Сложности высоких отношений

Дима был зол на себя. И угораздило же заболеть!

Женя, кстати, тоже слегла: в пятницу и в субботу её не было в школе. Она писала, что собирается прийти в понедельник, хоть и чувствовала себя слабо. Но всё повторяла, что не может не прийти – потому что тогда подведёт концерт, выступающих и Людмилу Анатольевну своим отсутствием. И теперь Дима волновался: как Женю встретят не только одноклассники, которые, он был уверен, будут рады ухватить лакомый кусок болючести, но и вся остальная школа.

К обеду субботы Дима почувствовал себя лучше, поэтому тренировку не отменил. Мама была недовольна: как это, в школу не ходил, а вот в качалку собрался. Конечно, собрался, потому что если бы Дима не пошёл, вся накопившаяся негативная энергия, нервы и недовольство вылились бы куда-нибудь в другое место. Или – ещё хуже – на кого-нибудь. А Дима не хотел ни с кем конфликтовать. Он и так чувствовал себя виноватым до сих пор, хоть Женя и уверяла, что не обижается на него, что даже недовольства никакого нет. Но у него самого на душе было неспокойно от собственного поведения: угораздило же наехать на свою девушку. Хоть и тайную.

*

Слишком насыщенной и эмоциональной получалась вторая четверть. Диме казалось, что он выспится только на том свете, потому что судя по рассказам выпускников, которые он слышал, даже там, в институте, не будет спокойствия. Особенно в первый год, когда надо войти в колею, привыкнуть, понять, что вообще делать и как себя вести.

Дима устал. За два болезненных дня он успел выспаться, но всё же спать спокойно и спать из-за болезни, в горячке и тревожном мельтешении – не одно и то же. Тем более, нервы не позволяли нормально отдохнуть. То Дима вспоминал про концерт и начинал волноваться, то своё поведение в четверг – и опять переживал, то эту чёртову тёть Наташу, которую видела Женя, отчего волнение и температура вновь поднимались.

Синяки под глазами Димы ярко контрастировали со светловатой кожей и красными пятнами на щеках, если те появлялись. У него была даже мысль порыться в маминой косметичке и поискать там тональник, но в итоге пришлось отмести эту идею: не хотелось ковыряться в чужих вещах, даже в родительских, и было страшно, что кто-то всё же заметит подкрашенность. И если парни могли пропустить это мимо, гхм, глаз, то девчонки точно что-то заподозрили бы. Не зря же они сами обмазывались таким количеством тоналки. А то ещё получится, что рыбак рыбака – будет ему потом и новая кличка, и приколы. Никакая сила и стойкость не спасут.

*

За те два дня, что Дима болел, что-то неуловимо изменилось в школе. Даже не неуловимо. Чувствовалось какое-то напряжение. Косые взгляды и смешки. Егор предупредил, что про них уже говорят: про Диму – низкого одиннадцатиклассника, и про Женю – высокую десятиклассницу. Их имена звучали рядышком. И Дима радовался, что хоть где-то они вместе. Жаль, конечно, что в таком контексте, но всё же.

Он ждал Егора в вестибюле, потому что одному идти в кабинет дико не хотелось. Мимо него шли ученики, от пятого до одиннадцатого класса, и Диме всё казалось, что каждый третий на него косился. И посмеивался. И он надеялся, что это разыгравшееся воображение, а не явный интерес и... сплетни. Дима не думал, что доживёт до того, что про него будут трезвонить в школе. Хотя нет, было время, раньше, когда про него говорили, хоть и не долго, но всё же: после той ситуации в десятом классе, когда он навалял старшакам. Нечего было обзываться и заставлять его ходить на коленях. Но одно дело расправиться с двумя ушлёпками, которые при этом ещё отбитые, и совсем другое – злиться на всю школу. Здесь надо было действовать по-умному. И игнорируя взгляды и шепотки, Дима надеялся, что именно так и делает.

– А я предупреждал, – Егор спустился со второго этажа. Он не смотрел по сторонам, но было видно его недовольство, когда на них поглядывали.

До звонка на урок было три минуты. Тёть Нюра пока ещё даже не поднялась со своего кресла, где читала книгу. Значит, время ещё было.

