Чудовище

Хочешь ли ты изменить этот мир?

Сможешь ли ты принять как есть?

Встать и выйти из ряда вон?

Сесть на электрический стул или трон?

В. Цой

Я убил троих детей и одного взрослого на берегу озера.

Меня не поймают, точно вам говорю. Могу даже имя своё назвать, а вы можете пойти в полицию и сказать: «Я знаю, кто убил детей у озера». Они меня не поймают, они меня даже не найдут, будь я хоть перед самым их носом.

Если хотите знать, я ни о чём не сожалею. Убивать, поверьте, приятно: они смотрят на тебя и до последнего надеются, что ты их пощадишь — за юный возраст ли, за жалобное выражение лица или за трогательные ямочки на щеках. Я — не просто убийца, уверяю вас. Я — сама судьба, и если бы только люди понимали, что судьба неотвратима, раньше, чем за минуту до смерти!.. Как бы изменились их никчёмные жизни!

Впрочем, мой опыт доказывает, что ничто и никто не заставит человека изменить свои привычки и установки. Пощади я любого из них, стали бы они лучше, чем были до того? Сделали бы другой выбор? Сомневаюсь. Я сомневаюсь. Свобода воли, изменение установок и всё такое — чушь, придуманная психологами и тюремщиками. Люди не меняются. Что ж, не меняется и их судьба.

С кровью они теряют жизнь. Парадоксально, но это так. В смерти, в общем-то, нет никакого таинства. И не верьте чуши об откровениях, о проносящейся жизни перед глазами. Я скажу вам, что в голове у всяких тварей перед самой смертью: дикий страх потерять свою никчёмную жизнь, уйти в небытие и перестать творить свои отвратительные дела. Я пожил на земле больше, чем достаточно, чтобы знать что-то о людях.

Итак, вот как было дело: лето только-только ступило на землю, и едва успело заявить свои права. По сравнению с ветреной, снежной весной, конечно, было тепло и солнечно, и люди привычно стали выбираться за город, чтобы погреться или просто посидеть у костра. Еда на природе кажется несравненно вкуснее той, что готовишь дома, будь у тебя хоть самая новомодная варочная панель. В то далёкое время варочных панелей ещё ни у кого не было, да и газ не в каждом доме водился. И всё же еда, которую приготовили на костре, выигрывала у той, что ждала на кухне!

Их было четверо: две хорошие прилежные девочки и два парня-сорвиголовы. Все четверо сбежали на озеро, чтобы провести время вдали от скучных набожных родственников. Скучные родственники, конечно, и не подозревали, что их хорошие девочки-подростки встречаются с ребятами старше себя не просто романтически, а и со всеми вытекающими последствиями в виде распития крепкого алкоголя и курения. Обо всех этих последствиях знал я, впрочем, ещё до того, как встретил эту компанию у озера. Дети такие одинаковые!

Я слушал их возню всю ночь, затаившись в камышах. Они не спали, а кто бы стал спать, когда вокруг целая ночь свободы, да ещё и белая? Родители и их правила воспринимаются как тяжкий груз, как обуза, как кандалы на тонких щиколотках ног, которые сами рвутся в пляс. Понимание, что забота родителей и их правила — плод мудрости и здравомыслия, приходит не сразу, но приходит, рано или поздно. Когда уже свои дети подрастают — это, поверьте, рано. Поздно — когда понимаешь это перед самой смертью, и задворки угасающего сознания мерцают позабытым объявлением: «Надо слушать маму с папой!»

Час за часом подростки проводили время, как взрослые: выпивали, матерились, курили до головокружения (девочкам крепкие сигареты были в новинку), смеялись над пошлыми шутками, пели популярные в то время песни. Они никому не мешали, никто не пришёл их угомонить — да, они выбрали чудесное место для своих забав. Как и для моих.

На холодном летнем рассвете никто не пришёл на их крики.

Ирма оказалась первой, когда, часов в пять утра, пришла к холодным водам озера. Она была красивой, особенно в холодном свете незаходящего июньского солнца, и её кровь была горяча и свежа, как парное молоко. На такой крови можно было бы вскормить не один десяток демонов, однако досталась она мне. Осквернять красным (вдобавок ко слезам) кристальную воду озера мне не хотелось, и я проследовал за юной девой к их палатке.

