" Пушистая Проблема "
Автор : Lilly-Catlin
Пейринг и Персонажи : Лань Хуань/Цзян Чен ; Лань Чжань/Вей Ин .
Описание :
У адептов ордена Юнь Мэн Цзян хватало проблем: весна, кошачья мята, шуршащие предметы и неконтролируемое желание почесать ногой за ухом.
У всех остальных была только одна проблема: адепты ордена Юнь Мэн Цзян.
Часть 1 . Признание
Цзян Чэну нравился Лань Си Чэнь.
Ну, в смысле, как вообще может не нравиться кто-то настолько прекрасный?
Поэтому он краснел за своего полоумного шисюна в три раза чаще и сильнее, потому что все безобразие, творимое Вэй Ином в Облачных Глубинах так или иначе вращалось вокруг Лань Ван Цзи, а тот приходился Лань Си Чэню младшим братом, и поэтому регулярно все заканчивалось тем, что они с Цзэ У Цзюнем стояли где-то неподалеку от места, где Вэй У Сянь ломал то драму, то комедию, переглядывались и старательно игнорировали происходящий балаган, пока Лань Ван Цзи трясло то от смущения, то от гнева, то еще от чего-то, что никто из присутствующих не хотел понимать.
Было чертовски стыдно.
И Цзян Чэн извинялся, извинялся, извинялся. Мялся, бормотал, кланялся и умолял не обрушивать на их дурные головы все кары мира.
Си Чэнь отмахивался. Улыбался добродушно и зла не держал, являя собой недосягаемый общечеловеческий идеал на расстоянии вытянутой руки.
Не светился, разве что.
И то, спорно и сомнительно.
Иной раз облака над резиденцией ордена Гу Су Лань расходились, и рассеянные солнечные лучи отражались от снежно-белого ханьфу, окружая своего носителя светлым ореолом.
Аж глазам больно.
Противозаконно идеальный.
Впору было считать его каким-то небожителем, зачем-то спустившимся со своего облака на землю, но Лань Хуань был всего лишь человеком, со своими человеческими потребностями, маленькими ошибками и крепкими привязанностями, которые сбивали с истинно верного пути.
И этот находящийся за гранью идеальности, допустимой в подлунном мире, человек обращал свое внимание на него.
Сначала Цзян Чэн думал, что тот равняет его с Вэй Ином, полагая, что беда не приходит одна, и даже если вторая половина этой беды молчит, старается не отсвечивать и вести себя прилично, то это вовсе не значит, что проблем не будет.
И не то, чтобы Цзян Чэн не был с ним в этом согласен.
Потом он решил, что уже успел каким-то чудом разозлить первого нефрита, что тот так пристально на него смотрит, особенно это ощутимо, когда он думает, что Цзян Чэн не замечает. Замечает и то, как стоит, затаившись, за деревьями, кустами, стенами, и то, как пытается красться бесшумно, и то, как полагает, что Цзян Чэн увлечен разговорами с товарищами настолько, чтобы не заметить чей-то пылающий взгляд, впивавшийся в него почти осязаемо.
Лань Си Чэнь был непостижимым и непонятным. Максимально непонятным, когда неловко пытался подружиться. Но это намерение казалось искренним, и Цзян Чэн не раз ловил себя на мысли, что был бы не против пригреться подле чужого тепла, свернуться на коленях и беззастенчиво ластиться.
Да только ли надо это безгрешному и потрясающему Цзэ У Цзюню?
Как оказалось, очень даже.
Однажды Лань Си Чэнь ловит его, идущего на выход из резиденции ордена Гу Су Лань, за руку и умоляет уделить ему немного времени.
Цзян Чэну времени не жалко, хоть оного и в обрез: ему еще до городка Цайи добираться, дабы оттуда отправиться домой. Но это не важно. Всегда можно встать на верный клинок и помчаться наперегонки с ветром. Разве что одежду и волосы растреплет: он же не сумасшедший
— контролировать все с помощью внутренней энергии.
Но это уже был иной вопрос.
Все, в общем-то, вопросы из головы Цзян Чэна вышибло мощным порывом ветра, ибо Лань Си Чэнь со смущенным лицом принялся развязывать свою лобную ленту, повергая своего собеседника в молчаливую панику.
***
— Вам известно значение лобной ленты Гу Су Лань?
Кивок.
— Тогда я опущу неловкое объяснение того, насколько я сейчас серьезен, раз отдаю ее?
Кивок.
— Если… я вам не…
— Нравитесь, вы мне нравитесь.
Лицо Лань Хуаня озарила улыбка.
— Тогда оставьте ленту себе, пусть она будет у вас, Вань Инь.
Кивок.
Пора отправляться. Цзян Чэн взволнованно несет что-то про письма, сбивчиво приглашает домой и порывисто обнимает за шею.
***
Говоря откровенно и без прикрас: Цзян Чэн облажался.
Он мог бы придумать себе тысячи оправданий, вроде того, что погряз в суете перед отправкой обратно в Пристань Лотоса, что Лань Хуань со своей лентой совсем его огорошил, что отец всегда их учил, что они ничем от остальных людей и заклинателей не отличаются, но факт оставался фактом: Цзян Чэн, отвечая на чувства Лань Си Чэня, забыл упомянуть одну маленькую на первый взгляд, но на самом деле очень важную деталь:
Человеком Цзян Вань Инь не был.
По крайней мере, в обыкновенном понимании этого слова, а если совсем точно:
Он не всегда был человеком.
И это подразумевало, что он иногда переставал быть человеком.
И начинал быть котом.
Обычный такой оборотень из клана котов-оборотней. Не путать с псами-оборотнями, это другой класс живых существ, которые были так названы из-за своего почти человеческого разума, что когда-то заставляло людей сомневаться в их животной природе.
В общем, нечто такое являлось буквально первой вещью, о которой стоило предупреждать признающегося тебе в любви человека, особенно, если ты собираешься отвечать на его чувства такими же.
О чем Цзян Чэн благополучно забыл, и вспомнил только тогда, когда мерно покачивающаяся в речных водах лодка уже окончательно отошла от Гу Су. Осознание ударило пыльным мешком по голове: он был готов поклясться, что даже способный забыть собственную голову (если бы это было вообще возможно) Вэй Ин такбы не облажался.
Без сомнений, он облажался бы как-нибудь по-другому, но не так, это уж точно.
В общем, Цзян Чэн весь оставшийся путь метался по лодке, нещадно ее раскачивая и беспокоя своих сопровождающих, которые были людьми, но поскольку являлись адептами ордена, то знали, что их нечеловеческие товарищи обычно так беснуются только к катастрофам. А объяснять им свои юношеские трагедии Вань Инь не считал нужным, да и будет сын главы ордена откровенничать на тему признания в любви от такого же парня, и того, что, кажется, эти отношения закончатся тут же, как Лань Хуань узнает обо всем. И так бытие обрезанным рукавом — позор из всех позоров, но на оборотня он точно не подписывался.
Угомонился Цзян Чэн только неподалеку от Пристани Лотоса, заснув впервые за время после великого осознания. И то сначала разбудили, а потом Вэй Ин, привычно притворяющийся утопленником, окатил кучей брызг. Спасибо, что в озеро не спихнул.
Впрочем, родителей и Вэй Ина как-то удалось обмануть, мол, все в порядке, но не сестру. Янь Ли очень долго и упорно ходила за ним, а потом Цзян Чэн раскололся, и про Лань Хуаня, и про ленту, и про то, что забыл ему сказать самое важное, и тот, скорее всего, теперь его возненавидит, хотя нет, не возненавидит, он слишком замечательный, просто не заговорит с ним больше никогда. Сестра честно выслушала его сбивчивую болтовню, вышла, там, за дверью, отсмеялась (Вань Инь воспользовался возможностью частичного превращения, улучшив свой слух), зашла обратно, обняла своего непутевого брата и, поглаживая его по голове, сказала следующее:
— А разве что-то изменится, если он узнает, что ты котенок? Ну, да, не сказал сразу, но ведь ты не специально и вот как убиваешься. Эх, мой маленький милый А-Чэн, ты сам говорил, что Цзэ У Цзюнь удивительно понимающий человек, да и ты у меня такой замечательный, как тебя можно не любить? Поговори с ним, лучше всего лично, покажи частичное превращение. Если твой человек не растает от умиления, то, возможно, проблема в нем самом, а не в тебе. В любом случае, поговорить лучше, чем смолчать. Недосказанность ведет к конфликтам.