– Реальность всегда оказывается страшнее предупреждений, – хмыкнул Дима, провожая, как ему думалось, тяжёлым взглядом какую-то низкую восьмиклассницу, которая часто ему строила глазки на физкультуре. Интересно, сколько всё продлится? Сколько придётся ждать, чтобы это прекратилось?

– А что Женька? – спросил Егор, посматривая на тёть Нюру, которая, наконец, поднялась и неторопливо пошла в каморку.

– Придёт в школу.

– Да ладно! – Егор посмотрел на Диму. И был то ли испуган, то ли впечатлён – Дима так и не понял. – Написать ей, что ли, и пожелать удачи.

– Да уж, без удачи пережить и день, и конец четверти будет сложно, – Дима тяжело выдохнул. – Ладно, справимся, пошли на урок.

Только со звонком и суетой дети отвлеклись, перестали пялиться и что-то наговаривать друг другу на уши.

– Ой, а кто это к нам вернулся? – воскликнула Карина, когда Дима зашёл в кабинет. Учительницы ещё не было и это способствовало и смешками, и обсуждению между собой. – Неужели Димочка выздоровел?

– Типа того, – проговорил Дима, пытаясь протиснуться мимо Карины на своё место, но она не отодвигалась, а всё приближалась и загораживала проход.

Дима вспомнил, как Карина застукала его вместе с Женей в двадцать первом кабинете. Это было во время большой перемены, и он надеялся, что их никто не успеет найти. Женя тогда не пришла обедать, и Дима пришёл к ней в кабинет, хотел поцеловать и быстро удалиться, но внезапно нагрянула Карина... И с чего она пошла следом? Непонятно. После этого ему думалось, что её внимание притупится, но нет, она всё так же хлопала ресничками и мягко дотрагивалась до плеч и всего, до чего доставала.

– Трошина, ты поаккуратней, а то мало ли Димочка не до конца выздоровел, – Егор подал голос позади Димы. Он тоже не мог пройти к своему месту из-за неё, наверно поэтому и сказал.

– А-а, а я думал Каринку шпалой придавит, если она будет к тебе лезть, – раздалось с задней парты первого ряда. Дима недовольно вздохнул, сжав кулаки: и почему этому уроду никогда не молчится? мало ему под дых Дима давал?

– Кто ещё кого придавит, – Карина расправила плечи и с язвительной ухмылкой обернулась. Теперь Диме хотелось и ей треснуть, понимая, к чему всё идёт.

– Ты главное каблуки повыше надень, а то даже до подбородка не дотянешься, – хохотнула Юля.

Дима почувствовал, как засаднила обветренная кожа на ещё сильнее – хотя, казалось бы, куда уж сильнее – сжатых руках, и успокоиться никак не получалось. И Женя ведь не была до такой степени высокой, чтобы Карина не достала до неё на каблуках. Это же нелепо!

– Или, наоборот – сними их, чтоб невидимой стать.

Дима шумно фыркнул: нет, однозначно надо будет с ним ещё раз провести беседу – что-то Быков вновь распоясался. И где учительница? Она что, специально сегодня задержалась?

Дима услышал, как Егор позади него раздражённо выдохнул и набрал в рот воздуха, и так хотелось рявкнуть на него, чтобы не лез не в своё дело, но Дима помнил, к чему могут привести вспышки недовольства и агрессии – особенно с людьми, которыми он дорожил. Поэтому он, как мог, сосредоточился и быстрее Егора проговорил:

– Слушайте, вам делать больше нечего?

Класс замолчал. Они ещё улыбались, потому как не успели сообразить, что им сейчас стали что-то высказывать. Но они хотя бы начали слушать. И Дима продолжил:

– И не надоело обсуждать то, что вас не касается? Зачем вот это всё?

Диму только и хватило, что обвести рукой класс.

– Ну мы же просто прикалываемся, – пожала плечами Юля. И по ней было видно, что она даже не испытывает никакого неудобства по этому поводу.

– Вы прикалываетесь, а человек может подумать, что вы над ним издеваетесь.

– Димочка, ты что, настолько нежный, что не выдержишь парочку приколов про себя? – Карина улыбнулась и глянула куда-то вбок, в сторону того места, где сидел Быков. Можно было и догадаться, что они заодно.

– Про себя – выдержу, – твёрдо сказал Дима, веря в это всем естеством. – Но вы сейчас плюётесь ядом в другого человека, которого здесь даже нет. Это вас не смущает?

