Часть 1
Редкие проблески тусклого осеннего солнца пробиваются сквозь плотную дымку пепельных туч, заливая слабым светом лестничную площадку. Лиса, щурясь, смотрит в пыльное окно и снова понимает, что домой придётся возвращаться под проливным дождём. Она опять забыла свой зонт на тумбочке в прихожей, убедив саму себя, что сегодня ей обязательно повезёт с погодой. Неприятное послевкусие после выкуренной сигареты вязко щиплет её за внутреннюю сторону щёк, оставляя после себя жжение и горькую кислоту во рту.
На самом деле Лиса курит крайне редко, только, чтобы снять стресс, не превращая это в привычку, когда за сигаретой тянешься, как за единственным спасением. Она в последний раз выдыхает никотиновый дым, путающийся в её огненно-рыжих волосах, и громко хватает воздух носом, чувствуя, как в пазухах начинает неприятно жечь. И ей кажется, что она никогда не научится правильно курить, захлёбываясь в облаке дыма, томно прикрывая глаза, рисуя в голове какие-то отвлечённые образы и забывая совершенно обо всём, что не даёт покоя не только по ночам, но и днём.
Жизнь в институте кажется сущим дерьмом. Разбитые мечты до сих пор впиваются осколками в наивные подростковые грёзы о будущем, когда окончание школы и поступление в университет представляется шагом в новый мир, полный желанного понимания и привкуса бесконечности. На деле всё выходит совершенно иначе: она сидит посреди пустого помещения, где студенты и преподаватели обычно курят (только в разное время), и пытается привести себя в норму, чтобы вернуться в аудиторию и снова оказаться под натиском «не моё». Это не её место, не её профессия, не её выбор и, кажется, даже не её жизнь.
Зато мама рада не вдвойне, а втройне. И родственники говорят, что это отлично, высшее образование на века, без него в нынешнее время никуда. И Лиса всеми силами старается им верить. Верить больше, чем себе.
А когда веры не хватает – она вновь оказывается здесь.
Когда издали слышится стук каблуков и громкие разговоры о вчерашней вечеринке у самого главного тусовщика на факультете, которая окончилась приездом копов и несколькими конфузными ситуациями с отдельными студентами, Лиса ёжится, как от холода, понимая, что её личное пространство совсем скоро может быть нарушено нежданными гостями. Вдохнув поглубже, она спрыгивает с подоконника, царапая молочную кожу о вбитые в стену гвозди, тут же проводя пальцами по новым доспехам и смазывая капли крови, как замечает появившуюся перед собой знакомую особу.
Это Ким Дженни. Карие глаза с медовыми крапинками прямо на зрачке, каштановые волосы с самодельным пепельным мелированием тут и там, так неуклюже, но так естественно, джинсы-скинни в обтяжку, облегающие слишком худые ноги, огромная красная кофта, свисающая в области острых плеч с особым усердием, и сразу несколько браслетов на одной руке. Она учится в той же группе, что и Лиса, но за год с лишним они ни разу не заговорили, даже не познакомились. Просто знали имена друг друга, но не оперировали ими. У каждого своя компания, вся группа разбита на мелкие подгруппы, и переходы из одной в другую воспринимаются укоризненно.
Дженни – это то, чему ещё не придумали определение. Девочка-тень, которая исчезает с каждым дуновением ветра и появляется, когда нужнее всего и дышать совершенно нечем.
Лиса – та, что кличут загадкой. Всегда такая неоднозначная, бросающаяся из крайности в крайность, то в огонь, то в воду. Немного потерянная в самой себе, запутавшаяся в собственных мыслях и отчаянно ищущая спасение где-то за пределами дозволенного, в чём-то (ком-то) запретном и недоступном.
Когда они сталкиваются взглядами, Лиса зачем-то старается прикрыть новые шрамы, оттянув свитер до костяшек пальцев, а Дженни молча смотрит на неё, спрятав руки в глубоком центральном кармане кофты. Обе чувствуют себя несколько неуверенно, но первая ещё и пристыженной, потому что ни разу не была здесь кем-то поймана.
– Можешь не уходить, пара всё равно закончилась, – почему она никогда не прислушивалась к этому прокуренно-нежному голосу. Наверное, потому что ответы на семинарах всегда звучат нудно и неинтересно. Лиса нервно улыбается.
– Спасибо, – быстро отвечает она.
– Лалиса, ведь? Ты часто сюда приходишь? Всегда вот так, во время пары?