Следующим стал Андерс — сильный и статный, перепуганный до смерти, когда понял, что ему уготовано мною в последний час. Любой смельчак на краю могилы снимает жёсткую скорлупу со своего заячьего сердца, являя его трусливую сущность во всей красе. Именно это случилось с Андерсом: он кричал и плакал, и умолял не трогать его. Увы, у меня были другие планы.

Тельма проснулась к этому моменту и сразу всё поняла, конечно. Крики Андерса не могли не разбудить её, хотя я надеялся, что она проснется раньше и застанет расправу. Тельма заслужила это — посмотреть, как я орудую огромным кинжалом над телами её друзей. Ей пришлось довольствоваться тем, как я орудовал над её телом. Больно ли ей было? Сомневаюсь. Говорят, что в моменты отчаяния на грани жизни и смерти страх не даёт почувствовать боль, особенно если человек ещё надеется на спасение. Тельма — надеялась, и я буквально пил ужас и надежду из её глаз, пока они не потухли.

Пришла очередь Ильяса, и тогда я загорелся интересной идеей: почему бы не заставить его расплатиться за смерти остальных? Он спал, как убитый, и как же я ненавидел его за это! Его друзья умирали рядом с ним, а он даже не нахмурился в своем сне праведника. Ильяс был мне отвратителен по многим причинам, и эта — лишь одна из них. Спишь — спи дальше, юный друг, и пусть тебя судят за преступление, которого ты не совершал. Я ранил его и хорошенько приложился по голове, чтобы он точно ничего не вспомнил, а потом немного преобразил место преступления для своих целей.

Теперь можно было вернуться к озеру и смыть с себя кровь. Вода показалась мне ледяной даже по сравнению с прохладным рассветным воздухом, и всё же я уплыл далеко на середину и нырнул.

За мной оставался один должок, одна лишняя душа всё ещё обременяла собой никудышное тело. Я решил не спешить: может, всё и без меня решится. Я уже был достаточно взрослым, чтобы уметь ждать, и именно этим я занялся.

***

Если бы я знал, сколько теорий и ложных подозреваемых будет у доблестных защитников закона, я бы сам явился в полицейский участок и признался, честное слово! Никто и не думал переложить вину за содеянное на Ильяса, хотя я тщательно позаботился об уликах. Полиция тщетно гонялась за серийными убийцами, которых якобы видели в том районе (обо мне они не знали, впрочем, я многие годы до этого никого не убивал). Однажды подозрение пало даже на моего должника, чему я преждевременно обрадовался, а зря: никто не собирался преследовать его по закону, это было лишь подозрение.

Как вы думаете, что за наказание полагается таким, как я?

Смерть! Смерть для всех, вроде меня! Око за око! Оставим тот факт, что я и так наполовину мёртв. Смертная казнь к моменту событий того лета не применялась уж два десятилетия. И что же со мной делать тогда?

Посадить в камеру, без доступа к социальной жизни, исключить все взаимодействия, кормить, чем придётся, и так долгие-долгие годы. А чем, интересно, я занимаюсь сейчас? Я живу один, ни с кем не общаюсь, ем всякую падаль, и мне совершенно нечем заняться (редкие — раз в десятилетие — убийства не в счёт). Мне скучно и одиноко. Такие, как вы, даже не знают о моем существовании.

Так что я не умер, не был пойман и не был посажен в тюрьму. Впереди у меня были годы и годы, чтобы наблюдать за происходящим и ждать, когда же за убийство у озера будет наказан хоть кто-то. Если вы не из терпеливых, я вам скажу сразу: я не дождался.

***

Я не настолько психопат, чтобы убивать людей без причины. Да, причины у меня были, и очень веские. Может быть, вы хотите их узнать? Моё повествование займет некоторое время, не очень долгое.

Ирма и Тельма — примерные юные создания, гордость родителей и школьных учителей — рано или поздно должны были попробовать в жизни что-то, кроме скучной зубрёжки и школьной формы. В качестве первого шага ко взрослой жизни девочки попробовали курить, в качестве второго — обзавелись парнями намного старше их.