– Нет, – тут же подхватил Быков. И как же Диму бесила его развязная поза, его пренебрежительные фразы и слова. И так хотелось врезать, вдавить и без того кривой нос в голову. – Не смущает и даже устраивает. Чего этого человека напрасно огорчать, да?

Дима с силой сжал челюсти, отчего недавно запломбированный зуб отозвался болью. Он прямо слышал, как Быков выделил «этого». И удивлялся его наглости. Офигеть.

– Что за шум, а драки нету?

От неожиданности ученики рассыпались по местам, словно их застали за неприличным поведением. Сели, вновь подскочили, потому что учителя надо встречать стоя. Задвигали книги и тетради, показывая бурную деятельность. Дима напоследок зло глянул на Быкова и тоже заторопился на своё место, проход Карина освободила сразу же, словно боялась, что учительница заметит за ней заигрывание с парнями.

– Быков, ты опять нарываешься?

Диме так нравилось, когда взрослые пытались вникнуть и в проблемы подростков, будто они сами не справятся, и ещё в их лексикон – что уже выглядело нелепо и наигранно.

– А чего сразу я? – взвился Быков, как и следовало ожидать. Но всегда был он, да – хоть и с кем-нибудь, но всё равно обязательно участвовал. Словно жить без этого не мог.

– Ну, только у тебя такой длинный язык, что сможет достать до второго ряда, – улыбнулась учительница, посматривая на класс.

Все загоготали, словно гуси на нарушителя спокойствия. Дима не сдержался, улыбнулся, поглядывая через плечо на Быкова, который, как пятилетка, недовольно надул губы и сложил руки на груди – обидка, ага.

Дима повернулся обратно, к парте, мельком посмотрев на учительницу. Ему показалось, что она слегка кивнула, будто закрепляя это: обидчик повержен его же оружием – словом. Но Дима не планировал такого сражения. Он вообще не собирался сражаться. Зачем было обижать людей изначально. Ведь это неправильно. И больно. И понижает самооценку. И изменяет человека. Зачем своими словами хотеть изменить человека? Зачем?

*

– Машка с Женькой ждут нас возле учительской, пошли, – прошептал Егор, подхватывая вещи Димы и быстро запихивая их в рюкзак, как только прозвенел звонок и всех отпустили с урока.

– Зачем?

– Поговорить.

– Почему там?

– Потому что там безопасней.

Дима помог Егору закидать свои же вещи. Торопливо и нервно. Он не видел Женю с четверга. Он боялся встретить её, потому как ему всё ещё казалось, что она его ненавидит. Но он всё равно желал, наконец, увидеть Женю, потому что во снах она была печальной и безучастной. Ему становилось страшно, что он никогда не услышит её смеха и не застанет улыбки, которая преображала её, делала живой, чувственной.

– О чём поговорить? – наконец спросил Дима, когда они выбрались из класса в коридор, где было одновременно и меньше, и больше слушателей.

– О школе, о вас, о... ай, да поговорить, – в итоге Егор махнул рукой и заторопился дальше.

Женя была... нет, не заплаканной, а очень грустной. Руки она сцепила на груди и прижала так, что того гляди врастут в тело. Дима заметил, что сегодня на ней опять был мешковатый свитер, никакой водолазки, что мягко очерчивала, заставляя представлять и хотеть. Волосы как будто прямее обычного и больше положенного свисали на лицо. Она словно пыталась закрыться и спрятаться – это понятно. Но спрятаться сейчас, когда слухи и сплетни только набирали оборот, было практически невозможно. Хотя попытаться можно.

Егор подошёл к Маше и поцеловал в висок. Обнял, и они вдвоём, как по команде, уставились на Диму и Женю, которые оказались рядом, стояли вместе. Словно пара.

– Чего? – не выдержал Дима, совсем не понимая, что происходит и к чему этот парный сбор.

– Значит так, вы главное – никого не слушайте. Не обращайте внимание и пропускайте мимо ушей всё, что услышите, – начала деловито Маша. – Не ведитесь на задирки и язвительные фразочки, особенно ты, Дим.

– Ну конечно, – фыркнул Дима. Почему-то даже на Машины высказывания не хотелось вестись, хотя было немного обидно, что его считали склочным. Но после того злополучного четверга это было простительно. Ладно.