Зудящие шрамы, нервная улыбка, то вниз, то вверх. Девочка, которая всегда лишь наполовину улыбается. Кажется, что Дженни лезет в душу, но не как все, не грязными руками, ковыряя всё до самого основания, а осторожно, медленно, аккуратно, словно работает с чем-то невероятно хрупким. Одно неверное движение – полетит вниз и разобьётся вдребезги.
– Да… когда как. Здесь в такие моменты очень спокойно, – Манобан старается говорить как можно внятнее, потому что её корейский ещё не настолько хорош, а если Ким будет переспрашивать, то вся возникшая атмосфера сойдёт на нет, чего действительно не хотелось бы.
Дженни погружается в мысли, всё ещё не отпуская взглядом однокурсницу, которая стоит к ней боком и не может развернуться, чтобы уйти, словно что-то держит её на одном месте и не даёт сделать шаг в сторону, а потом достаёт пачку сигарет, ловко вынимает оттуда одну и поджигает, пряча пламя зажигалки в ладонях. Лиса не сводит глаз – это кажется ей слишком прекрасным. Эти отточенные движения, тепло огня, спутавшиеся волосы, волна дыма и приглушённое дыхание сквозь приоткрытые обветренные губы.
Дженни искусно и болезненно курит.
– Есть место получше. Там шумно, но невероятно спокойно. Я даже не знаю, как тебе объяснить. Просто ты не замечаешь, всё отходит на второй план. Спокойствие не всегда заключается в тишине, Лалиса.
Манобан слегка хмурится и прикусывает губу, теряясь в догадках, возникающих в её голове вспышками молний и исчезающих так же бесследно, как оставленные следы на запотевших окнах, но, чуть погодя, выдаёт то, что и не думала говорить.
– Сходим туда вместе?
Дженни тушит пламя сигареты, но зажигает другое, прячущееся внутри Лисы.
***
Лиса впервые не ночует дома, вернее, так сильно задерживается, не спеша туда, а гуляя по ночным улицам и наслаждаясь их молчаливой пустотой. Позади раздаются только слабые сигналы автомобилей, чьи-то громкие разговоры, звуки закрывающихся дверей кафе, шум ветра, гуляющего по аркам, и голоса парней, пытающихся обратить на себя внимание прогуливающихся девушек. Тёмный небесный ковёр покрывается мелкими крупинками (как мурашками) – звёздами. Кажется, до них можно достать кончиками пальцев, если встать на носочки и сильно-сильно потянуться. Лиса впервые ощущает, что может сделать это.
Сигаретный дым неуверенно скользит между её волосами, а сама она стоит, почти не шевелясь, и внимательно смотрит за тем, как Дженни прислоняет горящую сигарету к губам и глубоко ею затягивается. Лиса совершенно не думает о том, что скажет маме, как объяснит своё отсутствие, почему проворонила время и не успела до закрытия ближайшей станции метро. Честно говоря, её ничего не волнует, потому что здесь и сейчас есть Дженни, которая не сводит с неё глаз и задаёт немой вопрос «ты будешь?».
– Нет, – отказывается Манобан и прячет замёрзшие руки в глубокие карманы лёгкой куртки. Позже она зачем-то пинает пустоту носком кед и смотрит несколько секунд на землю, пытаясь найти своё отражение в крохотной дождевой луже, но это бесполезно.
– Просто ненавижу курить на ходу, сейчас уже пойдём. Вижу, что замерзаешь, – чуть слышно проговаривает Ким; её голос врезается в порывы ветра и становится лишь частью фонового шума, поэтому Лисе приходится напрячься, чтобы расслышать то, что ей говорят.
– А это вообще ничего, что мы так припозднились? Тебе домой не надо?
Дженни негромко смеётся.
– Я уже совершеннолетняя. И ты же сама говорила, что видела ночной Сеул только в дорамах, когда представлялась перед группой. Я захотела это исправить. У меня-то проблем никаких, но и тебя как-нибудь отмажем, если это принципиально. Не переживай слишком сильно, – уверенно говорит Дженни, на что ловит на себе удивлённый взгляд Лисы, которая аккуратно убирает прядь волос за ухо и поправляет сползшую в сторону густую чёлку. Дженни в это время, докуривая сигарету, начинает сетовать на то, что её волосам скоро крышка, если она не перестанет их терроризировать мелированием, а Лиса добавляет, что это ещё ничего по сравнению с тем, что происходит с ней – мысль перекраситься в бирюзовый не даёт ей покоя, но ещё одно обесцвечивание превратит волосы в солому.
Так просто.
– Ты запомнила. Это приятно.
Дженни, ничего не сказав, берёт девушку за локоть и ведёт за собой, открывая перед ней целый мир.
