позу «сукхасана», и чистит манго изогнутым ножом. И все это так ярко и пронизано солнцем, что счастье заполняет меня, как вода старую вазу.

Драко протягивает мне кусочек манго, я наклоняюсь и беру кусочек губами прямо с его пальцев, проводя языком по подушечкам, слизывая сладкий сок.

Я вижу, как трепещут крылья тонкого носа, как расширяются его зрачки…

— Тэй, зачем ты?.. — почему-то жалобный его тон добавляет мне нежности.

Я сползаю к нему на пол, становясь перед ним на колени.

— Драко. Ты останешься здесь? Со мной?

— Я и так здесь, — делано равнодушно пожимает плечами Драко.

— Ты понял, о чем я спрашиваю. Со мной, ты будешь со мной?

— Всегда! — выдыхает он. И меня накрывает дежа-вю, я трясу головой, отгоняя дурной морок:

— Не надо всегда. Сейчас, будь сейчас.

— Буду… — он утыкается лбом в мое плечо. — Я люблю тебя, Тэй.

— Я тоже, — шепчу ему, целуя в висок, и я не вру. — Я тоже люблю.

О будущем я буду думать потом. Завтра. Когда-нибудь.

А пока у меня есть конкретные планы на ближайшие пару суток и целую вечность в компании одного великолепного белоснежного Хоречка.

Моего. Теперь моего.

Конец.