Цзян Чэн к советам прислушался и написал письмо, в котором вкратце поведал о крайней необходимости личной встречи для обсуждения очень важных вопросов. Возможно, он выбрал чересчур драматичные формулировки, да и почерк от волнения срывался. Поэтому ответ прибыл незамедлительно и, если коротко, означал: да, конечно, в ближайшее время нет возможности выбраться в Пристань Лотоса, поэтому, может быть, встретимся в городке Цайи, мы там еще бездонный омут усмиряли.
***
Лань Хуаня откровенно напугало письмо от Вань Иня, первое, между прочим. Он был очень рад получить послание, ровно до того момента, как увидел несколько нервное начертание иероглифов, смысл тоже был слегка гипертрофированно обеспокоенный, но было видно, что Цзян Чэн действительно испытывал все, чем сквозило из каждой черточки послания.
«Главное, чтобы он не решил отказаться», — подумал Лань Хуань, старательно выводя ответ, надеясь сделать его максимально утешающим. — «Остальное я переживу».
В городок Цайи Цзян Чэн прибыл настолько быстро, что даже возникли сомнения, а точно ли он не бродил вокруг Облачных Глубин, ожидая ответа.
И вот перед Си Чэнем стоял привычно милый и непривычно нервный Цзян Вань Инь, которого хотелось успокоить и заобнимать.
— Не думай, что я не рад тебе, я ужасно скучал, хоть и прошло чуть больше двух недель. Ты был очень взволнован, когда писал письмо, что случилось?
— Я… тоже скучал, — вздыхает Цзян Чэн, подходя ближе и обнимая Си Чэня, смотрит виновато-виновато. — Есть кое-что, что я должен был сказать тебе еще в то утро. Но я забыл.
— Ты можешь сказать это сейчас, — улыбается Лань Хуань.
— Но это важно, а я забыл, — гнет свою линию Вань Инь.
— Тогда я рад, что ты решил все-таки сообщить мне это.
— Но тебе это не понравится, — беспомощно выдохнул Цзян Чэн, не в силах смотреть больше Лань Хуаню в глаза.
— Ты с кем-то помолвлен и намерен сохранять верность своей нареченной?
— Что? — даже как-то опешил он, — Нет!
— Тогда все в порядке, потому что это было бы единственной причиной, по которой я бы тебя отпустил, — улыбается Си Чэнь, надеясь успокоить нервного Вань Иня и, наконец, услышать, что он так хочет сказать, но, видимо, очень боится.
— Я назову тебе еще одну сейчас.
— Не думаю, что хоть что-то способно меня оттолкнуть, — мягко дотрагивается до напряженного плеча, осторожно гладит, скользя вниз по темной ткани рукавов, останавливается на предплечьях, некрепко держит и смотрит в бледное лицо, пытаясь поймать бегающий взгляд. — В смысле, мы уже оба мужчины, куда дальше-то.
— Япревращаюсьвкта! — выпаливает Вань Инь, не желая больше держать это в себе и не выдерживая теплых прикосновений.
— Что?
— Ты слышал!
— Слышал. Но не понял, ты слишком быстро сказал, — безнадежно вздыхает Лань Хуань, вот, дождался он, и то, не расслышал, потому что протараторено это было с нечеловеческой скоростью, да еще и сорвалось на чужой диалект, противоположный мягкому говору жителей Гу Су.
Цзян Чэн тяжко вздохнул и набрался мужества повторить это еще раз.
— Я кот-оборотень, Лань Хуань, — сообщил он медленно и раздельно. И Си Чэнь сначала даже не понял, уже именно поэтому. Потому что, вроде, и слова знакомые, но прозвучало это так странно, словно Вань Инь столько раз прокрутил это выражение в голове, что оно потеряло всякий смысл, и под конец произнес его так, будто не был уверен в том, существует ли оно вообще. Вот так это прозвучало. Лань Си Чэню тоже пришлось пару раз мысленно сказать это, прежде чем осознание снизошло на него. Цзян Вань Инь — кот-оборотень.
— Вроде лисиц-оборотней? — уточняет Си Чэнь, чтобы как-то заполнить неловкую паузу, возникшую, пока до него доходило.
— Да.
Хорошо. Он влюбился в того, кто иногда не был человеком. Или наоборот, иногда был им. Хорошо. У Вань Иня иногда есть хвост, четыре лапки и, наверное, черная пушистая шерстка. Хорошо. Хо-ро-шо.
— Но ты кот.
— Да.
И ему нужно это увидеть, и даже не потому что он не верил. А потому что для полного осознания всего происходящего только подобного шока и не хватало.
— А покажешь?
— Что?
— Что?
Вань Инь немного погрустнел.
— Я не могу, мне пока нельзя за пределами ордена. Ты ведь мне не веришь, да?
— У меня нет причин не верить тебе. Просто любопытно. Не видел никогда ни лисиц-оборотней, ни котов, — улыбается Лань Хуань, успокаивающе погладив его по щеке. Надо же. И как Цзян Чэн мог подумать, что он мало того, что не поверит услышанному, так еще и отчего-то разозлится или решит бросить его? — Тогда это подождет до того момента, когда я смогу выбраться в Юнь Мэн.
— До того момента, как ты выберешься в Юнь Мэн? — очень медленно моргает Вань Инь, еще медленнее осознавая, что его, кажется, приняли таким, какой он есть.
— Ты правильно понял. Ты, правда, думал, что я после того, как смирился с тем, что пошел еще дальше своего отца в выборе возлюбленного, а он женился на убийце своего учителя, разочаруюсь в тебе просто потому, что ты умеешь превращаться в кота?
— Но я ведь не сказал сразу.
— Но ты сказал мне, как только смог, ты переживал, что забыл сказать. Это главное. Жаль, что не могу увидеть сейчас.
Цзян Чэн немного смущается и, глядя в землю сообщает:
— Можно частично превратиться, это не рискованно, ну, кроме того, что кто-то может увидеть. Этого пока хватит?
— Конечно. Если тебе не сложно.
Вот только что перед ним стоял обычный и привычный Вань Инь, которого Си Чэнь досконально изучил (да не до конца, видимо!), а потом безо всяких вспышек, ряби, дымки или чего-то подобного, незаметно и естественно среди темных волос показались пушистые черные ушки. Лань Хуань подметил заострившиеся зрачки, а еще, наверное, во рту чуть удлинились клычки. Возможно, под длинными полами формы его ордена еще и хвост спрятался.
Если бы Лань Хуань не замер от увиденного, он бы явно попытался обойти и посмотреть, или попробовал бы найти другие признаки трансформации. Но он замер, не то от удивления: одно дело узнать, и совершенно другое — видеть; не то от умиления, у Вань Иня было такое очаровательное лицо, смущенное, неуверенное, так и напрашивающееся на то, чтобы его приняли, мол, скажи, что я все еще тебе нужен. Да еще и ушки эти, которые нестерпимо хотелось потрогать.
Первый нефрит и раньше не раз мысленно сравнивал Цзян Чэна с котенком: очень многое в его поведении казалось похожим на манеры кошачьих, и эта непередаваемая грациозность, которая порой разбивалась вдребезги об какое-нибудь глупое препятствие, вроде порогов, низких проемов и потерянного на мгновение равновесия, когда Цзян Чэн, вот еще мгновение назад очень хорошо так сидевший на бортике моста (хотелось даже зарисовать) уже летел в воду, потому что его кто-то окликнул, и молодой господин Цзян взвился в воздух. В общем, очень много совпадений, которые оказались отнюдь не совпадениями. Как же Лань Хуань был близок!
— Котенок, — он зачем-то проговаривает это вслух. Цзян Чэн кивает, мол, да, я ведь так и сказал. — С ума сойти. Это слишком мило.
Вань Инь заливается краской и смущенно дергает пушистым ушком.