Андерсу и Ильясу уже исполнилось восемнадцать, и хорошими мальчиками они особенно никогда не были. Оба к тому лету закончили школу, оба искали работу, чтобы немного подкопить денег перед началом учебы в университете. То, что мальчики не всегда вели себя хорошо, не значит, что они плохо учились или были глупыми. Напротив, чтобы быть сорвиголовой и не попадаться, нужно обладать недюжинным умом.

Не думайте, что девочки и парни занимались чем-либо противозаконным. Пределом их мечтаний была покупка алкоголя из-под полы и курение дешёвых папирос в глухих закоулках города — и тем, и другим молодежь занималась с завидной частотой и незаурядным умением прятаться. Такая компания никого бы не удивила в те годы — их пруд пруди ошивалось по городу. Поскольку родители девочек не знали, чем они занимаются со взрослыми друзьями, они легко дали им разрешение на ночёвку у озера. Особенно рады были родители Ирмы: их девочка росла слишком безобидной и справедливой, так что у нее почти не было друзей.

Ирма рассказала мне потом, что с ней так было с самого детства. Одно из ярких воспоминаний — то, как она притащила домой едва живого раненого котенка, с которым жестоко играли её сверстники. Это случилось с ней ещё в детском саду, и она изрядно переполошила всех — и воспитателей, что её потеряли среди бела дня, и родителей, когда те нашли её, уставшую, голодную и заплаканную, на пороге квартиры, куда она дошла сама пешком через весь город, чтобы отдать котенка взрослым.

Котенок выжил, правда, они его не оставили — у главы семейства оказалась аллергия на кошек, и пушистый комочек пришлось отдать знакомым. Факт аллергии и даже вызова скорой помощи по этому поводу, впрочем, не мешал отцу гордиться поступком дочери.

Тельма отличалась от подруги, по крайней мере, так это запомнила Ирма. Тельма хорошо училась, хотя не гнушалась списыванием, и старательно не расстраивала родителей. Она казалась бы доброй девочкой, если бы не одна ужасная, на мой взгляд, черта: Тельма постоянно боялась остаться в меньшинстве. Она поступилась бы любым идеалом, лишь бы быть среди большинства. Это и свело её в могилу.

Веселье у озера началось с костра и пива. Ирма и Ильяс до самой ночи сидели обнявшись — всё-таки они пара! Тельма, пожалуй, чувствовала легкую зависть, ведь её парень занимался сбором хвороста для костра и приготовлением еды — дело, конечно, нужное, но уж точно не тогда, когда самое время для объятий и романтики.

Палатки они ставили уже в ночных сумерках, казавшихся более густыми из-за яркого пламени, хихикая и наталкиваясь друг на друга в пляшущих отблесках костра. Ночь наступила по-июньски холодная, и вскоре они вернулись к костру в теплых вещах и принялись, постепенно хмелея, рассказывать страшные байки о мертвых девицах на дне озера, лесных духах-лосях и хийси-водяных. Количество выпитого обострило детскую фантазию, и вскоре девочки уже жались к своим парням в поиске защиты и утешения. Парни делали вид, что им не страшно, хотя моё озеро на кого угодно наведёт страху.

Потом были песни под гитару, и вовсе не веселые — к тому ночному часу всем хотелось задумчивости и романтики. После песен пришло время тишины — объятий и поцелуев, прикосновений, и палаток. Молодые люди захватили лишь две палатки — одна изначально предназначалась для девушек, вторая — для парней, но, как вы понимаете, в конце концов все должны были несколько перетасоваться.

Ирма и Ильяс, Тельма и Андерс скрылись по палаткам. Я сидел у озера, опустив ноги в воду, и слушал их вполуха, уставившись на свое отражение в глади воды. Я не имею права одобрять или не одобрять — у них на это есть родители, а я — всего лишь сторонний наблюдатель.

Время текло медленно, как мне казалось, но на самом деле что-то пошло не так весьма быстро: через пару минут полуодетая Ирма выползла из палатки и сказала твердое «нет».

Вы ведь, конечно, слышали, что женское «нет» — это всё равно «да»? Если вы в это верите, то я сверну вам шею вне зависимости от пола, потому что подобную чушь могли придумать только последние ублюдки и оправдывать ею свои мерзкие поступки — худшее из преступлений. И Ильяс его совершил.