Даже сквозь ткань Лиса ощущает теплоту кожи старшей; это лёгкое, но такое крепкое прикосновение будоражит её, вызывая мурашки по телу, слабые покалывания в конечности и отчаянную жажду касаться её как можно чаще. В этот момент она не видит ни ночных огней, ни неоновых вывесок круглосуточных баров, ни редко встречающихся компаний людей – ничего. Только Дженни.
И это слишком волшебно.
Дженни – это слишком. Дженни – это то, что ей не под силу, но так необходимо. Просто до смерти.
Они говорят обо всём на свете, делясь мельчайшими подробностями из жизни, словно без них рассказ потеряет свою значимость; шутят про однокурсников и преподавателей, придумывая им прозвища, известные только им обеим, как кодовые слова; приоткрывают двери в свой мир, вспоминают детство, школу, людей, которых уже нет рядом, первые победы, первые поражения, горькие слёзы по щекам и дивный смех, оглушающий всё вокруг; молча понимают друг друга. Молча и по-настоящему.
– Мне просто нужно знать: могут ли два человека любить и быть друг с другом всю жизнь? Я пытаюсь найти ответ на этот вопрос, но, наверное, это невозможно, – почти шепчет Лиса. Это что-то сокровенное, что-то ценное и крохотное, что-то невероятно значимое.
– Вряд ли. По-моему, лучше найти того, кто будет принимать и любить тебя такой, какая ты есть. Даже если это и не навсегда. И без разницы, какая ты, потому что этот человек будет считать тебя самой лучшей. Вот с ним нужно быть рядом.
Лиса выдыхает в пустоту. Октябрьский холод забирается под одежду, пробираясь по позвоночнику, но Манобан совершенно его не ощущает. Впервые ей так тепло. Сейчас, здесь, на улице, рядом с Дженни, чей взгляд согревает до глубин души. С ней так уютно, так свободно, так нужно.
– Я думаю, ты права.
Дженни улыбается.
– Эй, кажется, тот парень подмигнул тебе, – подмечает Ким и разворачивается, чтобы показать его девушке, но обнаруживает ту, плетущейся сзади, мотающей головой в разные стороны и разглядывающей каждую мелочь, словно впредь никогда не видела ничего подобного. Ночью всё приобретает особый шарм, многие вещи кажутся иными: сказочными и мистическими.
– Не смеши, пожалуйста. Даже если и так, он в пролёте, – с лёгкой усмешкой-обидой отвечает младшая.
– Ничего же.
– Да, но мне нравятся девушки, – Лиса говорит это на одном дыхании и только после сказанного зажимает рот ладонью и украдкой посматривает на Дженни, следя за её реакцией.
Этот момент становится точкой отсчёта. Дженни почти не движется и почти не дышит, пока Лиса стоит, задержав дыхание и замерев на одном месте, собираясь вытянуть руку вперёд, чтобы в случае чего удержать Ким, но та неожиданно сама поддаётся к ней навстречу и останавливается в жалких сантиметрах, чувствуя, как чужое горячее дыхание опаляет её кожу, покрывшуюся мурашками. Манобан отчётливее улавливает уже знакомый запах парфюма – бергамот с нотками цитруса – и вдыхает его поглубже. Для себя, на запас, на когда-то ещё, на когда-то, когда Дженни будет так далеко от неё, что не достать ни руками, ни словами, ни мыслями. И останется только этот запах в памяти. Осязаемый и прозрачный.
Дженни целует её. Целует не как в фильмах – порывисто и страстно, с шансом на новый дубль, не наигранно и фальшиво-изысканно, а по-настоящему, словно завтра никогда не наступит и есть только сегодня, разливающееся в той крохотной вечности, что они создали. Медленно, трепетно, нежно. До мурашек под кожей, до тихих конвульсий, погибающих внутри грудной клетки, до тепла по венам, до катастрофической нехватки воздуха в лёгких.
Лисе наконец-то кажется, что она превращается в одно маленькое созвездие, собранное по кусочкам и руинам. В руках Дженни она напрочь забывает о том, как это – чувствовать себя разбитой и пустой. Та невесомо ловит её пальцами, путается ими в волосах, заставляя вздрагивать от этих холодных прикосновений, что согревают её до самой глубины, до самого основания – где боль начинается и где она же заканчивается.
Это так приятно, что даже больно.
Когда Лиса слабыми руками приобнимает Дженни за талию, прижимая к себе ещё ближе, губы старшей оказываются на её шее, отчего младшая теряет рассудок, становясь ватной, кое-как держась на ногах, чувствуя, как сводит дух и сердце пропускает сразу несколько ударов подряд.
Лиса думала, что так бывает только во сне. И если это сон – она бы никогда не хотела больше просыпаться.