— А можно потрогать? — спрашивает Си Чэнь, глядя так, будто от разрешения зависит судьба всего мира.
Цзян Чэн кивает.
Первый нефрит осторожно проводит пальцами по бархатистой на ощупь кромке уха, заставляя его непроизвольно дернуться. Лань Хуань было отдергивает руку, испугавшись, что сделал что-то не то, но Цзян Чэн выглядит спокойным и вовсе не выказывает никаких признаков того, что с его ухом делают что-то не то. Поэтому Лань Хуань смелеет и уже мягко гладит ближе к основанию, там, где обычно гладят настоящих кошек.
Лань Хуань на самом деле настолько увлекся этими нехитрыми прикосновениями, что не сразу замечает, что Цзян Чэн краснеет даже шеей и дышит так судорожно и натужно, будто пробежал несколько раз расстояние от Пристани Лотоса до Облачных Глубин без остановки.
— Хватит, пожалуйста, — сдавленно говорит Вань Инь жалобным, дрожащим голосом, причем подрагивает не только голос, но и он сам. — Я же начну мурчать, это стыдно!
Лань Хуань только шире улыбается (а он и так уже был в этом плане за гранью допустимых норм улыбки) и легонько, даже не поглаживает, — почесывает оборотня за ухом. И практически тотчас слышит это идущее изнутри совершенно кошачье мурлыканье. Ну, да, кошачье, Вань Инь ведь и есть кот отчасти.
Вань Инь в его руках плавится, хотя, казалось бы, просто ухо, тяжело дышит и мучительно краснеет, наверное, еще чуть-чуть и смущение примет критические размеры.
Однако едва Си Чэнь решает, что с готового умереть от смущения Вань Иня хватит, и убирает руку, тот сначала тянется к ускользающей ладони, а потом с красным-красным, но решительно-недовольным лицом ловит руку и возвращает себе на макушку, весьма прозрачно намекая: еще.
— Прости, я не могу это контролировать, — говорит Цзян Чэн, когда его сгребает в объятия умиленный вкрай Лань Хуань. Первый нефрит ничего не отвечает, только легонько дует на ухо, заставляя оборотня содрогнуться.
— И не нужно. Это мило. И это часть тебя, которую я ранее не видел, но очень хочу, — мягко сообщает Си Чэнь, поглаживая Вань Иня по голове.
Тот мурлычет и трется виском о висок. Наверное, к этому можно привыкнуть.
Как же, должно быть, ему сложно держать в узде кошачьи повадки. Или, может быть, он настолько доверяет ему? Настолько, что не хочет держать себя в стальных рукавицах, зная, что его приняли даже таким. Как и Лань Си Чэнь. Если подумать, он чувствовал примерно такую же эйфорию, когда отдавал ленту.
— Ты, правда, думал, что я могу отказаться от тебя только потому, что ты иногда кот?
— А вдруг это что-нибудь бы изменило? — тихо говорит Цзян Чэн. — Ну, не знаю. Вдруг ты ненавидишь кошек? Ты не подписывался на отношения с оборотнем, потому что не знал всего.
— Ничего не изменилось, Вань Инь. Ты — это все еще ты. Мне нравятся кошки. И да, я не подписывался на отношения с оборотнем, но готов сделать это прямо сейчас, потому что сейчас я знаю, — улыбается Лань Хуань, заправляя непослушную челку Цзян Чэна за его человеческое ухо, — А все ли? Есть ли что-то еще? Какие-то запреты, правила, что-то, что мне еще нужно знать?
— В общем-то, нет. Ну, пока нельзя превращаться за пределами Юнь Мэна, потому что я еще не взрослый, — задумчиво говорит Вань Инь, постукивая указательным пальцем по щеке. Лань Хуань обращается в слух, это ведь важно.
— Есть пара-тройка дней в году, когда трансформации нестабильны, — продолжает он, несколько смущенно, видимо, вспоминая эти дни. — Ну, еще в кошачьей форме над нами может взять верх животная часть, и я могу попытаться отгрызть тебе лицо, если ты сделаешь что-то, что коту не понравится.
— А не понравится коту…
— Не бери на руки, серьезно. Не надо. Не трогай хвост. Живот тоже лучше не надо, — перечисляет Вань Инь.
— Понял. Все как у обычных.
— Ну, да. А еще, если колокольчик начнет звенеть, — он показал на свой поясной, — Да, они особенные, в превращении находятся на шее. В общем, забудь все, что я до этого говорил, и просто не дай мне куда-то деться. Даже если я буду сопротивляться.
— Вы заставляете колокольчики молчать с помощью внутренней энергии, поэтому, когда вы сконцентрированы, они не издают ни звука, — медленно говорит Си Чэнь. — А если он будет звенеть, то это значит, что ты себя не контролируешь и совсем поддался коту.
Цзян Чэн кивает.
— И поэтому лучше не отпускать тебя далеко, особенно за пределами Юнь Мэна, где убивать кошек запрещено законом.
Снова кивает.
— Спасибо, что сказал, я бы ни за что себя не простил, если бы с тобой что-то случилось, — улыбается Лань Хуань. — А много вас в ордене?
— Ну, хватает. Главный клан, то есть, Цзян, несколько дочерних, которые образовались от того, что в их главную линию вошли женщины моего клана, вроде Лю, Юань и Коу. Плюс еще союзный орден Мэй Шань Юй, откуда моя мать, они вообще целиком оборотни, это мы еще людей пускаем к себе, для прикрытия и чтобы орден оставался боеспособным, даже когда случаются разные казусы.
— Казусы?
Цзян Чэн хлопнул себя по лбу.
— Опять забыл самое важное! Ты знаешь, что коты делают весной?
— О, — только и смог выговорить Си Чэнь. Это было неловко. Потому что Цзян Чэн опять избегал смотреть ему в глаза, да и под конец вопроса снова залился краской, хотя, казалось бы, руки первый нефрит больше не распускал, а оные так и тянулись к пушистым ушкам с небольшими кисточками на концах. Да и хотелось проверить, был ли в частичной трансформации хвост. И очаровательные клычки, края которых виднелись, когда Вань Инь увлеченно говорил о своем виде, хотелось рассматривать и рассматривать (возможно, даже пощупать, желательно, языком, но это пока что слишком смущало, даже просто целоваться). Все это было ново, интересно и очень мило.
И как мог Цзян Чэн бояться плохой реакции, как на него вообще можно было плохо реагировать?
Ну, может, и можно было, но только не Лань Хуаню.
— Все нормально, Лань Хуань? Ты точно не хочешь… я пойму, с оборотнем проблем больше, чем просто с мужчиной, — робко уточняет Цзян Чэн.
— Все в порядке. Клянусь, вырвусь в Пристань Лотоса, как только получится, и всего затискаю во всех возможных вариациях тебя, — обещает Си Чэнь. — Может быть, ты, наконец, мне поверишь.
Цзян Чэн вздрагивает, и снова ластится, сообщая на ухо: «Я тебе верю».
— О, только вылизывать не начни, — шутит Лань Хуань, понимая, что принять неожиданную истину оказалось значительно проще и быстрее, чем он думал. В конце концов, это его Вань Инь, который иногда кот.
— Сейчас — вот еще, — сварливо фыркает он, расслабившись, а потом мурлычет на ухо, — А в постели еще умолять будешь.
И краснеет от собственных слов. Они оба, на самом деле, краснеют. Цзян Чэн от фразы прозвучавшей совершенно в духе его безумного шисюна, Лань Хуань — представив.
И фантазия эта ему нравилась.
В конце концов, это было очень даже неплохо.
Лань Хуань и его парень (отчасти кот).
Часть 2 . Встреча
Лань Хуань внутренне содрогался, ступая на территорию Пристани Лотоса. Он не боялся, но вспоминая последнюю встречу с Вань Инем, дрожал от предвкушения и шальной радости скорой встречи.
Страха точно не было.
Только не в нем.
А вот Ван Цзи ощутимо нервничал.
— Брат мой, не думаю, что молодой господин Вэй выскочит на нас из каких-нибудь кустов, — мягко говорит Си Чэнь. — Можешь быть спокоен. Вряд ли молодые господа даже выйдут встречать нас: разгар дня, все, должно быть, в работе.