Ирма была невинной девушкой, и если она посчитала, что белая ночь и палатка на берегу озера — не время и не место, чтобы расстаться с невинностью, значит, так оно и есть. Ильяс вышел из палатки за ней, я слышал, как они говорят — она со слезами в глазах, он — твёрдым голосом. Потом Ирма пыталась сбежать через лес и, к сожалению, она всё ещё сомневалась, сможет ли безопасно пробежать сквозь него до дороги, так что Ильяс догнал её и привел обратно к едва теплившемуся костру.

В тот момент появились потревоженные Тельма и Андерс. Потревоженные и недовольные, ведь им не дали насладиться друг другом в тишине и покое. Я слышал их голоса — гнев, и недобрый смех, и пренебрежение — в этом особенно отличилась Тельма, и в тот момент я возненавидел её. Я не вмешиваюсь в дела смертных, ведь они должны сами решать, на какой они стороне и на что они способны, поэтому и в этот раз я был бессилен. Мне довелось только наблюдать. И слушать.

Я слушал крики и мольбы Ирмы ещё долго, ведь эти ублюдки насиловали её вдвоем. Потом она всхлипывала, потом наступила тишина, когда они, пресыщенные, разбрелись по палаткам, оставив девушку лежать у костра.

Ирма же пришла ко мне на рассвете, когда солнце поднялось чуть выше и воздух стал прозрачным. Она тихо плакала, и сердце её пошло трещинами от боли предательства. Теперь, когда жизнь перестала иметь для нее смысл, она видела меня в холодных водах озера, и она заговорила со мной. Я позволил себе выйти и сесть рядом с ней, и в последние минуты жизни был ей другом, в котором она так отчаянно нуждалась. Мы проговорили очень долго.

Ирма просила меня забрать её навсегда и растворить её боль, выпить её страхи и дать ей немного покоя. Я не смог отказать этой юной богине, потерявшей всё, что было ей дорого. Я взял её за руку и увёл за собой, в свои бесконечные угодья, уходящие в глубину на десятки метров. Много дев жило в глубинах озера, и, думаю, вам следует знать, что пришли они туда по своей воле, и уйти могут в любой момент — но только в небытие. Ирма присоединителась к моим прекрасным дочерям, и на лице её, наконец, цвела улыбка, хоть боль свою ей пришлось избывать без моей помощи.

Тело её, оставшееся у озера, было уж больше ни на что не годно — безвольное и с потухшими глазами, каким его хотели видеть её друзья (имею ли я право так их называть?) Его я отвел обратно к месту стоянки и в палатке убил. Тело приняло это покорно и молча.

Андерс заслужил смерти, как никто: он был достаточно сильным, чтобы вступиться за девушку, и не сделал этого. Видимо, именно поэтому он больше всех молил о пощаде, жалкий трус. Тельма заступиться за подругу не смогла бы, однако мне верится, что она ничего не сделала лишь потому, что радовалась, что сия чаша минула её. Когда я резал её, в её глазах читалось, что она понимает, за что расплачивается, и в последний момент в глубине зрачков я прочитал смирение. Я — судьба, которая карает слишком быстро.

Должен ли я был убить Ильяса? Возможно. Вот только в тот момент я посчитал, что смерть для него — лёгкое наказание, а я хотел, чтобы он жил с этим, чтобы каждую минуту помнил, что это он убил своих друзей своим поступком и, возможно, однажды даже признался в содеянном.

Ильяс жив для сих пор. Он одинок и неразговорчив, и до сих пор не признался. Я всё ещё жду. Ирма — нет. Она обрела достаточно покоя, чтобы не думать о том, что происходит на земле.

Годы спустя мне отдали долг: Карл, владелец небольшой лавки неподалеку от озера, пал под грузом вины. В ту далёкую белую ночь он заночевал в лавке, и даже пришел на крики девушки среди ночи, однако предпочел не вмешиваться и никому ничего не рассказывать. Его подозревали в убийстве некоторое время, а потом отпустили, ведь он — не убивал.

Карл пришел к озеру, когда мысли его о той ночи стали невыносимыми, когда голос совести перестал замолкать даже от приема изрядной дозы алкоголя, а ночной сон вовсе оставил его. Он вошёл в воду по плечи, и его трусливая натура не позволяла ему сделать ничего более решительного, и тогда я подтолкнул его, и озеро уничтожило и его тело, и бессмертную душу.

04.03.2021