– Ещё не стоит забывать про взрослых. На них тоже не обращайте внимание, – Маша начала постукивать кулаком по ладошке, словно пыталась вдолбить им в головы свои слова.

Дима глянул на Женю, но не смог увидеть её лица: она опустила голову. И словно только сейчас он заметил, что... Женя и правда была высокой. И если раньше он этого как будто не замечал – или не хотел замечать и акцентировать на этом внимание, – то сейчас её рост прямо кричал о себе, заявлял во всеуслышание. И Дима понял, что рост этот... его совсем не пугает и не отталкивает. Совсем. Ни капельки.

– Кстати, про взрослых, – встрял Егор, – родители никого не ругали? Ничего не высказывали?

– Нет, с чего бы? – ответил Дима.

Краем глаза он заметил, как Женя дёрнула плечом, но ничего не сказала, промолчала. Дима заподозрил неладное, в солнечном сплетении заворочалось волнение и предчувствие чего-то недоброго.

– Хорошо, но они уже знают?..

– О чём? – Женя, наконец, подняла взгляд. Даже в профиль она была красива. Верхняя губа чуть нависала над нижней, но это особенность только привлекала. И глаза. Они прямо горели, светились, что было необычно. И вся она как будто негодовала, была недовольна и даже немного... зла? – Что они должны знать?

– Пф, что вы вместе, конечно, – Маша аж вся подалась вперёд.

– Они...

– Мы не вместе, – перебила Женя Диму, который собрался рассказать, что родители ничего не знали. Вроде бы. А если и знали, то ничего не сказали, и значит, против как раз ничего и не имели.

– Что? – Маша отступила, Егор выпучил глаза и перевёл взгляд на Диму. Будто собираясь проверить его реакцию, или уточнить, правду ли говорила Женя.

И самое страшное, что и Дима не знал, вместе ли они. То есть он в какой-то степени был даже согласен с недовольством Жени.

Да, мысленно он считал её своей девушкой, но имел ли на это право? Официально ничего не было решено. Да они даже на свидание ни разу не ходили.

– А что? – пожала плечами Женя. Она всё ещё не посмотрела на него, отчего нехорошее чувство на душе закрепилось, повисло, что ленивец на ветке, которого не отодрать. – Мы не встречаемся. Только переписываемся и...

Женя запнулась, резко замолчала и втянула воздух. Диме показалось, что со стороны Жени дыхнуло жаром, как от открытой печки, но как только она выдохнула, всё прошло. Как не бывало.

– Нет, мы не вместе, и родителям совершенно нечего «знать». Эти слухи, они... нелепы и беспочвенны. И когда школа это поймёт, тогда и перестанет говорить. И лезть не в своё дело.

Последнее предложение Женя добавила с каким-то отчаянием, напором, даже голос её стал выше и надрывней. Дима глянул на Машу, потому что та вроде как ахнула, тяжело и недовольно, словно ей не дали игрушку, которую она давно выпрашивала у родителей.

– Не в своё дело? Хорошо. Пусть так. Ладно. Замечательно!

Ему показалось, что Маша сейчас лопнет от возмущения. Она, зло топая, прошла мимо них.

– Маш, ну ты куда, мы же... – начал было Егор.

– Не лезу не в своё дело, – рявкнула Маша разворачиваясь. – Пошли, а то ещё и нас в сплетники запишут.

Она протянула ему руку. Ошалевший Егор глянул на Диму, на неё – пожал плечами, зацепившись за ладонь, пошёл следом.

Наступило молчание. Диме оно даже показалось немного неловким и напряжённым, и воздух стал таким тяжёлым и сильно вязким, что мамин любимый кисель.

– Жень, мы...

– Пожалуйста, не надо, – прошептала она. Всё также не смотря, всё также не давая заглянуть ей в глаза и хоть что-то увидеть. – Дим, это всё неправильно. Так не должно быть.

– Но ты... – начал было Дима, боясь, что она вновь перебьёт, но, не услышав сопротивления, продолжил: – Ты мне нравишься, Жень.

Он смотрел на её профиль и опущенные глаза, заметил, как задрожала нижняя губа, как Женя зажмурилась и вдохнула. Глубоко и долго, словно до этого вообще не дышала.