В Пристани Лотоса и впрямь будто бы не было ни души. Молва об этом месте ходила весьма впечатляющая, мол, жизнь здесь не затихает ни на миг, но сейчас Лань Хуань едва ли мог почувствовать хоть чье-то присутствие. Они не вовремя или что-то случилось?
Первый нефрит оглядывается, и видит на крыше сидящих в ряд котов. На шеях их переливаются серебром колокольчики, не издающие ни звука.
Вот оно что. Повсюду, если приглядеться, были коты.
Ван Цзи не особо интересовался юньмэнской фауной, оглядываясь в поисках людей. Или конкретного человека.
— Или мой брат хочет, чтобы молодой господин Вэй все-таки вышел?
Лань Чжань привычно вспыхивает, подобно сухой соломе, внешне, разумеется, незаметно. Однозначно, вздорный адепт ордена Юнь Мэн Цзян глубоко запал ему в душу. Брат всегда был таким: пытливым, и ежели чего-то не понимал, старался, как можно более полно разобраться в неведомом явлении. А Вэй У Сянь явно выходил за рамки его понимания мира, морали и совести. И это невольно заставляло брата тянуться к неизвестному, выискивать глазами в толпе и цепляться к мелочам. Молодой господин Вэй, наверное, считал, что Ван Цзи его ненавидит самой страшной ненавистью. Но это, конечно же, было не так.
И Си Чэнь не мог осуждать брата за то, что вблизи Вэй У Сяня весь его мир сжимался до одного человека. Сам был ничуть не лучше, раз мысли о предстоящем разговоре с Цзян Фэн Мянем выбивались с легкостью, стоило лишь вспомнить, кто его ждет здесь, в резиденции ордена Юнь Мэн Цзян.
И Си Чэнь искренне надеялся, что Вань Инь не выйдет его встречать, потому что это точно заставит его позабыть обо всем. Молодой представитель ордена Гу Су Лань искренне желал сначала разобраться со всеми вопросами, а уже потом с чистой совестью под предлогом экскурсии по местности наслаждаться компанией Цзян Чэна.
В принципе, все было так, как и предполагал Лань Хуань: встречать их вышел исключительно глава ордена в компании пары адептов. Вежливо приветствовал, в отличие от Цзинь Гуан Шаня, ничем не показав, если такое и было, снисхождения к юности визитеров. Засыпал обычными вопросами радушного хозяина: устали ли гости, голодны ли, угодно ли покончить с делами незамедлительно, или гости предпочтут отложить все вопросы до завтра, и не хотели бы воспользоваться гостеприимством Пристани Лотоса и задержаться на несколько дней, — гости ведь впервые здесь, не так ли? — и познакомиться поближе с местными обычаями, в том числе и праздниками, и он, Цзян Фэн Мянь, будет отвратительным хозяином, если не познакомит юных господ со своей вотчиной…
Говорил глава ордена Цзян много, но не суетясь и не торопясь. Спокойно вел гостей через Пристань Лотоса, не забывая вставлять всяческие ремарки о том и о сем. Си Чэнь невольно восхитился превосходным умением Цзян Фэн Мяня держать себя, все вежливо, ненавязчиво и так, что разговор идет исключительно в нужном ему русле. Оставалось только кивать, благодарить, соглашаться и искренне улыбаться в ответ, игнорируя панические взгляды брата, который, естественно, осознавал, что придется ему на «вражеской» территории задержаться, повода для отказа ведь нет.
Брата было жалко, но когда появлялась возможность законно продлить время пребывания с Цзян Чэном, Лань Хуань оказывался глух, слеп и невосприимчив к доводам логики и здравого смысла. Было даже немного стыдно, но почти односторонняя беседа протекала резво, да и не хотелось отказываться, так что первый нефрит скрепя сердце решил принять на себя всю вину за дальнейшее.
На самом деле, проблема была не в брате, а в Цзян Фэн Мяне: очень уж неловко было смотреть ему в глаза. Все время Си Чэню казалось, что добродушный, но пронзительный взгляд главы Юнь Мэн Цзяна видит его насквозь, и все его мысли о Вань Ине как на ладони, открытым текстом. Дядя, конечно же, предупреждал о том, что с Цзян Фэн Мянем сложнее всего будет: слишком он хорошо владеет собой, ситуацией и всеми вокруг, легко и ненавязчиво, так что не замечаешь. Но Си Чэнь совершенно зря надеялся на свои немалые таланты чтения собеседника: не тот противник, может, лет через десяток-другой, но не сейчас. Лань Хуань чувствовал, что сам он прост и понятен собеседнику, когда Цзян Фэн Мянь оставался сокрыт от взора, и все, что Лань Хуань видел — это дружелюбие (весьма неподдельное, между прочим), гостеприимство и нарочитая мягкость, которой доверять не стоило. Он был у Цзян Фэн Мяня на ладони, деликатной и осторожной, но ощущать, как эта ладонь сожмется в жесткий кулак до хруста, не хотелось.
Все время казалось, что между какими-то абсолютно нейтральными замечаниями, глава ордена Юнь Мэн Цзян вставит что-нибудь эдакое. Вроде:
— Ах, будьте осторожнее, думая о том, как прижимаете моего сына к груди, здесь высокие пороги, не споткнитесь, замечтавшись.
Впрочем, вполне вероятно, подобное волнение испытывает каждый, встречаясь с родителями своей любви. Может, было бы легче, не будь они с Цзян Фэн Мянем столь похожи характерами, но они были, и Си Чэнь чувствовал подвох, ловя на себе проницательные взгляды. Хотя ему не стоило особо переживать: пока рядом нет Вань Иня — их не раскроют. Максимум, что поймет глава ордена Юнь Мэн Цзян, — это то, что Лань Хуань в кого-то влюблен.
Поэтому Лань Си Чэнь робко улыбается, не устает благодарить и старается не подавать виду, с интересом наблюдая за собеседником. Цзян Фэн Мянь явственно понимал, что каждый его жест, каждая интонация тщательнейшим образом изучаются представителем ордена Гу Су Лань, но все-таки не пытался запутать. Хотя мог бы. А еще они с Вань Инем совершенно одинаково улыбаются, и вообще мимика очень похожа, и жесты тоже весьма и весьма схожи. Может, Цзян Чэн и пошел характером в мать, взяв от нее придирчивость, эмоциональность и привычку пытаться быть холоднее и злее, чем есть на самом деле, а все равно, отчего-то Лань Хуань думал, что с годами, когда буйные страсти в душе Вань Иня улягутся, он будет все больше и больше походить на отца, особенно, когда унаследует пост главы ордена: там уж, как хочешь, а вертеться придется.
Но долго наблюдать, почти любоваться — о, члены ордена Юнь Мэн Цзян умели завораживать, дядя предупреждал — не получилось, ибо обсуждать солнечный орден, имея в голове посторонние мысли, было сложно и бесперспективно. Юнь Мэн каким-то образом умудрился не привлечь к себе внимания Ци Шань Вэнь, что пока их и спасало. Вероятно, кошачье предчувствие катастрофы заставило их всех уйти в тень, выжидая удачный момент для удара.
Си Чэню, посланному отцом по совету дяди, нужно было увериться в том, что в случае столкновения с солнечным орденом, Юнь Мэн если не сохранит нейтралитет, то хотя бы не встанет на сторону Вэней. Дядя вообще в последнее время начал готовить своего племянника и окружающих к передаче ордена в его руки. Поэтому Си Чэнь был весь в делах, то орден на него оставят, то в совете старейшин принимать живейшее участие, то в архивных документах разобраться, кто, где, что и с кем — и все в исключительно в экономико-политическом ключе. На поучительные притчи эти записи мало походили: здесь глава подсуетился, тут что-то передал, нашел артефакт, изобрел что-то, женился на ком-то — и вот картина нынешнего процветания ордена складывается во вполне себе человеческую и не больно-то чистую или благопристойную картину.
Так и ломаются детские идеалы: принципы-то воспитали, но нарушать их придется часто.
