СИНТЕТИКА|18+

Если вы спросите Ханса Циглера о том, есть ли у него мечта, он задумается буквально на секунду, а потом растерянно пожмёт плечами. Может быть, даже вспомнит, что в детстве ему очень нравилось собирать модели кораблей, изучать судостроение по старым дедушкиным учебникам, листая потрёпанные и пожелтевшие от давности времен страницы, словно книгу таинств. Вот только с возрастом все его мечты рассыпались, подобно мелкому бисеру, и затерялись где-то на задворках детских воспоминаний, рядышком с мечтами о больших кораблях и грандиозных плаваниях. Так часто бывает — готовясь к удивительному путешествию в жизнь, мысленно уже вкушая все его чудесные открытия и победы, ты грузно оседаешь на мель и все твои планы смывает солёной водой. Но большие корабли и тонут трагически, с некоторой долей театрального драматизма, а сам же Циглер ощущал себя ловкой и поворотливой марсельской шхуной.

Впрочем, герр Циглер не был обделён благами жизни. Приятная сытость уютного дома, вполне себе престижная работа и должность — да не какая-нибудь, а главный инженер-робототехник. Можно ходить в хорошем костюме, со слегка задумчивым видом вальяжно кивать вежливо кланяющимся подчиненным и, конечно же, испытывать трепетный восторг от того, что это он, Ханс Циглер, прикладывает свою руку к великим технологиям будущего. Это все он, это ему пришла в голову идея связаться с верхами свой компании и создать для дочери отличного робота-компаньона. С хорошей скидкой, как руководителю, разумеется. И, чего греха таить, именно он добился того, чтобы по спецзаказу была воссоздана точная копия его сына.

Возможно, в глубине души он и чувствовал неприятное покусывание совести. Но было и другое чувство — чувство того, что он своими руками заново дал жизнь тому, кто давно стал прахом в глубине могилы на кладбище Фридрихсфельде. И теперь, глядя в глаза вновь рождённому сыну, Ханс ощущал пусть не гордость, но хотя бы горькое удовлетворение. Хотя бы потому, что центром вселенной его жены снова станет Йохан.

«Господь не простит Вам», — сказал ему Ларс, и герр Циглер, вспомнив эти слова, раздраженно сжал кулаки. Он был славным малым, этот Ларс Ульман, хотя они почти ровесники. Но ведь этот мужчина был его подчиненным, а панибратства на работе Ханс не терпел.  От того требовалось лишь малое дело — приглядывать за Дженной, скрашивать её одиночество и стать другом, который сможет отвлечь ее от тяжких раздумий. Сам отец не мог дать ей эту опору, потому что... Да потому что была на это веская для него причина. Потому что дочь с самого рождения была для него той самой соринкой в глазу, с присутствием которой он никак не мог смириться, ведь для него это означало бы принятие своего поражения. А проигрывать герр Циглер никогда не любил. Да и как бы отреагировала Дженна, если бы узнала, что один из её родителей врет?

Но почему именно Ларс? Отец Дженны и сам не мог понять, так как была у него такая черта — принимать компульсивные решения. Просто слишком часто Ларс задерживал взгляд на фотографии в его кабинете, на которой была изображена вся семья в сборе. Слишком активно интересовался о том, какая она, его дочь, чем она живет и что любит. Это показалось Хансу очень удобным. Ульман был честолюбив, а у него было, что ему предложить в обмен на маленькую услугу. Всего-то выгодное место в своём отделе — достаточно прибыльное и высокопоставленное, чтобы в зрелом возрасте считать себя добившимся всех целей.

Так оно и вышло. Вот только Ханс, привыкший работать с искусственным интеллектом, почти позабыл о том, что сознание людей от этого интеллекта отличается. И что чувства, эмоции и безрассудные поступки людям, как правило, свойственны. Герр Циглер не знал точно, но чувствовал, что отношения его дочери и его подчиненного зашли слишком далеко, а этого нельзя было допустить, хотя он поначалу был только «за». Но Ханс просто обязан был разрушить то, что сам построил. Потому что иначе Дженна узнала бы, что все вокруг ей всегда врали. И вереница этой лжи начала тянуться задолго до её рождения.