Дима протянул руку, желая дотронуться и согреть, потому что она продолжала всё так же кукситься и сжиматься. Казалось, что вот сейчас она схлопнется. Вместо высокой, привлекательной, необычной девушки ничего не останется, пустота.

Женя открыла глаза и отступила, но не ушла. Застыла на месте. Но наконец она посмотрела на него. Глаза её в этот момент казались больше, водянистей и такими отчаянными, что Дима почувствовал, как где-то в районе сердца кольнуло: так горько было замечать её боль, её страх и её отказ.

– Дим, мы не можем. Ты же видишь, чем это всё оборачивается.

– Да мне по фиг! Ты мне нравишься, и я хочу быть с тобой. Несмотря ни на что.

Женя опять зажмурилась, и теперь Дима понял, почему её глаза казались такими большими: по щеке покатилась слеза. И Дима запнулся, замолчал, не понимая, не представляя, что делать. Всё его естество рвалось к ней, обнять и успокоить. Но поза... Поза говорила о том, что сейчас никаких объятий Женя не примет, не выдержит. И он боялся, что этим только оттолкнёт, сделает хуже. Больше обидит, чем утешит.

– Но мне не по фиг, – Женя шептала, еле слышно. Казалось, что её голос немного дрожал, но Дима не мог сказать об этом с уверенностью, потому что сторонний шум от перемены заглушал даже мысли, не говоря уже о беседе. – И я боюсь, чем это кончится.

– Жень, – Дима шагнул к ней, и она осталась на месте. Осталась и подарила этим надежду. – Ты скажи мне только одно: я тебе нравлюсь?

Она молчала. Мельком – лишь мельком! – глянула на него, а потом посмотрела в окно, на хмурый зимний день, чтоб он был неладен.

Не уходила, но и не совершала шаг навстречу. И как это расценивать? Дима не знал. Поэтому он решил сделать, как папа с мамой, когда она была не уверена, когда сомневалась в каких-либо действиях: дать ей подумать.

– Хорошо, не буду давить. Дам тебе время. Но, Жень... я не отказываюсь от нас – запомни это.

*

Утро пятницы двадцать четвёртого декабря встретило Диму мягко кружащимся снегом, крупным, воздушным, что так и хотелось в него уткнуться носом. После того как выпадал снег, Дима выходил чуть раньше, чтобы сильно не спешить, потому что от торопливого, даже какого-то дёрганого хождения у него побаливала передняя часть голени. Он предпочитал размеренный шаг.

Тротуар был не расчищен, только по центру осталась тропинка, протоптанная какими-то ранними пташками. На дороге виднелась машинная колея, которая за ночь успела стать менее заметной. Возле школы Дима заметил, как со двора двухэтажки выезжала машина, которая расчищала эту самую дорогу – наверное, водитель только проснулся.

Утро пасмурное и тёмное, однако ученики в школе уже радостные и задорные. Во-первых, была пятница и концерт, после которого состоится дискотека, где смогут потанцевать те, кого не пускают на дискотеку по субботам в ДК. Во-вторых, завтра выходной – школа сжалилась и неофициально дала им отдых. Теперь они, наконец, смогут почувствовать, каково это: быть взрослым на пятидневке.

– Димочка, сладкий, ты чего такой хмурый? – послышался позади приторно милый голос Карины. Она специально его изменяет, когда разговаривает с парнями? Нет, когда разговаривает именно с Димой, и ещё с парочкой одноклассниками. Но общаясь с Егором, Карина всегда говорила, как гопница, готовая присесть на кортаны и, так сказать, фильтровать базар.

Дима прикинул, что бы такого и как ответить.

– Не выспался, – ответил Дима.

Уже на протяжении полутора месяцев не высыпался, ага. Вот тебе и концерт, вот тебе и новый опыт. Дима действовал на автомате. Мама в последнее время даже предлагала снотворное купить, но он больше доверял физическим нагрузкам, которые часто спасали – уставалось активней, засыпалось лучше, думалось иногда меньше. Правда, вот переживалось всё как обычно.

Хотя нет, думалось всё так же. Женя – избегала и боялась смотреть на него. Маша – не разговаривала с Женей. Егор – недоумевал от ситуации. Всё было так сложно.

– Ой, это всё зима. В такую погоду всегда хочется спать. Это нам от некоторых животных досталось – зимой проявляется желание либо залечь в спячку, либо замедлиться, – наговаривала Карина у него под ухом.