Для Лань Хуаня осознание, кто именно перед ним, постепенно отходит на второй план, и он расслабляется, погружаясь в обсуждение бурлящего котла общества.
Цзян Фэн Мянь подмечает это и улыбается: «Вот видите, никто вас здесь не съест, и даже не покусает. Это первый раз страшно, а потом заматереете, и с ноги будете распахивать врата резиденций».
Си Чэнь эту улыбку возвращает, скромно замечая: «Воспитание мне не позволит».
И не думать, главное — не думать, что отец, может, и не кусается, а вот после сына губы горят, как посыпанные щедро перцем, да пришлось прятать весьма яркий след на шее от зубов, которым Лань Хуаня наградили перед самым отлетом: Вань Инь просто притянул его к себе и прямо вгрызся, а потом, мол, до встречи, и только лиловый клинок перед глазами мелькнул.
Внезапно Лань Хуань уловил краем глаза какое-то движение слева, черная и небольшая тень мелькнула сначала справа, но тогда подумалось первому нефриту, что дело в ивах, хлещущих плетями ветвей по ветру, но нет.
Судя по тени, набежавшей на лицо Цзян Фэн Мяня, проблема была в коте.
Который с разбегу прыгнул на Ван Цзи, мотнул в воздухе пушистым хвостом, с повязанной на него алой лентой и издав неопределенный мявк, унесся куда-то за грань видимости. Но ненадолго. Уже спустя пару мгновений кот появился с противоположной стороны беседки, нарезал, как оголтелый, пару кругов вокруг людей и снова запрыгнул на Лань Чжаня, бешенно ластясь.
Терпение брата закончилось, когда кот лизнул его в щеку. Вэй У Сянь, а кем этот кот еще мог бы быть, снова мяукнул и зашипел, потому что его попытались спихнуть с коленей. Вэй Ин не спихивался, вцепившись когтями в одежду. Лань Чжань не терял надежды оторвать от себя сумасшедшее животное.
Лань Хуань пытался сдержать улыбку, колокольчик на шее Вэй Ина отчаянно звенел, оповещая, что его хозяин не в себе.
Цзян Фэн Мянь очень хотел, судя по лицу, схватить своего воспитанника за шкирку и вышвырнуть из беседки вон, прямиком в воду, чтобы остыл. Но он замечательно держался и, неловко кашлянув, попросил продолжить разговор.
И тут Си Чэнь почувствовал, как его ноги что-то коснулось.
Внизу сидел другой черный кот. Его серебристые глаза влажно блестели, так и умоляя взять на ручки, но первый нефрит помнил, что лучше не надо, поэтому просто с улыбкой похлопал себя по колену, приглашая Вань Иня. Молодой господин Цзян с готовностью прыгнул, махнув хвостом с фиолетовым бантом, и, потоптавшись немного на укрытых белым коленях, свернулся в маленький и очень уютный на вид кошачий комочек, замурчав еще до того, как его начали гладить. Поборов первичное желание прижать Вань Иня к себе, Лань Хуань поднял взгляд на Цзян Фэн Мяня и стушевался под полным искренней заинтересованности взором. Кажется, он что-то начал подозревать.
Но глава ордена Цзян не сказал на этот счет ни слова, а лишь спокойно продолжил разговор.
Великий подвиг, вообще-то.
Под звуки борьбы Лань Чжаня с Вэй Ином, да под мурчание Цзян Чэна было сложно сидеть как ни в чем ни бывало, говоря о насущных вопросах.
Вэй У Сянь продолжал быть неуловимым, то носясь по беседке, то нападая на Ван Цзи. Вань Инь, теплый и мягкий, мурлыкал, получая искреннее удовольствие от того, как ему гладят спинку и чешут за ушком.
Си Чэнь даже не думал, что полная кошачья форма настолько хрупкая. В смысле, да, он понимал, что запрет на кошачью деятельность за пределами Юнь Мэна для молодых оборотней не на пустом месте возник, но что Вань Инь будет таким беззащитным, он не ждал. Сердце сжалось, каким, должно быть, тяжелым решением было открыть свой секрет, ведь при всем духовном могуществе оборотней, в животной форме они были довольно уязвимы, и любая мелочь могла бы стать фатальной. И раскрыться — значило буквально сунуться самым своим слабым местом прямо под чужую руку в надежде, что не ударят, а прикроют.
Си Чэнь осторожно провел пальцем по краю уха, заставив его рефлекторно дернуться, как и тогда, в первый раз, и погладил место чуть выше хвоста. Цзян Чэн невольно перекатился по коленям, чуть не упав (Лань Хуань чуть не умер в тот момент, дрогнув в готовности ловить), начал перебирать лапками, то выпуская когти, то втягивая.
Продолжать разговор с Вань Инем на коленках поначалу было сложно, но потом Си Чэнь осознал, что мурчание успокаивает его, а поглаживание кота доставляет почти медитативное удовольствие.
На самом деле, главную сложность составляло игнорирование отчаянной борьбы Лань Чжаня с бесстыжим котом, который не бегал разве что по потолку беседки, да не летал. Все остальное он, вроде как, делал, даже плавал, вылетев в какой-то момент в воду, и теперь мокрое и взъерошенное чудище терлось и ласкалось об Ван Цзи, который смирился с подпорченным внешним видом, и просто уже хотел, чтобы кот от него отстал.
Знал бы он, что это Вэй Ин.
Внезапно на стенку беседки заскочила еще одна кошка, на сей раз с очаровательным розовым бантом на шее.
Дева Цзян.
Так решил Си Чэнь.
Вэй У Сянь резко затормозил, скребнув когтями по полу. Дева Цзян грациозно спрыгнула вниз и принялась приводить своего шиди в порядок. Тот едва ли не растекся, доверчиво поставляясь своей шицзе. Совершенно зря, потому что на него сей секунд бросилась яростная и юркая черная тень, которую Лань Си Чэнь условно нарек хозяйкой Пристани Лотоса, поскольку тут уже не был столь уверен. Юй Цзы Юань, вжав воспитанника в пол, вцепилась зубами ему загривок и поволокла из беседки прочь.
Обмякший Вэй Ин издавал звуки обиженного кота, но не мог даже шевельнуться.
Вань Инь испуганно завозился, опасаясь, видимо, что, утащив Вэй Ина, мать вернется за ним. Замер, перестав даже урчать.
Лань Хуань прикрыл его широким рукавом, так что и впрямь вернувшаяся мадам Юй, ничего не заметила и удалилась, гордо вздернув хвост.
В остальном день прошел нормально, за исключением того, что на руке у него теперь хорошие такие следы от кошачьих зубов и когтей. Просто Лань Хуань немного забылся и, когда пришло время заканчивать разговор, встал, взяв Вань Иня на руки. Это было ошибкой, потому что ему в руку тотчас же вцепились всем, что было доступно.
Цзян Чэн, конечно же, виновато прошелся пару раз языком по тыльной стороне ладони и потыкался мокрым носом в щеку, но все равно выглядел он готовым вцепиться снова.
Что поделать, на руках этот кот сидеть не любил.
Но в остальном все было неплохо. Только вот непонятно было, почему Вань Инь не становился человеком даже наедине. Это проверка?
Пристань Лотоса была хорошим местом, но то, что Цзян Чэн упрямо сидел в кошачьей форме настораживало. Си Чэнь не думал даже, что ему может не хватать простого человеческого общения. Ну, то есть, в Облачных Глубинах он полагал, что даже просто присутствие Вань Иня будет скрашивать ему жизнь. Но, как оказалось, этого было мало. Хотелось послушать голос, увидеть улыбку, чтобы обняли.
Кот, конечно, вызывал прилив нежности, но целоваться с ним Лань Хуань бы не стал. И это было хорошей новостью.
***
Вань Инь, хищно сверкнув глазами, склонился над ним, уперевшись ладонями по обе стороны от головы Лань Хуаня. Левую ладонь он поставил не очень удачно, и теперь Си Чэнь ощущал, как его не шибко приятно тянет за придавленные волосы.