***

Пальцы такие мягкие, что их поверхность не сразу отличишь от настоящей кожи. Если присмотреться, на них можно увидеть тонкие переулки узоров, из которых складывается отпечаток, а если поднять взгляд выше и сощуриться — сможешь рассмотреть маленькие кратеры пор и извилистые реки синеватых вен. Так и должны выглядеть настоящие мужские руки — какими их всегда любила видеть Дженна. Когда эти руки мягко проводят по ее телу, задерживаясь на груди, когда играючи пересчитывают выпуклости рёбер, словно это клавиши пианино, а потом нежно обводят вокруг полумесяца пупка, девушка не выдерживает и со свистом втягивает в себя воздух. Мысль о том, что к ней прикасается робот, кажется далекой и совсем не важной, словно она скрыта за пеленой влажного тумана. Каждое прикосновение похоже на ожог, но если бы была такая вероятность — Дженна, не думая, согласилась бы сгореть в этом пламени дотла. Пока руки синтетика исследовали каждый уголок ее возбуждённого тела, губы его тем временем приближались все ближе к ее жаждущему поцелуя рту. Мгновение — и она чувствует холод его зубов, колкость щетины и слегка хриплое дыхание. Но ведь роботы не умеют дышать? И у Клеменса нет щетины?

Дженна проснулась. С ужасом и облегчением осознала, что это всего лишь сон, и что сама она надёжно скрыта от посторонних глаз тяжелым одеялом. Робот в своей обычной манере изучал вид за окном, но, заметив, что девушка проснулась, с интересом обратил к ней свой взгляд. Она же в ответ смущённо потупилась — собственный сон казался преступлением. «С его появлением я все чаще оказываюсь в ситуациях, связанных с неловкими паузами», — подумала Дженна. Разбивать тишину удачными фразами она никогда не умела, поэтому пришлось выкручиваться из ситуации, как получится.

— За окном темно, зачем ты туда смотришь?

— Там подъехала машина, а в ней твой великовозрастный парень.

«Ревнует? Да ну, не может он такое чувствовать». Мысль была прогнана прочь, словно назойливая муха. В ожидании, пока Ларс преодолеет расстояние от подъезда до двери квартиры, Дженна успела быстро умыть лицо и привести себя в относительный порядок. Мысли по-прежнему бродили по голове, не находя себе места, как будто слепые котята, ищущие мать, а ещё обида на Ларса за то свидание с искусственной девушкой по-прежнему жгла грудь. Но, в конце концов, прежде чем стать судьей человеку, необходимо сначала выслушать его?

— Нам надо поговорить.

Ларс был непривычно взбудоражен, от него терпко пахло сигаретами, а тронутые срединой волосы растрепались, как от быстрого бега. Дженна попыталась усадить его на диван, но тот резво вскочил и схватил её за руки, вглядываясь в глаза девушки с горячей немой мольбой.

— Я тоже хотела с тобой поговорить, но сначала присядь.

— Нет, подожди! Выслушай сначала меня!

— Ларс...

— Дженна, постой. Я хочу сказать... Я полнейший, круглый идиот, я поступил с тобой настолько гнусно, что ты даже не можешь себе представить... Я...

— Ларс, я знаю, — перебила его Дженна, — Присядь, и мы нормально поговорим.

— Знаешь?!

Он пошатнулся, словно хмельной и девушка на мгновение испугалась, что мужчина прямо сейчас свалится ей под ноги. Голубые глаза расширились от удивления и беспрестанно исследовали ее лицо, словно искали в нем ответ на какой-то очень важный вопрос. Если бы Циглер умела читать мысли, то услышала бы: «Она знает? Она не бросит меня? Имеем ли мы в виду одно и то же?».

— Знаешь? — переспросил он и облегченно засмеялся, опускаясь на диван.

Конечно же, она все знает. Рано или поздно правда бы открылась, но как? Как Дженне удалось получить информацию об их с Хансом договоренности? В любом случае, она спокойна и даже смотрит на него с пониманием. Дженна не может долго таить обиду, она не такая. Она точно знает, что Ларс больше всего ненавидит самого себя за то, что так беспечно согласился на эту авантюру. Ведь, казалось бы, ну что тут такого? Симпатичная дочь начальника, с которой он был бы не прочь провести время, щедрое предложение от ее отца взамен на их общение. Поначалу Ульману казалось подозрительным, что Ханс так легко буквально продаёт ему собственную дочь, но, как тот объяснил, у Дженны была травма после смерти старшего сына семьи Циглер, из-за которой ее коммуникабельность свелась практически к нулю. И, раз Дженна так симпатична Ларсу, то почему бы им не пообщаться, возможно, они прекрасно подойдут друг другу. А что до новой должности — может считать это авансом во имя благополучия будущему зятю. Вот только надо сделать так, чтобы встреча их выглядела случайной, иначе Дженне совершенно точно будет неприятно, что родитель сам подыскивает ей пару.