В раздевалке было шумно. Все предвкушали вечер. Школьники принарядились, хотя у них ещё будет время, чтобы вернуться домой, там подготовиться и приодеться, а потом уже прийти на праздник, где можно поблистать новой кофтой или ботинками.

Дима кивнул словам Карины, давая ей понять, что не сильно хочет отвечать. И опять задумался о Жене.

После того разговора в понедельник она молчала весь вечер. Но перед сном Дима не сдержался и прислал ей песню, в которой пелось «береги моё сердце» [1]. И неважно, что пела девушка.

Всё утро и весь день вторника от неё не было ни грамма внимания, ни частички взгляда, хоть ему и казалось, что во время обеда его кто-то пристально рассматривал (и Дима надеялся, что это была Женя). И только к вечеру, почти в самой ночи она прислала песню: «я не могу без тебя, я всё думаю о нас» [2]. И Дима даже не обратил внимание на слова про «и тебя теряю», потому что готов был стерпеть всё, только чтобы она перестала бояться, да. Он не хотел, чтобы она боялась.

Так они перекидывались песнями. И в четверг, наконец, дошло до сообщений. Лёгких и простых. Больше затрагиваемых школу и общие темы, как погода или концерт, но Дима был рад даже этому незначительному движению: словно они вернулись в начало отношений, вновь пытались подлатать то, что было разрушено вообще непонятно какой ерундой.

На репетициях они старались не показывать, что даже знакомы. На их эти действия посматривали со смешками и такими ехидными взглядами типа «ага, ага, конечно, не знакомы, знаем мы эту вашу не знакомость». И ему хотелось врезать каждому, кто своим косым взглядом обращал внимание Жени на себя. От этого интереса она сжималась, раздувала ноздри от отчаяния и стискивала челюсть, отчего низ лица у неё выделялся больше.

Но никто не осмеливался ничего сказать вслух. По крайней мере, при Диме. Или хотя бы при Маше.

Дима знал, что Маша с Женей не разговаривали эти дни. Как говорил Егор, Маша дулась, а Женя словно считала себя правой – вот и не делала первый шаг, чтобы возобновить дружбу. Но несмотря на это, Маша кидалась и огрызалась на каждого, кто осмеливался что-нибудь сказать про Женю и Диму. Этим тоже поделился Егор. Иногда Дима удивлялся, что тот выглядит как безразличный парень, но ведёт себя словно старушка на лавке, которая обсуждает каждого прошедшего мимо.

*

Им сказали прийти к половине шестого. Переодеться, настроиться, подготовиться, помочь поставить стулья и проверить реквизиты. Столько дел, столько забот, что, казалось бы: откуда время на переживание, как нервная система умудряется впечатлиться и перед выходом выдать лёгкую тахикардию.

А может Дима всё же нервничал на самом деле? Это было не первое его выступление. В девятом и десятом классе его тоже припахивали к концертам, заставляли и упрашивали быть то котом, то учителем, то мудрым старцем. Всё это было тогда каким-то незначительным и более простым. Сейчас же выступление выглядело осознанным и взрослым. Не покидало чувство, что с самого начала, едва Людмила Анатольевна задумала этот концерт, едва решила взять на роли именно этих людей – всё стало таким сложным. И сейчас только и оставалось, что довести дело до конца. Да, отступать уже не было смысла. Но никто и не собирался.

– Димочка, ну ты чего, переживаешь за выступление? – не отставала ни физически, ни разговорами Карина.

Она ещё не переоделась в костюм Бабы-Яги, но надела чёрные спортивные штаны с чёрной майкой для номера с танцем. На ногах у её были кроссовки, и сейчас Карина была немного выше Димы, поэтому он непривычно, почти прямо посматривал на неё.

– Нет, с чего бы за него переживать? – не понял Дима. И где чёрт носит этого Егора? Может, он хотя бы отбрил её...

– Ну не знаю, мало ли кто не придёт, мало ли что сорвётся... – Карина начала загибать длинные пальцы.

– Подожди, кто может не прийти? Ты что-то знаешь? – перебил её Дима.

– Да откуда мне знать, я что тебе, Ванга? – фыркнула Карина, кожа её законтрастировала с мелированными волосами, а губы она сжала так сильно, что над верхней губой появились некрасивые морщинки. – Ты не волнуйся, выступим мы, побесимся потом на дискотеке, и пойдём ещё погуляем, да?