Но это с лихвой перекрывалось тем, что собирался творить Цзян Чэн. Сначала ухо Лань Хуаня обдало горячим дыханием, а потом буквально тут же — влажным холодом, когда Вань Инь прошелся по нему шершавым в частичной трансформации языком.
— Знаешь, почему у кошек шершавые языки? — интересуется Цзян Чэн, отрываясь от уха.
Лань Хуань вопросительно поднимает брови.
— Чтобы сдирать мясо с костей, — ухмыляется оборотень и широко с силой лижет Си Чэня в шею.
От этой хищной улыбки и завуалированного обещания съесть первому нефриту делается так хорошо и пусто в голове. И жарко, очень жарко. Волна тепла окатывает скулы, уши, шею и плечи. Распространяется дальше, дышать становится трудно, руки живут собственной жизнью, скользя по не просто горячей, раскаленной, коже чужой спины, гладят поясницу, натыкаются на основание хвоста.
Вань Инь издает раздраженный горловой звук и кусает в плечо, до крови. Он такой горячий, гибкий в его руках, осыпает поцелуями шею, плечи и грудь, широко лижет, ластится, гнется, сверкает глазами в полутьме.
Лань Хуань очень хочет его поцеловать, но отчего-то не получается, вот-вот притянет к себе за шею, а через мгновение он снова где-то внизу, целует живот, прогнувшись в пояснице.
И Лань Хуань понимает, что он спит.
Правда, пробуждение не приносит ему ожидаемого спокойствия и пустоты в постели. Потому что явь от сна отличалась лишь тем, что Вань Инь был, к сожалению, одет.
— Вань Инь?
— Что, — откликается он.
— Что ты делаешь?
— Хочу тебя съесть, Лань Хуань, в самом деле, что я еще могу делать? Я соскучился, а ты еще и прибыл именно в тот день, когда нас всех заклинивает в кошачьем облике, затискал, заласкал и теперь спрашиваешь меня, что я делаю? — раздраженно шипит Цзян Чэн. — Серьезно, Лань Хуань?
— О, так вот, что это было. Но твой отец…
— Они с матерью в такие дни чередуются, то он принимает специальный отвар, чтобы не превращаться, то она.
— А.
— А нам это ни к чему. Все, не заговаривай мне зубы, — быстро говорит Цзян Чэн и возвращается к прерванному занятию: доведению Лань Хуаня до полной потери контроля.
— Я ожидал, что увижу твое смущенное лицо, — замечает Си Чэнь, глядя на какое-то даже деловитое выражение на лице оборотня. Это было самую малость смешно, наверное, если бы ему не хотелось стянуть с Вань Иня одежду и проверить, такой же ли он горячий, как во сне.
— Я кот, — напоминает он. — Мне нормально, — и лижет в щеку.
— Прости.
— Если бы ты все время задумывался, не оскорбляешь ли ты случаем мои какие-нибудь там кошачьи чувства, я бы тебе откусил лицо. Серьезно, мы нормально относимся к кошачьим идиомам и поговоркам, — фыркает Вань Инь Лань Хуаню в ключицу, мягко прикусывая, — И я бы точно обиделся на тебя, если бы ты все время меня в связи с моей сущностью щадил. Я ничем не хуже, не слабее или еще что-нибудь такое, хотя, может быть, оно так есть, но уж точно не потому, что я иногда кот.
— Я понял. И ты замечательный. Не наговаривай на себя.
— И в половину не такой, как ты, — тихо бурчит Цзян Чэн.
— Это в порядке вещей. Я бы и не хотел, чтобы ты был похож на меня. Мы разные, и это прекрасно, — полушепотом говорит Си Чэнь, поглаживая все еще нависающего над ним Цзян Чэна между лопаток, тот изобразил мурлыкание и улегся на него совсем. — Можешь не считать себя достаточно хорошим для меня, того, что я так думаю, достаточно. Буду делать это за нас двоих. Во мне-то ты ведь не сомневаешься?
Цзян Чэн издал какой-то невнятный звук, удобнее устраиваясь на груди. Что было очень непросто, учитывая стремительно сокращающуюся разницу в росте. Если в первую встречу Вань Инь еще был почти на голову ниже, то теперь он отставал в росте всего лишь чуть больше чем на один цунь, и скоро, скорее всего, совсем сравняется в росте. Это было хорошо, но шириной плеч они и так уже почти не уступали друг другу, и, следовательно, удобно улечься на ком-то из них было той еще задачкой. Но Цзян Чэн не сдавался, и, вспоминая котов, спокойно спящих на ветках деревьев, ничего удивительного в этом не было. С альтернативным понятием о комфорте придется смириться и обеспечивать в полной мере.
— Кстати, а что это было днем с молодым господином Вэем?
— Кошачья мята. Заклинаю тебя богами, держи ее от меня подальше, и меня от нее тоже. Иначе и не такое увидишь.
— А что, может быть хуже?
— Ну, сестра рассказывала, что однажды я после нее часа два лежал в позе скрюченного кота без движения. Ты не хочешь видеть позу скрюченного кота, — хмыкает Вань Инь. — Мы от кошачьей мяты дуреем.
— Но почему именно Ван Цзи?
— А Вэй У Сянь и трезвым к нему липнет, будто твой брат последний человек в мире, а он свихнется, если не пристанет. Не замечал?
— Замечал, — соглашается Лань Хуань.
— Наверное, пора уже идти завтракать, тут хоть и нет жесткого распорядка для гостей, но ты из Гу Су, хватятся, — говорит Цзян Чэн. — А может, сестра нас прикроет, мол, с утра ушли исследовать окрестности.
— Дева Цзян знает?
— Я ей сказал, ты попробовал бы, глядя ей в глаза, не выложить все, что она хочет. Я… переживал, что ты меня возненавидишь за то, что не сразу сказал, что оборотень.
— Вань Инь… — вздохнул Си Чэнь, погладив его по щеке, он доверчиво подался навстречу его ладони. Такой отзывчивый, когда дело касалось ласки. Было ли это что-то от кота, или сам Вань Инь не был избалован, чтобы каждое прикосновение казалось даром небес? — Все хорошо.
— Да, я знаю, — откликнулся Цзян Чэн. — И кроме сестры, еще отец в курсе. Не мог не понять.
— А мне показалось, я был довольно убедительным.
— Тебе показалось. Если бы у отца возникли сомнения, он спросил бы тебя прямо или косвенно. Но он не спрашивал, а значит, все понял.
— И чем это грозит?
— Да ничем. Это же отец: он Вэй Ину спускает более ужасные проступки. Думаешь, ему хоть что-то было за сдернутую на стрельбище ленту твоего брата? Или будет за то, что он извалялся в кошачьей мяте и весь день носился по всей Пристани Лотоса, приставая к людям и, опять же, твоему брату? Да он даже меня никогда не наказывал, хоть я и не произвожу на него гипнотического воздействия ностальгии по временам юности в компании Цзан Сэ Санжень.
— Это ты хорошо сказал, — тихо смеется Си Чэнь. — Мне понравилось.
— А вот матери лучше не знать. Но это не сложно. Она не читает людей.
— Да уж, я, пока ты не пришел, сидел и пытался не трястись под взглядом главы ордена Цзян. Мне все время казалось, что мои мысли читают.
— Добро пожаловать в орден Юнь Мэн Цзян.
Лань Хуань смеется.
— Интересно, а как там Ван Цзи, есть ли хоть малейший шанс, что молодой господин Вэй не стал его преследовать? — задумчиво говорит Си Чэнь, поглаживая Цзян Чэна по волосам.
— Ни малейшего. Так что на фоне возможного скандала, мы можем побыть вместе еще немного. Ну, и сестра прикроет. Она же не выдала меня матери.
Часть 3
Пристань Лотоса была совершенно не похожа на Облачные Глубины. И дело было даже не в том, что резиденция ордена Цзян не отгораживалась от людей, или в смеси запахов: пряности, лотосы и вода в разных пропорциях. После горной свежести это обонятельное обилие оглушало, и временами Лань Чжаню хотелось чихать, особенно, от специй. Время близилось к обеду, поэтому из некоторых павильонов доносились звуки и запахи готовки. И тут было два варианта: либо Цзян Фэн Мянь над ними сжалится и прикажет подать что-нибудь, не выжигающее душу, либо решит знакомить их с местными кулинарными традициями по полной программе. Последнее было самым страшным: позориться перед Вэй Ином не хотелось. Которого что-то не было видно. Зная молодого господина Вэя, следовало бы ожидать, что он буквально с порога резиденции начнет исполнять роль провожатого и сыпать шутками, неуместными каламбурами и нелепыми историями.