— Почему бы просто не представить нас друг другу? — спросил тогда ошарашенный Ларс, не скрывая своего подозрения.

— Надо знать Дженну, ей такое не понравится, — терпеливо заверил герр Циглер, и Ульман, мысленно оставив вопрос подвешенным в воздухе, предпочёл согласиться со своим руководителем. Слишком уж манящими были перспективы, тем более, что Хансу он явно нравится, раз уж тот напрямую предложил организовать ему встречу со своей богатой наследницей. Отчего-то ему казалось, что деньги у Циглеров наверняка водятся, и немалые.

В сорок четыре года Ларс Ульман точно знал, что удачу нужно ловить за хвост. Выходец из Канады, большая, даже многодетная семья, отец —  немец, мать — корсиканка. Все детство мальчика прошло в маленьком провинциальном городе, почти деревне, где каждый житель знал остальных по имени и мог свободно заходить к ним в гости. Когда обострилась проблема перенаселения, на плечи людей обрушился страшный голод вкупе с безработицей и бытовыми проблемами. Сначала в семье Ульман умерла мать — сказалось больное сердце. Отец вывез пятерых детей (все пятеро были мальчиками) в Германию, к своей сестре, а сам подался на заработки в Швейцарию, ну и сгинул там без вести. Времена тогда были смутные. Так Ларс в тринадцать лет остался круглым сиротой.

Под попечительством престарелой тётки он чувствовал себя обузой, тем более, что сам мальчик был полон сил и надежд. Чем он только не занимался: красил заборы, подрабатывал грузчиком, подметал по ночам улицы... Но это не выбило из него той самой мечтательной натуры, которая неизменно хотела большего. Ульман грезил о всем том, что казалось рядовому жителю Германии простой обыденностью: для начала — хорошая работа, крепкая семья и всегда горячая еда на столе. А там посмотрим, вдруг он, Ларс, сможет добиться каких-нибудь высот? Он был обаятелен, харизматичен и лёгок на подъем, чем всегда вполне умело пользовался. Однако, единственное, что мужчина имел в багаже к сорока четырём годам — неудавшийся бездетный брак, череда ни к чему не приведших отношений и работа тестировщиком роботов (зато в крупнейшей компании Берлина). Он с неудовольствием и огорчением наблюдал, как тяжелеет с годами его фигура, как седина серебрится в светло-каштановых прядях волос, как убегают, словно манящий призрак, все романтичные мечты о любви, семье и чем-то большем, нежели интересная, но штатная должность (пусть и в крупнейшей компании Берлина).

И вот, она, Дженна, сейчас стоит перед ним и изо всех сил пытается его, Ларса, понять. И пусть их разница в возрасте переваливает за двадцать лет, и пусть он не смог с самого начала быть с ней честным, но именно с Дженной Циглер Ларс Ульман впервые почувствовал себя спокойным и, кажется, действительно счастливым.

— Я знаю, — как можно ровнее сказала та, — Я видела тебя с той девушкой-роботом в кафе неподалёку от моста Юнгфернбрюкке.

Улыбка Ларса померкла и в комнате сразу стало как-то неуютно. Дженна была готова поклясться, что видела, как в его зрачках угасает свет, словно настоящий Ларс умер и вместо него осталась опустошённая оболочка. Это напугало её. Он растерянно оглядел потухшими глазами комнату, спотыкаясь взглядом о замершего у стены робота, и снова обратился к девушке.

— Это была работа, Дженна. Я тестировал новую модель. Я хотел поговорить совсем не об этом.