– Ага, – без задней мысли отозвался Дима, потому что увидел поднимающуюся по лестнице из вестибюля Женю.

Вещи не по размеру, балахонистые, закрывающие всё, как и на протяжении всей недели. Затюканное выражение на лице. Женя глянула в сторону актового зала, посмотрела в глаза Диме. Он шагнул вперёд, к ней навстречу. Но она отвернулась, остановилась возле учительской. И зашла туда.

– Дима, ёпрст! – рявкнула под боком Карина. – Смотри, пожалуйста, куда прёшь.

И только спустя мгновение он понял, что стоит на чьей-то ноге. На Карининой? И как он умудрился? Неужели так сильно засмотрелся?..

– Ох, чёрт, прости, засмотрелся, – начал оправдываться он. Жени больше не было. Растаяла.

– Бывает, – прошипела Карина сквозь зубы и отошла в сторону.

В зал уже стали приходить гости, рассаживаться, разговаривать и рассматривать украшения к празднику. Дима осмотрел задник с Дедом Морозом и санями, который вот только недавно докрасили, на недавно повешенную гирлянду с надписью «с новым 2011 годом», посмотрел на мишуру, которую развесили уже в начале декабря, на дождик по краям кулис. И где это праздничное настроение? Почему внутри было только жуткое переживание? Непонятно за что. Или кого.

– Трошина, – прибежала Ксюша-Сказочница, – где Трошина?

– Не фамильничай, не в ЗАГСе, – Карина вышла из каморки. В длинной юбке, в руках жилетка.

– Тебя там Людмила Анатольевна зовёт в учительскую, срочно, – Ксюша махнула ладонью и пошла на своё место, где ей почти всё выступление предстоит сидеть и красиво читать авторские слова – повезло.

Карина грациозно спустилась со сцены и гордо прошествовала до учительской.

До начала концерта оставалось двадцать минут. И Дима решил сбегать в туалет, пока было непоздно.

На обратной дороге он встретил Машу и Егора, который опаздывал. В актовом зале уже поставили музыку, которую было слышно и на первом этаже.

– Где Женька? – спросила Маша, как только увидела Диму. Она так волновалась, словно Женя была её ребёнком, и чувствовала ответственность за её моральное спокойствие.

– Наверно в зале, я видел её минут десять назад возле учительской.

Маша кивнула. Егор начал что-то волнительно рассказывать ей. Диме же показалось, что откуда-то сверху его позвали. Он подошёл к перилам и глянул наверх, прямо на потолок третьего этажа. Но оттуда больше не раздалось звуков, да и никто не выглянул в ответ.

– Что там? – окликнул его Егор, они с Машей настороженно смотрели на действия Димы.

– Ничего, показалось.

В зале уже были заняты почти все места. Пришло много народу, пришло даже некоторые выпускники этого года. И Дима успел порадоваться, что на праздник не заглянули те, с кем его связывали совсем недружеские отношения и нерадостные воспоминания.

Они быстренько поднялись на сцену. Пробежали за кулисы.

– Где вы гуляете? А ну, переодеваться, живо! – громким шёпотом проговорила Людмила Анатольевна, как только они подошли. – Где же Короткова? Где её носит?

Последние слова Людмила Анатольевна сказала совсем тихо и как будто только себе, но Дима их услышал, не успев отойти. И спросить, уточнить он тоже не успел, потому что учительница широкими шагами прошла до каморки.

– Где? Женька?! – отчеканила вопрос Маша.

– Не знаю, – Дима вылупился на Машу. И хотелось сказать, что он, вообще-то, не обязан за ней присматривать, но почему-то казалось, что именно сегодня как раз и надо было это делать. – Может она в туалете?

Это был глупый вопрос. И уж точно глупое предположение. Дима знал, что как бы Женя себя не чувствовала, как бы не переживала по поводу этого выступления, она всё равно была бы здесь. Да хоть с кашлем и в предсмертном состоянии, но дошла бы и выступила. Хоть как-то. Дима это точно знал, и теперь дурное предчувствие ещё сильнее пробралось в душу и начало скрести. И ещё кричать. Тихо и робко. И Жениным голосом.

– Надо её найти, – недовольно покачала головой Маша, доставая телефон.