Но его здесь не было. Хотя Вэй Ин сам зазывал Лань Чжаня в Пристань Лотоса, неужели, забыл? Или даже и представить не мог, что Лань Ван Цзи сам окажется здесь.
Где-то в глубине души Лань Чжань ждал встречи с Вэй Ином, и одновременно с этим боялся ее, не зная, чего ждать. Видимо, ничего.
Но, так или иначе, Лань Чжань на чужой территории чувствовал себя неловко и тревожно. Особенно от взглядов этих вездесущих жутковатых котов с колокольчиками ордена Юнь Мэн Цзян, совершенно безмолвными, будто бы здесь даже коты умели концентрировать внутреннюю энергию, чтобы передвигаться бесшумно.
Эти коты были везде: на крышах, на заборах, на бочках, сновали тут и там с деловитым видом, гордо задрав трубой хвосты.
Но тревожился, похоже, здесь один Лань Чжань. Си Чэнь, напротив, радостно тискал одного из этой кошачьей братии, глядя на животное с чистым, незамутненным умилением и обожанием. Впрочем, зверь отвечал ему не меньшей любовью, с готовностью подставляясь под руки, ластясь и мурлыча с самым счастливым видом. Блаженное животное, дорвавшееся до его ласкового брата.
Цзян Фэн Мянь созерцал эту почти идиллическую картину со смешанным выражением на лице. Возможно, если бы брат отвлекся от тисканья своего нового друга, он бы мог сказать, что Цзян Фэн Мянь что-то для себя понял, и теперь весьма напряженно размышлял, хорошее это знание или же нет.
Бешеного кота с драным ухом унесла его мама-кошка, но что-то подсказывало Лань Чжаню, что хоть его и унесли, но он обещал вернуться.
***
И чутье его не подвело, котище действительно свалился почти с небес на голову Лань Чжаню, когда они шли за главой ордена Цзян в трапезную.
С диким мявком черная пушистая тень десантировалась прямо на Лань Чжаня с одной из ближайших крыш. Кот, висевший почти как воротник на плече Си Чэня, красноречиво фыркнул, выражая свое кошачье «фи» на столь эффектное появление собрата.
Лань Хуань умиленно погладил того между пушистых ушек.
И почему только к брату липнут нормальные коты, а на Ван Цзи накидываются лохматые монстры?
В этот раз поймать зверюгу было легче, и, держа это на вытянутых руках, Лань Чжань все-таки смог разглядеть чудище нормально. Кот был очень пушистым и очень непоседливым, что, в отличие от прилично выглядящего кота на плече Си Чэня, превращало вот это недоразумение во взъерошенную черную дыру. Находясь на весу, тот притих, но извиваться не перестал, глядя серебристыми глазами с огромными зрачками.
— Просто поставьте его на землю, — сказал Цзян Фэн Мянь. Выглядит он так, будто испытывает стыд за то, что творит эта неугомонная животина. Ван Цзи послушался, и глава ордена Цзян вынул откуда-то маленькую блестящую монетку, которая тут же звонко покатилась по дорожке прочь, увлекая за собой пушистую проблему. Кот на плече брата тоже было дернулся, но, видимо, на Си Чэне было удобнее. Так что он, замурчав, потерся мордочкой об висок брата и снова повис безвольным воротником.
Обед прошел без эксцессов и молодых господ.
Цзян Фэн Мянь сжалился над организмами неискушенных обилием приправ адептов ордена Гу Су Лань, так что подали вполне себе мягкую еду. Лань Хуань тайком (на самом деле, получалось у него не очень) подкармливал своего нового пушистого товарища мясом. Глава ордена смотрел на все это со странной смесью подозрения и благодушия. Лань Чжань боялся возвращения черной бестии.
***
Вечером Пристань Лотоса и не думала отходить ко сну. Вдоль дорожек зажгли фонарики, и стало как-то уютно. Раздавались голоса адептов и простого люда.
Их отголоски долетали даже до уединенных гостевых покоев. Время близилось к девяти и Ван Цзи привычно начало клонить в сон. В густых лиловых сумерках слышался тонкий комариный писк и стрекот цикад. Совсем недавно в спальню заглянула служанка, поставила курительницу с травами, отпугивающими насекомых, и пожелала добрых снов.
Только оставшись здесь на ночь, можно было хоть отдаленно понять, отчего одежды здешних адептов фиолетовые: солнце, уплывая с небосвода, последними своими лучами заливало небо ярко-лиловым светом, постепенно перетекающим в фиолетовый и, наконец, в темно-темно-синий. Символом ордена Юнь Мэн Цзян был лотос, помимо всех его глубоких смыслов, в обилии произрастающий здесь, а главным цветом — закатное небо, несомненно, одно из прекраснейших явлений из здесь наблюдаемых. За символикой, казалось бы, основанным рыцарем ордена крылся глубокий и романтичный смысл, чего нельзя было сказать об остальных орденах.
Все было либо буквально, либо пыталось выставить якобы присущие адептам качества. А тут: просто потому что в резиденции красивые фиолетовые закаты и цветущие лотосы. Ван Цзи, конечно же, знал о нескольких сборниках стихов Цзян Чи в библиотеке Облачных Глубин, которые любил читать брат, с его тонким художественным вкусом, приходящий в восторг от описаний прекрасных пейзажей.
Но одно дело знать, что брат сводит с ума молодого господина Цзян своим знанием стихов основателя его ордена, и того, как по дороге с озера Билин Си Чэнь с удовольствием слушал, как донельзя смущенный его вниманием Цзян Вань Инь с выражением зачитывает по памяти пятое собрание сочинений своего предка, которого как раз не было в Облачных Глубинах. Он пытался сослаться на то, что может или переписать ему этот сборник по памяти хоть завтра, или написать отцу, чтобы прислали из библиотеки, но брат был непреклонен в своем желании послушать стихи в исполнении потомка человека, их написавшего. (Как будто в этом был смысл, учитывая все эти кривотолки о том, что Цзян Вань Инь противоположность по характеру тому, что из себя должен представлять член семьи Цзян)
И другое дело увидеть этот закат вживую, и понять, откуда ноги у символизма растут. Хотя было несколько интересно, отчего (и главное: на какие деньги) странствующий рыцарь выбрал для одежд своего ордена цвет, красить ткань в который было дороже всего. Возможно, брат это уже выведал: после отъезда Вэй Ина из Облачных Глубин Си Чэнь очень часто занимал освободившееся время Цзян Вань Иня собой.
Вот брату здесь явно нравилось. Да и в целом, он вписывался в образ идеального человека по меркам этого ордена лучше, чем его наследник. Возвышенный, неторопливый, чистосердечный и уравновешенный Лань Хуань вообще не смог бы вписаться разве что в Цин Хэ Не, да в нынешний Ци Шань Вэнь.
Ван Цзи же здесь чувствовал себя не в своей тарелке. К тому же, он так и не увидел за весь день Вэй Ина. Не могло ведь быть так, что человек, заполнявший собой все Облачные Глубины, в родном доме терялся без остатка?
Может, он на ночной охоте с молодым господином Цзян. А может, Вэй Ину просто не интересно. Поигрался в Облачных Глубинах с Лань Чжанем от безысходности, а тут-то занятий всяких разных побольше будет, явно не до занудного и постоянно отталкивающего тебя знакомого. Тем более, в такое время Пристань Лотоса совсем не собиралась спать, а Лань Чжань, вот, уже готов ко сну, осталось только лампу, бросающую по комнате ажурные тени, погасить. И все, тишина до пяти утра. Такое точно не для Вэй Ина. Досадно.