Но она уже не слышала окончания фразы. Облегчено выдохнув, девушка присела рядом с ним и нужно обвила его напряжённую шею руками. Ларс на мгновение зажмурился от удовольствия, но тяжелые мысли быстро выбросили его обратно на поверхность. Как сказать, как объяснить Дженне, что он совершил ужасную ошибку и из-за этого его будущее находится под угрозой? Сейчас, когда все, что у него есть, оказалось на грани потери, Ларс, как никогда, был убеждён в том, что искренне любит Дженну. Глядя на враз посветлевшее лицо, он подумал, что не имеет права сейчас тревожить её безмятежный покой. Он объяснит ей все, расскажет всю правду до последнего слова, но немного позже. Когда сам поймёт, что ему ничего не угрожает.

— Что ты хотел мне сказать?

— Я хотел сказать, — он в смятении пожевал губу, — Что хотелось бы... Что нам нужно попробовать пожить вместе.

— Чтооо? — Дженна слегка отпрянула от него, с недоверием пытаясь понять — уж не злая ли это шутка? — Вместе? Как одна семья?

Была не была.
Сейчас или никогда.

Восторг Ларса смешался с леденящим страхом, и все вместе привело его в какой-то почти экзальтированный восторг. Ловко он это придумал! Не сможет же Ханс Циглер пойти против счастья собственной дочери?!

— Да, как одна семья, — он говорил пылко и проникновенно, — Я вижу тебя своей женой. У нас могут быть чудесные дети...

— Но, Ларс... — Дженна растерялась и как будто бы сжалась в комок, — Это невозможно, я не могу иметь детей...

Казалось, она вот-вот расплачется. На секунду ей представилась та самая картинка, о которой она раньше и мечтать не могла. Она, Ларс и их дети. Чудесные, голубоглазые дети. И всё было бы не так, как у ее родителей, ведь на их примере Дженна знала наверняка, как не надо строить семью, и ей искренне казалось, что она сможет обрести и воссоздать вокруг себя то, чего сама была лишена в детстве. Но нет, она не может иметь детей.

— Бесплодие? — Ульман, казалось, не замечал ее внутренней борьбы, — Это не проблема, мы найдём лучших врачей и они...

— Ты не понял меня, — перебила его девушка, — Несколько лет назад у меня нашли опухоли, миома матки... Да ты не поймёшь, я не знаю, как объяснить, но моя репродуктивная система навсегда повреждена. Мне сделали операцию и теперь я никогда не смогу стать матерью. Моя мать думает, что я не знаю, но я в курсе, — она горько вздохнула, — Бабушка сразу мне это рассказала, потому что считала, что не стоит от меня скрывать всё, происходящее с моим организмом. В конце концов, это помогло мне больше понять маму... или чуть меньше её ненавидеть, — она сжала руки так, что пальцы побелели, — Зачем-то же она от меня это скрыла. Она хотела моей ненависти, так ведь получается? Вот так, Ларс, а теперь подумай, нужна ли я тебе такая.

Очередное неловкое молчание. Ларс тяжело привстал и снова сел обратно, в очередной раз наткнувшись взглядом на робота. Сейчас он раздражал его больше всего — ведь это из-за него все полетело к чертям. Это после его появления Ханс Циглер вызвал Ларса на разговор и заявил, что тому необходимо порвать с его дочерью. В конце концов, последствием всех этих событий стал тот факт, что, потеряв Дженну, Ульман может так же и потерять свою новую должность, которая ему очень нравилась — управляющий директор. Правая рука. Все может рухнуть, словно дженга. Scheiße.

И теперь этот бесполезный пластиковый болван смотрит на Дженну. Смотрит серьезно, нахмурясь, словно он чем-то озадачен. Да с чего синтетик вообще возомнил, что может как-то реагировать на их разговоры?

— Дженна, — произнёс Клеменс странным голосом, — Но ведь это не так.

— О чем ты? — она подняла голову, глядя на него полными слез глазами.

— В мою систему загружена твоя медицинская карта, я же тебе говорил об этом. Ты хоть раз смотрела её?

— Нет, — она покачала головой, — Карта всегда хранилась в госпитале, этими делами занималась мама, а мне это ни к чему.

Робот застыл, словно раздумывая. Наконец, слегка дёрнув головой, он коснулся пальцем виска и произнёс:

— Дженна, в каком-то смысле Ульрике не обманывала тебя. Ведь у тебя и вправду никогда не было миомы матки, опухолей или чего-то подобного. Тебя просто стерилизовали.