– Пойду до учительской сбегаю, – наконец подал голос Егор, который до этого выглядывал из-за кулис, рассматривая сидящих.

До начала концерта оставалось пять минут.

– Так, Свинцова, – Людмила Анатольевна торопливо вылетела из каморки и направилась к Маше с Димой. Посмотрев на Диму, она всё же решила обратиться именно к Маше. Что было логично. – Позвони...

– Уже, – перебила её Маша. – Никто не поднимает.

– Ну и куда она смылась? Гос-спади, угораздило же, а.

Людмила Анатольевна хлопнула ладонью по ноге и поставила руки в боки. Она осмотрелась, задумчиво проговорила:

– Трошина сказала, что Короткова отлучилась после того, как они сходили за кассетой. Но куда – не сказала.

– Что?!

– Что? – спросили одновременно Дима и Маша, поднимая головы. И Дима догадывался, что у него сейчас был примерно такой же безумный взгляд, как у Маши. Возможно, даже злой.

– Женька ходила куда-то с Трошиной? – уточнила Маша тяжёлым голосом, которым хоть убивай.

– Ну да.

Людмила Анатольевна мельком глянула на них, но не заметила, каким многозначительным и орущим о чём-то нехорошем был взгляд Маши.

Людмила Анатольевна взяла микрофон и вышла на сцену. Начала что-то говорить о незначительной задержке концерта, что ничего страшного, а пока они подождут тех, кто опаздывает.

За это время Дима успел предположить, что Женя ушла – ну мало ли. Маша отмела этот вариант. Прибежал Егор, сказал, что в учительской лежит рюкзак Жени. Маша успела позвонить ещё раз, но ответа не было.

Из каморки показалась Карина. Остановилась всего на миг на пороге, но потом всё же шагнула. Но там же и замерла, перед самыми дверьми, словно боялась идти дальше. Дима длинными шагами подошёл к Карине. И в первый миг ему показалось, что она смутилась, запнулась, неуверенно заморгалась, но это быстро прошло. Она вновь взяла себя в руки и расправила плечи.

Концерт уже десять минут как должен был начаться.

– Трошина! – сквозь зубы прошипел Дима, желая встряхнуть её, подозревая, что здесь без неё не обошлось.

– Не фамильничай, не в ЗАГ...

– Где Женька?

– Н-не знаю, не видела её ещё. Может, она решила не приходить, – Карина дёрнула плечом и провела по хвосту рукой.

– Ты мне не... зубы не заговаривай! Людмила Анатольевна сказала, что вы с Женькой куда-то ходили, – Карина глянула ему за плечо. Дима почувствовал чьё-то присутствие позади себя, но решил не оборачиваться, не отвлекаться. – Где? Женька?

– Точно не здесь, верно? – улыбнулась Карина. Криво и нервно.

– Слушай, ты...

– Тише, тише, не надо никого пугать, – сбоку появилась Людмила Анатольевна, положила руку Диме на плечо, которое было что каменное. От тревоги в ушах начало пищать, ноги стали ватными, как перед контрольными, когда хотелось поскорей разделаться со всем.

Дима глубоко вдохнул. На секунду задержал дыхание и выдохнул. И всё это время он не сводил взгляда с Карины. Заметил, что у неё на шее под воротник уходило странное покраснение. Нахмурился, не желая верить, но понимая, что всё может быть.

– Карина, где Женя?

Она молчала. Только сильно-сильно сомкнула губы, словно вот он сейчас будет заставлять её раскрывать рот и говорить. Смотрела зло, даже с ненавистью. И так хотелось схватить её за плечи и хорошенько потрясти, если она что-то сделала...

Людмила Анатольевна отошла на пару шагов, словно почувствовал, что им нужно пространство.

– Карин, пожалуйста, скажи мне, где Женя?

Дима видел, как она набирает в грудь больше воздуха, как намеревается что-то сказать, как челюсть её стала более резкой и очерченной. И как она потом выдохнула. С каким-то отчаянным присвистом, как будто шарик сдулся.

– В грёбаном кабинете она, – через юбки Карина полезла в карман штанов и достала оттуда ключи.

Концерт должен был начаться пятнадцать минут назад.

Димасхватил ключи и побежал.

[1] Горький Шоколад – Береги

[2] А'Studio – Улетаю