Заскребли кошки на душе. И когти по полу. В неплотно задвинутую дверь юркнула черная тень. Все тот же диковатый кот с алой лентой на хвосте, растрепанной и запылившейся от беготни тут и там. Запрыгнул на кровать, навострил ушки и посмотрел на Ван Цзи бликующими в темноте глазами. Второй нефрит хотел сначала его спихнуть на пол: нечего лезть грязными лапами на чистые простыни. А потом подумал, что этот кот целый день с упорством достойным лучшего применения находил его, куда бы Ван Цзи не пошел. Уж чем его он так привлек.
Лань Чжань провел рукой по пушистой спине, пытаясь пригладить торчащую во все стороны шерсть, погладил по голове, стараясь не трогать разодранное ухо, но рана при ближнем рассмотрении оказалась старой и давно зажившей. Молодой кот явно видывал на своем коротком кошачьем веку всякое.
Колокольчик на его шее звякнул, когда не ожидавший уже от него ласки кот потянулся за прикосновением, довольно мурча. Игриво цапнул за руку, попытался ее поймать, вцепился в конец перекинутой через плечо лобной ленты.
Ван Цзи мягко отстранил лапу заигравшегося животного от главного символа ордена и сказал, будто кот бы понял:
— Уже девять, пора спать, — и осторожно спустил кота с постели, чтобы лечь.
Кот, похоже, действительно понял, и не стал больше охотиться ни на руку Лань Чжаня, ни на все остальное. Лишь улегся ему на грудь и тоже прикрыл глаза, уютно мурча.
***
Ван Цзи проснулся от того, что на грудь ему что-то давило. А потом вспомнил, что засыпал он с котом. Тем самым, что не давал ему покоя весь предыдущий день.
Но для небольшого животного давление было слишком велико, да и сопение в шею было отнюдь не кошачьим.
Это и заставило распахнуть глаза, уткнувшись взглядом в темную макушку.
На Ван Цзи спал человек.
Он попробовал пошевелиться, но сверху лежащий капитально распластался, так, что, не разбудив, не сдвинешься. Тело ответило недовольным мычанием на все шевеления Лань Чжаня, и тот похолодел, чуть не подскочив на несколько цуней, узнав голос.
На нем спал Вэй Ин!
Почти не одетый Вэй Ин!
Сладко сопящий ему в шею Вэй Ин!
Обнимающий его руками и ногами Вэй Ин!
Как такое вообще вышло?
Наверное, никто не мог бы столь долго оставаться спящим, когда-то, на чем ты спишь, сначала начинает как-то странно шевелиться, а потом и вовсе ходить ходуном.
И Вэй Ин проснулся.
Потерся щекой о чужую грудь через нижние одежды, сладко зевнул, приподнимаясь, и с трудом открыл глаза, смотря прямо в лицо ни живого, ни мертвого от удивления, ужаса и стыда Лань Чжаня.
— Привет, Лань Чжа… — начал он, еще пребывая где-то на грани сна и бодрствования, но замер, в полной мере осознавая ситуацию. Ван Цзи, возможно, почувствовал бы немного злорадства от созерцания откровенного недоумения и ужаса на лице Вэй Ина, если бы вообще мог вылезти из собственной пучины ровно таких же чувств. — Я ошибся комнатой, прости, еще увидимся, — пролепетал он, и его словно ветром сдуло с Лань Чжаня, почему-то в окно.
И Ван Цзи готов был поклясться, что последним, что он видел, было залившееся густым румянцем лицо Вэй Ина.
Как он вообще смог проникнуть в комнату и улечься на Ван Цзи так, что тот этого даже не заметил. И куда делся тот кот с драным ухом?
За завтраком присутствовала почти вся семья главы ордена за исключением Вэй Ина. Но это не очень удивляло, после утреннего происшествия тот явно побоялся показываться на глаза гостям. Ладно, просто побоялся показываться Ван Цзи.
Госпожа Юй выглядела очень недовольной, а дева Цзян неловко отводила от нее взгляд. Видимо, что-то произошло вчера или сегодня утром, помимо странной выходки Вэй Ина. Цзян Вань Инь выглядел вполне бодрым, несмотря на то, что ради гостей вся семья поднялась раньше, чем у них заведено. А заведено у них было выходить из покоев, когда с прудов и озер сойдет утренний туман. Сейчас же было ощущение, что утренняя дымка клубится не то, что на улице — по углам трапезной. Он о чем-то разговаривал с Си Чэнем, поскольку они, как наследник и главный гость главы ордена, сидели неподалеку от Цзян Фэн Мяня, и, как следствие, рядом. Лань Чжань же занял место подальше от внимательного взгляда главы ордена Цзян и поэтому находился рядом с девой Цзян, через пустое место от брата. Напротив них, за единственным столиком на той стороне и сидела госпожа Юй, которая, похоже, испытывала легкое недомогание, всеми силами пытаясь это скрыть за строгим выражением лица. Она сверлила взглядом пустое место, которое методом исключения предназначалось Вэй Ину (на самом деле, там должен был сидеть Лань Чжань, ближе к брату, но так как он сел дальше, теперь это место было местом Вэй Ина).
Судя по всему, Вэй У Сяня ждало наказание.
Цзян Янь Ли, в целом, не была настроена на общение, или, что еще вероятнее, видела, что не настроен Лань Чжань, поэтому ограничилась лишь пожеланием доброго утра и парой дежурных вопросов о самочувствии, погоде и нравится ли гостю местная еда, были ли вежливы и расторопны слуги. Когда вопросы закончились, Янь Ли спокойно вернулась к еде.
— А-Чэн, не знаешь ли ты, где Вэй Ин? — раздался на всю трапезную, хоть Цзян Фэн Мянь и не повышал голос, вопрос.
Цзян Чэн покачал головой.
— Насколько вам известно, отец и глава ордена, Вэй У Сянь вчера, м, немного перебрал, так что одним небесам известно, в какой канаве он сейчас отсыпается, — спокойно ответил Цзян Вань Инь, после раздумий.
— Что ж, понятно, надеюсь, эта канава теплая и сухая. Пока он отсыпается, я прошу тебя показать нашим гостям местные достопримечательности. Сходите в город. Там сейчас ведется подготовка к празднику. Заодно, посмотри, нет ли там работы для наших адептов, — вздохнул Цзян Фэн Мянь и обратился уже к гостям, — Видите ли, молодые господа, наш орден уже много лет не только присматривает за порядком на этих землях, но и участвует в организации всяческих празднеств, особенно, в той их части, где предполагается проведение обрядов и защита от голодных духов и темных сил. И, конечно же, не только, помогаем, чем только можем.
— О, — только и говорит Лань Хуань. — Это замечательная инициатива, такие совместные мероприятия укрепляют связь между орденом и простым народом. Я бы тоже при случае был бы не против в таком поучаствовать.
— Нет-нет, — качает головой Цзян Фэн Мянь, — Вы здесь гости, а гости должны отдыхать и наслаждаться всем, что могут предложить им хозяева.
— Хорошо, — покладисто соглашается Си Чэнь. — Но я вряд ли смогу стоять в стороне, когда кому-то нужна помощь, и я могу помочь.
— Вы слишком благородны, — улыбается глава ордена. — Желаю вам удачного дня.
По возможности, Ван Цзи предпочел бы остаться в резиденции и попытаться отыскать Вэй Ина, но глава ордена Цзян весьма ясно выразился, что хотел бы, чтобы гости погуляли в городе. Подставлять Цзян Вань Иня не хотелось, как и не хотелось бледным призраком следовать за ним и братом, которым и вдвоем было хорошо.
Да и Вэй Ин, по словам его шиди, сейчас отсыпался после того как «перебрал». Значит, ночью он и впрямь был пьян и перепутал покои? Но как Ван Цзи мог не заметить пьяное тело, ввалившееся к нему спальню, да и не проснуться от запаха вина? Которого, к слову, не было совсем?
Цзян Вань Инь осознано соврал, глядя в глаза своему отцу и главе ордена? И Цзян Фэн Мянь ему поверил?
Или это самое «перебрал» было каким-то эвфемизмом, а истинную причину не стали называть перед гостями, полагая, что, зная Вэй Ина, они поверят, что тот мог выпить, и это будет звучать логично?
